Все ради любви

Бран

«Королева навестила Штормовой Предел. После отправились морем в Солнечное Копье. С нами Джон Сноу. Яра Грейджой мертва. Морское чудовище убито. Королева Дейнерис в здравии. Десница Тирион Ланнистер», — сухие строчки письма Тириона были скреплены страхом. Редкие неровные закорючки на букве «а» выдавали его дрожащую руку. Должно быть, Тирион долго думал, сидя перед догорающей свечой, как сообщить королю, какие выбрать слова, чтобы правда и верность не спутались даже с мыслью о том, что он что-то не договаривает. Он знал, что Королю доложат все в подробностях, как и что там было, о смерти Рейгаля, о том, что именно привело Дейнерис в Штормовой Предел. Эта девчонка, Мия Стоун — надо было сослать ее туда, куда сотни лет ссылали больных серой хворью. Но как выжил Джон? Он же видел, слышал, вернее не слышал, как бьется его сердце… Сначала дракон, теперь Джон, какие его виденья еще окажутся ложными? Что он упустил? В мире так много всего происходит, что и тысячам Трехглазых воронов не уследить за всем, не различить где ложь, а где правда. Бран спиной почувствовал, как из окна подул ветер и услышал, как стукнула створка. Он снова прочитал письмо и потер пальцами шершавый, помятый лист, норовящий все время свернуться. — … Орлиное Гнездо рухнуло, как и многие замки в Лунных Горах, а Персты превратились в множество маленьких островков, — льющийся голос Кворгила проник остро в его сознание, как и этот резкий гвоздичный аромат, особенно сильный сегодня. — Что внутри, за оцеплением? — отложив наконец письмо, спросил Бран. — Пока никто не знает, Ваше Величество, — его черные глаза сверкнув, посмотрели в сторону, словно дорниец боялся его. — За завалы заходить опасно. Сир Бронн Черноводный, конечно, нашел смелых, отважных людей, — он быстро поправился, чтобы никто не подумал, не заметил его страхов и некомпетентности. — И мы теперь ждем их возвращения. По Высокой дороге теперь пройти невозможно. Трезубец, в том месте где делится на Красный, Зеленый и Синий Зубец, превратился в большое озеро, а Харренхол пал вполовину. Плюс затоплено множество деревень. — А что лорд Талли? — У лорда Талли родился сын, — Бриенна Тарт слегка улыбнулась. — Замечательно. Поздравьте его и отправьте подарок от королевского имени. Думаю, вы, леди Тарт, прекрасно справитесь с этим, — от этих слов Короля и от его взгляда Бриенна потупилась, спрятав свои яркие глаза под тяжелыми веками. Вместе с подарком, как предложил Мастер над кораблями, Талли не помешали бы золото и люди для устранения всех разрушений. Правда, золото и люди теперь нужны были всем, но Бран был хорошим королем, и грандлорду Речных земель перепало немного и того, и другого. Бран смутно помнил своего дядю: светло-карие скошенные глаза и вечно приоткрытый рот. Кажется, он сам хотел быть Королем Семи Королевств. Да, точно, тогда на совете Санса так некстати прервала его. Снова подул ветер, и Бран посмотрел в сторону — туда, где за колонной, за торчащим сухостоем в высокой вазе, прятался красноглазый сфинкс с потертыми золотыми лапами. Когда-то там жил паук, что охотился на глупых мотыльков; теперь — Бран явственно ощутил это — не было ничего. Наверное, слуги постарались, убрав паутину. Бран вздохнул, потом еще раз. Что-то было не так. — Вы чувствуете это? — аромат духов Кворгила смешивался еще с каким-то запахом, тяжелым и душным, и ему казалось, что не хватает воздуха. Тарт посмотрела на Давоса, а тот пожал плечами. Альвинг, водя своим большим носом, старательно нюхал вокруг себя, махая при этом ладонью, будто бы пытаясь поймать этот неуловимый аромат. Бран еле сдержал смешок. «Глупцы». Мор Кворгил, вертя своим узким лицом, словно обнюхивал свои плечи, что доказывало, что он все-таки знал, что перебарщивает со своей ароматной водой. — Да-а… Что-то есть, — протянула Тарт. — Странный запах. — Я ничего