При полной луне да при солнце светлом меня нет, я умер в пучине холодной

Вновь настало утро. Ночь отступила в свои непролазные лесные чащи. А яркий золотой шар поднимался над лесами и полями, озаряя капище, над которым вилась едва видная ниточка дыма от ритуального костра, что разводит там каждую ночь волхв, живущий в небольшой землянке так же рядом. Андрей приоткрыл очи, ощущая сильную ломоту во всём теле. Он тут же зажмурился, не желая даже с места двигаться. Прекрасно помнил события предыдущего дня, хотя всей душой желал позабыть и никогда более не вспоминать об этом. Нежданный стук в дверь прорезал хрупкую, словно первый лёд, тишину. — Идите к чёрту! — прорычал парень, даже не думая подниматься со скамьи. Стук прекратился. — Андрей… — сказал тот, кто стоял по ту сторону двери. — Его нужно в избу снести… В лес… Андрей молчал. Гость, поняв, что ответа не получит, развернулся и ушёл, более не сказав ни слова. Парень слышал удаляющиеся шаги на крыльце. День тёк медленно, словно горячая смола, обжигая каждой минутой одиночества. Время близилось к концу дня. Все цвета и краски, что Андрей видел раньше, теперь стали менее яркими. Солнце, казалось, и вовсе перестало греть, оставляя лишь неприятный жар на коже, от чего хотелось спрятаться, подобно ночному зверю, во тьму. Пустой и нечеловечески неразумный взгляд был полон отчаяния и немых вопросов к самому себе. Он любил его. Любил больше всего в своей, теперь уже бесцельно текущей, жизни. Он поджал колени, сложив руки вместе и переплетя свои пальцы. Он начал что-то бормотать. Он обращался к тем, кто был в силах что-то изменить. Он обращался к тем, кто гораздо могущественнее человека и любого другого живущего существа. Он обращался к богам. По его щекам вновь текли слёзы. Он беспомощен, как новорождённый щенок, который глаза-то не открыл ещё. Парню стало тошно, он раскрыл очи. Взгляд его упал на висящие над печью травы. Он сушил их, дабы зимой можно было делать отвары разные. — Капище, — пробормотал он и поднялся с места, продолжая глядеть на эти травы. — Старик поможет. Он поднялся со скамьи и вышел из избы. На улице почти никого не было. Лишь оглядевшись да посмотрев в сторону леса, он увидел, что много людей были там, на краю лета, и шли по направлению к деревне. Андрей вспомнил, что к нему приходили и говорили, мол, Мишку они в избу и в лес снесут, что стеной глухой к деревне стоит да держится на четырёх пнях… И потом похоронят. Парень нахмурился и чуть ли не бегом направился в сторону места на холме, огороженного частоколом, да на котором виднелись высокие и могучие идолы каменные. Он вбежал на холм и остановился перед частоколом. Тут пахло какими-то жжёным травами и чем-то ещё, похожим на сожжёное мясо. Парень закрыл глаза и шагнул за ворота. Восемь деревянных идолов от самой земли и до самой вершины были покрыты резьбой, кое-где виднелись следы того, что этих идолов опалили огнём, кровью животной обливали. Посередине горел костёр, что был обложен камнями. Никого не было тут. Ушёл старик. Андрей огляделся. Избушка, в которой жил волхв, стояла немного в стороне от капища, в лесу. Туда он и направился. Слегка она покосилась да мхом поросла. Парень поднялся на ветхое крылечко. Вокруг дома была старая плетень, которая местами развалилась на тонкие прутья. Он кулаком постучал по двери, затем боязливо приотворил её. Множество таинственных вещей лежало на деревянных полках. Печь, много трав, висящих над ней и сушащихся, коренья да веточки. На полках лежали берестяные свитки, лыком перемотанные, деревянные ступы, шкатулки. Возле печи перед огнём стоял старик с палкой в руках и что-то шептал. Однако он в миг прекратил, слегка выпрямившись. — Тебя сюда горе привело?.. Помощи ты моей ищешь?.. — послышался голос старика, что жил тут, подобно отшельнику. — Да… Видишь ты всё да знаешь, старик… Старец нахмурил густые седые брови, сжимая в пальцах костлявых посох, рунами таинственными изрезанный. — Всегда приходите вы ко мне, когда совет нужен… — Да, нужен… А ещё помощи прошу твоей. Не простился я с ним. Теперь уж мы не сможем увидеться… — А что же тебе нужно от меня?.. Что мне сделать для тебя, сынок? — Переговорить с ним хочу. Разум и душу вернуть ему хочу. Старец подошёл к свиткам берестяным и костлявыми пальцами взял один, намереваясь развернуть его. Однако остановился, вновь кладя тот свиток на место, а Андрей заприметил, какой взял старик, да запомнил. Старец устало вздохнул и вновь к печи подошёл, чёрными глазами на огонь глядя умирающий. — Я дам тебе лишь совет… Коли ты любишь его, так отпусти из души своей. Покуда есть он там, так будет тебе больно, словно железом калёным грудь жгут. Андрей, услышав это, на колени пал возле старца. Одет тот был в длинное одеяние с медвежьей шкурой на плечах и спине да разными чудными украшениями на шее. На