Дейнерис
В Водных Садах тоже прошел дождь, и на зернистой гранитной дорожке скопились плоские прозрачные лужицы уже подсохшие к вечернему солнцу, и все вокруг стало ярким и густым, наполненным теплым благоуханием зелени и цветов. Сначала она увидела Тириона — он шел вдоль дорожки размахивая руками, и хоть она видела только его облаченную в песочный камзол спину и эти растопыренные руки, но точно знала, что он сейчас что-то говорит. Только с кем? Она посмотрела на Джона, и его уставший взгляд мигом стал светлей, а его рука, осторожно сжимавшая ее пальцы, придала уверенность. Когда она обернулась, десница уже смотрел на нее, открыв рот, и перестал махать своими короткими ручками, а рядом стоял Гейб, который должен был быть сейчас далеко отсюда. Тирион спешно подошёл к ней, вглядываясь в ее лицо, словно и не верил, что перед ним Королева. — Тирион? — постаралась сказать она как можно спокойнее. — В чем дело? Меня никто не ждал здесь? — Королева… — он наконец пришел в себя и провел пятерней по своей шевелюре. — Мы отправили пять судов на ваши поиски, — все же его голос заметно дрожал, и он явно был в растерянности. — И отряд в город. — Я рада, что обо мне все же беспокоились. Но вы верно хотите знать, что случилось? — она медленно пошла по дорожке, всем своим потрепанным видом показывая, что ее недавнее отсутствие это и не проблема вовсе. — Позавчера было так жарко… — задумчиво сказала она и краем глаза заметив, что Джон подошел к Гейбу, продолжила: — И Джон любезно согласился побыть моим лодочником. Море было спокойным, и мы отплыли слишком далеко… А потом на нас напали, и только по счастливой случайности мы не погибли, а оказались на острове недалеко от этих берегов. Я все ждала, когда кто-нибудь вспомнит о нас, — вложить в свою речь укор было приятно. — но нас никто не искал, как жаль. — Искали, — упрямо повторил он. — Но и вам не следовало… Не следовало так далеко отплывать от берега, Королева, — он учтиво склонился, всячески показывая, что его слова ни в коем случае не упрек. Из-за склонившихся ветвей финикового дерева показались Принц и Мюрей, и, хотя Дени прекрасно знала, что они думали об ее отсутствии, что они думали о том, что она пропала почти на два дня именно с Джоном, сейчас она должна была держать лицо и ни одной секунды не дать им усомниться в своей уверенности и словах, и не позволить появиться даже тени намека на порочащие ее мысли на их озабоченных лицах. Впрочем, Принц обладал врожденным чувством такта и сдержанности, а вся жизнь Мюрей, подчиненная страсти, научила ее словам и правилам, которые произносятся в таких щекотливых ситуациях. «В конце концов, нас чуть не сожгли и не утопили!» — она сама не понимала, за что должна оправдываться, но все же чувствовала себя не в своей тарелке. — Королева, я рад, что вы вернулись к нам, — Клементин склонился в почтении. — Всю ночь я не спал, думая, что с вами что-то случилось и как Дорну теперь отвечать перед Королем и всем королевством. Теперь мы ваши должники, Ваша Светлость! — его речь была лишь словами, и единственное, что Дейнерис обрадовало, это то, что Принц не успел послать весть Брану. — Я рада, что у вас хватило выдержки не поспешить расстроить моего мужа, Клементин. Я не забуду этого. Простите меня, я всего лишь жена нашего короля и поступила, глупо отправившись в это ночное путешествие по морю. И мне так жаль вашу лодку! Она была чудесна! — Пустяки, — Мюрей скривила губы. — Лично мне она никогда не нравилась. Но знаете, я молилась за вас. Каждый день, каждое утро и ночь, и боги услышали мои молитвы, — она закатила глаза и неистово замахала веером, отчего фалды ее голубой накидки, свисающей с головы, затрепетали крыльями. — Надеюсь, никто не узнает об этом неприятном инциденте, Королева, Дорну не нужна дурная слава. — Мюрей! — оборвал ее принц. — Не стоит пугать Королеву Дейнерис. Ее Светлость сама решит кому и сколько необходимо знать или же совсем ничего, и тогда Дорн будет нем, как рыба. Королева, — снова поклонился он так низко, что его прилизанные кудри свисли жирными напомаженными прядями, — не сомневайтесь в нашей преданности вам. Молчавший все это время Тирион решил высказаться: — Думаю, Королева и в самом деле сама решит, что лучше и как. И, кстати, не один из ваших кораблей так и не нашел ее, дракон вернул Королеву, — он замедлил шаг и посмотрел на синее небо. — Возможно, если вы будете достаточно долго смотреть, вы увидите его черные крылья. Они просто огромны. По воцарившемуся молчанию, стало понятно, что его слова произвели должное пугающее впечатление. Ей не хотелось снова возрождать в памяти людей ту, прежнюю Дейнерис, но может его слова и к лучшему, подумала она, играть в игры кто и что кому сейчас должен у нее не было никакого желания. Слабый ветерок казался прохладным, и ее кожа покрылась мурашками. Усталость навалилась на все ее тело и все, о чем она мечтала — это принять ванну, горячую и ароматную, поужинать горячей пищей, наполненной местными специями и только потом подумать, как дальше быть. Лежа в своей