Дейнерис
«Дрогон… Дрогон… Дрогон…» — звучал в голове ее собственный голос. Падая вниз, нелепо перевернувшись в воздухе и провалившись огромным камнем, он исчез. Гудящие черные небеса были отчаянно пусты, а чьи-то руки в кольчужных перчатках грубо сжимали ее предплечья. — Дрогон! — она снова попыталась заглянуть за каменные перила. Он где-то там, внизу; должно быть, он устал и спустился к воде для отдыха. А она не видит, пока не видит и не может знать, что случилось. В ушах гудело, сдавливая тисками, и все вокруг становилось каким-то мутным. — Дейнерис! — Дитя Леса одернула ее за рукав. — Дейнерис, все кончено, нам надо уходить, — трескучий непонятный голос глухо звучал в вате, и сквозь нее же светились мутными озерцами золотые глаза. «Что кончено? Что кончено?» — Посмотри вокруг! Хватка стражи ослабла, и она снова бросилась грудью на камни. Шум волн оглушил ее. Черная туша Дрогона распласталась внизу, и черная кровь растекалась, смешиваясь с водой в заливе. Неподвижный, он сам был похож на скалы, и только гребни, как странные невиданные цветы, алели редкими вкраплениями на этих камнях. «Так не должно быть. Это неправда». Она едва не упала вниз, но снова была удержана сильными руками. Ее развернули силой, обратив взгляд к стенам. В голове гудело, а перед глазами все ходило ходуном, да и самих стен почти не было видно, только башенки возвышались из серой клубящейся пыли, и в этой мути едва был виден Бран. Она слышала крики людей, смешавшихся в единый волнующийся визг, и видела застывшие глаза Брана и Альвинга, кричавшего что-то беззвучно. «Дрогон». Фигурка Грибочка дергаясь, то появляясь, то исчезая снова дальше в облаках пыли, быстро оказалась рядом с Королем, а потом так же стремительно снова уже стояла рядом с Дейнерис. А она почти ничего не слышала и не видела, даже чувства и страх словно исчезли, оставив лишь гудящую струну внутри и растерянность. Стало как-то все равно, на все что происходит вокруг. Потом они оказались на лодке, и скрипучий грубый парус, надутый тяжелым ветром, нес их к кораблю. Она вглядывалась в берег, но Дрогона не видела, лишь кромку моря, упирающегося в стены. Это было всего лишь видение, странный сон, как и эта одинокая лодка и все, что происходит. Она поскребла бесчувственным пальцем лавку на которой сидела, ощупала край, крепко сжала ладонь и только почувствовав боль в костяшках отступила. «Дрогон — брат Рейгаля. Быть может и он теперь на дне морском», — слабо запела внутри надежда. Лодка качнулась, и рука в черной перчатке бесцеремонно подхватила ее за грудь. «Простите, Ваше Величество». «Ничего». Холодные острые капли кололи лицо, но сжав губы она продолжала смотреть в небо. Серые небеса были огромны, делая все вокруг: ее, эту лодку, наполненную людьми, даже исчезающую Королевскую Гавань, маленькими и ничтожными. На берегу что-то вспыхнуло, озарившись на мгновенье внутри жизнью. «Дрогон», — отозвалось внутри. «Пожар начался», — она не слышала, кто сказал это, но сквозь далекий дым и вправду занялись оранжевые язычки. — Где мой муж? — Дейнерис обернулась, она точно помнила, что где-то рядом должна быть Грибочек. Так и есть, вот она позади, рядом со стражником, который потерял где-то свой шлем и теперь над его грустными черными глазами были видны нелепо спутавшиеся волосы. — На другой лодке, — она склонилась ближе. — Как ты? — Почему мы здесь? — Мы покидаем город. Разве ты не видишь? Пожар. А до этого? — «Почему она смотрит так на меня словно я сошла с ума или что-то забыла?» — Дрогон? — ей вдруг стало больно и радостно. — Нет, Дейнерис. Ты же видела, он погиб, — она повертелась на месте, будто бы боялась, что кто-то услышит ее ответ, будто бы стражников, лодочника и этой незнакомой Дейнерис женщины