Все ради любви

Бран

Все его тело дрожало от нетерпения. Все, что он мог чувствовать. Он хотел обернуться, еще раз посмотреть на Дейнерис, на ее фигурку, застывшую над заливом в молчаливом крике. А она кричала, он был уверен в этом, как и в том, что его план сработал — она звала своего последнего дракона. Бран надеялся, что друзья расскажут ей о его замысле еще до того, как Тирион отведет ее в башню, или же с приходом десницы у нее наконец-то не выдержат нервы, но она стойко перенесла все унижения. И пришлось самому говорить ей все эти злые слова. В первую секунду она была разочарована, когда поняла, что он угрожает ее ребенку, а потом на ее красивом лице отразился ужас, вспыхнув огоньками в глубине ее аметистовых глаз, паника застыла на ее вздрогнувших губах. Ну, что ж, он не хотел этого, не хотел, чтобы хоть кто-то думал, что он способен на такое — причинить вред младенцу, отнять его от матери. «Но ты сама виновата, сама, не надо было спать с ним. Надо было быть верной женой, и тогда бы я придерживался своего изначального плана». Когда Подрик, качнув коляской, повез его вверх по пандусу, он откинулся на спину, видя перед собой лишь черепичную крышу и лазурное небо, такое яркое, какое может быть только в особенный день. Рядом с ним мелькнула тень, а потом он увидел коленки, обтянутые черной кожей штанов, качнувшиеся ножны и крепким шагом взбегающие вперед добрые сапоги. Это был Мастер над монетой, Бронн Черноводный, Хранитель Простора, где он не был уже много месяцев.  — Ваше Величество, Король! — Бран наконец оказался на ровной поверхности и увидел его обветренное лицо. — Я рад снова оказаться подле вас и служить нашему городу. Но Бран знал, что его Мастер над монетой был лжецом и плутом, и знал, что, получив весть из Королевской Гавани, Бронн долго возмущался, а потом сжег письмо. Сиру Бронну вовсе не хотелось возвращаться в этот пыльный, шумный город, не хотелось теперь исполнять еще и обязанности десницы, но протокол требовал назначить кого-то на место Тириона, а смысла нахождения Бронна рядом с Лунными Горами теперь не было. Бран вполуха слушал его, и сквозь речи, в словах которой не было и намека на критику, все же сквозило раздражение: «Я удивился, насколько быстро отряд из Браавоса достиг линии соприкосновения, и кажется, ваше мудрейшее решение принесло свои плоды».  — Вы говорили с магистром?  — Да, Ваше Величество, он ввел меня в курс вашего договора. Королевская Гавань больше ничего не должна Железному Банку — я бы никогда не смог добиться такого успеха. «Да, да, конечно», — Бран хотел быстрей уйти, у него было не так уж и много времени. Бронн еще что-то говорил, когда коляска Брана ехала под сводами галереи, но он совсем его не слышал, поглощенный будущим, тем, что ему предстояло свершить.  — Это честь для меня! — раздался позади приторно-сладкий возглас Бронна. — Быть вашей правой рукой… Бран оставил его позади, Королевского десницу, и надеялся, что больше никого не встретит.  — Подрик, давай же быстрей, — поторопил он слугу. Коляска дернулась, и он резко подался вперед, лишь рука Подрика, подхватившая плечо, удержала его от падения.  — Простите, Король, — нарушил зависшую тишину испуганный голос. — Колесо попало в выбоину.  — Хорошо. Хорошо, Подрик. В этом нет твоей вины.  — Надо будет сказать смотрителю, что бы этим проходом занялись. Коляска не в первый раз спотыкается тут.  — Конечно, Подрик, обязательно скажи, — он услышал его удовлетворенный вздох позади, как если бы он сделал что-то важное. Они были уже на самой высокой точке этого извилистого прохода, с которого в открытых, продуваемых всеми ветрами каменных грубых арках виднелся город и тонкая бурая змейка королевского тракта вдалеке. Дорога, по которой он, может, уже сегодня ускачет вдаль. Было страшно и радостно думать об этом, но Бран гнал прочь сомнения и страхи. Весь путь, что он прошел, все эти мучения, все это было лишь для этого. Для того, чтобы снова стать самим собой и найти ту, что была ему предначертана. Найти Эвелин. А они пусть остаются, пусть гадают, куда исчез Король и что все это значит. Пусть выберут нового Короля — может быть, это будет Бронн. Бран усмехнулся. Конечно, пока будет вся эта неразбериха, Бронн займет его место, но вряд ли остальные лорды будут довольны. Захочет ли он отдать его? «Пусть делают все, что хотят, — сказал себе Бран, — это уже не мое дело, не моя забота». Бран достаточно сделал для этого мира, с лихвой расплатившись наперед, и заслужил награду. Наконец он, добравшись и оставив за дверями Подрика, въехал в свои покои, и быстро цепляясь за рожки поручней, стукаясь неповоротливым креслом об углы, подобрался к окну, к низенькому столику из чардрева. На столе стоял сундучок, обставленный плошками с горящими свечами, за отсутствием Короля, Стэн всегда должен был поддерживать огонь вокруг него. Откинув тяжелую крышку, он замедлил, не решаясь сразу взять это маленькое серое яйцо дракона. «Пришло наше время». Отбросив все сомнения, он резко схватил яйцо, а на пол посыпалось все, что лежало рядом — четки из белого полированного чардрева, ворох бумаг, звякнул с всплеском кубок с недопитым вином. Пара мертвых яиц с грохотом прыгая покатились, стукнув колесо.  — Ваше Величество… В проеме смежной комнаты показался черноокий озабоченный взгляд Стэна, он взмахнул рукой, пытаясь издалека помочь своему хозяину, но Бран тотчас успокоил его, молча приказав отправляться обратно. Едва слуга исчез, Бран расстегнул пару пуговиц на своем платье и засунул едва теплое яйцо за пазуху, осторожно пригладив дрожащей рукой выступающий теперь бугор на своем животе. Он чувствовал, как оно пульсирует, нагревая его кожу. Еще не хватало привлечь чье-то внимание раньше времени. Он развернулся, заставляя себя думать о том, что в крайнем загоне с северной стороны старых конюшен его ждала невзрачная послушная лошадь, на которой он иногда практиковался в верховой езде, в своем жестком, сковывающем все тело каркасе. Там же было все самое необходимое для путешествия, в тайнике о котором никто не знал. Он должен был подождать, пока не прилетит Дрогон, чтобы исполнить свой последний задуманный шаг. «Но я не могу ждать», — мысли прыгали в его возбужденном мозгу, мешая сосредоточится. Бран снова вытащил яйцо и, вглядевшись в его бугристую совершенно каменную и мертвую на вид скорлупу, осторожно положил в сундук. Все остальные яйца раскатились по полу, и он не мог их достать.  — Стэн! Когда слуга снова появился он приказал ему подобрать одно, самое большое, темно-зеленое, которое едва мог удержать в своих слабых руках. Он не сводил со спины Стэна глаз, пока она не скрылась за дверьми, пока не услышал, как щелкнул засов и не смолкли шаги, а тяжелые бархатные багровые портьеры прикрывающие двери не перестали шевелиться. Осторожно подняв яйцо над сундучком, он со всей силой и быстротой, на которые были способны его слабые руки, опустил его внутрь. Глухой, словно утопающий в перине гул, заполнил комнату, а пальцы зазудели от удара. Казалось, это большой камень стал мягким, само же яйцо осталось нетронутым. Он снова достал его. Ничего не изменилось, не было ни трещинки. Все еще звучащий в ушах звук мешал ему понять, как отреагировали на все происходящее его слуги, подслушивают ли они, подглядывают ли, склонившись к замочным скважинам. Но ведь он приказал и Подрику, и Стэну не вмешиваться. Двери все еще были закрыты — наверное, они послушались его. «Плевать, плевать на все, что они подумают». Бран замахнулся снова, и снова опустил каменное яйцо. И снова. И снова. Наполнив все вокруг ударами камня о камень, эхом утопающем в толстых стенах, с завыванием поглощаемым жерлом пустого камина. Каждый удар разносился по его телу, болезненно и с восторгом, а он все бил и бил до тех пор, пока не почувствовал на своих руках горячую влагу. Сердце, казалось, выпрыгнет сейчас из его груди. Подняв свое орудие, он увидел, что яйцо треснуло пополам, а из трещины сочится мутная жидкость. Бран осторожно достал яйцо, чувствуя, как оно распадается пополам, и разломил. В его руках оказался новорожденный дракон. Бледно-розовый, с прозрачной склизкой от вод кожицей, сквозь которую виднелись синеватые паутинки вен. Он казался мертвым — плотно сложенные друг к другу