Дейнерис
За время, что Дорн был лишен дождя и прохлады, прекрасные Водные Сады поблекли и иссохлись, превратившись ближе к опоясывающей их крепостной стене в спутанные колючие заросли. Дейнерис провела рукой по шершавой прохладной поверхности, едва прикоснулась к чудом пробившемуся сквозь щербатые камни нежному листочку. Дальше, в стене пальцы нащупали щель, посмотрев в которую, она увидела такой же заброшенный сад, где сквозь ветви и слепящее рассветное солнце зияла песчаная пустота. Дени прикрыла глаза, упершись лбом в стену, и тяжело вздохнула. С чего она вообще взяла, что дом с красной дверью где-то совсем рядом? Может, он за горами, ближе к морю, или за тем песчаным большим холмом, или он и есть теперь этот холм. «Эли мог что-то напутать, не знать, он никогда не был здесь. Он даже не говорил, что дом где-то совсем рядом». — Королева все утро ищет там, — она совсем и забыла, что Серый Червь сопровождает ее. — Серый Червь может выйти за стену и найти это. — Тихо, Серый Червь! — прошептала она, махнув рукой, и снова вгляделась в очередную трещину. «Я должна сама». С каждым пройденным шагом, с каждой новой царапиной от колючек внутри все сжималось от разочарования и одновременно трепетало от того, что она ближе на шаг к своей заветной мечте. Было нестерпимо волнительно и страшно снова встретиться с прошлым, встретиться с самой собой. — Королева! — она чуть не подпрыгнула от глухого окрика безупречного. И тут же, рядом с ее сапогом воткнулось копье. — Змея… — прошипел он и осторожно выдернул древко, на острие которого были лишь опавшие чахлые листья. — Не может быть! Ты промазал, Торго Нудо. — Простите, Королева, — он склонил голову. Она потерла внезапно озябшие руки и решила, что продолжит свой поиск после полудня, когда жаркое солнце заставит всех гадов залечь в свои норы. За зарослями апельсиновой рощи, наполненной тонким ароматом цветов, пройдя по мощеной тропинке, они вышли к одному из прудов, от гранитной каймы которого по воде шла дорожка, а в центре самой купальни расположился импровизированный маленький остров с лимонным деревом посередине. Его ломанные ветви, покрытые редкой листвой, склонились почти к самой воде, желая напиться и сохранить себе жизнь. Рядом с бассейном росло фиговое дерево, раскинувшее свои плети, среди которых, словно прячась от всех, стоял принц Клементин и что-то внимательно рассматривал, придерживая широкий трехпалый лист. Он был так занят своим интересом, что совсем позабыл о своей благородной осанке, превратившись в скрюченный желто-пестрый стручок. Дейнерис он заметил лишь когда она вплотную подошла к нему. — Королева, — лист скользнул ему по лицу и качнувшись скрыл черные глаза. Принц засмеявшись вылез из зарослей. — Смоковница начала цвести, — все еще улыбаясь, он как будто оправдывался. В общем, Дейнерис видела в Принце Дорна достойного властителя этих песчаных земель, но его вечное желание угодить и привычка любыми способами избежать конфликта едва ли выдавали в нем человека, способного на смелые прямые решения. Письмо, которое пришло в Королевскую Гавань, было написано будто бы не им, и Дейнерис уже давно решила, что к нему приложила руку Мюрей. «Разве не знает он, что она изменяет ему? Он знает. — думала она, глядя в грустные глаза. — Точно знает. Просто так ему проще жить». — Вы говорили, что Наш Король не может заставить небо пролиться дождем, но Королева смогла это, — он развел руками, как фокусник, и снова сложил их в ладони. — Эти смоковницы и Дорн будут вечно признательны вам. Они пошли вдоль, по выложенной буро-желтыми остроконечными цветами дорожке и после еще нескольких обменов любезностями и признания каждого их них важной частью существующего мира, Дейнерис решилась спросить у Принца прямо. — Если эти земли так благодарят меня, тогда я не сомневаюсь, что вы поможете мне в одном маленьком деле. — Конечно, Ваше Величество, я не посмею отказать. Конечно, если это не звезда с неба: мы, Мартеллы не властны над небом, в отличии от