в нелепо белом переднике не было здесь. — Я не знаю, что случилось, но ты же видела, после этого все затряслось, земля пошла под ногами, и дома и башни стали рушиться. Чтобы не погибнуть, мы должны были бежать. — Он мог выжить. Рейгаль выжил. — Он умер, — Грибочек говорила так, словно желала этого. — И мы могли умереть, — она посмотрела на парус. — И мы все еще можем умереть, скоро здесь будет буря. Эй! Нам надо как можно скорее попасть на корабль! — крикнула она вперед. «А как же люди?» Грибочек словно прочитала ее мысли: — Ты ничего не можешь для них сделать, в этом нет твоей вины и ты ничего не можешь сделать, — ее жесткий голос был как чужой. Но тут Грибочек, осторожно придерживаясь, пересела к ней и взяла за руку. Только сейчас Дейнерис поняла, как сильно замерзли ее руки. — Тебе есть о ком думать, Дени, твой ребенок. Она совсем забыла об этом. Дрогон тоже был ее Дитя. Ее большое, черное, огненное дитя с огромным драконьим сердцем. Он пришел к ней по ее зову, и он погиб. «Почему он так сделал? Дрогон сам решил лишить себя жизни, — так ей казалось. — Или же нет?» Дейнерис снова вспомнила о Бране, ища его лодку среди черных вод. Но должно быть, он уже достиг корабля. Мысли о муже вытеснила резкая боль в животе, и Дейнерис обхватила себя руками склонив голову к коленям. — Что с тобой? Погоди, — Грибочек исчезла, унося с собой слабое тепло, а когда вернулась, поднесла к ее губам небольшой курдюк и сладкая густая жидкость заполнила рот. — Тебе станет лучше. Все будет хорошо. Если ты, конечно, все еще этого хочешь. «Про что это она? Про ребенка?» Дени крепче сжала живот, словно ее объятья могли предотвратить страшное. Она даже думать об этом не желала. Где-то внутри себя Дейнерис понимала, что все может закончится не так уж и хорошо, и боялась этого, но сейчас это было единственное, что стоило хоть капли жизни. Сейчас она не будет думать о неизбежном, о горе, что она оставляла в Королевской Гавани. О людях. О Дрогоне. О том, что с ним случилось. Ей не надо мучить себя всем этим, иначе она просто исчезнет, растворится в этой черной, холодной воде, в этом нависшем, давящем небе, а с ней и тот, кто маленьким сгустком пульсирует сейчас в ее животе. «Прости, прости меня. Простите меня все». — Нет, — выдохнула Дейнерис, и слезы помимо ее воли потекли из горячих глаз.***
Позже, на корабле с пурпурными парусами — так кстати оказавшейся в порту города браавосийской каравелле, — лежа уже третий день по настоянию Альвинга в кровати, она все думала было ли ее бегство ошибкой, и вспоминала всех, кого оставила в Королевской Гавани. Серый Червь, она давно не видела его, пожалуй он единственный, на чье спасение Дейнерис могла надеяться не обманывая себя, а вот Ирма, ее служанка, несчастная, скорее всего так и осталась в той башне. Высокая и узкая, она наверняка рухнула от первого толчка. И ее василиск, ему то уж точно было не выбраться из своей золотой клетки. Дени натянула до подбородка толстый грубый шелк. Низкие балки ее каюты зашлись дрожащими тенями, и она закрыла глаза: от качки ее постоянно мутило. «Айки, Юрген, Вилли, Сюз, Мерседес…» — она все пыталась вспомнить имена детей, что пыталась излечить от серой хвори. Она помнила их, а теперь почему-то они стали стираться из ее памяти. Среди имен и доверчивых глаз все время всплывала картина: черное блестящее тело Дрогона окруженное водой, живое и трепещущее в холодной воде, окруженное ворохом мелких пузырьков, взрывающихся фонтаном с его кожи от каждого движения. «Может, это все же Дрогон? Ему страшно и одиноко в море. Он стал такой большой, что вполне мог вызвать и землетрясение, и шторм в море. Он мечется, он просто не понимает, что произошло, и ему страшно…» Но тут же она видела его