Джон
Когда они вернулись, Дейнерис сразу ушла с Принцем, его женой и Тирионом, даже не обернувшись, а он вернулся к Призраку. Лютоволк лениво встал у входа и дождавшись, когда подойдет его хозяин, уткнулся мордой в колени. Он казался обиженным и все время отворачивал свой черный влажный нос и жмурил глаза, пока Джон, присев, трепал его по единственному уху. «Прости, мальчик, что оставил тебя. Но ты ведь понимаешь…» Призрак вздохнул и тяжело усевшись, наконец замер, прижавшись к его груди, и даже лизнул ему мягко руку. Немного позже пришел Тирион, и по его осторожным словам Джон понял, что Гейб все рассказал отцу, и Джон не стал отрицать, что в море они оказались, помогая Гейбу и его девушке. Он видел, что Тириона это в какой-то мере даже успокоило, что отлучка Королевы вызвана не сколько ее спорными прихотями, сколько желанием помочь — глупым, бездумным, что читалось на лице десницы, но все же более предпочтительным в данной ситуации. Правда, для Принца и его жены все это оставалось в неизвестности: они может и думали об этом, но точно не знали, как связаны эти два происшествия. — О чем ты вообще думал, Джон? Ты имеешь на нее влияние и должен был отговорить ее от этой затеи, — конечно он был прав, но в ту ночь все вокруг казалось таким возможным и простым. — Ты ошибаешься, но что теперь говорить об этом. Все кончено, — но Тирион сокрушенно мотал головой, словно все только начиналось. — Только благие намерения руководили Дейнерис, а я не мог оставить ее одну. Не я, так Нахарис сел бы с ней в лодку. — Прекрасно, так теперь мне стоит благодарить тебя! Конечно, да, Даарио был б еще более худшим вариантом, и Мюрей бы совсем взбесилась в таком случае. Но вы вообще не должны были уплывать! Что я должен сказать Королю, когда он об этом узнает? А он непременно узнает! Ты и она… — Джона все это начинало злить, и пусть все думают, что им заблагорассудиться, он ни на миг не должен был выдать их главную тайну. — О чем ты вообще? Тирион смерил его взглядом и усмехнулся. Пусть сейчас он выглядел глупцом, но ведь глупцы не умеют лгать, пусть и Тирион поверит в это. А поверив сам, он убедит в этом кого угодно. — Ни о чем, — он присел на ступеньку, став ниже Призрака на две головы, и шаркнув раздраженно ногой, сказал: — Девчонка пропала. А у Мюрей были на нее свои планы. «Дейнерис это сильно расстроит», — подумал Джон. — Я могу попытаться узнать, что случилось. — Пока не надо. Не надо торопиться, — Тирион помолчал и похлопал себя по коленям, явно обдумывая что-то. Наконец, карлик высказал свою мысль: — Скажи Джон, там, за Стеной у тебя нет случайно лишнего места? Может, тебе нужен советник? — Не думаю, Тирион, что мне нужен такой советник, как ты. Но место за Стеной всегда есть. Там много места, — теперь его отчего-то пронзило сомнение, а есть ли там место теперь для него. Мягко светило солнце, и только тяжёлое дыхание Призрака и скрип ветвей нарушал полуденную тишину. Если бы он точно знал, что сейчас настала та минута, когда она сможет ответить ему, сможет сказать, чего хочет, Джон бы не раздумывая пошел к Королеве. Но Дейнерис нужно было время, нужно свыкнуться с мыслью и принять то, что все изменилось, что как бы они не желали, никогда им не избавиться друг от друга. Может, виной всему общая кровь? Драконья кровь, что, как говорят, наполнена магией. Он не знал этого, но точно был уверен, что то, что произошло на острове, сделало их намного ближе, разрушило толстые каменные стены, испарило их в пыль. И теперь неважно, что будет дальше — пойдет ли она за ним или вернется в Королевскую Гавань и всю жизнь проведет рядом с Браном, так больше никогда и не встретившись с ним, с Джоном, часть его всегда будет в ней, а ее в нем. Так было всегда, как сейчас ему казалось, просто им было трудно признать это. Он с упоением вспоминал каждую секунду, проведенную с ней на острове: ее тихий заманчивый смех, дрожащие ресницы, прятавшие прекрасные глаза, нежную гладкую кожу под своими пальцами, и ее аромат. Он должен четко сохранить это в своей памяти, запомнить все — чтобы остаться теперь навсегда самим собой.***