вас. — Не звезда, — Дейнерис сделала вид, что засмеялась в ответ, все еще не решаясь задать свой вопрос. Что-то внутри нее протестовало ответу, может это просто был страх, что он ничего не знает или что она ошиблась в своих поисках и все напрасно. Они медленно вошли в заросли роз, и Принц удивился, как быстро все распустилось благоухающими цветами. Сладкий, мягкий аромат заполнил все вокруг, словно облако. «У моего дома тоже росли розы, — вспомнила отчетливо она ощущения от прикосновения своих детских рук к жестким листьям и ощутила тот запах из прошлого. — Прямо у красной большой двери, их плети плотно укутывали стену рядом, а под ногами был мягкий алый ковер». На песчаных дорожках у этих ухоженных кустов не было ни одного листика или опавшего лепестка. Сердце ее от становившимися все более яркими воспоминаний стучало так громко, что, казалось, это непременно было слышно всем. — Клементин, когда-то я уже была в Дорне, жила здесь с братом, когда была еще совсем маленькая, — она остановилась и перевела дыхание. — Вы знали об этом? Он обернулся и качнул головой, будто не понимая вопроса, а на его тощей шее, над жестким воротом дернулся кадык. — Да. Конечно. Я думал, вы и забыли, — поспешно сказал он, и Дейнерис поняла, что он не так уж и хочет говорить об этом. — Вам было года три, или четыре, да я и сам был юн тогда, но уже достаточно взрослый, чтобы вход в Водные Сады был для меня закрыт. — Но все же вы знали обо мне. — Дядя Доран хотел, конечно, чтобы об этом никто не знал, иначе Дорну бы не поздоровилось. Но в большой семье не утаить тайны. Конечно, многие знали, что у Водных Садов, ближе к морю, в доме, принадлежащем северному рыцарю, живут мальчик и девочка с серебристыми волосами. — И я тоже была здесь? Купалась в этих купальнях, гуляла по этим дорожкам? — этого она совсем не помнила. — Может раз, или два, я не знаю, но знаю, что дядя очень боялся, что кто-то узнает, что совсем рядом с Мартеллами прячутся дети Таргариенов. Человек, который прибыл с вами, вскоре умер, а ваш брат отказался соблюдать условия договора. — Какого договора? — Брачного. Не знаю, что за план был в голове Дорана, но Визерис должен был жениться на дочери дяди, а вы выйти замуж за его сына. К сожалению, они умерли в юном возрасте. Но тогда оба были еще живы, а ваш слишком юный брат наотрез отказался выдавать вас замуж. По словам дяди, он ничего и слышать не хотел о договоре, и очень задел его, когда сказал, что Арианна слишком черна для Таргариена. Мальчишка был очень упрям и отказался от любой помощи. «Злой паршивец», — так называл его Доран. Простите, Королева Дейнерис, за мои слова, но я лишь говорю о том, что слышал сам. И я знаю, что и вам от него доставалось. Останься вы тогда в Дорне, все могло бы пойти по-другому, — он улыбнулся грустно и смерил ее глазами, будто все, что произошло с ней, исковеркало не только душу, но и ее тело, сделав уродливой и достойной лишь отвращения. Да, это точно был Визерис, ее брат, упрямый и своевольный, он никогда не видел границ и думал, что имя данное от рождения, значит все. Но он заботился о ней, любил ее своей детской любовью, как мог и умел. Даже сквозь смутные воспоминания она помнила это, и кроме этого у нее ничего больше не было. — После смерти сира Дарри мы остались совсем одни. Мой брат был мальчишкой, испуганным и гордым, он считал, что лучше голодать и быть все время в опасности, чем совершать сделки со своей совестью, — «Тогда он еще был таким». — Это неприятная и грустная история, Королева. Позвольте принести извинения от имени всего Дорна, в том, что не поддержали тогда вас и вашего брата. Винить в этом Принца Клементина не было никакого смысла, в том, что его дядя, Доран Мартелл, отказал в бескорыстной помощи двум одиноким детям, связь с которыми в те времена не могла принести ничего хорошего его семье и его народу. — Все это в прошлом, Клементин. Ваш дядя, мой брат, и все, что случилось после. Жизни наши так запутаны, что на каждом повороте могут встретиться и враги, и друзья, но я думаю, часто мы сами вольны выбирать кто кем будет. — Мудрые слова, Королева.***