не чувствую, — оглядев всех присутствующих, сказал Мейстер Альвинг и, прикоснувшись к своей лысой большой голове и снова быстро посмотрев на всех, продолжил: — А между тем, кроме Речных Земель, в нашей Королевской Гавани тоже есть определенные проблемы. Богадельни переполнены больными серой хворью. А они не перестают прибывать. — Кажется, моя жена придумала лекарство. Та девушка, из Орлиного Гнезда, она ведь излечилась? — Да, Ваша Светлость, — кивнул Альвинг, — я сам видел. Кожа на ее шее стала розовой, как у младенца. Но остальные, — он развел руками, — у остальных болезнь остановилась, но так и не исчезает до конца, и они продолжают быть заразными. Три мейстера уже пали ее жертвой. Может, конечно, они что-то напутали в рецепте, который оставила Королева. Но факт остается фактом — мы не можем выпустить их на волю, как и не можем бесконечно держать взаперти, постоянно пополняя их клетки. При индивидуальном подходе, конечно, — он скривил лицо, — горячие ванны, солнце, лимоны и хорошее питание — все вместе, возможно, и дало бы хороший результат в лечении, но у нас нет ни людей, ни места. И страшно подумать, что будет, если они окажутся на улицах города. — Тут все просто, — вскинул руками Кворгил. — Лунные Горы — вот их дом. Пусть туда и отправляются. Загрузить всех на корабль и высадить в Долине в ближайшем порту. — Они еще могут вылечиться, Король. Быть может, когда вернется Королева… «Когда она вернется, все это будет уже неважно». — Мастер над шептунами прав, — подытожил устало Бран. — Готовьте указ, и завтра же отправляйте больных в Долину Арренов. А в помощь Брону пусть Эдмур Талли предоставит сотню солдат, и только тогда, в обмен, он получит свое золото, — он помолчал немного. — В обмен на то, чтобы его дети когда-нибудь выросли и не заразились серой хворью. — Замки в горах и Долине разрушены, что они будут там есть? Кворгил, склоняя лицо, потер свой длинный нос. — Корабли могут и не доплыть, Лорд-командующий Королевской Гвардией, — и на это тихое замечание зрачки Тарт расширились, а пухлая губа некрасиво отвисла, замерев. — Мне жаль, леди Тарт, но другого выхода нет, — он уже давно думал, почему Бриенна ни словом ни разу не намекнула ему, что служба ей в тягость. Он бы конечно не стал менять ее на кого-нибудь другого, ведь Королевская Гвардия предполагает пожизненное служение, а Тарт, несмотря на свое слишком мягкое сердце и некоторое простодушие, никогда не предаст Короля. Они говорили о чем угодно, но только не о том, что было важно, старательно обходя тему того, что произошло в Штормовом Пределе. А между тем все уже знали и про дракона, и про то, что Яра Грейджой хотела установить собственные порядки, и чем для нее это закончилось. Бран посмотрел на изъеденное оспинами и ожогами лицо Давоса Сиворта, мастера над кораблями. Уж он-то точно знал, что его друг, его бывший король Джон Сноу собственноручно убил Рейгаля на берегу Штормового Предела. И все давно уже знали, что там была Дейнерис. Почему же они не говорят об этом? Неужели знают больше него, Короля? В груди Брана затрепетало, слабое сердце застучало сильней, выдавая его опасения. Он заставил себя не думать об этом. Железным Островам нужен новый правитель, грандлорд, который преклонит колено перед ним, Королем, и поклянется в верности. Думая над этим, он слишком долго смотрел на свечи, горящие в подсвечнике на дальней стене, и в конце концов они смешались в единое яркое пятно, а глаза заслезились. — …Лорд Горольд Гудбрайзер, король, как вам такая кандидатура? — Кворгил кажется уже второй раз повторил свой вопрос. — Кто? — Новый Хранитель Железных Островов. Мы можем поддержать его. — Да, конечно, — Бран понятия не имел, кто это такой, — пусть прибудет ко двору. «Почему никто не закроет окно?» Спина ныла, и он подумал, что будет забавно, если его человеческое тело погибнет от