постели, разглядывая узоры на прозрачном, едва колышущемся от ветра балдахине, Дейнерис вспомнила все, что произошло за эти два дня, и от этого хотелось и плакать, и смеяться, как от безумного странного сна, наполненного тем, что невозможно и немыслимо. Она приложила ладони к своим пылающим щекам и закрыла глаза, стараясь дышать ровно, но в голову не лезло ничего, кроме высоких пальм острова, медленно раскачивающихся в вышине, и плеска волн и черных, горячих от солнца камней. И этого ощущения, когда твоя обнаженная кожа касается мягкой травы, и чуть покалывает сухими травинками. «Я не должна об этом думать, я должна думать о будущем». Она заставила себя вспомнить Брана, своего мужа — его синие грустные глаза и его образ, поломанный черный образ в коляске, что никогда не может встать на ноги. Людей, что до сих пор страдали в богадельне Королевской Гавани, они так нуждались в ее заботе. Больных серой хворью, что были заперты в темных, пропахших сыростью катакомбах, сколько их там уже сейчас? Но все это казалось бесконечно далеким, словно прошло уже тысячу лет, и от воспоминаний остались одни картинки, важность которых она и сама уже не понимала. «Я должна, должна», — снова и снова говорила она себе, вспоминая людей без рук и без ног, возбуждая в своей памяти запах гниющей плоти, вспоминая какая на ощупь кожа, вся в трещинках, грубая, от серой хвори прокаженных, заставляя себя в который раз смотреть в глаза своего мужа. «А Грибочек? Как я могла забыть ее?» Тревожный звук стрекотом прошелестел в ушах и огромные золотистые глаза в лучиках-прожилках, медленно моргая и опуская редкие ресницы, вгляделись в самую ее душу. Все заполнилась этими переливчатыми глазами, полными упрека и ожидания. Зеленые и золотые прожилки словно разливались, как реки, вышедшие из берегов, превращаясь в золотые моря, текли расплавленным золотом, горячим и жарким, опаляя ее лицо, плавя ее изнутри и погружая в тяжелый сон.***
Вот он, весь город, как на ладони — нагромождение зданий, и этих маленьких человечков внизу, мельтешащих серыми букашками в стелющемся по извилистым улицам дыме. А посреди всего Красный замок, с высокими башнями, уходящими в небо. Скорпионы разрушены, флот Эурона поглотил огонь и морская пучина, враги почти повержены. Ею одной. Теперь одной. Осталась лишь одна убийца, ненавистная Серсея, спрятавшаяся за этими стенами. Еще один рывок и все будет кончено. Она почти не чувствовала рук, сжимавших шипы Дрогона, но чувствовала его жаркое и сильное тело, и как тяжело бьется огромное сердце, отдаваясь в ее. Его горячая кровь наполняла ее огнем, ощущением, что вот это все сейчас свершится. Тут, в вышине, так близко к небу и звездам, она, казалось, наполнилась силой, бурлящей энергией внутри, готовой вот-вот излиться последним пламенем и лишь холодный ветер обдувал горящие щеки. Она сделала то, что должна была, то, что обещала себе и своим людям, своему нерождённому человеческому сыну. Но почему так? Весь мир, ее мир, ее город, как на ладони, но почему же она чувствует себя словно запертой в клетке? Тут в небесах больше никого и ничего нет. Только она и дракон, ее Дрогон. Об остальных она не имеет права думать, только не здесь. Не сейчас. Так горько. Это просто дым разъедает глаза и горло. Осознание, что теперь все будет так и никак иначе, что это ее удел и судьба — вечно реять сверху, ведь внизу так много потерь, ее потерь. Не в прошлом, не в будущем, во все времена — никого больше не будет рядом. Ветер и дым — все что вокруг нее было. Ветер и дым — яд Вестероса, что отравил ее, ложь, что окружила ее здесь, заставив забыть себя, заставив ее глаза слезиться. И эти мелкие букашки внизу — тоже часть этой лжи, часть прошлого, которого у нее здесь не было, часть будущего, которое она почти ненавидит сейчас. Зло должно быть наказано — стучало в висках, ее огонь внутри, плавящий сердце, жадно требовал жертв. Ей нужны их крики, пронзающие слух до крови, нужен запах тлеющих тел, от которого выворачивает. Замки в пыль. Сровнять с землей исчадие ее ада. Насладиться чужой болью, как своей и стать одним целым. Повинуясь ее желанию, мощная дрожь прошла по мышцам Дрогона и гребни его затрепетали от радости, отдаваясь вибрацией в груди. Словно полностью слившись с ним, Дейнерис устремилась вниз, к улице, названия которой она даже не знала, чтобы излить свой болезненный гнев. Густой черный дым заволок все вокруг, наполнив легкие горьким. Тяжелый гул заложил уши. Жар охватил все тело, а руки нещадно жгло и в какой-то момент страх обуял ее, она отчетливо поняла, что пальцы ее, кости исчезли, превратившись в пепел, летящий теперь острыми иглами прямо в глаза. Дейнерис зажмурилась, крепко сжимая исчезающие веки и вскрикнула, с болью вдохнув разъедающий воздух. Ощущения снова вернулись, болезненно отдаваясь в каждой частице ее напряженного тела. Пятки легко покалывало мурашками, но руку все так же жгло. «Это сон», — мутно прошелестело в голове, растворяя последние неприятные ощущения. Открыв глаза, она увидела, что ладонь ее лежит на углях