расколотый череп, пронзенный острым выступом скалы. «Он мертв, мой сын мертв». Слезы снова изъедающим кожу потоком текли по щекам. Черные тени вспыхнули сквозь ресницы и растаяли, заполнив все вокруг светом. Над ней, держа в полной руке подсвечник, склонилась служанка. Увидев, что Королева открыла глаза, полное лицо, освещенное бликами свечей, тут же отпрянуло. — Можешь идти, Карла, — Грибочек тоже была здесь. — Ты должна поесть, Дейнерис. Только боги знают сколько мы проболтаемся в море, пока доплывем до Севера. — До Севера? Бран решил вернуться в Винтерфелл, — устало решила Дейнерис. — Не в Винтерфелл, дальше. Дени нашла в себе силы сесть и ей пришлось крепко схватиться в края кровати. Она уже видела, что берега пылали и дымились от столицы до Лунных гор, но они могли высадиться и дальше. Неужели все было так плохо? — Нам несказанно повезло, — казалось, Грибочек говорит ей и справа и слева, незримо касаясь то плеча, то локтя. — Королю стало намного хуже и только чардрево, что растет за Стеной может спасти его. По крайней мере, так он считает. Тем лучше, и мы окажемся там, где и должны были быть. — Бран не может бросить все. И всех. Он Король. — Он калека, который хочет выжить. — Бран не может так поступить. — Выгляни наружу и убедись сама. Куда ты? Осторожно, — едва держась на ногах, путаясь в юбках, Дени распахнула дверь. Влажный спертый воздух ударил в лицо. У ее дверей стоял стражник в темно-сером плаще и шлеме с крыльями ворона, а мимо прошли двое человек, и они был явно не из Королевской Гавани. Слишком смуглая кожа и эти золотые широкие ремни. «Они из Эссоса. Браавос», — вспомнила она. Впереди, в люке ведущем на палубу, все так же виднелся квадрат серого неба и край яркого паруса, трепетавшего живым пузырем. Но ей надо было к мужу, к Брану, он единственный мог дать ей ответы, он точно знал, почему так случилось и почему Дрогон выбрал смерть. — Не надо тебе говорить с ним, твой муж болен, — Дитя Леса не отставала, пытаясь удержать ее. — Мейстер говорит, что он только и делает что бредит. Все говорит о корнях и какой-то пещере. Куда он должен непременно вернуться. «Бран так хотел, чтобы Дрогон прилетел в Королевскую Гавань, хотел увидеть его, хотел даже попытаться оседлать. Зачем? — смутная тревога, все больше похожая на подозрение, не давала ей покоя. — Я должна узнать у него. Должна посмотреть в глаза и прямо спросить». Она думала о том, что достойна ненависти и страданий, и что все, кто ее любил, получат сполна за нее. Это казалось несправедливым и причиняло боль, но ведь те люди, те тысячи людей, что она убила когда-то, тоже не были ни в чем виноваты. «Это расплата, расплата…» Он и в самом деле оказался не в лучшем положении: весь обложенный подушками, потертыми, в пятнах, еще больше похудевший с впалыми глазами и редкими отросшими волосками усов над верхней губой. Зрачки его постоянно дергались под вялой кожей прикрытых век. Весь столик рядом был уставлен пузырьками и плошками, а в комнате стоял тяжелый запах трав и мочи. Вглядываясь в его изможденное болезнью тела лицо, внутри нее проснулась жалость. «Должно быть, он думал, что поступает правильно. Мы всегда так думаем. Но ошибаемся так же часто. А потом расплачиваемся за это в стократ». — Дейнерис? — его слабый голос и мутно-синий взор был вполне осознанным. Вздохнув, Бран поднялся на подушках и снова тяжело, со свистом, выдохнул, как в последний раз. — Ты все же пришла. — Что случилось с Дрогоном? Почему? Я знаю, ты знаешь это, — слова царапали сердце. Она вцепилась в холодную безвольную руку. Бран сглотнул и что-то сказал, но она не расслышала. Склонившись к его губам Дейнерис слушала его дыхание и ждала. И слова прозвучали снова: — Я его убил, — его глаза были так