лихорадки. Когда вернется его жена, а она непременно должна вернуться, пусть сделает ему какую-нибудь мазь, жирную, теплую и пахучую, замешанную на магии Красных жриц и самолично натрет ему спину. Он представил, как тонкие пальцы нежно касаются его изуродованной болезнью спины, мягко вдавливая снадобье в кожу. Может быть, когда-нибудь это сделает Эвелин. «Эвелин», — повторил он, не разжимая губ, ее имя, чувствуя, как оно приятно перекатывается на языке. Мейстер так и не нашел, кому принадлежал тот герб с лилиями, обещал искать еще, но Бран знал, что все тщетно. Он больше не мог навещать ее, не мог видеть, Эвелин осталась лишь в памяти, и иногда ему казалось, что он забывает ее черты. Мягкие, девичьи, пахнущие спелой пшеницей. Иногда, лежа в кровати он думал о том, что возможно ее не существует вовсе, что все это лишь его воображение, его мечта, и тогда он в страхе отрицал это, и лихорадочно вспоминал цвет ее глаз и каждую нежную складку на ее припухших губах. Бледную россыпь веснушек на розовой коже щек, плавный изгиб плеча и то, как нежно падает золотой локон, цепляясь за торчащую ключицу. Это не могло быть ложью, она была живее, реальнее, чем он сам. Была той самой настоящей истиной, правдой, ради которой стоило жить. И делала живым его самого. Делала лучше. «Эвелин, Эвелин…» Он словно завис там, где не было ничего, кроме нее, и все прочие исчезли. — Король? Ваша Светлость? — его кто-то звал. Бран мелко поморгал глазами и, сосредоточившись на источнике голоса, увидел выцветшие глаза Альвинга и еще три пары глаз, внимательно следящих за ним. — Что делать с черепом? — С каким черепом? — и в тот же миг он понял, про что говорил мейстер — «Череп дракона». — Я не знаю. — Он в прекрасном состоянии, — казалось эти бесцветные глаза налились цветом и заблестели. — Неплохо дополнит нашу коллекцию. Череп последнего дракона… Предпоследнего, — Альвинг скромно закашлял, приложив кулак ко рту. — Он мне не нужен. Я ведь не Таргариен. Он устал от всех этих бесполезных людей, которые ничем не могли ему помочь. В Подрике и то больше смысла. Бран нашел его глазами, там, за белой колонной, украшенной гранитной лианой. Все встали, склонив головы, пока Король покидал Малый совет. Подрик аккуратно перекатил коляску через порог, и они двинулись по коридору. За высокими арками открытых окон виднелись башни крепостной стены, а еще дальше город, как на ладони, маленькие домики с красными крышами, расплывающиеся в мареве пыли. В высоком синем холодном небе черными медленными точками летали птицы. Неожиданно его коляска остановилась. — Подрик? — Ваша Светлость, — голос дрожал. — Могу я спросить вас? — Конечно, — он услышал, как скрипят его руки, видимо слишком сильно вцепившись, в обитую кожей спинку кресла. — Встань передо мной, — Подрик неуклюже вышел из-за спины, сжимая ладони в кулак и нелепо опустив крупные плечи, отчего его красивый стеганый камзол, украшенный на груди стальными крыльями, пошел складками на крепкой груди. — Говори. — Ваша Светлость, — он опустил голову, — я слышал, что на совете говорили про корабли. Что скоро всех больных отправят в Долину Арренов, а это верная смерть. Вряд ли Подрик решился бы просто высказать свое отношение к такому решению, ему явно что-то было нужно, догадался Бран. Король кивнул головой, миролюбиво улыбнувшись. — На ваших конюшнях работал конюх, Джорди. Вы конечно не знаете его. Теперь он уже и не служит. Кажется, Бран начал понимать, куда тот клонит. — Он болен? — Нет, Король. Больна его дочь, Айки. Старая торговка на рынке обняла ее и поцеловала в щеку. Джорди думает, что именно от нее Айки и заразилась. Но я право не знаю, где именно она заразилась и от кого. Дети, они знаете, бегают, где им вздумается. Она совсем мала, всего семь лет. Что с ней будет там? Она совсем мала, совсем мала, — покачал он коротко стриженной головой