костра, потухшего с ночи. Она была одна, и сквозь проем мягко светил солнечный свет, наполняя пещеру. Желтый шелк на ее ногах удивил ее, так же, как и пара подушек на песке, расписных и ярких, но потом она подумала, что Джон должно быть нашел то, что осталось от их лодки и решил позаботиться о ее удобстве. Выйдя из своего укрытия, осторожно ступая босыми ногами по острым камням, она взобралась на плоский черный камень. Приложив ладонь козырьком от яркого солнца, за спокойной морской гладью, она увидела берега Дорна, раскинувшиеся неровной черной полосой, а вокруг нее были только скалы и редкие кусты. Впрочем, за прибрежными камнями тихо шумела густая зелень и было слышно далекое пение птиц. Джона нигде не было. Она посидела какое-то время на камне, ожидая его, думая над всем произошедшим, надеясь, что Гейб и Пепита успешно достигли своей цели, стараясь забыть свой сон, что снова и снова пронизывал жаром и гарью все ее тело, не желая отступать. Последние дни она совсем не думала о том, что было, о том, что случилось годы назад и вот опять. Прошлое никогда не отступится от нее. Да и не надо, была уверена она, это было, и ничто не может сделать это неправдой, как не желай. Ведь она давно решила, что теперь ее долг — страдать, и что бы не случилось, она никогда не должна забывать об этом. «Это правильно, это хорошо, это теперь моя судьба», — снова и снова говорила себе Дейнерис, вдавливая пальцы в горячий камень так сильно, что заболели ногти. Она посмотрела на свои ладони, ссохшиеся от морской воды и осторожно провела по поджатым коленям, цепляясь сухой кожей за легкую ткань. На одной штанине зияла большая дыра, и Дени осторожно потянула за край ткани. Раздался слабый треск и она вздрогнула. От вида порванной одежды стало совсем грустно, и она почувствовала, как слезы потекли из глаз. Мысли путались, прыгая от ее горящих и визжащих жертв к этой дырке и спутанным волосам. Давя в себе рыдания и боль, ей вдруг стало страшно, что она сходит с ума. «Где же Джон?» — казалось, что если сейчас он не появится, то вся эта горечь внутри поглотит ее, оставив пустое место. И не в силах больше ждать она отправилась на его поиски. Прохладный песок у самого моря охладил ее горящие ноги, а ветер словно немного растворил бередящие внутри неприятные чувства. Справа скал было меньше, а за камнями находилась небольшая поляна, окруженная с одной стороны острыми камнями, а с другой лесом, где несколько высоких пальм покачивались возвышаясь раскидистыми шапками над густой невысокой зеленью. Она вздрогнула, когда с грубым криком большая пестрая птица взлетела из кустов, и замерла, боясь пошевелиться. Ведь если птицу что-то испугало, то могло ли это испугать ее или причинить вред? Но ничего не произошло, только шорох листвы и странный плеск доносились из-за зелени. Раздвинув ветви Дейнерис увидела, что это всего лишь небольшое озерце с тихо струящимся водопадом с камней. Вода была прозрачной и даже на вид прохладной, а ее тело так горело снаружи и внутри. Она скинула всю одежду, повесив на куст свой шарф и он тотчас заколыхался легкой шторкой. Каменистое дно на поверку было глубже, чем казалось, — вода дошла ей почти до груди, — и холодней, но это было то, что сейчас нужно. Ступить дальше по скользким камням было страшно, и немного поплескавшись у берега и даже замерзнув, она вылезла на берег и подставила свое покрывшееся мурашками тело теплому солнцу. Щекочущие спину влажными прядями волосы уже почти высохли от солнца и ветра, когда странная тревога коснулась кожи между лопаток. Так бывает, когда кто-то пристально смотрит, а ты не видишь, но уже чувствуешь это. Не поворачиваясь, Дейнерис подхватила накидку с куста и обернувшись ею, развернулась. Так и есть: Джон, замерев на месте, не сводил с нее глаз. — Ты снова подглядываешь за мной? — она едва скрывала нахлынувшее волнение, стараясь сосредоточиться на большой крысе, что была у него в руках. Ее толстый длинный бурый хвост доставал до травы. — Да, — его признание заставило ее посмотреть в его глаза, чуть сощуренные и без тени улыбки. В этом сером взгляде не было фальши, не было никакой тайны, все было просто, как когда-то давно, когда надежда на будущее еще имела какой-то смысл. Тени в его глазах трогали ее, не прикасаясь. И хоть она прикрылась платком, но была словно голой. Жар в груди ухнул и провалился куда-то вниз, отдавшись дрожью в колени. — Хочешь смотреть на меня, — ставшим вдруг непослушным севшим голосом прочитала она его мысли. — Да. Сквозь тонкую ткань пальцы нащупали шрам. «Брат Брана, одна кровь, убийца», — слова в ее голове, за которые она пыталась держаться, разбивались об этот взгляд и становились сейчас бессмысленными. Но ведь она знала, что рано или поздно это случится. Это уже случилось. В ее снах, в день ее свадьбы, каждую ночь он незримыми пальцами прикасался к ней, а на губах она чувствовала его поцелуи. А теперь они здесь одни, она отчего-то была уверена в этом, и никто не узнает, никто, кроме них самих, но разве для них это тайна? Она опустила руки, придерживающие