косточки, обтянутые кожей, оставшись без своего сдерживающего чрева, безвольно расползлись в руках Брана, распластав маленькие прозрачные крылья. Большая голова, увенчанная опухшими выступающими глазницами, вздутый живот и короткий чернеющий к кончику толстый хвост. Бран пошевелил пальцами, тельце ничуть не отозвалось. Он приблизил руки к себе, вглядываясь в чуть приоткрытую пасть с высунутым красноватым кончиком языка и рассмотрел ряд маленьких редкие зубы. Шея уродливого детеныша вздрогнула и все еще лежащая голова приоткрыла веки, обнажив сквозь щелки мутные серые зрачки. Он не знал, какими Дейнерис впервые увидела своих драконов, быть может, это было нормально, а быть может, этот экземпляр был безнадежно болен и вскоре должен был умереть. Но пока он был жив, Бран наконец ощутил его часто пульсирующее сердце и почувствовал, как в пальцы упираются острые коготки лап, пытаясь привстать. В нос ударил сладковато-тошнотворный запах, теплый и влажный. Это было чудо неподвластное большинству из живущих, последний дракон, только что рожденный в его руках, упрямо цепляющийся за эту жизнь и пальцы Брана. Дрожащая голова наконец поднялась и сквозь приоткрытую пасть, из которой сочилась какая-то слизь, раздался слабый булькающий рокот. Хватка когтей стала сильнее, и Бран зажмурился, пытаясь согнать с себя нахлынувшую жалость. В его сердце не должно быть сострадания к этому существу, к этому последнему осколку магии, что может разрастись и когда-нибудь снова поглотить весь мир, подчинив его своим ложным законам.  — Тебе нет здесь места, — прошептал он, и осторожно склонился губами к пульсирующей шее. Шершавая горячая кожа вздрогнула от его прикосновения, и Бран наконец решился. Он сомкнул зубы на тонкой шее, чувствуя, как они упираются в маленькие позвонки, чувствуя, как по деснам засочилась горьковато-сладкая кровь и в этот же миг услышал шипение, переходящее в пронзительный короткий визг. Быть может, дракончик пытался вырваться, но он так крепко сжал его тело, что скорее всего сломал его сразу в нескольких местах, ощущая, как ногти проникают под кожу. Бран пил его кровь, рвал зубами его нежную плоть и жадно заглатывал, отбрасывая особо грубые кости, ни о чем не думая, не чувствуя вкуса. Он должен был поглотить магию, напитавшись ее соками, принять этот дар богов, чтобы совладать с более сильным противником. «Тебе нет здесь места», — снова равнодушно подумал он, проглатывая последние кусочки. Бран тщательно вытер платье и руки, ополоснул лицо душистой водой. Остатки плоти детеныша дракона Бран закинул подальше в угол, надеясь, что их разлагающийся запах в ближайшее время не будет замечен. А дальше все это уже не будет иметь значения. Странно, но он ничего не чувствовал, было просто спокойно и легко, даже спина перестала болеть. Он ловко добрался до двери, и распахнув ее, как и ожидал, увидел верно ожидавшего его Подрика. Слуга неотрывно смотрел на него своими маленькими глазками. «Я напугал его?»  — Подрик? — Простите, Ваша милость, — рука Подрика медленно прикоснулась к его волосам и что-то сняла.  — М-м… Ты меня прости. За неподобающий королевский вид, — Бран улыбнулся, для этого ему даже не пришлось притворяться. — Отвези меня снова к Королеве Дейнерис, она наверняка все еще там, где я и оставил ее. И она действительно не сошла с места, обращенная взором в сторону моря, неподвижной фигуркой застывшая впереди. Неподалеку, облокотившись о стену на перилах сидела ее спутница Дитя Леса, обняв свои острые зеленые коленки и натянув на голову большой капюшон. Грибочек взглянула на Брана, но он не слышал, и не видел, что она доложила об этом его жене. Наверное, Дитя Леса сама не могла достучаться до Дейнерис. Напуганная им, жена вся была поглощена лишь тем, что ее сейчас волновало — как сохранить свое дитя. Подрика он давно отослал, теперь ему не нужна была помощь, он знал это: внутри него плавящимся жаром сконцентрировалась драконья магия, грозясь вот-вот вырваться наружу, но послужить не разрушению, а благим целям, изменив этот уродливый, как разорванный в его животе дракон, мир. Солнце уже побледнело, как и крики чаек, скатившись ближе к закату, а небо наполнилось спокойной серостью. «Еще немного, еще…» — он вглядывался в эти отяжелевшие к вечеру небеса, и хотя сейчас они были пусты, но он знал, что каждый миг ожидания приближает его к роковому мгновению, ведь все это такое долго тянущееся время было частью чего-то огромного, малой частью его божественного замысла. А значит так надо, значит все это имеет смысл. Бран не заметил, как появился Альвинг, и даже удивился, увидев над собой его встревоженное лицо старой лошади.  — Король, Бран, я не мог найти вас нигде. Вы не присутствовали на Малом Совете, но мы нуждались в вас. Из Речных земель пришли тревожные вести. Десница Тирион покинул нас…  — Альвинг, боги, разве Бронн Черноводный не был там? — все это начинало раздражать его. Раньше все как-о происходило и без его участия, а теперь, когда он желает остаться наедине с собой, все так и норовят помешать.  — Мастер над монетой только прибыл. И совет решил, что он не вправе единолично принимать решение, — Альвинг отвратительно шмякнул губами и хмыкнул носом. Старик. — Но дело не только в этом. Ваша жена, Королева Дейнерис, она уже очень долго стоит там, у самого края, у обрыва на ветру. Все это заметили. Может мне вмешаться? С вашего позволения, конечно.  — Все в порядке, Мейстер Альвинг, с моей женой все в порядке, — он сказал это так, чтобы сомнений у старика не осталось, а когда обернулся, мейстер исчез, исчез и его балахон, и позвякивающие цепи. — И прикажите страже никого не впускать сюда, пока я сам не попрошу, — крикнул он в пустоту за своей спиной. Едва он подумал, что Альвинг должен в точности исполнить его указ, как сквозь тяжелые серые тучи показалась черная точка, и он сразу забыл про все вокруг. «Что это — птица или дракон?» — с возбуждением подумал Бран, и сильно крутанул колеса, проехав вперед на пару ярдов. Если это и была птица, то очень большая. И Дейнерис тоже думала так же — она склонилась ближе, подняв лицо к небу, и ее рассыпавшиеся волосы жадно теребил ветер. Дитя Леса вжалась спиной в свою опору, испуганно вцепившись в камни, на которых сидела. «Это дракон». Черные крылья, растянутые на острых когтях, совсем затмили небо, мощный хвост и тело казалось давили на воздух, что лежал между ними. Все вокруг задребезжало, наполнилось горячим дыханием, и Бран почувствовал, как шевелятся волосы на его голове — как будто маленькие костерки вспыхивают. Золотые глаза горели так близко, что, казалось, он тонул в кипящей лаве, и взора не хватало теперь, чтобы видеть его всего — так он был огромен. Жар, сила, зловонный запах серы и огня — все словно оказалось в жерле кипящей горы, и он сам был это силой и огненным вихрем. С каждым взмахом крыла его словно откидывало назад, а потом влекло ближе, но Бран лишь крепко вцепился в колеса, не давая им двигаться, и вглядывался в эти кровавые глаза, наполненные молнией и злобой. Они были прекрасны, истинная власть и сила, весь мир и вся магия были в этих расплывающихся золотых реках и озерах, в гротах и бездонных колодцах, скрывающих самую тайную тайну. В бесчисленных коридорах отражений, в драконьем глазу, он увидел сам себя, скрюченного черного человечка с желтым ободком на голове, слабого и жалкого, с приоткрытым от удивления ртом. Бран отпустил колеса и расслабился, позволив драконьему дыханию вести себя. Дракон обнажил черные зубы, огромные, как сабли, и снова сомкнул, Бран понял, что он и сам клацнул зубами. Его сердце огромное, мощное так сильно стукнуло в его груди, что сердце маленького человечка чуть не лопнуло, как и голова, наполнившаяся вмиг морем бушующей крови. Бран видел сам себя, но теперь не в отражении драконьего глаза, он смотрел на себя своими глазами, он сам был им. Он взмахнул крыльями, почувствовал, как горячая кровь шумит по ним, по мощным лапам, телу и хвосту. Взмахнул еще раз, возвысившись над заливом, и еще раз. Внизу полукругом, обнимая воды, была суша, а дальше множество человеческих домов. Вся Королевская Гавань теперь была у него перед глазами и водная гладь моря. Бран парил. Он упивался свободой и силой. «Вот что значит летать…» Внизу