Джон проснулся, когда рассвет еще едва пробивался сквозь черноту ночи, наполняя их убежище слабым розовато-золотистым светом и ночным свежим воздухом. Дени сладко спала, подложив обе ладони под щеку, и от его поцелуя лишь вздохнула сквозь сон. Они не говорили об этом, но оба знали, что ей как можно скорее необходимо покинуть этот остров, вернуться в свою королевскую жизнь, в то время и место, где она и должна быть. И только в самых смелых мечтах в нем едва светилась надежда, что это место может быть, может даже стать, рядом с ним. Взгляд ее фиалковых глаз, все ее тело кричало, что это так, и если бы он напрямую спросил ее об этом, то точно знал, какой получит ответ. Здесь, сейчас, в ее глазах была уверенность, но после…все зашло слишком далеко, они зашли слишком далеко, а где-то там, в тысячах лиг от их острова, есть Король, и он вряд ли обрадуется, что Джон Сноу сможет украсть его жену. Может быть раньше, когда ничего еще не решилось, когда клятвы не были произнесены, надежда была, но теперь, когда он точно знал, что Бран пытался убить его, что он сделает с нею? Джон снова притронулся к ее волосам, поправив длинную серебристую прядь, сияющую в почти полной темноте. Сегодня ему снился самый прекрасный сон, полный надежды — большой дом с высокими башенками, из серого камня и бревен, в окружении высоких сосен, какие бывают только на Севере, за Стеной. Двор, занесенный снегом, мягким и пушистым. Как он подходит к дверям, слишком ярким на фоне белизны, ярко-алыми, как кровь и точно знает, что внутри за толстыми стенами, у большого камина, наполненного огнем, его ждет она, его прекрасная Королева. Но это был лишь сон, и все что происходило на этом острове — тоже, и Дейнерис непременно проснется, когда все вернется на круги своя. Когда солнце взошло, на берегу уже все было приготовлено, он натаскал достаточно сухих бревен и веток, осталось только разжечь огонь. За вчерашний день он видел, как два корабля проплыли у берега Дорна, но они были слишком далеко, чтобы заметить их. Теперь же море было ровным и спокойным, искрящимся солнечной чешуей, уходящей в рассветную туманную дымку. Странно, что их до сих пор не нашли, прошло уже две ночи, как Королева исчезла. И Даарио, и Серый Червь знали куда они направляются, и хоть в добрых намерениях первого он сомневался, но безупречный вряд ли бы стал все это скрывать. Он должен был сказать хотя бы Тириону, а тот уж бы догадался, где их искать. «Может, что-то случилось? Но что может быть важнее ее?» Начавшее заливаться солнечным светом небо посерело, затянувшись тучами, и воздух стал душным, наполнившись слабым металлическим ароматом, который бывает перед грозой. И если сейчас он не разожжет костер, то кто знает, что будет потом. Джон снова смял пучок иссушенной солнцем травы, приготовленный для розжига, и заставил себя встать. С другой стороны сложенных бревен на него смотрела Дейнерис. Она искупалась с утра: из высоко закрученных волос свисали длинные влажные пряди, а ее маленькое тело обнимал ее любимый пестрый шарф. Ей было здесь не место, на этом богом забытом острове, где нет ничего, кроме редких птиц и странных больших крыс. — Ты все приготовил. Так быстро, — она грустно улыбнулась и медленно ступая по песку, обогнула нагромождение бревен. Ее глаза теперь казались темнее и глубже, две огромных аметистовых бездны, которые растворяли весь мир вокруг, а щеки обветрились красным румянцем, придавая ей немного болезненный вид. Даже такая она была прекрасна, маленькая и хрупкая, но с каждым ее появлением какая-то неведомая сила распространялась в воздухе и его словно окатывало горячей, влажной волной. Он мог бы сказать, что да, нам надо разжечь костер, или, что на том берегу ее ждут многие люди, или что он давно должен быть на другом конце света, но все, что он бы не сказал ей сейчас, — все это было ничтожным, не имело никакого значения, как весь мир не имеет значения для этих камней, что лежат здесь тысячу лет или этих звезд, что вечность взирают сверху. — Да, — сказал он, когда она подошла совсем близко. Джон погладил ее немного шершавую щеку и хотел было поцеловать, но она выскользнула из его рук, оставив после себя что-то волнующее в воздухе. — Дрогон снова летал