невесомую ткань, но влажная, она прилипла к ее телу. Джон подошел к ней ближе, скрыв собой солнце, и ей стало совсем жарко. Нестерпимо захотелось прикоснуться к его растрепанным волосам, ощутить на пальцах каждый жесткий волос его бороды; к губам, крепким плечам и мускулам под распахнутой курткой. Она глубоко вздохнула, желая почувствовать его всего и только шагнула ближе, как он потянул за край ее платка, и легкая ткань упала на землю. Глаза Джона словно поглотили ее всю, она не видела ничего, кроме этого бездонного, словно затянутого грозовыми тучами неба, едва ощущая на своей коже его прикосновения. Ее лицо, плечо, волнующие касания к соскам, Дени вздохнула и прижалась грудью ближе, почти касаясь губами его губ, чувствуя, как борода щекочет ее кожу, чувствуя его соленый запах. Ей хотелось, чтобы он обнял ее крепче, сжал ее тело в своих сильных руках, до голой страсти, до боли. Потянув его за плечи, она приоткрыла рот, позволив ему наконец решиться войти в нее, и, когда их губы слились, а горячий язык глубоко проник в нее, и их дыхания стали одним целым, она перестала чувствовать опору под ногами и все завертелось в голове. Глубокий, неспешный поцелуй, его низкий стон внутри нее и вкус его кожи, словно наполнил ее новой силой, заполнив наконец болезненную пустоту. Когда он вошел в нее, вместе со стоном она приоткрыла глаза и яркое солнце ослепило ее, заставив снова зажмуриться. Хрипы и горячее тело, неистово вдавливающее ее в траву, его член, проникающий глубоко, до томной боли, до ее сладких вскриков, снова и снова туманящийся разум от каждого сильного яростного толчка. Обняв его бедра ногами, вцепившись в напряженные плечи, она крепко прижалась губами к его губам, уже не в силах отдать хоть каплю нежности или принять ее, все внутри наполнилось лавой, готовой вот-вот излиться и испепелить ее раздавленное тело. И ей хотелось сгореть вместе с ним. Наконец она исчезла, слившись с травой, с горячим воздухом вокруг, растворившись в нем, перестав ощущать, слышать и знать. Это мгновенье длилось вечность, а быть может лишь на миг, а потом снова ощутила его навалившуюся тяжесть и дрожащие мышцы под своими такими же дрожащими ладонями. Джон уперся своим лбом в ее лоб и рвано и тяжело дышал. Ее щеки нещадно горели и горло жарко саднило, как от криков и стонов, но сейчас она не помнила, издала ли хоть звук в этом порыве страсти. Дени провела ослабшими, немеющими пальцами по его вспотевшим волосам, по затылку, поникшим плечам, чувствуя, как проходит его дрожь, ей хотелось все время трогать и гладить его, ощущать под своими руками его тело. Отдышавшись Джон слегка прикоснулся к ней губами, так осторожно, что она едва почувствовала этот трепет и потянулась за его губами вслед. Он тихо засмеялся, и она в ответ наполнилась радостью и тоже улыбнулась. — Кажется, это было слишком, — он снова потерся об нее лбом и осторожно поцеловал. — Нет. Все хорошо, — она вдруг поняла, что от усталости едва может шевелить губами. Но не настолько, что не может поцеловать его в ответ. Джон все-таки решил покинуть ее, откинувшись на спину, оставив перед ее взором лишь голубое небо и солнце, благородно прикрытое теперь облаками. Но Дени сейчас не нужны были солнце и небо, и она повернулась к нему, прильнув всей собой. Она гладила испещренную шрамами грудь, каждую грубую выемку и выпуклость, осторожно, словно боясь причинить ему боль. Медленно провела пальцем по темному соску, и Джон перехватил ее руку и прижал к груди. Она видела, что он улыбается, его ресницы на прикрытых веках, а в уголках глаз собрались небольшие морщинки. Потянувшись, Дени поцеловала его в щеку, и он прижал ее к себе, почти уложив на свою грудь. — У тебя седые волоски, — сказала она, перебирая его бороду. — Я стал старый. — Глупый, — теперь ей хотелось просто целовать его лицо, эти ресницы, морщинки и смеющиеся губы. Поцелуи становились жарче, а его ладони уже лежали на ее ягодицах и нетерпеливо сдавливали их, прижимая к своим бедрам. Она уселась на нем, закинув руки и пройдясь по совсем высохшим волосам, позволив полюбоваться собой, и кокетливо отведя взгляд, заметила несчастную пойманную крысу, валявшуюся неподалеку. — Ты поймал нам ужин. — Да-а… — Джон потянул ее снова к себе. — Хотел, чтобы ты приготовила. Она пожала плечами и засмеялась. — Мне жаль, но я не умею. — Это неважно. Когда мы закончим, она все равно испортится. Сейчас это действительно было неважно: ни еда, ни питье, никто и ничто на этом острове и вокруг него не имело значения. Только они, сладкий жар их тел — всего лишь правда и истина, принадлежащая только им двоим.***
