Все ради любви

Арья

С этого пригорка Винтерфелл был как на ладони — темно-серые квадратные башни под покрывалом рваных застывших небес, тяжелый пояс обнявших замок зубцов и Волчий лес, подкравшийся к самым стенам с севера. Если приглядеться, то Арье казалось, что видно черные точки, снующие во дворе. Она поежилась, сидя у костра на поваленном дереве, плотнее запахнув плащ, и выдохнула облачко пара. Уже вчера к ночи они были здесь с Робертом, с этим надоедливым мальчишкой, но она так и не решилась спуститься к замку, полночи разглядывая оранжевые огоньки, вспыхивающие с наступлением темноты и исчезающие в глубине ночи. Так близко, дом, к которому она так стремилась, что теперь даже и не верится. Арья прикрыла лицо шершавыми ладошками и раздвинув пальцы снова посмотрела на Винтерфелл. «Стоит только спуститься и я снова увижу Сансу и…» Она пнула тлеющие головешки костра. Если бы она тогда пошла с Матисом, на свадьбе Брана, могло ли все пойти по-другому? Сейчас они могли б плыть в море на своем корабле. Вместе. Горечь разъедала грудь изнутри. Теперь она не сможет смотреть в глаза Джону так как раньше, не сможет испытать то чувство, не должна, не имеет права, когда он обнимет ее, прижав к себе. Все стало не так, как раньше. Поэтому она теперь не может спуститься вниз, поэтому что-то внутри нее желает, чтобы этот большой замок, грузно чернеющий вдали, был лишь миражом, иллюзией, что дребезжит в волнах памяти. Она потерла пальцы друг о друга и предательские воспоминания вместили между пальцами ощущения от колечка в ухе Матиса, когда она изнеженная от его ласк, закрыв глаза ласкала его лицо, трогая скулы, губы, уши. Она вскочила на ноги. Птица в лесу истошно закричала. Высокие темно-зеленые ели вокруг возвышались, застыв навечно. Казалось ничего не изменилось вокруг, но почему внутри нее все теперь не так? «Но быть может это не Джон?» — бьющаяся надежда заклокотала в груди. Она, Арья, должна была убить Матиса, но она сбежала от этой участи. Боги Смерти могли забрать Джона в насмешку над ней и убили его. От этих мыслей не стало легче, и Арья почувствовала себя совсем одной в этом мире. Матиса больше нет, ее брата Джона тоже, быть может, что же вообще у нее осталось? Она снова закрыла лицо и Винтерфелл исчез. Тишина и темнота. Еще бы и не слышать стук своего сердца. Треск позади заставил ее забыть обо всем, а Игла и кинжал мгновенно оказались зажаты в ладонях. Огромная морда тянулась к ней с ворчаньем вдыхая воздух и выдыхая пар. Черный блестящий нос и карие глаза в белой маске шерсти. Это она.  — Нимерия! — Арья не могла сдержать вскрика. Огромная волчица, теперь уже почти с нее ростом, водя по ветру носом принюхивалась, издавая тонкий скулящий звук. Из-под мощных лап, переступавших по замерзшей осоке, раздавался хруст, а жар ее тела и звериного дыхания заполнил все вокруг. — Я знала, знала, что когда-нибудь мы еще встретимся, — глаза защипало от нахлынувших слез и она засмеялась. Арья осторожно протянула к лютоволку руку, и черная влажная кожа холодно уткнулась в ладонь.  — Моя Нимерия… — рука дрожала вместе со шкурой зверя, когда она прикасалась к ее морде. — Ты без стаи, как в прошлый раз. Где они все? — она обернулась, но вокруг не было ничего, кроме черных стволов страж-деревьев и покрытых инеем трав. — Зачем я это спрашиваю у тебя? Я ведь знаю, это не было сном, ты оставила их ради меня, — она уткнулась лбом между ушей лютоволка. За одним из толстых стволов явно кто-то прятался, и Арья уже поняла кто. Она не знала, как Нимерия отреагирует на мальчишку, но вовсе не желала видеть, как лютоволк растерзает его. Сможет ли она остановить волчицу? Арья видела, что карие глаза уже косятся в сторону Роберта, что нос уже учуял человеческий запах, а из глубин горла доносится глухой тихий рык.  — Спокойно, Нимерия, спокойно, девочка. Я знаю, я тоже хотела прогнать его, но это всего лишь мальчишка, — волчье горло дребезжало все громче, а грубая шерсть привстала на загривке. — Нам не стоит его убивать. Тихо. Тихо. Но Роберт совершил глупость, пока Арья уговаривала Нимерию, он сиганул из-за своего укрытия к склоненному клену и быстро взлетел по его исковерканным ветвям. Нимерия едва не ухватила его за ногу, мальчишка завизжал, а в руках Арьи в миг осталось лишь пустота. «Так быстро», — подумала она почти с завистью.  — Арья-я-я… — жалобно протянул Роберт и ветка угрожающе затрещала под его ногами. Что теперь делать было непонятно: Нимерия ворча скребла ствол, оставляя отметины на коре и не обращала никакого внимания на уговоры Арьи, что и неудивительно, ведь они не виделись много лет и как теперь повлиять на нее, Арья не знала. Оставалось одно — увести ее отсюда.  — Нимерия! — развернувшись, она пошла вглубь леса, рукой показывая мальчику, что он должен сделать, когда они уйдут. Но все пошло не так. Едва они прошли пару шагов, как он с криком упал с дерева, и Арье едва хватило сноровки, чтобы вцепиться в толстую шею волка. Впрочем, это Нимерии совсем не мешало: она с легкостью протащила ее к месту падения и наверняка бы вцепилась ему в шею, но Арья успела перевернуться и закрыть собой мальчика. Руки уперлись во влажную пасть, ощутив твердость дрожащих злобных клыков и упругий горячий язык. «Нет, нет…» Она зажмурилась. Поняв, что ничего не происходит, Арья села. Волчица, навострив уши внимательно следила за ними и явно не одобряла ее защиты, словно укоризненно говоря своими переливающимися глазами: «Ну, что же ты, это был мой подарок тебе — этот кусок мяса».  — И что же мне с вами делать? Сядь, — она подтянула к себе Роберта, заставив его сесть рядом. Мальчик от страха хватал ртом воздух, а сопли стекали до его приоткрытого рта. — Это — Нимерия. Мой лютоволк. Ты ведь знаешь, что лютоволк — символ дома Старков. Знаешь?  — Д-да… — Роберт икнул.  — Ее подарил мне брат, — слова застревали в горле. — Отец хотел убить волчат, оставшихся без матери, но Джон уговорил его этого не делать. Очень давно я прогнала ее, ради ее спасения, а теперь она нашла меня. Понимаешь? Я вырастила ее. А потом прогнала. Я не могу поступить так больше. Роберт покосился на лютоволка, и в его зеленых глазах, в расплывающихся черных зрачках все заполнил страх.  — Не бойся, Роберт, — Арья заставила себя не думать о Джоне, об отце, сейчас важнее было сделать так, чтобы мальчик не пострадал. Она крепко взяла его за руку. — Нимерия, — потянулась она к ней. — Иди же… Зверь, ворча, обнюхал дрожащего, как лист клена мальчишку, и, казалось, потерял к нему всякий интерес. Но стоило ему только сделать хоть одно движение, как, Арья видела это, карие глаза и острия ушей устремлялись к источнику волнения воздуха. Нимерия как будто одновременно не считала его достойным своего внимания и, в то же время, словно все время ждала подвоха. Потом она, увлеченная шорохом в лесу, ушла, но Арья знала и слышала, что волчица все время где-то рядом. Охраняет ее, и не желает больше расставаться.  — Она стала такая большая. Проглотит тебя и даже не поперхнется, — с гордостью сказала Арья, и Роберт сразу же подавился, нервно уплетая пирог, добытый в Зимнем городке. — Не бойся. Видишь, она послушалась меня и ничего тебе не сделала.  — Арья… Там, в Винтерфелле…. Вдалеке плелась лошадь таща за собой телегу, и слабые струйки дыма вились из дымовых труб низеньких домов.  — У нас у всех были щенки лютоволков, но выжила лишь Нимерия… и Призрак. Мне кажется, мой даже крупнее его, — сейчас, еще пять минут, но она не хотела слушать о том, что и кто за теми серыми стенами.  — Твой брат…  — Это все Санса виновата, тогда. Из-за нее все случилось и из-за ее Джоффри. Из-за нее убили Леди. Из-за нее я прогнала свою Нимерию.  — Какую леди? — устало спросил Роберт.  — Так что там, в Винтерфелле?  — Твой сводный брат, Джон, уехал утром. Я сам видел, — он снова откусил от пирога рассыпая крошки. — Но мы еще успеем его догнать, если прямо сейчас отправимся туда, — Роберт махнул рукой, но взгляд его был устремлен в лес — он все еще боялся возвращения Нимерии. — Или…или просто остановимся в замке. Ну, пожалуйста, леди Арья.  — Это было утром, сейчас мы не догоним его, — «Эти небеса, сдвинулись ли они хоть на дюйм?» Лохматое серое перо, застывшее в небе, так и было устремлено в высокую башенку в западной части замка. Насколько Арья помнила, там была библиотека, но она сгорела очень давно. «Санса все отстроила снова. Санса не забыла». Роберт застыл, перестав ерзать, а глаза его снова округлились от страха. Но это снова была всего лишь Нимерия, незаметно подкравшаяся из-за спины. Она осторожно, будто бы опасаясь что-нибудь нарушить или уронить, подошла ближе и, глубоко вздохнув, медленно улеглась рядом. На белесой морде ее Арья увидела алые капли: кровь ее ужина, быть может кролик или даже собака, забежавшая слишком далеко от городка. Она потрепала широкий твердый лоб и Нимерия, повернув покоящуюся на лапах морду, уперлась носом ей в ногу. Как будто так было всегда, как будто не было всех этих лет, проведенных вдали друг от друга. Но это все было — ее длинный долгий путь на запад, все ее штормы, голод и жажда, и палящее солнце, и чужие берега. Страх, азарт и сильные руки Матиса. Которого больше нет. «А что случилось с тобой, Нимерия?» Арья провела по широкому вздрагивающему уху, и почувствовала грубый шрам на почти безволосой коже. «Неужели кто-то осмелился биться с тобой?»  — Ты совсем не слушаешь меня. Только сейчас Арья поняла, что Роберт все еще что-то пытался сказать ей.  — Да, да, говори же.  — Но ты не слушаешь, — его обида перекрыла даже страх и бледное худое лицо мальчишки казалось бесконечно далеко на том краю маленького костра.  — Я… просто сегодня утром мы должны были быть там, в Винтерфелле, — она вздохнула морозный наполненный гарью огня воздух и Нимерия вторила ей сонным урчанием. — Но я не могу. Просто не могу спуститься. Все сложно, понимаешь? А теперь еще и она вернулась, — «Зачем я говорю это все? Ему не понять, он просто ребенок». Роберт и в самом деле ничего не мог понять, а просто глупо улыбнулся и пожал плечами. Вся ее сбивчивая речь, наверное, казалась ему просто бредом. И Арья просто улыбнулась ему в ответ, дав понять, что она все понимает. Но сейчас просто молчать она не могла, слова теснили ее грудь и желали вырваться наружу.  — У меня были два важных для меня человека. И теперь их обоих вроде как и нет. Один убил другого. И я думаю теперь — лучше бы они оба умерли. И мне стыдно за такие мысли. И больно, — она стукнула кулаком по груди. — Вот здесь. Все. Это все, — вываливать такое на мальчишку вряд ли стоило, ну что ж он сам пошел за ней, пусть теперь сам и думает.  — Почему этот один убил другого? Арья пожала плечами, она и сама не знала точно. Было ли это из-за Дейнерис, или из-за Брана, короля, или же Джон спасал весь мир, как и всегда. Ей было все равно. Даже если бы Матис был величайшим злом во всем целом мире. Его больше нет, так говорили люди. А она есть. И Джон тоже.  — Ты можешь простить, того, другого, — серьезно сказал Роберт. — Если он тебе дорог.  — Могу. Должна, — она прижала ладонь к мохнатому пышущему теплом лбу Нимерии. — Но я не могу. Что бы я не решила, все кажется неправильным. Я словно предаю их обоих. Роберт замолчал, перестав задавать вопросы — это было слишком сложно для его детского ума.  — Ты знаешь, леди Арья, в этих лесах водится всякое, — неожиданно сказал он шепотом.  — Думаю, с Нимерией нам нечего бояться.  — В Зимнем Городке говорят, что здесь живет ведьма, которая в каждое полнолуние ворует младенцев, а поутру матери находят их окоченевшие трупы.  — Мы не младенцы, так что нам нечего бояться. Но, если ты считаешь себя таким…  — Нет, конечно! — воскликнул Роберт и нахмурился. — Но, если бы здесь был настоящий рыцарь, он бы убил эту ведьму. Она бы могла сказать ему, как младенцы остаются в лесу и почему они умирают, но сбивать с толку и так запутавшегося мальчишку ей не хотелось. Вместо этого она сделает ему подарок, быть может последний подарок в его жизни — он хочет быть рыцарем, пусть так и будет. Они найдут эту ведьму, если она существует, а если нет, тогда ему придется узнать жестокую правду. И к лучшему — тоже будет урок. Она обратится в Нимерию и прошерстит всю округу, и если эта старуха существует, то уже к утру весь Зимний Городок увидит, как пылает костром ее ведьмовская хижина. И дети больше не будут умирать. Так она сказала Роберту, и он слушал ее с восторженным взглядом, и в какой-то миг даже приблизился ближе к Нимерии, забыв о страхе. Ночи до этого, если не удавалось найти ночлег, они спали с мальчиком в обнимку; сегодня же, Арья должна была быть рядом с Нимерией. Она никогда, вот так, по своему желанию не становилась ею, но ведь Бран мог, хоть он конечно и был Трехглазым Вороном, мог даже Джон, он рассказывал, а значит и у неё могло получиться. В конце концов, когда Роберт, надежно укрытый еловыми лапами, уснет, она сама может отправиться на поиски ведьмы. Вместе с Нимерией, в лес теперь кажущийся полный приключений, как в детстве. Грубая шерсть лезла в рот и нос, когда она прижалась к вздыхающему звериному телу, и ладони радостно закололо, отдавшись в сердце давно забытым чувством. «Моя Нимерия, ты со мной и все будет хорошо». Сон, мягкий и тягучий, быстро поглотил ее, а когда она вскочила на ноги в теле лютоволчицы, все словно сразу встало на место. Ушла и боль внутри, и раздирающие сомнения, только ночь, буйство запахов леса и сотни голосов невидимых лесных жителей. Мыши и кроты скреблись в прелой земле, жуки прогрызали свои дороги, а дневные птицы шумно сопели во сне. Сова средь мохнатых ветвей повернула голову и ухнула, громко хлопнув крыльями и скрылась, оставив только серебряный диск луны. Рот наполнился слюной — волчье брюхо всегда было голодно. «Не сейчас». В темноте она видела все: каждую тонкую серую веточку, каждую травинку, и принюхалась. Пахло так сильно, как в кухне в большом замке перед королевским пиром, но ей нужен был только один запах — человеческий. Позади горько-кисло пахло страхом — это Роберт не спал, она точно теперь знала, чувствовала, как дрожит его маленькое человеческое сердце. Челюсть свело от нахлынувшего желания раздавить это слабого человеческого детеныша, и Арья почти наперекор себе развернула свое сильное и большое тело вглубь леса. Памятью волка она помнила, что где-то там, в закрытом спутанными ветвями старых берез, у поваленного дерева, было укрытие, из-под недр которого мутно желтел свет и слышался слабый запах