Дом Дарри был с северной стороны сада, стоило только выйти в калитку за рощей и пройти полмили к заливу. В доме никто не жил все эти годы, он был пуст и забыт, как и все тайны, которые теперь не имели никакого значения. Стоило ли теперь ворошить их и возвращаться назад? Подул ветер, и ветви тихо заскрипели вокруг. А Дейнерис все еще не могла сделать и шагу в сторону старой деревянной двери, почти невидимой за засохшей высокой травой. Всего пара шагов и полмили отделяли ее от прошлого. Ноги стали словно ватными и холодными. — Торго Нудо! — она повернулась — вокруг были только заросли. Даже верный безупречный бросил ее. Серый лишайник легко колыхался, свисая с голых ветвей, а одичавшие розовые кусты редко светились бледными бутонами. Ей почудилось, что эти заросли бесконечны, и если сейчас она не пойдет назад, к замкам и купальням, то никогда не сможет туда вернуться, навсегда оставшись в этом лесу. — Королева, — смуглое тело вынырнуло из-за толстого ствола, и охватившая ее паника начала отступать. Дейнерис быстро, стараясь не споткнуться о корни и кочки, подошла к нему. — Скажи мне, мой друг, стоит ли мне идти туда? — Я не знаю, что там, Королева, — сказал он, не дрогнув ни одним мускулом лица. — Там, быть может, я настоящая, такая, какой себя и не помню. — Если Королева не помнить, то, быть может, ее там и нет. Я не помнить свое имя. Я не хочу знать свое имя. Серый Червь мог быть другой Серый Червь, но я тот, кто я есть, — его щека все же дернулась, будто сама мысль о том, что он мог бы быть кем-то другим, была оскорбительна. Он не хотел возвращаться в прошлое, став совсем иным за все эти годы. Она снова посмотрела на дверь, сколоченную из серых досок, одна из которых покосилась и слабый солнечный луч пытался проникнуть в тонкую щель. «Может, и мне не стоит?» Вчера она просила Джона пойти с ней, а он так желал скорей покинуть это место. Может, с ним у нее будет больше решимости открыть эту дверь? Да, так она вчера думала, а теперь почему-то стоит здесь одна, и только Серый Червь, словно тень ее страха, привносит еще больше сомнения. Дени, посмотрев в последний раз в сторону двери, развернулась и пошла прочь. Она вернется сюда чуть позже, вместе с Джоном, ведь он обещал, и тогда внутри нее не будет сомнения. От этой мысли стало спокойнее.***
Полуденное солнце уже пекло голову, и Дени вспомнила, что Эли советовал взять ей зонтик. На той стороне бассейна, под навесом, она увидела Мюрей и несколько ее фрейлин в широких цветастых шароварах и в едва прикрывающих грудь лифах. Женщины Дорна совсем не стеснялись своей наготы, как успела заметить Дейнерис, да в этом и не было ничего странного, в такой-то жаре. Ей и самой понравилось носить эти легкие брюки. Играла дудочка и нежная скрипка изысканно бередила слух; девушки засмеялись и одна за другой стали прыгать в воду, весело плещась и толкаясь. Маленькая принцесса Аделина, высоко махая стрекочущей вертушкой, бегала вдоль кустов, а ее тонкие косички забавно подпрыгивали. Там же, под этим полосатым навесом, был и Даарио, вальяжно развалившийся на стуле, явно предназначенном не для него. Рядом стоял Эли и, склонившись к нему, что-то говорил. По взмаху руки, Эли осторожно поднес Даарио бокал, и тот, долго примкнув к нему губами, выпил до дна, отдав уже пустой обратно, и даже не взглянув на юношу. Ей это не понравилось, эта услужливость, и даже то, что они говорили. Мюрей заметила ее с той стороны пруда и учтиво склонила голову, улыбнувшись, а потом легко махнула рукой, словно приглашала присоединиться. Но Дени совсем не хотелось сейчас веселиться и слушать светские сплетни Дорна, она лишь снова взглянула на Эли с Даарио, которые все так же продолжали беседовать, так и не заметив ее. — С тех пор, как Королева здесь, Эли много время проводит с Да-арио, — безупречный неуклюже произнес его имя и, как показалось Дейнерис, он сделал