и в упор посмотрел на Брана. — Ты же понимаешь, Подрик, мы не можем помочь всем. Посмотри на этот город, — Бран сам развернул коляску. — Тысячи людей. Оставь всех больных здесь — рано или поздно вся Королевская Гавань превратится в то, что сейчас представляет собой Долина. А затем и весь Вестерос. Он снова посмотрел на раскинувшийся перед ним город. Множество рябых красно-серых пятнышек крыш, волной заходящих на холм Висеньи и заканчивающихся белой пузатой септой с золотой маковкой, а на другом холме серые и неприглядные, как камешки, и чернеющие в зелени разрушенные остовы Драконьего логова. Отсюда даже не было видно улиц, и тем более людей — мужчины, женщины и множество мальчиков и девочек, не ведающих, какие опасности поджидают их в этом славном городе. Когда-то и он был мальчиком, оставленным без ног и без матери. Разве смог бы он выжить один, без помощи всех тех людей, что встречались на его пути? Но он был особенный, ему помогали, потому что он был маленьким лордом, древовидцем или хотя бы братом Джона Сноу, и будь он просто крестьянским мальчишкой — висеть бы его сожженному телу на воротах Винтерфелла. «Что-то я становлюсь сентиментальным. Может, это знак, знак, что моя человечность возвращается?» Бран осторожно сжал свои ноги, лишенные мышц. Мимолетное ощущение, словно кто-то слегка прикоснулся иголкой, появилось и тут же пропало. Он подавил в себе искушение поддаться разочарованию. В конце концов, он Бран Старк, тот Бран, что пересек многие лиги, добравшись почти до самого Сердца Зимы, пытаясь понять, кто он таков есть, и путь обратно вряд ли мог быть легче. — Ты подсказал мне идею, Подрик, — сказал Бран, все еще вглядываясь в россыпь крыш. — Айки никуда не поедет, в богадельне найдется место для одной маленькой девочки. Как и для прочих детей. «Дейнерис должно понравиться». Позже, Дитя Леса, махнув зелеными узловатыми пальцами, позвало его за собой в богорощу. Еще издали Бран увидел, что его чардрево изменилось — на белом стволе красным пятном был кровоточил свежий лик, маленький и сморщенный, как лицо младенца. Бран не мог отвести взгляда от этого округлившегося в немом крике маленького рта и покрытых кровавой пеленой круглых глаз, которые смотрели, казалось, в самую душу. Вот оно, тот момент, когда все может измениться. Вибрирующие предчувствие заполнило всего его. Грибочек, сверкая золото-зелеными глазами, молча взяла его дрожащую руку в свою и потянула к стволу. — Постой, — он немного подкатился к деревцу, не отводя взгляда от лика и сам прикоснулся к нему. Липкий, горячий сок мгновенно проник под кожу и его тело словно стукнуло, встряхнув даже бесчувственные кости. Голубые небеса сменились звездной мглой, и пятнистая круглая луна закружилась, переливаясь и подсвечивая своим голубым холодом плывущие облака. Он стоял на снегу, босиком и пятки невозможно жгло холодом. Подул ветер, и острая снежная крупа заколола его кожу. Сквозь хаотично летящий снег Бран увидел что-то и, приложив ладонь к лицу, разглядел белого волка. Он не видел, но ясно осознавал, что у него красные глаза. Зверь посмотрел на него и, отвернувшись, бесшумно исчез, семеня в густой снежной поземке. Прямо перед ним тяжело вспыхнуло ледяное лицо с яркими голубыми глазами и, что-то беззвучно прошептав потрескавшимися губами, так же быстро исчезло, сменившись на все нарастающий звон и красные всполохи. Бран обернулся — красные листья чардрева, золотясь в закате, сверкали и пели, отдаваясь в сердце, влеча все его существо к себе, заполняя все его тело трепетом и радостью, такой знакомой и забытой одновременно. «Нет, ты больше не обманешь меня». И дерево вспыхнуло огнем, заполняя вокруг себя все искрами и черными дымом, и его жар опалил его лицо, а снег вокруг стал быстро таять, превращаясь в теплую воду, которая постепенно поднималась до щиколоток, до