Она все еще не могла избавиться от этих воспоминаний, заманчиво и сладко пробегающих под кожей. И пытаясь отогнать их от себя, она почти забыла, что вместе с нею в покоях находится и Эли. Свет в окнах домика, где жил Джон, золотящийся сквозь высокие деревья во тьме, все никак не отпускал ее взгляд. «Мотыльки тоже летят на свет и сгорают». — Когда-нибудь поутру я просто не увижу тебя. Никогда. Навсегда, — раздался за спиной обиженный голос Эли, и она еле уловила о чем он говорил. — Ты просто улетишь на своем драконе. Куда-нибудь. Навсегда, — он явно нервничал. Обернувшись она увидела, что он все еще перебирает ее скромные наряды в шкафу, придирчиво разглядывая каждый шов, ремешок или украшение и встряхивает своими густыми кудрями. — Почему ты так решил? — Я же вижу куда вы смотрите, принцесса. — Чудесный вечер, — она очень старалась чтобы ее слова не выглядели, как оправдание. — Столько звезд на небе! — «В море они были еще прекраснее…» — Я ничего не имею против него. Джона, — он наконец оставил платье и подошел ближе. — Но что тогда будет тогда со мной? Вернуться в Эссос я не могу, а здесь я чужой для всех. Для всех, кроме вас. По крайне мере так я до сих пор думал. — Эли… — прикоснулась она к его руке. — Что ты такое говоришь? Уже завтра мы уедем отсюда и скоро вернемся в Королевскую Гавань. Он отвел свои темные глаза и тонкие черные брови дернулись стрелами, словно он что-то скрывал. — До столицы долгий путь, принцесса, и весь этот путь я буду жить в страхе. Правильно Даарио говорил… — Что он говорил? — Ничего, — он засуетился. — Вот, возьмите, вы даже не заметили мой подарок, — Эли переставил на столе маленькую баночку, избегая смотреть ей в глаза. — Это крем для вашего лица. Там масло персика, розы… и… и еще что-то, я уж забыл. Простите. — Что сказал Даарио, Эли? — но он, прижав ладонь к лицу, быстро выбежал, даже не закрыв дверь. Все завтра, завтра она снова станет прежней, а сейчас этот мягкий свет во тьме давал ей еще немного времени побыть в своих мечтах. Она бы могла, с уверенностью подумала Дени, точно могла исчезнуть вместе с ним, начать новую жизнь, может быть даже на подобном острове, или в каком-нибудь маленьком, всеми забытом городке — мысли легким трепетом отзывались в ее сердце. «Но Джону не нужен остров или маленький городок, он хотел вернуться на Север», — тут же возразил ей внутренний голос, но сейчас она с лёгкостью находила ответы на любые вопросы, — «Я тоже могу. Могу поехать с ним. Я смогу. И наконец верну обещанье Грибочку». У нее будет дом и сад вокруг, ведь Джон говорил, что за стеной холода стали мягче, а кое-где уже и снега нет. Он будет Королем, ее Королем, а она его Королева. А Бран поймет, сейчас Дейнерис в этом была уверена, он добр и умен, он не станет им мешать. «Он сжег Красного жреца и его дочь ради брака с тобой» — ядовито свербил внутри голос. «Мы все ошибаемся. И он не видел иного выхода» Бран отпустит ее, ведь прежняя Дейнерис умерла, теперь она совсем другой человек, ее муж видел это. Нет больше Королевы Драконов, нет и ее преступлений, нет больше людей, предавших ее, теперь и они иные. Мир в ее голове словно опять перевернулся вверх дном, открыв впереди новые возможности, указав дорогу, по которой ей следует идти. Добрый, светлый мир её грёз без горя и подлости. А потом случится чудо — у них родится ребенок. Маленький чудесный малыш с пухлыми щечками. Внутри живота запорхало и налилось, словно она уже была беременна. «Джон твой племянник. Вспомни слова мейстера Альвинга: «Когда есть любовь и свет, все возможно». У нас обязательно будут дети! И мы будем жить долго и счастливо». Когда вся твоя жизнь отражается в чьих-то глазах, когда сердце словно связано неразрывными путами с другим сердцем, разве все остальное имеет тогда значение? Внизу, во тьме, раздался смех и шепот — это было похоже, как если бы там проходило чье-то свидание. Сердце Дени подпрыгнуло от радости за этих двоих. Она бы тоже могла сейчас пойти к Джону, в его маленький домик среди кедров и пальм. Она сказала бы, что теперь они никогда не должны разлучаться и что она намерена придерживаться этого плана вот с самой этой секунды. А он бы крепко обнял ее и поцеловал, а потом вся ночь бы была наполнена их любовью. «Я люблю тебя, — скажет он ей. — Отныне и навсегда». Губы зажгло, и прикоснувшись к ним рукой, Дени поняла, что плачет и быстро стерла предательские соленые ручейки. Ничто не должно испортить последний миг той вселенной, что может исчезнуть в любой момент. Зыбкая и прозрачная, она едва существовала в ее голове, окруженная со всех сторон беспощадной реальностью. Ей нравилось, как он смотрит на нее, пытаясь ничем не выдать, — жадно и горячо, нравились его руки сдавливающие ноющие соски, и медленные, неторопливые ласки, его замирающее дыхание, с тихим стоном, от каждого вздрагивания ее тела, когда его пальцы осторожно проникали внутрь, словно это его член. Она упивалась туманом в его глазах, теряясь в нем, и теплое наслаждение заполняло ее всю, когда его бедра напрягались, а крепкие руки прижимали ее зад так крепко, как могли, когда она, пульсируя от экстаза мышцами сжимала его член и ощущала всем своим телом, как заполняется горячей лавой. От него в ней, от легких поцелуев потом, от нежных объятий и щекотного покусывания шеи, от его взгляда, в котором, она знала, хоть он и не говорил, было что-то, что хоть она и была перед ним в своей полной наготе, но все равно лицо заливалось жаром, а ее влагалище, еще не