уже не было видно ни его тела, ни Дейнерис, никого. Только шум ветра и вечность — это все, что ему теперь было нужно. «Дрогон… Дрогон…» — отозвалось тревожно в сердце голосом матери. «Но это не моя мать», — подумал Бран и сразу ощутил, как тяжело его тело. Он едва не потерял контроль над своими крыльями, словно провалившись в яму. «Дрогон… Дрогон…» «Моя мать Кейтлин Старк, и она давно мертва». Он взмахнул сильней и взвился ввысь, чувствуя, как силы покидают его. Было до боли жаль, он мог бы остаться им, мог бы вечно парить в небесах, но он должен был это сделать, ради него самого, ради его умершей матери, ради всего мира. «Моя мать Кейтлин Старк, я Бран Старк и буду ходить на своих ногах». Он больше не чувствовал крыльев, все завертелось перед глазами — пухлые серые небеса, острия крыш, блики моря. Он падал, ломаясь, убиваемый ветром, и крылья уже не могли поймать его волн. С нарастающим гулом внутрь ворвался свист и все взорвалось и померкло, оплавляясь внутри истекающей горячей лавой. Наступила тишина и темнота. Он не знал, сколько он был там, где нет ничего. Но в какой-то миг Бран подумал, что он живой. Он вздохнул и воздух разорвал его изнутри. Бран закашлялся. Он снова сидел в своей коляске, все тело трясло, и казалось, он все еще слышит этот гул и дрожь во всем теле. «Я сделал это, я летал, и я убил его. Убил?» Он потер лицо, все казалось таким нереальным. Сквозь дрожащий плотный воздух он видел Дейнерис, видел, что ее держат гвардейцы, видел, как Дитя Леса вцепилась в ее плащ, но не слышал ничего, только этот гул. «Я убил его, все должно быть кончено». Бран оперся о подлокотники и попытался встать. Он совсем не удивился, ощутив, что ступни опираются во что-то прекрасно твердое. Ноги были ватными и непослушными, но все же он чувствовал их. Развернувшись, осторожно держась за коляску, он оттолкнул ее и широко расставил ноги. Колени жутко ломило и подкашивало, но это не расстраивало его. Немного отдышавшись, он сделал шаг и чуть не упал. «Осторожно. Осторожно». Это было и неудивительно, столько лет его кости и мышцы бездействовали. Но все же это было чудо. Потрогав себя за лицо, словно он не только не мог ходить, но и был все это время во сне, под своими пальцами на губах он почувствовал улыбку. Радостную улыбку, которой тоже не было все эти годы. Даже щеки свело. Бран засмеялся и слезы потекли из его глаз, а он трогал их, разглядывая эту соленую влагу на своих пальцах и снова смеялся, и снова делал шаг вперед, пытаясь удержаться на ускользающей земле. Кто-то подхватил его под локоть — это был мейстер. Старик конечно был удивлен, а как же иначе, и смог только воскликнуть:  — Король! Боже милостивый! Своим криком он обратил на них внимание и Дейнерис, и она, все еще удерживаемая в крепких руках стражников, обернулась. Бран ясно видел ее взгляд, полный боли и крика, такой яркий, как слепящее солнце в изнуряющий жаркий день. Все снова качнулось и ноги не удержали его, как и руки Альвинга. Брусчатка больно ударила по щеке, а затем по виску и на миг казалось он потерял сознание. «Мои ноги, ноги», — с ужасом подумал он, поняв, что больше их не чувствует. Бран прикасался к ним руками, щипал и стучал, ударяясь снова носом и губами по камням, чувствуя кровь во рту, чувствуя боль в голове, но не чувствуя лишь своих ног. Его подняли и усадили в кресло, а он все пытался снова стать таким, каким был минуту назад, все еще не веря, что все оказалось напрасным. Ведь он ходил, сделал шагов двадцать, значит весь его план сработал, так почему же сейчас все опять пошло прахом? Он рыдал, сжав зубы, дергаясь и не давая к себе прикоснуться, не слыша, что ему говорит мейстер, а только снова и снова впивался пальцами в свои бесчувственные колени. Что-то произошло, Альвинг схватился в его плечо и стал падать, заваливаясь на его плечи. Все загремело вокруг снова, задребезжало. Если бы мейстер не развернул коляску, Брану бы было все равно на этот шум и грохот, но теперь он видел, видел, как со скрежетом башня его твердыни покосилась и медленно стала заваливаться набок, а потом рухнула и облако густой пыли заволокло все вокруг.