сегодня, Дени, но так и не спустился ниже, — он подумал, что это будет важно для нее. — Ты, скучаешь, я знаю. Она обернулась, все еще продолжая идти вокруг так и не зажжённого костра. — А ты скучаешь по Призраку? «Он все еще ждет меня в душных Водных Садах. Совсем один», — с тоской вспомнил Джон. — Ты мог бы стать им, ведь так? А я не могу. Он и вправду почему-то совсем забыл, что мог бы попробовать и узнать, что там происходит. — Да, я могу попробовать, — сказал он и только сейчас увидел, что Дейнерис вознамерилась покинуть его — ее следы на песке свернули в сторону пещеры. А ему не хотелось, чтобы она уходила. — Дени! — Джон, догнав, схватил ее за руку, но она не смотрела на него и молчала. — Что не так? «Она расстроилась из-за дракона? Обиделась на что-то? — он осторожно отпустил ее трепещущие пальцы. — Может, это из-за Призрака?» После того, что было, она по большей части всегда избегала говорить о нем, как будто бы его лютоволка и не существовало. — Прости меня. За Призрака. Тогда, — Джон подошел так близко, что касался носом ее виска и легких завитков. — Просто ты была так… прекрасна. И я знаю, что все это было для меня. Ведь так? — шептал он ей на ухо. — Если скажешь нет, то не поверю, — он четко видел, как нервно дрожат ее опущенные ресницы, как пухлые губы едва раскрывшись, чтобы что-то сказать, снова упрямо сжались, в такт с поднявшейся от глубокого вздоха груди. Она немного пахла дымом и чем-то еще, своим, едва уловимым ароматом от которого у него всегда так кружилась голова. На секунду он снова вернулся в тот день, ощутив вкус ее плоти и явственно услышав стон, тихий и жалобный. Ее мгновенно вспыхивающая жажда любви, наполнив весь воздух вокруг, едва прикрытая мимолетным смущением, заставляло сердце биться неистово, так быстро, что казалось все внутри взорвется, вспыхнув огнем. Он словно переставал чувствовать себя человеком, но в этом не было ничего дурного, он был как кусок огнедышащей плоти, желавшей полностью поглотить ее, и он знал, что ее тело и разум желали того же. Эта женщина определенно делала его сумасшедшим, заставляя забыть обо всем, и теперь, когда ее горячее сердце билось в его ладони, а розоватая кожа вокруг ее соска была такой нежной, что, казалось, растворялась на языке, хотелось просто целовать ее всю и везде одновременно, и бесконечно слушать ее сладкий стон. Он опустил ее на камень, рядом с пушистым кустом с бледными нежными листьями, и, склонившись на колени, прикоснулся губами к ее шраму — продолговатой выпуклости, метке его предательства. Тело ее напряглось и застыло, но под нежными поцелуями снова расслабилось, и с ее шумным вздохом он почувствовал, как ее рука прошлась по его волосам. Лаская ее грудь, вздрагивающий от поцелуев живот с маленькой ямкой пупка, он спустился ниже, где золотистый легкий пушок манил, как ароматный волшебный сад. Теперь она лишь кротко дышала, откинувшись на спину, и словно боясь пошевелиться, едва касалась черного камня бледными пальцами раскинутых рук. Он осторожно раздвинул ей ноги и в глазах словно поплыло от нахлынувшего блаженства: он видел ее глазами своего лютоволка, видел ее в своем сне, но его человеческий взгляд едва ли мог представить, насколько прекрасны могут быть розовые лепестки любимой женщины. Легко коснувшись губами ее пухлых складок губ, покрытых едва пробившимися светлыми волосками, и едва вкусив их терпкий, пряный аромат, словно жгучая волна охватила его в груди, и стремительно хлынула вниз, к животу и члену. Дени охнула, подавшись вперед и его язык тут же проник в маленькие влажные складки, гладкие и нежные, как ее расслабленный рот после оргазма. Осторожно проникая в нее, в каждый угол ее все больше набухающего лона, он словно напитывался ее живительной влагой, немного сладко-кислой, как ароматы цветущих апельсиновых рощ, и вдыхал ее, не в силах насытиться, словно и не знал до этого, что такое воздух. Ее стоны ласкали слух, а ее бедра, вздрагивая, все больше сжимались вокруг его головы, и Джон развел их еще шире крепко вцепившись пальцами в нежную кожу. Так она совсем раскрылась, представив все, что было, его взору. Он поцеловал ее, в самую ее дырочку, и