это намеренно. Это было действительно так, эти двое много проводили времени вместе, а вечером, за ужином и вчера, и позавчера, Эли был в какой-то странной возбужденности, а глаза его блестели, и он, по своему обыкновению, не говорил отчего. А ведь раньше у них не было секретов. Все словно отдалились от нее, когда они прибыли в Дорн, ее маленькая свита бросила свою Королеву, и у всех были свои дела. Громкий смех разнесся по воде и смешался с плеском, и Дени прибавила шаг: она не хотела, чтобы ее еще кто-то заметил, ведь сейчас она вряд ли могла внести свою лепту в общее веселье. Шепчущие губы Эли у самого уха Даарио все не шли у нее из головы. У ее бывшего любовника не было пристрастий в отношении молоденьких мальчиков — это уж она точно знала. А, быть может, нет? Что она вообще знала про него? «Я пришел из ниоткуда и уйду в никуда», — все, что он говорил ей о своей жизни. Он убил свои подельников ради ее тела, он был сыном шлюхи и почти гордился этим, не жалел никого и не боялся, даже ее. Нет, она совсем не знала его. И даже не хотела знать. А Эли? Он всегда был рядом, всегда поддерживал, хоть и был трусом и любителем мужчин. Знал, что быть рядом с ней опасно, но все равно отправился с ней в Вестерос. Мог сбежать, но не покинул ее, и казался настоящим другом. Грибочку он никогда не нравился, а уж она умела разбираться в людях. Она задавала себе эти вопросы и не находила ответа, не понимая, как эти люди все еще были рядом с ней. И почему. Почему она здесь. Почему все же не умерла тогда, когда должна была, должна была ради всех тех людей, что сожгла. Мир крутился вокруг всеми этими лицами из ее прошлого, шумно покачиваясь ветвями, и обволакивая солнечным жаром и ярким светом, а она была словно вне его, растворяясь и исчезая. Дени схватилась за ветку и тут же отдернула руку, оцарапавшись. Тонкая красная полоса кровоточила через пальцы, жгучей болью напоминая ей, что на все еще здесь, что она жива. «Где же ты?» — она обернулась, словно он мог очутится здесь по ее желанию. Но Джона здесь не было, только Серый Червь все так же тенью следовал за ней. Только сейчас она заметила, что свернула куда-то не туда. В этой части сада она еще не была: среди акаций и высоких стволов пальм, среди плотного ковра зелени, усыпанного цветами, стояло обособленное здание из белого камня, остроконечный купол которого украшала семиконечная звезда. Небольшой храм Семерых, надежно спрятанный от посторонних глаз, казался инородным изваянием в этом благоухающем саду, словно невидимая божественная рука воткнула его сюда по своей прихоти. Ступив по семи белым ступеням, Дейнерис поднялась к арке входа и осторожно отворила высокую резную насквозь дверь. Блаженная прохлада охватила все ее тело, мгновенно смыв усталый зной, а приглушенный свет позволил больше не щуриться от солнца. Свечи, расставленные вперемежку с хрустальными кристаллами, радужно искрились, не слепя глаз, а семеро идолов высеченных из камня стояли каждый в своей нише между высоких густо зарешеченных окон. Корона сурового Отца сияла разноцветными камнями, а Матерь тяжело улыбалась ей, и от этих каменных скорбных губ Дейнерис было не по себе. Она повернулась к Деве, чьи тонкие черты были покрыты оспинками несовершенства камня и едва прикоснулась к ее протянутой руке, прохладной и шершавой. Лицо Неведомого было скрыто покрывалом, а за опущенными широкими плечами торчал горб. Эта фигура даже высечена была из более темного камня, грубо — как видно камнетес старался как можно быстрее закончить работу над этой темной и пугающей стороной бога с семью лицами. Она обернулась на тихий шелест шагов — это был септон, маленький и болезненно худой, с редкой и длинной, вполовину седой бородкой. За ним показалась Мюрей, уже прикрывшая свою голову ажурным белым платком, и старик на ее фоне стал казаться совсем прозрачным. — Королева, — в септе голос Мюрей дрожал от сдерживаемой обычной громогласной силы. — Не ожидала вас здесь увидеть. — Простите, что помешала