близко. В эту минуту ей хотелось не слышать, не знать, но он продолжал шептать: — Я завладел его телом… я всегда хотел этого… ты ведь знаешь… и заставил твоего последнего дракона, твоего сына… убить себя. Бран смотрел куда-то в сторону, и она, все еще не осознавая его слов, посмотрела тоже. На столике, рядом со стеклянной мутной бутылью блестел узким лезвием нож. — Я хотел убить и тебя тоже. И то, что внутри тебя. Нож был в ее руке, такой узкий, что все норовил выскочить. Дени сжала ладонь и приставила к его горлу, к выступающему кадыку. Вот в чем была суть — боги воскресили ее лишь затем, чтобы она сполна насладилась смертью своих детей. Ну, что ж, она не даст им разочароваться, она дочь дракона, и в сердце ее есть еще пламя для ненависти. Нож надавил сильней, погрузившись в кожу, и Бран поморщился. — Тебе страшно? Ведь сейчас ты умрешь, — прошептала она. «Дени, Дени, — раздалось причитание Грибочка, — разве ты не видишь — он специально это делает!» — Я знал, я все знал, — теперь она была уверена, что Брану не было страшно. — Я знал все еще тогда, и все равно рассказал Джону Сноу. Если б я не сказал, ничего бы этого не было. Но я знал, я видел, и я сказал. Этот человек, этот безногий бесполезный мужчина был причиной всех ее бед, он сам признался, но все же что-то сдерживало Дейнерис, сковав ее плечи и не давая сделать следующий шаг. — Королева, — Дитя Леса замаячило рядом вытянув руки, — отдай мне нож. — Ты слышала, что он сказал. Я не могу, — она вложила в слова всю свою твердость. Он виноват. Только он. Брандон Старк разрушил ее жизнь и убил ее детей. В месте, где нож прижался к горлу появилась кровь. Бран улыбнулся и закрыл глаза. — Ты разве не видишь, чего он добивается? Он сам хочет, чтобы ты его убила. Но без него мы вряд ли доберемся когда-нибудь до берега, я не вернусь на Север, а ты … никогда не увидишь Джона и… он не узнает о ребенке. В этом не было смысла, лучше бы они все погибли в Узком море. Навсегда исчезнув из этого мира. В этом Бран Старк был сейчас прав. — Я больше не хочу. Я не могу вернуться к нему и принести с собой лишь разочарование. Все мои дети умрут, я знаю это. Ведь таков был замысел всех богов на свете? — она ткнула его еще сильней и теплая влага потекла по ее пальцам. — Так ты думал и верил в это, делая все для того, чтобы это случилось. Его глаза подернулись пеленой, и рука Дейнерис вздрогнула, ослабив хватку. Нож выскользнул из онемевших пальцев, запутавшись в складках одеял, а глаза снова наполнились слезами. Предательскими слезами слабости. — Твои дети не умрут, — сказал он отчетливо. — Я видел это. У вас будут дети, Дейнерис. Здоровые и красивые. Грибочек обхватила ее за плечи, крепко вцепившись и сжав руки, а у Дейнерис больше не было сил сопротивляться. — Ты лжешь мне. Кругом одна лишь ложь, — рыдала она. Мгновенье назад ей хотелось перерезать ему горло, а сейчас, даже не веря его словам, она была готова простить все за одну лишь надежду. — Нет, — он устало отвернулся и снова закрыл глаза. — Ты все же не убьешь меня, как бы я не желал этого. Твой ребенок родится. А я вернусь туда, где и должен быть. Таков наш путь и судьба. Бран все это считал судьбой, быть может это так и было, но прикасаясь к своему уже выступающему животу Дейнерис не хотела верить, что все предопределено, что от нее самой ничего не зависит. Она посмотрела на Брана. Его глаза были закрыты, и, казалось, он спал, тяжело дыша сквозь приоткрытые губы. Пусть судьба и боги имеют свои планы, а убить его, отомстить, у нее еще будет время. Она вышла от Брана разбитая и опустошенная, и возвращаться в свою маленькую каюту совсем не хотелось. Серый квадрат неба в глубине коридора пестрил яркими полотнищами. Что-то происходило, там, на