с каким-то упоением стал ласкать внутри нее языком. Его член желал оказаться там не меньше, в этих пульсирующих мягких оковах, но ее вкус все никак не мог отпустить его. Проведя по ней, по всей, языком, его руки едва смогли удержать ее подрагивающие бедра, а когда он сосредоточился на маленьком бугорке между складок, она вскрикнула и подалась вперед, дрожа всем телом, а ее рука оказалась на его голове: она крепко вцепилась в его волосы прижимала к своей промежности и отпускала, словно борясь сама с собой, а он едва поспевал за диким танцем ее бедер. Наконец стоны стали тише, а ее бедра перестали дрожать, позволив ему неторопливо целовать ее внутри, позволив слизать последние капли ее нектара. Казалось Дени совсем расслабилась, и отстранившись, он увидел, что ее мышцы все еще сжимаются — влажные и упругие, они снова приглашали его, страстно желая обнять хоть что-то. Его член все еще распирало, и встав перед ней, ухватившись за лодыжки и широко раздвинув ноги, он вошел в нее, насквозь скользкую, медленно и до конца, ощущая каждой точкой своей возбужденной кожи каждую частичку ее горячей, жадной плоти. Дени привстала на локти — он заставил себя не смотреть на ее жалобный, блестящий истомой взгляд, и попыталась отстраниться, словно он был ей велик, но пара его толчков и, вскрикнув, она сама крепко прижалась к его бедрам, обнимая своими распухшими губами, глубоко поглощая его плоть, заставляя кровь, с каждым ударом тела и сердца, болезненно-приятно распирать его член изнутри. Она двигалась с ним в такт, хрипло и сладко постанывая от каждого его неспешного движения, иногда поднимая голову и смотря замутненными негой глазами в его глаза или, прикусив нижнюю губу, в то место, где они сливались, и снова откидывалась назад. Ее груди вздрагивали, кожа блестела от пота, а продолговатый бугорок шрама меж грудей покраснел. Волосы прилипли к лицу, и она была прекрасна в своей жажде какой-то животной, дикой любви, да и сам он, проникая в нее, в какой-то момент перестал думать о ее удобстве и все его ощущения сосредоточились в паху. Как в каком-то забытье он понял, что она тянет его за плечо, к себе, и Джон лег на нее припав губами ко рту, и медленно проник языком, желая заполнить ее всю и между ног, и здесь; их кожа и мышцы, пропитавшись потом друг друга, словно срослись, став одним пульсирующим томящимся наваждением, и она тоже поглощала его, его вот-вот готовый взорваться член, его язык, все больше опутывая своими сетями, проникая наслажденьем под кожу, впиваясь под ребра, в самое сердце, нежными пальцами.***
Он не видел ее уже больше суток, и за все это время его навестил лишь мальчишка Васко, которому он помогал учиться метать ножи, а позже Эли, и вел он себя крайне странно. Юноша притащил с собой бутылку вина и хоть солнце еще только было в начале своего пути на зенит, налил полный кубок вина и выпил почти залпом. Эли был слугой, даже другом Дейнерис и много значил для нее, как и она для него, и это странно-нервное поведение и молчание вселяло тревогу. Он быстро опьянел и вдруг заплакал. Крупные слезы, стекая по загорелым впавшим щекам, падали на стол крупными каплями, а Эли, вздыхая, хлюпал носом и даже не думал их вытирать. Впрочем, он уверил Джона, что с Королевой все в порядке, настолько в порядке, что она совсем не думает о нем, как и сам Джон, что они черствые, жестокие люди, которые, как он точно знает, намереваются сбежать и бросить его, одного и несчастного. Что жизнь всегда была к нему жестока, что стоило только поверить в лучшее, как он непременно оказывался один. И что сейчас Королева Дейнерис пирует с гостями Мартеллов, а он не у дел. Даже не был приглашен, а это так жестоко. Джон не знал, как его утешить, если б он мог сказать ему хоть что-то, что не выйдет за пределы этих стен, украшенных пестрыми гобеленами, то пообещал бы, что они с Дейнерис не оставят его одного, но так сказать он не мог, как не мог надеяться, что хоть что-то в фантазиях Эли правда. В конце концов мальчишку совсем сморило, и он, не без помощи Джона, улегся в его кровать, а сам Джон решил выйти в сад. Быстро миновав большой бассейн, окруженный людьми, и едва укрывшись