вам. — Все боги, — простер руками септон, — рады видеть сегодня вас в своей обители. — Даже Неведомый? — Даже Неведомый, Ваша Светлость, — септон медленно и со знанием дела прикрыл глаза. — Как бы не был ужасен его лик, он всего лишь часть великого целого. Все мы не без греха. — Жесус, Королева Дейнерис подумает о нас невесть что. Грехов на нас не больше, чем на прочих, и Матерь нам прощает их, — она, поправив накидку на голове, почтенно склонилась перед всепрощающей Матерью. — Воистину, воистину… — вздыхая, вторил ей старец. Дейнерис снова посмотрела на Матерь, теперь она казалась еще суровее. — Она прощает вам ваши грехи? Но откуда вы знаете? — Так говорит «Семиконечная звезда», священные писания. Кто-то не верит в слова, написанные там, но это не значит, что это не истина. Дейнерис посмотрела на ее опущенные ресницы и ей показалось, что Мюрей верит в то, что говорит. — Вы может не знаете, но одно время я жила в храме Красных жриц, в Асшае. Жрицы спасли меня, и сказали, что это сделали не они, а Р’глор, Владыка Света, бог, которому они поклоняются. Мне тоже хотелось верить, что есть что-то, что великое, выше нас всех, выше человеческого суда и мнения, что может решить, что даже самый опасный или ничтожный человек достоин прощения и веры. Но несмотря на все чудеса, что я видела, поверить я так и не смогла. — Не Р’глор спас вас, а Матерь в его обличье. И она же простит вас всегда, — Мюрей обернулась к ней, и ее лицо казалось теперь мягче и светлее. — Красные Жрицы пособники дьявола, что искушают нас, но Неведомый стоит на страже ада, — прошептала она. — Совсем недавно Тенистый город наводнили их последователи, но я сделала все, чтобы избавить наш народ от этой ложной и опасной веры. За Красными Горами насколько я знаю, не раз и не два, жрецы сжигали людей во славу их бога. Здесь, в Дорне, такое не пройдет. — Да, вы постарались, в городе я не видела никого облаченного в красный наряд. Мюрей меж тем, стараясь сделать свою тяжёлую поступь как можно тише, перешла к Кузнецу и, пробыв там совсем недолго, обратилась к Деве. — О чем вы просите ее, Мюрей? — Я говорю ей: Дева, пресвятая и чистая, не дай мне забыть, кто я такая, не дай этому миру поглотить ту чистоту, с которой я пришла в этот мир, не дай свернуть с истинного пути праведного, куда бы не увела моя дорога… — быстро шепча, она вся сжалась, сделавшись как будто меньше, словно тяжесть прожитых лет превращала ее в саму Старицу. Женщина протянула руку и сжала пальцы Дейнерис, словно пытаясь через эти объятия достучаться до нее. Тишину нарушали только их дыхание и уже неразборчивый шепот молящейся, и все это напоминало безумие. «Но, может, и мне стоит? Может, и мне откроется верный путь?» Дейнерис не знала, кого просить о помощи, кто мог бы ей помочь окончательно не потерять себя. И немного покружив по септе, она решила, что грозный Отец — это тот, кто в полной мере осудит ее за все прегрешения. Ведь прежде чем просить прощенья или мудрости, надо очиститься — так учили все известные ей религии. Она просила прощения у людей, стараясь исправить все свои ошибки, но, может, сначала стоило обратиться к богам? Если не можешь понять себя, может, высшие силы помогут? Ладони покалывало, когда она их сложила, и, взглянув снизу-вверх на каменные глаза и хмурые выступающие брови, отбрасывающие тень на все лицо Отца, сбиваясь, произнесла первые слова: — Отец… Отец… Я… Я Дейнерис Таргариен из дома Драконов, и я …убийца, как и многие мои предки. Я… сожгла город, убила сотни тысяч людей… женщин… детей… стариков… женщин, детей, стариков, — тверже прошептала она саднящим горлом. — Я не могу их вернуть, и я не знаю, как жить с этим. Накажи меня за то, что я так сделала, накажи и… отпусти, — слезы помимо ее воли полились по горящим щекам, капая жгучими каплями на грудь. — Я и до этого убивала людей, думая, что так будет лучше. Я убила своего брата, убила свою мать, убила свое нерожденное дитя и мужа. Я хотела, как лучше, правда, я так думала, но я