палубе: крики и топот говорили об этом. — Я хочу подняться. — На этом корабле те можешь делать все, что захочешь. Ты Королева, Дейнерис, — пожала плечами Грибочек. «Не могу только оживить тех, кто погиб, и не могу убить того, кто достоин этого». Поднявшись наверх она увидела, что паруса повисли, а значит они встали на якорь. Кругом мельтешили люди, в основном с темной кожей, в черных доспехах — в этих сильных мужчинах она без труда узнала Безупречных. Один из них, таща трос чуть не столкнулся с ней, но вовремя остановился и склонился, успев сказать по-валирийски: — Королева Драконов. Но она уже не была ею. Дейнерис притронулась к грубому наплечнику, побуждая безупречного поднять голову, и спросила то, до чего сейчас ей совсем не было дела: — Как зовут тебя, доблестный воин? — Змеиный цветок, Королева, — его блестящий черный взгляд показался ей знакомым, но все безупречные воины чем-то похожи. — Цветок? — имени такого она точно не слышала. — Интересное имя. — Я сам выбрал его, — в словах проскользнула гордость. — Ты был в моем войске? — в серых небесах обманчиво появлялись и исчезали черные крылья, и она снова заставила себя посмотреть на безупречного воина. — Нет, Королева, — он снова спрятал глаза, будто бы был виноват в чем-то, — но слышал, что вы дали право своим Безупречным менять свои… — Эй! — раздался грубый окрик. — Как ты смеешь! — к ним направлялся мужчина, и он явно не был из команды моряков. Длинное атласное синее платье, живот обтянут богатым кушаком, свисавшим золотой бахромой. Вьющиеся редкие волосы ниже плеч и красный распухший нос. При приближении, грубиян сбавил ходу, и не дойдя, начал откланиваться. — Ваше Величество, простите этого наглеца. Если он оскорбил вас, то будет немедля наказан. Представитель Железного Банка по имени Абель Авиоллис не понравился Дейнерис: он был кичливым и желал быть выше других, о чем она ему тут же и напомнила. Бегающий взгляд Абеля теперь не смотрел на нее, сконцентрировавшись где-то в береговой линии, а голос сделался отвратительно подобострастным, но вместе с тем в нем чувствовалось еще что-то: — Ваше Превосходительство, о вашем милосердии ходят легенды, — его губы дернулись в улыбке. — Но став свободными, Безупречные так и не научились ими быть. Из всех возможных выборов они непременно выбирают для себя самого строгого хозяина, так уж они устроены, как ни жаль. Я видел таких, уверенных, что их свобода — самое главное. Свобода от всего — от приказов, от службы, от еды и питья, от любой цели и, в конце, от собственной жизни. Почти каждую неделю в Браавосе вылавливали совершенно свободные от всего трупы из каналов. Обнаженные, исхудавшие и поеденные рыбами, — раньше она никогда не слышала об этом. — И уверяю вас, этот наглец счастлив получить нагоняй от меня: так он точно знает, что существует. Без цели все теряет смысл — это она и сама знала. Для этого не обязательно быть безупречным. — И все-таки, магистр Абель, все мы люди достойные уважения, не забывайте об этом. И не потеряйте мое, — ей снова показалось, что он ухмыльнулся. — Но мы остановились, почему? — Пора нам сделать запасы — вода, провиант. В Старом Якоре меня уже ждут и задержка не будет долгой. На берегу в тумане щетинились неровные гряды Лунных гор, а в заливе черными точками — острые скалы. С криком и скрежетом матросы опустили лодку на воду, и она ухнула за бортом, словно провалилась во тьму. — Насколько я знаю, эти места сейчас совсем не для торговли. Как же серая хворь, магистр? — Сейчас там гораздо спокойнее, Королева. Ей нестерпимо захотелось ступить на твердую землю, ощутить под подошвой сапог влажный песок и почувствовать плеск моря, оставленного позади. И увидеть своими глазами, что происходит на берегу. — Раз