за акацией от что-то внимательно разглядывающей по сторонам Мюрей, он спустился к заброшенному пруду, и, к удивлению, обнаружил там Дейнерис с Серым Червем. Безупречный, как всегда почти сливался с лесом, неподвижно вытянувшись рядом с ровным серым стволом, но заметив Джона, коротко кивнув ему, совсем скрылся в чаще. Дени, в красном платье, сидя на подогнутых коленях у пруда, неотрывно смотрела на его покрытую ряской и кувшинками гладь, иногда прикасаясь пальцами к зеленым качающимся крупинкам. Она обернулась на его шаги и хоть он и не слышал, но знал, что ее шепчущие губы произнесли его имя. В ту же секунду она оказалась в его объятиях, положив ладони и прижавшись щекой к его груди. Это платье из грубой плотной ткани казалось лишним на ее теле, как и ее туго сплетенные косы — он бы предпочел ощутить их свободный шелк на своих руках. Скинув туманившее разум наваждение, он поднял, обхватив ладонями, ее лицо к себе. — Как ты? — вместо ответа она прижалась к его губам своими губами, без страсти, но так, словно это желание затмевало все остальное, было неотъемлемой необходимостью, без которой ей не жить. Он почувствовал, как стучит ее сердце, как кровь шумит в ее висках и сладость меда на своем языке, коснувшегося ее мягких губ. Не дав ему опомниться, она отстранилась, но так и не смогла покинуть крепкого кольца его рук. — Я скучала по тебе, — от ее тихих дрожащих слов, от такого простого признания и распахнутых глаз, которые сейчас не видели иного, все внутри заволокло радостной нежностью. — Правда? И дня не прошло. — А я все равно скучала. И… — ее голос тихо вздрогнул, — всегда теперь буду скучать… Едва он ослабил объятия, как она ускользнула и опустила глаза, и он сразу понял, что что-то изменилось. Дейнерис сделала выбор. Он провел по ее руке, обернутой в прочную ткань. Ее слова, такие искренние и простые, словно сказанные путнику, который вернулся домой после долгого странствия — это было прощание, как внезапно оборвавшаяся жизнь, что еще секунду назад сулила все, что возможно. «И что будет дальше, Дени?» — Завтра мы уезжаем из Водных Садов. До замка Северные Врата Дорна. Я ведь Королева, жена Короля, — она склонила голову и смотрела теперь куда-то в сторону застывшим аметистовым взором. Два черных крыла на ее диадеме блеснули в лучах солнца, — а в королевстве всегда есть проблемы. Ты поедешь с нами, — ее голос, казалось не слушался ее, как если бы она была неуверенна в своих словах. Позади раздалось кряхтение — это Серый Червь пытался привлечь внимание. Безупречный отвел глаза и махнул головой в сторону, туда, где среди зелени и цветов, о чем-то говоря забрели сегодняшние гости. Джон отступил от Дейнерис, от ее сжатой в струну фигурки, твердой и прямой. — Я не смею отказать Моей Королеве, — все, что он мог теперь сказать, все, что она теперь хотела. Она ушла, оставив его одного, наедине со своими мыслями о том, что все, что могло случиться, давно ими потеряно.***
Пока они занимались любовью, все вокруг изменилось — море заволок туман, окутав молочными клубами прибрежные воды, наполнив воздух солью. Небо стало ниже, цепляясь за самые высокие пальмы, и редкие тяжелые капли черными точками упали на песок. Костер они так и не разожгли, он все еще стоял мертвым нагромождением бревен и веток, да теперь это и не имело смысла, в такую погоду их вряд ли кто будет искать. Дени прижалась к его обнаженной спине, обвив руками, и прикосновение шелка ее волос, ее теплое дыхание на плече, на мгновенье привнесли странное спокойствие в его мысли, словно бесконечный шквал и буря утихли в его душе. Он знал, что это все ложь, что так не бывает, не может быть, но уцепился за это чудесное ощущение, словно оказался в сказке. Правда волны, дергано и шумно налетавшие теперь на бревна, говорили ему, что бурю стоит ожидать не внутри, а снаружи, и причем довольно скоро. — Кажется, нам придется задержаться здесь, — разомкнув свои объятья и спустившись с их каменного ложа на песок, Дени обернулась, улыбаясь, и в ее легкой, расслабленной улыбке тоже был покой, и Джон точно знал, что сейчас ее не волновало ни то, что ее, наверняка, ищут, ни порванная одежда, ни отсутствие