ошибалась, теперь я знаю это, — она уже не могла говорить вслух, только сжала губы, чтобы не разрыдаться. Но ведь богам не нужны слова, они видят всю нашу сущность. — «Я прелюбодействовала, да, и немало. Наяву и в мыслях. Я желаю человека, с которым быть не должна и не могу. Это неправильно, мерзко — так должно быть, но я почти не властна над собой…» Сквозь застилающие глаза слезы статуя, казалось, покачивается, смещаясь в пространстве, и Дейнерис представила, что грубый камень сейчас треснет и упадет прямо на нее, сдирая кожу и ломая кости. И тогда настанет черная пустота, за которой ее будет ждать Неведомый. Свеча качнулась прямо перед глазами и расцвела желтым цветком огня, а посреди него она увидела эту самую пустоту, глубокую и манящую, как черное беззвездное небо. Чем сильнее она всматривалась, тем яснее становился взор, а внутри наступала странная легкость, словно кто-то волшебной рукой растворил внутри все горести и печали. Нос закололо, и она моргнула, ощутив, что ресницы будто бы слиплись, а из ее приоткрытых губ сорвалось облачко пара. Стало нестерпимо холодно, до самых костей, которые сейчас, казалось, рассыпятся от одного ее движения. И страшно. Но пошевелиться она не могла, только застыла, как боги вокруг, стараясь унять терзающую изнутри дрожь. — Королева, Королева… — далекий голос пробился сквозь корку льда, и горячее прикосновение обожгло плечо. Ее тело расслабилось и осело на пол. Она наконец смогла повернуть головой, и иней на ее выбившихся волосах мгновенно растаял. Дейнерис прикоснулась к пряди, влажной и холодной. «Это слезы. Просто мои слезы». Мюрей склонилась над ней с озабоченным лицом и помогла подняться. — Когда я в первый раз открылась Семерым, я тоже плакала, — мягко сказала она. — Рыдала просто, как девчонка. Здесь не стоит этого стыдиться, ведь боги видят наши слезы, даже если с лица не сходит улыбка. Дейнерис обернулась — свечи мягко искрились в отраженье хрустальных кристаллов, а семеро идолов все так же равнодушно смотрели холодными каменными глазами. «Я просто схожу с ума». Ей захотелось выйти на солнце, ощутить на своей коже теплые порывы ветра и вдохнуть полной грудью все буйство ароматов Водных Садов. Отец не сможет придумать ей худшего наказания, чем безумие, Матерь никогда не простит ее, а Старица не укажет истинный путь, так стоит ли их молить об этом? Она должна сама пройти отпущенную ей дорогу, не страшась смотреть правде в глаза, не боясь всей боли, что будет сопровождать ее всю ее жизнь. Вечно сгорать от холода — таков теперь ее удел. Ей бы лишь на мгновенье прикоснуться к той красной двери… Джона она нашла в саду, среди акаций и толстоствольных дорнийских кедров. Вместе с ним был какой-то мальчишка, лет семи, смуглый и черноволосый, как и все дорнийцы. Ее племянник, склонясь к мальчику, помогал ему правильно поставить руку для броска ножа. — Держи руку, вот так. Не опускай. Бросай! — клинок, разрезав воздух, звякнув, отскочил от ствола и упал в песок. — Ничего, Васко, получится в следующий раз, — он потрепал мальчишку по и так уже взъерошенным волосам. — Вы, лорд Сноу, будете замечательным отцом. Он резко обернулся и, покачав головой, улыбнулся, упершись обнаженными руками в бедра. — Дени. Мальчишка, подобрав нож и отдав его Джону, убежал, легко перепрыгивая через выступающие потрескавшиеся корни. Совсем скоро она откроет ту дверь, а после они расстанутся, навсегда. От этой мысли ей сделалось тоскливо. Дени быстро подошла к Джону и прижалась к его груди, прикрытой лишь краями не застегнутой кожаной безрукавки. «Это ничего не значит, — сказала она себе, — ведь это в последний раз, и ничего не будет дальше». Она прижалась щекой к шрамам, вдыхая запах пота и кожи, и смиренное спокойствие заполнило всю ее грудь. — Дени? — его руки несмело легли на ее плечи, и эта приятная тяжесть была уже гранью, за которой, она чувствовала это, ее тело переставало принадлежать самой себе. — Что-то случилось? Она отступила, уже сожалея о своем порыве, отведя