человека. Такой слабый, что его можно было принять за мертвеца. Но мертвецы не зажигают свечей. «Может, это и есть ведьма?» Арья осторожно подошла ближе к сваленным в кучу ветвям, прикрытым пахучим дерном и мхом. Странный звуки доносились изнутри. Между сгнивших бревен ей удалось разглядеть что-то живое. И эта истошно воняющая теперь куча тряпья покачивалась из стороны в сторону и издавала звуки, похожие на тонкое мычание. Это была песня — жалобная и неуклюжая, но все же песня. Старуха развернулась и в ее руках, под свисавшими клочками седых волос, Арья увидела младенца. Обнаженные ручки и ножки подергивались, и дитя едва пищало, а старуха все продолжала свою заунывную колыбельную, покачивая ребенка. Потом она положила тельце на стол, заваленный хламом и сухой травой, и стала трогать его, водя по розовой коже длинным ногтем. Сухая ветка треснула под лапой, и ведьма, услышав ее, резко развернулась. Арья не видела ее лица, но она ее видела, чувствовала точно, как та, кряхтя, приближаясь к щели. Космы склонились, и Арья не стала дожидаться, пока ведьмовский глаз разглядит волка.  — Роберт! Роберт! — тормошила она все-таки уснувшего мальчика. — Я нашла ее! Нашла! Сонный, он казалось вовсе и не хотел теперь никого спасать, потягиваясь и сопя. Но выдернутая из-под его ног колючая ветка заставила подняться на ноги.  — А твой лютоволк, он пойдет с нами? — раздался где-то вдалеке голос Роберта.  — Она уже с нами. Не отставай, — Арья быстро шла вперед, она ясно помнила каждое препятствие, корень и кочку. Надо было спешить, ведьма могла уже убить ребенка. И когда она откинула в сторону, то что могло называться дверью, она совсем не была уверена, что ведьма все еще там. Но она была там. В копоти свечей и пыли, сгорбленное тело протягивало ей младенца, ручка которого безвольно свисала. Она что-то сделала с ним, поняла Арья, и теперь нисколько не боясь выставляет пред ней свои колдовские деяния. Крепче сжав Иглу, чувствуя, как рычит и дышит рядом Нимерия, она шагнула вперед. Ведьма, тихо мыча, сделал шаг назад и почти уперлась в стол за своей спиной. Тряпица соскользнула с ребенка и сухая серая рука тут же поправила, накрывая его.  — Что ты с ним сделала? — Арья ткнула мечом воздух. Старуха жалобно вздохнула и прижала сверток к своей впалой груди, а потом снова протянула на руках вперед. Бежать ведьме было некуда, и Арья, зачехлив меч, взяла дитя из ее рук. Он был еще жив, этот маленький мальчик, она чувствовала в своих руках, как он дрожит. На столе стояла корзинка, и она положила ребенка туда. Приблизив свечу и рассмотрев его лицо, Арья поняла, что младенец не совсем обычный — его верхняя губа была как у животного разделена к самому носу, обнажая голые бледно-розовые десна, а глаза, покрытые мутью, вряд ли когда-нибудь смогли видеть. Младенец беззвучно открыл страшный рот и его напряженный язык дернулся синей змеей, короткая шея напряглась, и он весь выкрутился вверх вздутым животом. Ведьма снова стала издавать звуки похожие на пение, и мальчик словно обмяк, а она засунула ему какую-то тряпицу в рваный рот, и он стал жадно посасывать ее, как должно быть все младенцы сосут грудь матери.  — Ты не убиваешь их, ты пытаешься спасти, — она приблизила свечу к лицу старухи, но та отпрянула. — Не бойся, — Арья отодвинула седые лохмы с лица. «Может быть, и ее лицо изуродовано?» Но она увидела только узкое лицо старухи, изъеденное временем и худой жизнью. А под выступающими дугами бровей светились прозрачные бледные глаза, и Арья подумала, что когда-то они были синими. Синими, как море и красивыми. Сморщенный рот сжался, пытаясь сдержать крик. «Ты так похожа… так похожа…» Но это не была ее мать, а всего лишь старая сумасшедшая, от которой отказались люди. Когда она вышла из убежища старухи, Роберт уже разжигал костер.  — Что ты делаешь? — Арья стала затаптывать маленькие огоньки, подняв при этом корзинку повыше, чтобы ребенок не надышался дымом.  — Но… мы же договорились, — прошептал он заговорчески.  — Она не ведьма. На, возьми, — коротко сказала Арья и сунула ему корзинку, а он, в темноте, даже не понял, что это и чуть не опустил руки. — Держи крепче! Там, в Зимнем Городке, была септа, отнеси младенца к ее дверям и сильней стучи в двери. Да смотри, чтобы кто-нибудь обязательно забрал его. Септон, его слуга, да не знаю кто, хоть кто-то. Если боишься, Нимерия проводит тебя до первых домов.  — Но ты обещала!  — Чего? Сжечь ведьму? С чего тебе так хочется непременно кого-нибудь сжечь? И я же сказала, она не ведьма, а просто старуха, а детей ей подкидывают. Они больны или нагуляны, или еще что, да какая разница! Здесь ему не место и, если ты сейчас же не сделаешь что я говорю, то он умрет. — Твоя волчица вернулась, и ты стала другой! — обиженно бросил ей Роберт, но послушался и скрылся в темноте, а она с грустью подумала, что было бы прекрасно, если бы он не вернулся. Она не стала дожидаться Роберта, а вернувшись на место их стоянки, закутавшись в старый шерстяной плащ, пропахший потом и путешествиями, мгновенно стала Нимерией. И эта сумасшедшая, так похожая на ее мать, орущий ребенок и надоедливый глупый Роберт — все стало неважным. Быстро промчавшись вдоль городка рядом с замком, стараясь не смотреть на мелькавшие слева ночные огоньки, разожженные человеком, она оказалась у стен Винтерфелла. Крепких неприступных стен, но даже сквозь них Арья слышала неразборчивое бормотание, как бьющийся звук дикой речушки о камни, обитавших там людей. Далекий знакомый аромат кружил голову — холодной сырой земли, хлеба и людей, навсегда впитавших в себя запах старых замшелых камней. А еще Винтерфелл пах смертью — сладкой, с привкусом пепла и сгоревших костей сотен своих защитников, павших в той битве с Королем Ночи. Их рассыпавшиеся на погребальном костре в прах тела пропитали эти земли, впитались в стены, проросли вместе с этой заиндевевшей острой, как кинжалы, травой вдоль высоких стен. Но все же она была готова вдыхать этот аромат бесконечно — так близко к дому она не была никогда. Она брела вдоль понимая, что в волчьем обличии ей вряд ли удастся заглянуть внутрь даже одним глазком. Из низкого строения впереди послышалась тревога, наполненная тихим рычанием, переходившим в скулеж. Человеческий окрик осек возбужденных и испуганных псов, но Арья все еще слышала запахи страха, их бухтение сквозь закрытые пасти — собаки чувствовали присутствие волка, и между ее лопаток волнительно защекотала вздыбленная шерсть. Тихо рыкнув на спрятавшихся за оградой трусливых собак, она свернула в лес, дальше, где ели взбирались на холм, устремляя свои острые макушки к залитым серебром небесам. Спрятавшись в укромном месте, между большим валуном и корнями упавшего дерева, она долго смотрела на Винтерфелл, на пустой притихший двор, покатые черные крыши построек, на башни с бледными светящимися окнами, которые с каждым часом все больше сливались с темнотой ночи. На застывшее колючим бурым облаком чардрево. Это был он, дом ее детства, но какой-то другой, наверное, потому что Санса многое изменила. И с каждым часом Арья все больше смирялась с этим, думая, что быть может она просто забыла, забыла, как было раньше. Когда чернота неба посинела, очертания замка стали четче, и Арья решила, что