нормальной пищи и королевских удобств. — Но разве ты не хочешь вернуться? Посмотри вокруг. Тут ничего нет. Кроме нас, — он развел руками, будто она не понимала, не видела, где они находятся сейчас, но она понимала, а ему просто хотелось услышать это вслух, хотелось ее признания, он должен был знать верит ли она своим желаниям. — Нет, Джон, не одни, — она посмотрела в хмурые небеса. Чтобы увидеть их, дракону пришлось спуститься ниже и теперь он чувствовал, как воздух едва колышется от каждого взмаха крыла. Он видел его толстые лапы, прижатые к темно-серому брюху и тяжелый шипастый хвост, медленно поворачивающийся на кончике. — Дрогон, — шептала она уже ввысь. — Дрогон. Шквал ветра обрушился вниз, и дракон с грохотом опустил свои лапы, вцепившись одним когтем в камни, затрещавшими под его напором, а другим в густые кусты, смяв и сломав их как кучку хвороста. Шумное дыхание огромной черной морды принесло зловонное тепло, а красные глаза светились плавленым золотом. Его хвост взметался, поднимая ввысь песок и обрубленные ветки. — Дрогон, — Дени шагнула вперед, протянув руку, и Джон не смог побороть страх за нее. Потрескавшиеся ноздри дракона сузились, шумно вдохнув ее запах, и раздался тихий свист. Маленькая рука прикоснулась к каменной коже и, сощурив глаза, Дрогон замер, издавая все тот же свист и булькающую вибрацию. «Знает ли он, что я убил его брата, Рейгаля?» Дрогон словно прочел его мысли и, прикрыв один глаз, замерев, посмотрел прямо на Джона. Его тяжелая губа дернулась, обнажая черные длинные зубы. «Хочешь сожрать меня». — Дрогон, тише, — прошептала она. — Это же Джон, ты помнишь его, — Дени заглянула в его загорающие глаза. Конечно он помнил, помнил ее мертвое тело в Тронном зале и его, Джона Сноу, рядом с ним. Дрогон заворчал, подергивая кожей и всеми шипами, но потушил свой взгляд. Вытянув шею, огромная голова легла на песок, почти уперевшись носом в скалы и скрыв Дейнерис за своей тушей, а их так и не зажженный костер был смят одним прикосновением. И он явно хотел, чтобы она его оседлала. — Дени, ты можешь улететь на нем, можешь вернуться куда захочешь, — крикнул Джон, а она уже, осторожно цепляясь за выпуклости, взобралась наверх, и стала совсем маленькой на фоне огромного зверя. Ветви деревьев зашумели от порыва ветра и острые капли ударили ему в лицо, а Дени пригнулась от натиска воздуха. Дракон заволновался, заерзал чуть поднимаясь на толстых лапах и поднял голову. Он посмотрел на Джона, снова сверкнув глазами, и волна прошлась его каменистой черной коже. Только желание Дени спасало его сейчас от огня из черной пасти, от длинных черных кривых зубов, от того, что грубая, когтистая лапа опустилась бы на его слабое тело и раздавило, как кусок теста. Он ощутил, как страхом закололо затылок, как плавленная лава в сияющих глазах убивала его, источая ненависть. — Джон! Джон, — раздался ее далекий голос, — иди ко мне! Он должен решиться, должен сейчас что-то сделать, ведь Дрогон так и не убил его, а она ждет. Джон решительно приблизился к дракону, черная морда отвернулась, трепетно вздохнув, позволив ему прикоснуться к своей коже. Крупная горячая дрожь словно сама помогала ему взобраться на драконий хребет, и разместившись между шипов, он прижался к тонкой спине Дейнерис. От драконьего тела шел жар и, как ни странно, свиста ветра тут было почти не слышно, словно они с Дейнерис оказались в каком-то коконе. Он прижался сильнее к ее дрожащей спине, ухватив за черные жесткие рожки рядом с ее маленькими руками. — Куда ты полетишь? — Мы полетим, Джон, — она прогнула спину и, нажав на схваченные ею рога, заставила Дрогона двинуться с места. Ему пришлось развернуться к морю, тяжело переступая ногами по высоким кустам и скалам, и в этом момент Джон ощущал себя на лошади, которая взбесилась, совсем потеряв ориентацию в пространстве. А потом он взмыл ввысь, просто и свободно и под ними раскинулось море и извилистый желтый берег, испещренный черными возвышенностями и вкраплением зелени. Их остров превратился в зеленый пятак, а за ним виднелись возвышенности других островков и целая гряда, тонущая в тумане. Дрогон летел вверх, и вскоре все стало