коленей, пояса, груди, сдавливая ее, и вдруг схлынула, едва не сбив его с ног, а потом нависла над ним всей тяжестью огромной гудящей черной волны, готовой обрушиться. Она и рухнула, едва он успел прикрыть голову, но Бран ничего не почувствовал, лишь вибрирующий в воздухе хлопающий звук. Он поднял голову. Золотые глаза, налитые огнем, неотрывно смотрели на него; дракон завис в воздухе, медленно хлопая черными крыльями, затмевающими все вокруг. «Дрогон». Ему совсем не было страшно, и Бран протянул руку и хотел было сделать шаг вперед, но пасть дракона раскрылась, обнажив черные острые зубы, а в глубине его глотки, как в жерле, занялся огонь. Он не успел даже подумать, как эта огненная лава поглотила его, смешав его крик с сотнями и тысячами других, дикими, истошными разрывающее его тело на тысячу мелких кусочков. И он упал, провалился в бездну, и лишь на миг ощутив ласковый ветер, понял, что он летит с той башни, чьи грубые камни, извилистый старый плющ и сверкающие на солнце золотые волосы, мелькнув перед глазами, снова сменились болью и темнотой. «Мама!» — только и успел подумать мальчик-Бран. Давящий страх, темнота и удушливая сырость окружали его, а тело словно сдавило всемогущими тисками. Казалось, огромный великан желал выдавить до капли всю кровь, что была в его теле. Глаза ослепило и лица с пустыми глазницами склонились над ним, громко и оглушительно дыша. Все исчезли, и прекрасная девушка с большими зелеными глазами, склонилась близко, так близко, что он мог разглядеть каждую крапинку в ее зеленых глазах. «Эвелин…» Теплые пальцы коснулись его щеки. Он хотел схватить их, но в несуществующих пальцах оказалась лишь пустота. Все зашумело, затряслось, и Винтерфелл стал меньше, быстро исчезая башня за башней, а на месте него вырос густой высокий лес. Он летел над этим зеленым шумным полем, перерезанным редкими жилами рек и поясами гор. Скалы рушились и росли вновь, реки высыхали, становясь едва заметными поломанными тростинками, и снова наполнялись бурным потоком; снега таяли, сменяясь буйством трав и цветов, и снова все заносило густым белым туманом снега. Странное гудение послышалось за спиной, и он обернулся. По белому полю, в тумане зависшего снега, медленно шли огромные бурые лохматые звери с длинными клыками, загнутыми вверх. Мамонты. «У-у-у…» — задрав хобот кверху, затрубил их вожак и повернул голову в сторону Брана. Огромная голова качнулась из стороны в сторону, и длинные ресницы прикрыли карие глаза. Ветер подул сильней, застилая глаза снежной крупой, и он зажмурился. А когда открыл снова увидел только серебряный пятнистый диск луны, переливающийся в небе. Рука затекла, прилипнув к истерзанной коре чардрева, и Бран осторожно оторвал ее. — У тебя получилось, — тихо сказал он. — Что ты видел? — Грибочек быстро присела перед его коленями, вцепившись в ноги Брана. Вцепившись в ноги. Острыми, цепкими пальцами, так похожими на веточки. Он чувствовал, не видел во тьме, но чувствовал ее руки. «Может, это просто кажется?» Бран схватил ее. — Больно! — отдернула она руку. — Так что ты видел Бран? — Видел, что-то, — он сам не узнал своего взволнованного голоса. — Так, то что часто видел и раньше, — Бран положил руки на колени и снова сжал их. Теперь все было не так явно и отчетливо, словно он трогал себя через толстый слой одежд, и эти ощущения становились все слабей и слабей с каждым прикосновением. Все сегодня было не так — эти новые ощущения, они вернутся, он знал это, эта луна огромная и тяжелая, как беременная свинья, неведомыми силами зависшая в небе, даже стены замка, казалось, светились голубым, и редкие листочки чардрева слабо горели розовым изнутри. — Ты просидела со мной целый день? — спросил он Дитя Леса, вглядываясь в ее золотящиеся во тьме глаза. — Странно, что никто не обратил на нас внимания. — Может, нас никто и не видел. Это ведь магия