даже вы так уверены и не боитесь ступать на чужой вам берег, то мне и подавно не грозит опасность. Я поеду с вами, — по взгляду Грибочка она видела, что та не в восторге от ее решения. — И это не обсуждается. — Конечно нет, Ваша Светлость, — он склонился так, что бахрома его пояса легла на черные доски палубы. — Но простите за наглость, в вашем положении… это не совсем безопасно, — теперь она видела, что его взгляд не сходит с ее живота. Дейнерис стало тревожно думать, что она будет находится с этим человеком совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, а кругом будет лишь черная глубина. Теперь ее некому защитить и, если кто задумает недоброе, не поможет даже Король, который сам желал ее смерти. Ветер надавил на плечи, и она поглубже запахнула плащ, закрываясь руками. А Абель Авиоллис, дернув своим мясистым носом, все продолжал пугать ее: — Я слышал, что серая хворь, даже безопасная уже до прочих, очень любит маленьких детей, особенно тех, чей срок еще не пришел. — Я тоже слышала о таком, — неожиданно, со знанием дела запела ему у в тон Дитя Леса. — Болезнь начинает разрушать изнутри, прямо из живота, и ребенок рождается уже камнем, едва ли способным сделать хоть вздох. «Неужели она врет мне?» — в золотых глазах Дитя Леса светились лукавые искорки. Но ей и вправду стало страшно, нельзя было допускать и малейшей опасности. Тихий плеск за бортом и редкие хлопки парусов обманчиво пытались успокоить ее, словно не было всего того ужаса, что творился на берегу. Словно нет ничего, только этот корабль, плывущий сквозь хмурое небо и утренний туман. И где-то там, в волшебном порту, куда они должны в конце приехать, их ждет награда и счастье. Сейчас Дени казалось, что никогда не доплывет в то место, что вечно будет лишь видеть далекие берега, недоступные ей, и мучится свои прошлым и невозможным будущим. Непривычный в этих местах свежий смех заставил ее отвлечься от того, что могло происходить на берегу, и насколько может быть опасна для нее существующая там болезнь. Перед полубаком, украшенным плоскими ощетинившимися красными змеями, как их отделившаяся тень, замелькало алое полотнище. Дейнерис совсем не ожидала увидеть здесь Красную жрицу, но это была она — молодая девушка с яркими голубыми глазами, сверкавшими в общей серости даже отсюда. Рядом с ней стояли смущенный белобрысый матрос, ненамного моложе ее, и серьезный Змеиный Цветок, крепко вцепившийся пальцами в свой широкий ремень. «В Красной Гавани их почти не осталось, — она отчетливо вспомнила карие глуповатые глаза Елены и огонь, застилавший ее образ. — И самого города, наверное, тоже». Бран приказал тогда сжечь жреца и его дочь. Ради брака с ней, с Дейнерис. Бран заставил ее позвать Дрогона. Бран все знал. И теперь, даже не желая этого, она продолжает разрушать этот мир и убивать людей. От этих мыслей нахлынула горячая волна, и она едва справилась с подступившими слезами. Рядом рухнуло и, тотчас, обернувшись, она увидела, что толстый канат упал с мачты, а к нему уже спешили люди. Грибочек молча потянула ее за рукав подальше от опасного места. А в это время, лавируя между матросами, изящно обходя снасти, к ним уже подходила жрица Рглора. Легкий кивок головы и улыбка на треугольном лице были приветливы, а голос девушки казался звонким и свежим, как теплое солнце в осенний день. — Королева Дейнерис, счастье видеть вас здесь, — она улыбнулась еще шире. — А я удивлена видеть здесь Красную жрицу. Неужели вы тоже направляетесь на Север? — ей надо было отвлечься, но голос все не желал слушаться. — Даже Семеро не смогли прижиться в тех краях. Очевидно, вы очень смелая девушка. — Нет других истинных богов, кроме Рглора, — сказала она серьезно и покосилась на Дитя Леса. — Эту весть я несу Старым Богам и людям ….