взгляд от пристальных серых глаз. — Нет. И да. Я нашла дом с красной дверью. Я говорила тебе… — Я помню, — он сделал шаг ближе и посмотрел назад, будто бы кто-то там должен был появиться. — Хочешь, чтобы я пошел с тобой? Прямо сейчас? — Хочу. Да, я хочу, чтобы ты пошел со мной. Словно услышав, что они куда-то собираются, из кустов вынырнул Призрак и, лениво махнув ей хвостом, уселся рядом с хозяином. Но Джон, к радости Дени, не взял его, а потрепав между ушами, приказал ждать рядом с домом. Это было слишком важно для нее, и он это понимал, и знал, что его лютоволк всегда смущал ее своим присутствием. «Это было давно. Так давно, что как будто и не было», — отогнала она от себя жгущие изнутри щеки воспоминания. Когда они подошли к двери, луч солнца, что пытался пробиться сквозь нее раньше, исчез, а сам лес заполнили тени и надвигающийся вечерний сумрак. — Быть может, завтра, уже поздно, — волнение почти поглотило ее всю, сделав совсем неуверенной. «Надо просто открыть дверь». Джон подошел к стене и толкнул — дверь не поддалась, накрепко застряв в траве. Он посмотрел на нее, и по выражению его лица, она поняла, что выглядит слишком жалко. — Открой ее, — и не успела она договорить, как вздрогнула, когда дверь с треском была распахнута, а одна из досок совсем перекосилась. Дальше была тропинка, обнятая травой, и тот же лес, только густой и иссохшийся. Тот же сумрак и наполненное синевой небо, нависшее сквозь серый спутанный мох и ветви. Постепенно заросли иссякли, сделавшись редкими, и на ветвях появились нежные зеленые листочки, а впереди она увидела извивающуюся каменную стену. Может быть, когда-то она и была выше, как в ее воспоминаниях, и уж точно белей и глаже, чем теперь, больше похожая на стесанные зубы старухи. — Здесь ты жила? — от голоса Джона за своей спиной она вздрогнула. — Не очень-то приветливое место. — Сейчас нет, но раньше, раньше все было по-другому. Прошло немногим больше двадцати лет, как это жилище было оставлено, но пески, ветер и палящее солнце словно осознанно постарались стереть человеческий след. Двор был пуст, только редкие засохшие скрюченные стволы и поваленные вазоны, обросшие травой. А от дома остался один каменный остов, обвитый диким виноградом. Сквозь пустые окна синело небо, но красная дверь сохранилась, с едва заметной облупившейся краской и круглым железным заржавевшим кольцом. Теперь она тоже не казалась такой большой. Даже слишком узкой для взрослого крупного человека, каким был Виллем Дарри в ее памяти. — Осторожно, — Джон схватил ее за руку, когда она хотела ступить на ступеньку. И наступив на нее сам, провалил вниз истлевшую древесину. «Лимонное дерево, оно должно быть с той стороны», — Дени стремительно обогнула дом, все еще стараясь сохранить в себе надежду. Та же трава, колючие кусты и обломок ствола, в том месте, где в ее памяти должно было расти лимонное дерево. Этот сухой сучек вполне мог им быть, но теперь этого никто не мог сказать точно. Громко закаркала ворона, присевшая в квадрат окна. Она прошла дальше, потерев озябшие плечи, и нашла тот бассейн, в котором так любила болтать ногами, совсем крохотный и теперь пустой, поросший чем-то колючим и спутанным. По извилистой ветви полз бледно-зеленый вьюнок, нежно обнимая шипы и острые ветви, а на самой макушке распустился маленький бледный цветок, усыпанный желтыми звездами. Дени прикоснулась к цветку, почти прозрачному и невесомому, и приторно-ядовитый аромат завис в воздухе. В том месте, где все звенело и жило в ее далеких детских воспоминаниях, теперь была пустота. Никому не нужная, никчемная, как черная дыра в ее сердце, которая сейчас разверзлась бездной. Дейнерис обернулась, Джон смотрел на нее исподлобья так, словно он был причастен к этому, словно жалел, что так все вышло. Она чувствовала себя растерянной, маленькой и жалкой, словно она сама так и не выбралась из этих заброшенных стен, не уехала тогда с братом в Эссос и ее детские кости давно истлели под руинами глупых надежд.