не сойдет с места, пока не появится первый стражник или повар, спешащий приготовить утренний завтрак. Она улеглась поудобнее, положив морду на лапы, и не мигая вглядывалась вперед, до тех пор, пока синева не сменилась утренней дымкой тумана, постепенно скрыв все вокруг. На миг закрыла глаза, вдохнув сырой, наполненный ароматом зелени и влаги воздух, уж он-то точно не поменялся, даже Санса не была на это способна, а когда открыла, то Винтерфелл исчез, и Арья снова была в своем человеческом теле — маленьком, неуклюжим и скованным после сна. Она потерла глаза, разгоняя сонную дымку и потянулась, охнув от сковавшей ее поясницу болезненного онемения. Глухой туман заволок все вокруг, только редкие длинные лапы елей торчали прямо из воздуха, а прямо перед собой она увидела Роберта, сидевшего, скрестив ноги. Он был серьезен, и сколько бы она на него не смотрела, всем своим видом давая понять, что хочет знать, что происходит, или что произошло, не желал произносить ни слова упрямо сжав губы. «Ребенок, да, он должен был отнести его…» — вспомнила Арья и вопросительно пожала плечами.  — Что? — замотала она головой и поняла, что собственный голос кажется ей незнакомым и жутко усталым. — Что ты смотришь так? Ты сделал то, что я сказала тебе?  — Ты… Что с тобой сейчас было? — вязкий туман поглощал его напряженные слова и Арья почти не слышала. — Твои глаза… Я думал ты умираешь.  — Думал, что я умираю и ничего не сделал? Не попытался разбудить меня, растолкать?  — Когда я принес его к септе, он был уже мертв, — с запозданием, словно что-то обдумав, шепотом ответил ей Роберт. — Ведьма убила его. А теперь и с тобой что-то происходит. Роберт был явно напуган, и она не знала, что сказать, как объяснить ему свое единение с лютоволком. Наверное он все же пытался разбудить ее, а она не отвечала. Воздуха словно не хватало и, вздохнув поглубже, и попытавшись встать на ноги, она поняла, что не может этого сделать, словно этот чертов туман сковал все ее члены. Только теперь стало понятно, что это был не туман, а дым. Сизой дребезжащей массой он застыл, повиснув на ветках. Кашель отдался болью под ребрами, а в горле зажгло. Роберт все также сидел неподвижно и весь в напряжении, а его широкие плечи большого для него кафтана нелепо возвышались к ушам.  — Я сжег ее, леди Арья.  — Что? — она наконец поняла. — Зачем ты это? — от каждого слова дым проникал все глубже и вместо крика вырывался лишь хрип. — Роберт! Зачем?  — Я не хотел, — его зеленые глаза расширились черными блюдцами зрачков, а голос казался незнакомым. Странное чувство, в которое она не хотела верить, поднималось изнутри. — Просто ребенок умер, а я не видел, я отдал корзинку септону, и тогда он увидел, и погнался за мной, сказав, что я помогаю ведьме. Я пришел к тебе, а твои глаза… они были белые, как у колдуньи… Я думал, что ведьма заколдовала тебя и подумал, что, если я ее сожгу, то тогда ты снова станешь прежней. Но ты не стала. И ведьма тут не причем.  — Роберт! Роберт? — «Он не может быть Безликим. Нет. Не сейчас». Она протянула дрожащую руку. — Роберт… — имя эхом прозвучало в ее ушах.  — Ты всегда была такой, Рослин не врала. Арья Старк — волчья кровь. Ты не рыцарь, ты как твой волк. Ты не человек, поэтому и не убила ведьму. Арья вцепилась в холодную, жесткую траву, чувствуя, как дрожат плечи и подгибаются руки в локтях.  — Роберт.  — Я не Роберт, — крикнул мальчик в слезах и вскочил на ноги. Теперь она видела лишь его стоптанные, грязные ботинки. А рядом, касаясь примятой травы, поблескивая ярко-красным, таким свежим цветом, танцевало тонкое лезвие. Это была Игла. Ее Игла. — Я не Роберт, я Уолдер Фрей, младший сын моего отца, брат Рослин. Ну, конечно — спорить с разумом сил не было — эти глаза, этот узкий лоб с длиной редкой челкой. Лицо, как у хорька. Отродье Фреев. Сколько таких рож она видела корчащихся в их зале, пропитанном кровью Старков, ее брата, ее матери… Засранец просто решил отомстить. Наверняка эта Рослин, так умело прикидывающаяся овечкой, наговорила ему всякое… Она засмеялась и во рту стало солоно и густо. Кровавый кончик меча качался перед ее глазами. С усилием подняв голову, она сказала:  — Ты не убийца, я знаю это. Я всегда знаю, кто убийца.  — Но я уже тебя убил, — искаженное рыданием лицо хорька плыло в тумане. — Ты сама мне показывала куда колоть, чтобы… чтобы наверняка. Вот откуда эта боль, вот откуда кровь. Она упала, приложив руку к животу. Пальцам стало мокро и тепло. Веки не желали слушаться и хотелось спать. «Это глупо», — только и успела подумать Арья, а потом сквозь тяжелый сон услышала рык и боль сменилась радостью. «Моя Нимерия, ты со мной». Где-то вдалеке раздался крик, вопль из разорванного горла человеческого дитеныша, и кровь во рту стала сладкой, как мед. Арья думала, что она умерла, но она продолжала дышать. При этом воздух стал казаться чистым и свежим, а боль прошла. Она осторожно пожала плечами и приподняв одну ногу, поняла, что все на сама деле так, как кажется. Такой легкости в теле она давно не чувствовала. Синее, синее небо заволокло все вокруг, и в вышине тихо покачивались зеленые макушки елей, позолоченные бликами яркого солнца. А она просто лежала и смотрела, отгоняя сменяющие друг друга мысли об обманчивом сне и смерти.  — А-арья! — услышала она голос, такой знакомый и в то же время давно забытый. — А-а-а-арья! — он звучал везде: в еловых лапах, в каждой иголочке, в каждой травинке и каждом глотке воздуха. Он звал ее, манил, вихрем уносясь вдаль по дорожке, через корни, ручеек, холодный даже на вид, и земляной вал, перепрыгнув через который, она, во всей красе, увидела то, к чему так долго стремилась. Ее дом, ее Винтерфелл, возвышался на сочном зеленом холме самыми крепкими и надежными стенами в мире. Угловатые башни казались такими высокими, что она едва ли могла разглядеть их зубцы, но точно видела трепещущий серый флаг с ощетинившийся мордой. Сердце стучало все быстрей, пока скрипучая решетка поднималась бесконечно долго, и когда она вошла, то лишь краем глаза заметила, как стражники отвесили ей поклон, взмахнув серыми плащами, но готова была поклясться, что они улыбались ей. Потом все исчезло, все кроме людей, что стояли перед Арьей. «Отец». Эддард Старк протягивал к ней руки. Большой и сильный, с улыбающимися серыми глазами. Она хотела броситься в его объятья, но вовремя вспомнила, что она давно не ребенок, что, должно быть, теперь он будет рад, что Арья, если очень постарается, сможет вести себя как леди. Глаза щипало от слез, а когда отец сам обнял Арью, да так крепко, что перехватило дыхание и она ощутила, что ноги болтаются в воздухе, то совсем перестала сдерживать себя и зарыдала, уткнувшись в ворот его пропахшего домом плаща. Кто-то мягко погладил ее по спине, и это не был отец: даже через одежду она чувствовала мягкую тонкую руку.  — Мама! — мягкие губы коснулись щеки, и смеющиеся синие глаза ласкали ее лицо. Ее качали на руках, как ребенка, а она старалась не выпускать из своих маленьких детских ладошек плащ отца, струящийся рукав матери, ее каштановые, с ароматом цветов волосы, стараясь видеть все, трогать и чувствовать каждый миг, каждый дюйм существующей реальности. Все иное было неважно. Арья вернулась домой.