успев остынуть, снова наполнялось жаждой и похотью, от которой ей было немного стыдно — от всего этого она была, наверное, счастлива сейчас, в эту минуту, а прошлого и будущего просто не существовало. Он что-то шептал ей на ухо прижимая к себе, но она уже не понимала что: быть может, это было ее имя, а быть может хвала ее горячему лону, но его хриплый голос проникал в нее, так же как и его руки, язык и член, лаская каждую клеточку ее плавящегося тела, отдаваясь жгущим ознобом в колени, опирающиеся в траву, заставляя в ответ шептать «да». Обессиленные они просто валялись на траве, болтая о всяких отвлеченных вещах, которые не отзывались внутри болью, которые на заставляли задумываться о будущем или прошлом, и в какой-то момент она поняла, что ужасно проголодалась. — Как долго ты будешь ее ловить? — спросила она, валяясь на траве и болтая ногами, наблюдая за тем, как Джон одевается. — Не знаю, Дени. Может час, меньше, больше. Эти крысы здесь совсем не боятся. — Долго, — вздохнула она. — Может, я пойду с тобой? — Ты где-то потеряла свои сапоги, ты разве забыла? — И вправду. Как жаль, — она обернулась на свои голые пятки и засмеялась. Он едва отошел и обернулся отчего-то хмурясь. — Когда я вернусь, Дени, ты должна быть одета. Иначе мы умрем с голоду. Едва она наконец соизволила встать и натянуть штаны и тунику, он уже вернулся и одна рука его была спрятана за спиной. — Подарок, — в вытянутой руке был гребень. — Нашел в лодке. — Спасибо, лорд Сноу, — притворно прошептала она и, взяв расческу, встав на цыпочки и поцеловав его в щеку, задержала на нем взгляд. — Что бы я без вас делала. Просите, что пожелаете. Она лишь надеялась, что его просьба не будет касаться освежевания пойманной крысы. Но Джон ухмыльнулся, и посмотрел так, что ей снова стало неловко. «Как он это делает?» — Конечно, Королева, я запомню ваше обещание. Мясо было сочным и мягким, правда отсутствие соли и специй несколько омрачало картину, но она была так голодна, что почти не замечала этого. — Очень вкусно, Джон, — Дейнерис аккуратно откусила еще один кусок с ветки, нашпигованной мясом. — Ты никогда не думал стать поваром? — серьезно сказала она и рассмеялась, взглянув на насупившийся взгляд Джона. — Нет, Дени, никогда, — он отчего-то был серьезен. Может быть, она опять задела в нем то, что не следовало. — Смотри. Она посмотрела вслед его взгляду, в небо. В самой вышине, в уже синеющем вечернем небе парила черная тень. «Дрогон». Широко раскинув черные крылья, медленно, как парящий орел, но это была не птица, и с каждой минутой он становился все ниже и все больше похож на дракона. Сердце радостно забилось, она не могла отвести взгляда от этой мощи и едва поблескивающей в закатном солнце черной кожи. «Дрогон». В глазах заслезилось. Ей захотелось чтобы он немедленно спустился к ней, захотелось прижаться к его жесткой, горячей чешуе и взглянуть в горящие глаза. «Дрогон». — Ты можешь улететь на нем, Дени, — как сквозь вату раздался голос Джона. — Он вернет тебя домой. «Домой? Но у меня нет дома. В Дорн? В Королевскую Гавань? В Эссос?» — она посмотрела на него, и за непроницаемым теперь серым взглядом не могла ничего понять. Джон словно что-то пытался рассмотреть в ней, пытался понять, о чем она думает, а ей стало почти страшно, что Дрогон все же опустится к ней и придется делать выбор. Придется возвращаться. Она была уверена, что пожелай она вернуться куда бы то ни было, дракон услышит ее, но она не хотела, сейчас не хотела, еще слишком рано. «И зачем ты, Джон, говоришь об этом? Зачем снова хочешь отказаться от меня?» Острые коготки вцепились в ее сердце, тревожно сжимая свои цепкие лапки, и он наконец вышел из оцепенения и, шагнув ближе, прижал к себе, и с каждым прикосновением его рук к спине, к ее волосам, становилось легче. Она может подумать и завтра о том, где ее дом, куда вернуться. Дрогон может вернуться завтра. Когда она снова посмотрела в небо, черная точка совсем исчезла, а небо стало темней. Оранжевые искорки их костра взмывали ввысь, тая в дымке и тьме, а в черном небе искрились тысячи звезд. Эти искорки везде одинаковы: в Дорне, зимой на Севере или в Дотракийской пустыне. Взирая сверху, всюду они видят одно и тоже: как множество людей, мучимых выбором, мечутся здесь, внизу, не в силах решить самые важные для себя вопросы, а сделав выбор — жалеют. Плачут от этого. Злятся на себя или других. Или просто живут дальше. Иные не делают выбора, иные сразу знают, как поступить. Может, в этом счастье? Или хотя бы успокоение. А любые сомнения — это червь, что никогда не успокоится и будет вечно грызть тебя. Она должна вернуться в Дорн, а затем в Королевскую Гавань, к мужу, к этим людям. «К мужу», — повторила она про себя и не поверила сама себе — эти слова были полны лжи и противоестественности, как если бы у этой несчастной съеденной ими крысы вдруг оказались крылья дракона. Дени положила голову на плечо Джона, и он обнял ее крепче. — Завтра мы разожжем большой костер, — сказал он тихо, потершись щекой о ее голову. — Тебя надо вернуть. Его