скрываться в дымке, а воздух стал слишком тяжелым и холодным. Дени склонилась, пытаясь принудить дракона спуститься ниже, но он словно выпущенная стрела уносил их в небеса, чернеющие с каждым мгновеньем. — Держись крепче! — прокричал он сквозь свист и, ухватившись за её сжатые руки, сильно ударил ногами по бокам дракона. Тело под ним изнутри дернулось, качнулось вверх и вниз, ее ладони уже крепко вцепились в его, и напряженные руки давили, пытаясь помочь управлять драконом. «Давай же, давай, глупец, ты убьешь нас». Грубая поверхность шипов словно поддалась давлению, и в какой-то момент казалось треснет под его ладонями. Давление воздуха замерло, и он услышал шумное дыхание Дени, которое смешивалось с пульсом под толстой шкурой, его густым током крови, и жар возникший в его голове придал уверенности. Теперь Джон точно знал, что делать, да и дракон, словно прочитав его мысли, перестав сопротивляться, медленно стал планировать вниз. Капли ударялись в них, растекаясь на коже прозрачными кляксами и вскоре руки стали скользить по рожкам Дрогона, но страх совсем прошел, и берега Дорна становились все ближе. В заливе застыли несколько кораблей, надувшись своими золотыми парусами, а слева Водные Сады расцвели пестрым цветком, но он направил зверя правее, в черные скалы. Дрогон тяжело опустился меж камней и, послушно выставив крыло, даже не шелохнулся, пока они спускались. Когда они оказались на своих твердых ногах, Дейнерис молча прижалась к Джону, хватая его за спину и всхлипывая. — Успокойся, все кончено, — он погладил ее по растрепанным волосам. — Что с ним было, он одичал? — Я не знаю. Наверное. Дрогон и раньше становился, как будто чужой. Но он все равно, все равно, — повторила она, поглядывая на спокойно распластавшегося дракона, — потом всегда так или иначе слушался, — Дени оглянулась. — Где мы? — Дорн. Там, за горой, Водные Сады. — Значит, мы все-таки вернулись. — Дени, — Джон взял ее за руку, — ты все еще можешь решить все так, как захочешь, — ее покрасневшие от ветра глаза, распахнутые и растерянные, словно просили сделать этот выбор за неё. По её едва коснувшейся губ улыбке, по трепетному вздоху и прикосновению руки он понял, что она почти согласилась, почти поверила обещаниям, которых он ей так и не дал. — Там остался Призрак, — сказал он скорее самому себе, заставляя вернуться в реальный мир. — И Эли с Серым Червем, — тихо сказала она. Дрогон пришел в движение, затрещав камнями вокруг себя, и повернул морду, оскалившись. Он явно смотрел куда-то за их спины и рык из его пасти становился все громче. Обернувшись, на пригорке он увидел старика. В лохмотьях, с тростью, его жидкая длинная борода тряслась на ходившей от страха челюсти, а поодаль толпилась дюжина серых худых коз. — Дрогон, нет, — вытянула Дейнерис руку, но дракон распалялся все больше, нервно переступая и издавая утробный звук. — Нет, Дрогон! Улетай! Улетай домой, в Валирию! — крикнула она, и зверь наконец услышал ее, перестав рычать. — В Валирию, в Валирию! Он повел мордой, принюхиваясь и слегка отряхнувшись, с шумом сделав несколько шагов вперед, взлетел, разбросав вокруг себя мелкие камни и пыль. Поток воздуха хлынул вниз, заставив зажмуриться, старик взвизгнул и осел. Когда Джон открыл глаза, Дрогон был высоко в небе — черная птица под свинцовыми небесами, одинокая и опасная. Дени плакала, прижав руки к губам. Она называла драконов детьми, но кем бы они не были на самом деле, это были единственные существа, которые безоговорочно были преданы ей, и любили своей странной звериной любовью, не оглядываясь на мир вокруг и не требуя ничего взамен. Люди не способны на это, подумал Джон, разглядывая удаляющуюся черную точку. Она обернулась и уже не плакала. — Вот все и решилось, да? Когда они покинули Водные Сады, в окружении свиты из дорнийцев, их кортеж растянулся на треть лиги: длинная вереница всадников и мулов, нагруженных тюками растянувшаяся серо-пегой змеей на затерянной, потрескавшейся дороге в бесконечных песках, перемежающимися иногда оазисами и горными холмами. Дейнерис просила поехать его вместе с ней, но каждый раз, когда он пытался заговорить с ней, вела себя крайне