и другим, что им поклоняются. — И вы не боитесь? Север суров. Ямочки на щеках снова засияли под красным капюшоном. — Я слышала, что Король, что там правит, добр и справедлив. Он объединил всех людей, что жили там, а раньше они и лицезреть друг друга не желали. А те, кто был против…тех просто больше нет. «Король, что правит там…» — она говорила о Джоне. «О Джоне, о Джоне… — застучало горячо у нее в груди. — Мне придется встретиться с тобой. Как же скоро?» Она не хотела сейчас думать о нем, но противиться этим мыслям было равносильно наносить себе раны, а вспоминать его — еще больней. Голубые пытливые глаза растворились во вспыхнувшей тревоге, и все исчезло на мгновенье, оставив только стук сердца, линию его губ и шумные вздохи в унисон с ее дыханием. — Надеюсь, корабль задержится там ненадолго, и вы успеете в целости и невредимости покинуть Север, — сухой неприязненный треск голоса Грибочка выдернул ее из накатившего марева. Но жрица даже не посмотрела на нее. — Эти варварские древние обычаи, все это невежество, — голос казался теперь не звонким, а резким и слишком громким, — пора людям на Севере познать истину и чистоту огня. Ведь сама Королева Драконов возжелала навестить эти земли. А я лишь тень ее огненной тени. — Королева едет на Север не жечь костры во славу твоего бога. Король болен — разве ты не знаешь, жрица? Она едет туда излечить его, как верная Королева-жена. — Не ссорьтесь, мы на одном корабле, и что бы кто не думал — плывем в одну сторону, что бы это не значило. — Мудрая Королева, — жрица склонила свою маленькую головку, и Дейнерис тут же стало неловко, когда она поняла, что девушка пристально смотрит на ее немного, но выступающий живот. — Несмотря на опасности и все, что было в прошлом, вы не побоялись отправиться в такой дальний путь. Только Рглор дает такую отвагу, а вы знаете его. Конечно она знала — когда-то в Асшае ее пытались сжечь, как полено. Наверное, все это было написано на ее лице, и голубой взгляд смутился. — Он спас вас, Королева, он излечил ваши раны. А все, что было после — просто ошибки людей. Но и тогда он был с вами. Разве нет? Разве он не доказал вам, что достоин веры и сердца? И вы следуете за ним, хоть и отрицаете этого. Она никогда не хотела быть орудием богов и всегда верила только в себя, но теперь вера ее угасла, не оставив сил даже на ненависть, и казалось только ребенок в ее чреве заставлял вдыхать этот влажный тяжелый воздух. Было бы куда проще поверить в Красного бога или возносить молитвы Семерым, надеясь на их снисхождение и ответы, признать, что все это лишь их желания, но что-то внутри нее всегда протестовало отдать свою волю на откуп богам, низвести себя до пустой оболочки. Пусть она наполнена сомнениями и болью, пусть будущее неизвестно, но это все она — Дейнерис Таргариен, дитя бури, предательства и огня. Красные боги, старые или новые — все это были лишь люди, что прятали свои желания за их каменными ликами, за деревянными или за пламенем в бликах костра. — И чего же ваш бог хочет от меня? — Вы узнаете это, — девушка посмотрела в небо, — или же нет, если не желаете. Но все равно будете идти по выбранной им дороге. Мы лишь тени, коим он позволяет быть и без его огня нас не существует. Дитя Леса встала между ней и девушкой в красном плаще. — Следите за словами, Красная жрица! Перед вами Королева! И только ей решать, как быть дальше, — Дейнерис увидела, что острые ушки, вытянувшись в трубочку, задергались. Грибочек была не просто зла, она еле сдерживалась. Сухие пальчики указали вверх. — Посмотри, Красная жрица. Видишь, как много рей вокруг? Одного ее слова будет достаточно, чтобы твое тело оказалось там, — зеленый крючковатый палец отвелся