Старых Богов. Оказалось, что вскоре после того, как Бран соединился с деревом, Подрик, его верный слуга, ушел, как ушли и его гвардейцы. — Да, магия, — он глубоко вздохнул. — Что я должен делать дальше? — Приходи каждый день, прикасайся к этому лику. Отдавай ему свою силу, а потом он начнет отдавать в ответ. Так вот почему вернулась чувствительность: дерево-младенец забрало его часть сил, высосало его, оставив лишь то, что было Браном. Сердце забилось предвосхищенной радостью — он был на верном пути. От пережитого, от ночного насыщенного воздуха немного кружилась голова, будто бы он выпил бокал или два вина, и хотелось непременно сделать что-то. Громкий треск птиц разрезал ночной воздух, не поделив ночлег в кустах, и крича, хлопая крыльями, они взмыли вверх, вспугнув и прочих обитателей сада, запевших, заскрипевших в траве и деревьях. Когда они вышли из рощи, во тьме послышались звонкие, возбужденные голоса. — Я поцарапал себе руку! — Так, это, Карлиос, теперь вместо руки у тебя вырастет крыло, — раздался грубый смех. — Тяжелая же эта тварь. Голоса и звон смолкли в ночи, снова уступив место крику ночной птицы. Альвинг все-таки решил проявить инициативу и, видимо, распорядился притащить в подземелье замка череп Рейгаля, и теперь Брану непременно захотелось взглянуть на него. Слева от стены отделявшую богорощу от остального двора, за колючим кустом терновника был спрятан один из проходов в подземелье. На страже его, как и у входа в роще стояло два охранника, освещенных факелами, и Бран замешкался, прячась во тьме, словно какой-то вор. — Ваша Светлость, — в тонком голосе Дитя Леса ему почудилась издевка. — Бран, боишься, что они не пустят тебя? — Грибочек тихо хмыкнула. — Нет, конечно, — как будто опомнившись, он смело толкнул колеса. — Помоги мне. Стражник, едва разглядев, кто перед ним, громко вытянулся, взвизгнув своими латами. «Хорошо, что их двое», — подумал Бран, ведь спуск вниз не был предназначен для таких как он, а состоял из множества ступенек, узких и темных, закручивающихся вниз широкой спиралью. Пыхтя, они спустили его до самого низа, и Грибочек, освещенная факелами в обеих руках, важно кивнула им головой, словно отдавая приказ, что они могут уйти. — Отдай им один факел. Там темно, — сказал Бран. Позади, вверху была видна лишь тонкая полоска лунного света. — Вас позовут, когда будет нужно, — его голос отдавался эхом в высоких потолках. В тенях от желтого огня Дитя Леса было похоже на маленькое уродливое животное, с черными ноздрями и тенями над скулами, а ее медленно моргающие раскосые глаза казались еще больше. Ее лицо отпрянуло, исчезнув в темноте, остался лишь прыгающий огонь факела. Слабый запах сырости и тлена, казалось, застыл здесь навечно. — Грибочек! — его крик запрыгал с камня на камень. — Я зажгу свет, — она и вправду, вставая на цыпочки, старательно разжигала огни на стенах, и вскоре все засияло, запрыгало красными язычками и длинными тенями. Округлый потолок белел неровным пятном — он частично обвалился во время пожара, а меж толстых колонн он увидел огромный череп, неестественно черный для костей, с выступающими вперед острыми вкривь и вкось расположенными зубами. Если бы Бран мог встать, он легко бы протиснулся между щелей у острых концов клыков и станцевал бы в пасти Балериона. Между провалами глаз виднелась дыра, размером с его руку и множество маленьких трещинок, расходившихся от нее, серых, набитых пылью. Один клык был отломан и лежал рядом, и был едва ли меньше бивня мамонта, что он видел в своих видениях. Следующие черепа были меньше, но все еще с такими же острыми смертоносными зубами в сжатых челюстях. А четвертый расколот надвое, обнажив наружу зазубренные внутренние края. Он прикоснулся рукой, ощутив на пальцах крошки пыли и песка, поверхность была неестественно теплой. По коже прошлась волна, и Бран отдернул