теплая заботливая рука на ее спине, его дыхание в ее волосах — вот, что было правдой, единственной, что она желала. — Я люблю тебя, — прошептала она, и отвернувшись от слепящего пламени прильнула к его плечу. Но он не услышал: — Что? — Да, Джон, мы разожжем большой костер. И вернемся, — сказала она громче и прижалась к нему сильней. Когда они вернулись, в ту бессонную ночь она так и не решилась пойти к нему, вставая несколько раз за ночь и вглядываясь в свет в его окне, Джон тоже видно не спал, быть может, даже ждал ее, так ей хотелось верить. А утром она была благодарна себе, что не пошла на поводу у своих желаний, что не позволила себе снова упасть в эту бездну, отказавшись от самой себя. Эли долго приводил ее опухшее лицо в порядок, делая примочки и намазывая кремами, а потом крепко сплел косы в высокую прическу, жесткую и неудобную. Платье плотно село на ее тело, заковав ее в прочный красный кокон до самого горла. Эли рассказал, что когда Гейб вернулся, то был заперт в темнице, но к обедне был выпущен, а Пепита так и не объявилась. — Так что же случилось? — за своими переживаниями она совсем забыла о бедной девушке. — Гейб говорит, что добравшись до деревни, они нашли ночлег, а когда он отлучился, а потом вернулся, ее уже не было… Он искал ее, стучался в каждый дом, так усердно, что на него спустили собачью свору. Мальчишке пришлось бежать. — Он не должен был оставлять ее, — «А я не должна была потакать им». — Ты понимаешь, что с ней могло случиться? — Да, Принцесса, — поправляя прическу, он больно дернул ей волосы. — Простите. Теперь все, — он осторожно развернул ее в сторону зеркала. В гладкой поверхности, немного искажающей все что она отражала, на нее смотрела молодая женщина с твердым ясным взглядом. На гладко зачесанных волосах плотно сидел серебряный черненый обруч, заканчивающийся на напудренном белом лбу двумя черными крыльями. Никто не должен видеть ее страхов и неуверенности, она не имеет права расклеиваться сейчас и думать только о себе, ведь она не просто Дейнерис, она — жена Короля Шести Королевств.***
Стол ломился от яств и буйства красок: запечённая рыба в кружочках лимона, усыпанная зернышками граната, апельсины во всей своей солнечной гамме, пушистые краснобокие сочные персики и гроздья крупного винограда. Запечённые козлята топорщили свои фиолетовые сливовые глаза, вывернув зарумяненные корочкой тонкие губы. Ее стало подташнивать и бокал красного вина, поданный Мюрей, пришелся как нельзя кстати. Кажется, жена принца надела свое самое яркое платье — золотое, вышитое тончайшей медной паутиной солнца на груди, и изысканные кованные пластинки, пришитые к платью, блестели и побрякивали от каждого ее движения. Принц по сравнению со своей женой выглядел ее подданным — салатовые шаровары и желтый камзол, подвязанный кушаком, казался бледным на ее фоне. Лишь золотой круг солнца на толстой цепи и высокая салатовая шелковая чалма выдавали в нем представителя знатного рода. Дейнерис узнала статных Аврору и Виктора Мартеллов, тоже одетых, как на праздник. Брат с сестрой выбрали одинаковые одежды, кожаные штаны и накидки, обшитые голубыми нитями, и со спины их было не отличить, у обоих справа торчали изогнутые ножны. Было еще несколько человек: лорд Гаргален, на желтом кожаном наплечнике которого уместился красный василиск, и она сразу вспомнила своего питомца. «Грибочек заботится о нем. Или о ней», — только сейчас Дейнерис подумала, что пол подаренной на свадьбу виверны ей не известен, и ей отчего-то стало грустно, что у животного нет даже имени. Лорд Гаргален склонил свое узкое, очень темное лицо в знак приветствия. Лорд Красных Дюн Вейт, полноватый и крепкий, с остроконечной черной бородкой и милой девушкой под руку, слишком светловолосой для дорнийки. Других она и не знала, и вполуха слушала Тириона, сидевшего рядом, и объяснявшего кто есть кто. Ей хотелось только одного — скорее покинуть это место, этот стол, Водные Сад и сам Дорн, и скрыться хоть на немного от самой себя в этом длинном пути, в волнах моря и в бесконечных дорогах Вестероса. — Мюрей, вы были так благосклонны, что отпустили Гейба. Почему? — Мы с мужем решили, что негоже оскорблять недоверием королевскую свиту, — пухлые губы расплылись в улыбке и Дейнерис заметила зеленое пятнышко лука на ее белых зубах. — Пепита всегда была глупа, но ваш гвардеец, — она покосилась на Тириона, сидящего напротив, и ухмыльнулась, — простите Королева, но то, что у него в голове, еще меньше, чем у этой девчонки. — Мюрей, — прошелестел Принц, — Королева Дейнерис, кроме того, что она Королева еще и наша гостья, нам следует быть вежливее. — Ничего, Клементин, ваша жена по-своему права. С септоном — это было жестоко, — она отвела глаза, а когда подняла их снова всем своим видом дал понять, что вопрос с виновностью Гейба исчерпан. — Но что же будет теперь с Пепитой? Принц непонимающе посмотрел на нее, словно бы она говорила на каком-то непонятном языке. — Да… Пепита. Видите ли Королева, год назад она была обещана лорду Радзихиллу, всеми уважаемому