в сторону, к крепко привязанным тюкам. — Посмотри туда, за борт. Королева не тень и у нее есть выбор: например, как казнить тебя за наглость. — Королевская Гавань разрушена, — в словах жрицы появился металл. — Дракон, ваше дитя и Рглора, сжег ее, но Король Трехглазый Ворон отстроил город снова. И тогда наш единственный бог принес дракона в жертву, чтобы навсегда убить этот оплот греха. Эти люди ничто по сравнению с его волей. Возможно, слова Дитя Леса о ее казни были не такими уж бессмысленными и жестокими, подумала Дейнерис, молча пойдя прочь. Казалось, Боги спорили между собой, кому принадлежит эта жертва, словно речь шла о сундуке с драгоценностями. Но это был всего лишь человек: Бран желал смерти ее Дрогону, а она была так глупа, что поверила в его добрые намерения. И если все это боги, то они лишь пользуются их неведением, людскими страхами и мечтами. Когда она снова навестила мужа, вокруг него хлопотали мейстер Альвинг и служанка, уговаривая короля выпить хоть капельку целебного отвара. Наверху, на свежем воздухе, было сыро и холодно, но здесь, в сумерках и духоте, воздух был наполнен болезненной тяжестью и немощью, словно в постели лежал столетний старик. Она отправила мейстера и прислужницу, чтобы самой позаботиться о муже: в конце концов сейчас он был лишь беспомощный калека, а добивать упавшего — этого не одобрил бы любой бог или человек. — На этом корабле есть Красная жрица, — она осторожно влила питье в его едва приоткрытые спекшиеся губы. Бран сглотнул, словно ему пришлось проглотить комок земли, и слабо закашлялся. — Надеюсь, ты подсыпала мне яд. Раз уж не решилась…зарезать, — новость о представительнице Рглора его не заинтересовала. — У меня нет яда. — Но у той жрицы… он наверняка есть, — ему становилось все сложней говорить. — А если нет, то у Альвинга…ты найдешь все… что… нужно. Ты…знаешь. — Я не буду тебя убивать. Пока, — она подумала, что отрицать совсем было бы ложью. — Может быть, Красный бог желает этого, но я не игрушка богов. Может быть, ты сам тоже этого хочешь, что ж, тем хуже для тебя, добра для тебя от меня тоже ждать не придется. Иногда жизнь намного тяжелей нести, чем смерть, — задумчиво сказала она сама себе и сложила руки на коленях, вглядываясь в одиноко горящую свечу на столе. — Знаешь, я была там. По ту сторону, я так думаю. Там не так уж и плохо, по крайне мере, так кажется в начале, и если смириться, то да, там не так уж и плохо… — маленький огонек словно заполнял все вокруг, поглощал весь ее взгляд, завораживал. Дени с усилием отвернулась, она не хотела больше расплачиваться даже за малейший подарок богов. — Бран, зачем ты убил Дрогона? Тебе Старые боги сказали? — было тяжело спрашивать об этом, но она должна была знать почему. Он открыл глаза и едва удержал на ней свой мутный взгляд. — Не боги. Я сам. Просто… думал, что снова смогу ходить, снова стану… таким… как прежде. Хотел быть настоящим мужчиной… Мне жаль, что все так вышло. Я ошибался. Во всем. Прости. Все, что я могу теперь сделать — это отпустить тебя… Графин на столе вздрогнул со звоном от невидимого движения корабля и плечи Брана дернулись, а глаза пугающе закатились, и он впал в забытье, беззвучно вздрагивая губами. Мальчик, проделавший такой длинный путь, который так и не стал мужчиной. Видевший сквозь время и пространство, но не имеющий права быть собой. И идя против уготованной ему судьбы, он лишь разрушил все, как дикий зверь загнанный в угол. Разве могла она ненавидеть его? Ведь и она сама не смогла справиться со своей судьбой. Она такая же, как и он, просто человек, что хочет хоть толику счастья. И он отпустил ее, а сам продолжит нести свой крест, возвращаясь туда, где мальчик Бран навсегда обратился в Трехглазую Ворону.