холодно, стараясь не смотреть в глаза, но он знал, что это все лишь от боязни показать свою слабость, что где-то в глубине ее тонкой брони на груди, в туго сплетенных косах и крепко сжатых кулачках на поводьях ее стройной серой лошади, все еще существует та самая Дени, что таяла в его руках на острове, что лила горькие слезы, смотря в небо на улетавшего Дрогона, и которая все еще не уверена в своем выборе, в дороге, по которой она идет. Он чувствовал ее страх и тяжесть в ее сердце, даже если не видел, даже видя только качающийся сплетённый хвост ее лошади или хмурого Серого Червя, закрывающего ее спину, и он знал, что она где-то рядом. Двое дорнийцев, остановившись и преградив ему путь, что-то бурно обсуждали на своем невнятном наречии, тыкая взбудоражено в небо руками, и Джон подумал, что весть о драконе давно разнеслась по пескам Дорна, и возможно даже вышла за его пределы. Но сам он больше не видел дракона, и не слышал, что видел хоть кто-то. Он обогнул спорщиков и проехал дальше, мимо груженой телеги, мимо повозки мейстера, важного в сером халате старика, Принц настоял, чтобы они взяли ученого мужа в дорогу. Сама Дейнерис сегодня пересела в карету, украшенную красными завитками и солнцем Мартеллов, а рядом с ней, ехал человек, которого Джон хотел видеть здесь меньше всего — Даарио Нахарис. Все в нем раздражало Джона: нахальная улыбка, перстень, сияющий синевой, и колкий насмешливый взгляд. А больше его настораживало то, что сказал Серый Червь: Даарио промолчал, хотя знал, что на их лодку напали пираты. Тирион доложил Принцу о своих подозрениях, а не наемник, и лишь после этого в море были отправлены корабли. «Он или глупец, или надеется на козырь, — думал Джон, сверля обтянутую кожаными рыжими доспехами, поверх золотого шелка, спину Даарио. — Что за игру ты затеял? Или просто надеешься на благосклонность Королевы?» Иногда он говорил себе, что это просто ревность, ведь он и сам совершил не одну глупость ради нее и не мог быть уверен, что не совершит еще. Но строить интриги и рисковать ею — этого Джон никогда себе не позволял. Тут что-то не складывалось. Вороной конь Даарио замер, и он обернулся, а его голубые глаза над закрывавшим почти все лицо блеклым платком как всегда холодно смеялись. — Ты что-то хочешь сказать, лорд Сноу? Всю дорогу ты только и делаешь, что сверлишь мне спину, — когда Джон поравнялся с ним, его конь, стукнув копытом в песок, продолжил путь. — Хочешь быть ближе к ней? Так будь. Места в песках предостаточно. — С чего ты взял, что я вообще смотрю на тебя? — Джон посмотрел на круп вороного. — На заду твоего коня глаз не видно. — Смешно, — из-под платка донеслось кряхтенье. — Просто я думаю, почему ты здесь? — Принц доверил мне эту миссию — сопроводить Королеву Дейнерис, — важно промолвил он. Джон остановился, Даарио тоже обернулся, и в глазах его было написано, что он и не думал бояться его вопросов, чувствуя себя абсолютно спокойно и свободно. — Ты знал, что на нас напали. Знал и молчал, — обвинил он его в лоб. — Почему? — Видишь ли, Джон, друг, я трахаю жену одного рыбака, что доставляет омаров к столу Принца, а она трахается, когда конечно не лежит подо мной или своим глупцом-мужем, с одним пиратом. С тем самым, что был тогда на корабле, напавшем на вас. От Изильды я и узнал, что вы живы. Так что… — он покачал головой. — Мог бы мне и спасибо сказать. По нашей Королеве видно, что время вы там даром не потеряли, а Даарио Нахарис знает толк в любви. Только жаль, что ты опять упустил свой шанс, — Даарио развернулся и ускакал прочь. — Ночью я могу убить Даарио, — тихо раздался позади голос Серого Червя. — Никто тогда не знать, куда исчез наемник. — У нас еще есть время, — он сам убьёт его с превеликим удовольствием, когда наемник совершит еще одну ошибку. От этой мысли забурлило внутри в каком-то предвкушении, и Джон ощутил странное изменение внутри себя. Красное солнце окрасило вечер кровавым пыльным туманом, все устали, и даже самые резвые скакуны едва передвигали ноги. Вдали брезжили в песчаном мареве горы, которых они должны были настигнуть завтра, а за ними — замок на берегу моря, их последнее прибежище в горячем Дорне.