вдовцу с северного берега Дорна. Собственно поэтому мы и пришли в некоторое недоумение, когда Пепита пропала. Но наше удивление продолжалось недолго, вчера прилетел ворон из замка Северные Врата в котором сообщалось, что Радзихилл очень жалеет, но вынужден разорвать помолвку по независящим от него причинам… — И это нас очень беспокоит! — закончила за него Мюрей. — Все так не вовремя. — А, по-моему, очень вовремя. Но меня беспокоит судьба вашей племянницы, Мюрей. Девушка оказалась одна, она пропала. — Лорд Радзихилл — вот, что беспокоит нас. Старик подмял под себя весь северный берег, и он бы не упустил возможности воспользоваться нашим промахом. Но вместо этого — «я отменяю помолвку…» — Мюрей передразнила незнакомого Дейнерис человека. — Мюрей думает, что тут что-то не так, — похоже, что и Принц был озабочен. — Когда вы уедете, я займусь этой проблемой, вам не о чем беспокоиться, Королева, — он покачал головой и улыбнулся тонкими губами. — Попробуйте персики в меду и ванили, они прекрасны. — Еще вчера я и имени такого не знал, — сказал Тирион, — а я знаю все знатные дома в Вестеросе. — Эрнесто Радзихилл и его семья никогда ничем особенным не выделялись, так, несколько лодок для ловли рыбы и овцы. В политику он никогда не лез. Но с тех пор, как несколько лет назад умерла его жена, старика словно подменили. Теперь ни один лорд северного берега и шагу не сделает, не оборачиваясь на его мнение. А нам нужно сейчас единство, как никогда. — Дайте знать в Королевскую Гавань, если что-то пойдет не так. — Надеюсь, если такое случится, нам хватит времени. «Что не так? — ей что-то не давало покоя. — Они явно давят на жалость, но зачем? Говорят, что незачем беспокоиться, не предъявляют никаких претензий из-за бастарда Тириона, ничего не просят взамен. Почему? Испугались моего дракона? Но зачем тогда вообще упоминать Радзихилла». Но теперь, кажется, она все поняла и решила избавить их от необходимости изворачиваться, чтобы повернуть ситуацию в нужную сторону. — Не беспокойтесь, Клементин, на обратном пути мы навестим лорда Северных Врат и уверим его, что ваша власть в Дорне незыблема и всецело поддерживается Королевской Гаванью, — она посмотрела на застывшего с бокалом в руке Тириона и его нахмуренный взгляд. — От вас же я прошу лишь одного — сделайте все возможное, чтобы найти Пепиту и сообщите мне о результате поисков. Они и так пробыла вдали от Королевской Гавани слишком долго, и еще одна неделя ничего не изменит. — О, воистину вы великая Королева! — он всплеснул руками, украшенными перстнями, и встал, громко постучав ножом о кубок. — Лорды и леди Дорна! Поднимем бокалы и кубки во славу нашей Королевы, мудрейшей из мудрейших, и Короля Шести Королевств Брана Сломленного! Да правят они долго! — его голос, высокий и скрипучий, отскакивал от высоких расписных золотом потолков, разносясь затухающим эхом. «Да правят они долго!» — раздалось нестройным ответом. Принц заметно повеселел, и это было не от вина: с него словно упала тяжелая ноша, и Дени с удивлением заметила суетливость в его движениях. — Вы, верно, опасаетесь этого лорда? — Что вы, Королева, — Мюрей бестактно опять пролезла вперед, — Принц Дорна ничего не боится! А вот я опасаюсь, ходят слухи, что Радзихилл чернокнижник и использует колдовство. А это грех перед Семерыми. — Как интересно, — тихо сказал Тирион, — я с удовольствием обсужу с этим лордом Северных Врат пару рецептов. — Мюрей, не пугай Королеву. Это все просто слухи, Ваша Светлость. Но она уже расширила свои черные глаза и склонившись полными руками на стол так, что Дейнерис забеспокоилась, что сейчас раздастся звон падающей посуды, и зашептала: — Всего за год, каждый лорд в округе, при каждом удобном случае, всегда ссылается на мнение Радзихилла, а ведь у старика нет ни золота, не прекрасных дочерей, ради которых его мнение могло бы быть значимым для прочих. — Он устраивает вам проблемы? Не платит налоги? Отказывает в чем-либо Солнечному Копью? — Нет, лорд десница, Северные Врата верны Принцу, он платил свою дань даже в долгие месяцы засухи. Но это и пугает — верность при наличии власти и возможностей. И знаете, что? — Мюрей обмахнула раскрасневшиеся щеки. — Вы не поедете туда одни, у вас почти нет войска. Мы дадим вам отряд, так, на всякий случай. — Это разумно, — согласился Тирион. — Что скажете, Королева? В зале были широкие окна, продуваемые со всех сторон свежим ветром после дождя, но ей было все равно душно от множества людей, от смешанных запахов острой пищи, фруктов и винных паров. — Мы уезжаем завтра, на рассвете. Распорядитесь собираться в дорогу, — она встала, одернув плотное, прилипшее от пота к спине платье. — А сейчас, позвольте, я покину вас. Ей хотелось сбежать от этих людей, что видят интригу даже там, где ее скорее всего и нет даже, спрятаться в тенистых ветвях деревьев, ощутить прохладу пруда, не скованных в розовый твердый мрамор, а к старой запруде, где розы, жасмин и трава растут так, как им заблагорассудится, где едва различим грустный каменный лик первой хозяйки этого сада.