пальцы. Он потер ладонь, но это тягостное ощущение не проходило, тревожные покалывания уже проникли в его мышцы и кости, а эти пустые огромные глазницы словно пытались прогнать его. Бран невольно отвернулся от Балериона. «Ты мертв, вы все мертвы. Бесполезные кости. Вот правда, истина, все что осталось от вас, драконов». Он попытался найти Рейгаля, его череп должен быть существенно меньше этого, но все же не таким маленьким, как у тех, что в углу, три маленьких черепа, размером с тарелку. Он увидел его, черного и блестящего, словно драконью кость натерли жиром, и уже было положил руки на колеса, как поверхность качнулась под ним, и странный гул и дребезжание наполнили все вокруг. Пронзительный скрежет и взлетевшая у ног пыль с треском пробежала извилистой змейкой до одного из черепов. Все затряслось, и на голову Брана посыпались мелкие камешки. — Бран! — Дитя Леса бросилось к нему и быстро откатило коляску в один из низких проемов. Стены словно ходили ходуном, и на одной появилась черная трещина; черепа тряслись, и пыль с каждым новым толчком поднималась все выше. Все закончилось так же быстро, как и началось, и, кашляя и отряхиваясь, они вышли из своего укрытия. — Что это? Земля пошла ходуном? Такого здесь никогда не было, — Бран снова закашлялся. — Нам надо выйти. Грибочек! — но она снова исчезла. Он чуть не вскрикнул, когда глаза самого большого черепа вспыхнули огнем и меж зубов засверкали огоньки пламени. — А ты не думал, почему? — она вышла из-за Балериона и, только он пригляделся, снова исчезла. — Что почему? Земля трясется? Почему? — он замотал головой, в пустоту посылая вопросы. Рейгаль также засверкал глазами, и на его гладкой кости пошли красные отблески огней — второй факел оказался в черепе. — Где ты? — он вглядывался в ряды черепов, в черные провалы тьмы между ними. — Думаешь, потому что он умер? — наконец крикнул Бран. — Посмотри сколько их здесь, мертвых! — Теперь они — единственное, что держит этот мир. Не эти старые кости конечно же, — ее звонкий голосок казалось звучит повсюду. — А тот, что в небе. Последний. — И что же будет потом? Когда умрет последний? — Ты ведь у нас Трехглазый Ворон. Ты знаешь, — стены снова вздрогнули, а упавший камешек больно поцарапал его щеку. Он потрогал рукой и нащупал теплое и липкое. В тот же миг горячее дыхание опалило его ухо и пронзительно знакомый голос сквозь гул и треск сказал: — Вернись в ту пещеру, Бран, останови это, вернись к себе. «Мира Рид», — узнал он этот голос и, резко обернувшись, увидел золотые глаза Дитя Леса. Словно жидкая желтая лава, они переливались и сияли, поглощая все вокруг. В голове взорвалось и стало тихо. Бран зажмурился от слепящего солнца. Он все еще держал ствол дерева. Рука прилипла от его вязкого сока, и он с силой, с щиплющей болью, отодрал пальцы. — Что ты видел? — Грибочек быстро присела перед его коленями, вцепившись в ноги Брана, но на этот раз он ничего не чувствовал, только неприятно тянуло спину. — Ничего, — говорить совсем не хотелось. — Всякое. Ничего серьезного. Подрик! — крикнул Бран желая скорее уйти отсюда и избавиться от пут Старых Богов. Когда они выехали из богорощи, Бран посмотрел на куст терновника, за которым была дверь в подземелье. Там, на самом дне, спрятанные в темноте и холоде, хранились все черепа драконов Таргариенов. Самые великие и жестокие звери покоятся теперь вечно кучкой костей, но даже их кости вселяют ужас и страх. Так, может, не так уж и неправы Безликие, поклоняющиеся Богу Смерти? Вся сила мира сосредоточена в разрушении и страдании, и нет ничего сильнее и незыблемей смерти. А от его слабых костей останется лишь прах, что разнесет ветер, и это не ложь, и не правда, а всего лишь истина. Ничего, он долго ждал, подождет и еще, обыграет последнего представителя смерти. И череп Дрогона займет свое почетное место под его ногами.