глазу его левом бельмо серое, второй как уголь был чёрным да водянистым. Сколько лет тому было — никто не знал. Отшельник, которому известны тайны всех богов. Колдуном он был, заклинателем. — Не могу я… Старик… Не могу… Душа моя жизни подобной не стерпит. Брошусь со скал, а душа полетит к предкам моим да к богам, сам знаешь… Да видишь всё… Старик обернулся, грозно сверкнув глазами. Старыми да мудрыми. — Не смеешь ты так поступить. Коли со скал бросишься — призраком станешь, да боль будет вечно с душой скитаться твоей. Не встретитесь вы с ним, понимаешь ты, сынок… Молод совсем, как птенец по весне несмышлёный. — Знаю я… Горяча голова моя, да жить не могу. Смилуйся. Я же знаю, слыхал о чудесах твоих. Дай мне с ним хоть раз проститься. Век более просить не буду ничего. — Не для того пращуры наши таинства хранили эти, чтобы ты, птенец недоросший, что дальше носа своего не видит, растрачивал их по напрасну! Могу я его поднять, да не всё легко так… Равновесие, сохраняемое богами да мне подобными, хрупко. Да не смеет никто нарушать его… Худо будет тому, кто нарушит. Век помнить будешь. Андрей взмолился, подползая к старику на коленях: — Да я всё, что угодно сделаю, молю тебя… Сильный я, ловкий, по плечу мне всё! Скажи только, я всё сделаю! Старик лишь ударил его по челу палкой своей, оскалив гнилые зубы. — Я всё сказал тебе, да видно не можешь ты вразумить слова мои. Не буду я тебе помогать! Не в моих это… Силах… — Я же знаю, что можешь. — Могу, да нельзя… Гнев богов ты на себя обратишь, да беды накличешь. — Знаю. Его голубые, почти небесные глаза недобро сверкнули лукавыми огоньками. — Не гневайся старик на меня… Глуп я… — Хорошо всё, сынок. Ступай да душу свою успокой, не будешь ты первым, не последним, кто в беду такую попал… Андрей лишь кивнул, глянув исподлобья на свиток, лежащий чуть поодаль от остальных. Он шагнул за порог, уже зная, как ему быть. Ночь постепенно вступала в свою власть и укрывала чёрным одеялом все окрестности. Молодой человек продолжал дома сидеть, даже и не думая никуда выходить. В его дверь стучали, но слышали в ответ лишь злые возгласы Андрея. Подумать можно, что зверь вселился в него, который кидается на каждого встречного. Златка приходила да тоже ничего не выведала, пустые мольбы её о прощении и рассказы о глупости Андрей и слушать не желал. — Пошла вон! Чтобы не видел я тебя более рядом с избой моей, — крикнул он так, что стоящая за дверью девушка больше и в мыслях не смела подходить к нему. Когда луна взошла, да стихло всё за окном, вышел Андрей за дверь да оглянулся. Никого. Парень намеревался украсть свиток да сделать всё самому. Благо, отец его, что часто на ярмарку ездил в город, был обучен читать и даже сына своего единственного научил. Дорога до капища была освещена луной, да на самом капище горел костёр и то дело мелькала тень, означающая, что старик был там, а изба его сейчас пуста. Нельзя было упускать благую возможность претворить замысел в жизнь. Лес был тёмный, да не пугал он своими кронами парня. То сова пролетит, то ещё птица какая. Казалось, что место это было необычное, что видят его чёрные глаза, смотрящие с ветвей деревьев столетних. Показалась избушка, парень пошёл чуть быстрее и, не желая более ждать, он открыл дверь, проходя во внутрь и ступая по старым половицам лаптями, надеясь не задеть ничего. Полумрак в жилище таинственный, и лишь лучина слабо озаряла комнату. Не теряя времени, он ступил к скамье, где были берестяные свитки сложены. Взял тот, что старик ему днём хотел отдать. Развернул он грамоту и подошёл к лучине ближе, дабы буквы разглядеть и прочитать, что делать следует. Двенадцать камней, что в круг должны быть сложены. Вещь, снятая с покойника, надета на человека, да кровью её живой окропить надо Ни в коем случае не снимать её, покуда обряд не будет закончен. Две чаши с водой. Вода мёртвая да вода живая… — Мёртвая вода? — спросил сам себя Андрей. Он не знал, что это, однако рисунок, выцарапанный на бересте, разъяснил. Чаша, в которую была опущена рука покойника. Андрей дёрнулся. Его стал окутывать страх. За окном, кажется, птица пролетела, да вновь тишина воцарилась. Темно было, непроглядно. Страшно. — Поймает меня. Не долго думая, он прочитал ещё пару строк, где были написаны все составляющие и вещи, что нужны будут ему. Девять корений полыни и несколько сухих трав — остальное можно было бы найти и в другом месте. Андрей вновь свернул грамоту и отворил дверь избы, выбегая на улицу. Тёмный лес, слегка прохладный в лесной чаще воздух. Кажется, где-то с ветки сосны вновь взлетела птица, подав голос. Это был чёрный ворон. — Бежать надо. Бежать без оглядки. Он украл грамоту из жилища волхва. Пусть старик и был добрым – всегда всё прощал и помогал советом, считая плохие поступки ошибками человека. Но вряд ли ему придётся по нраву то, что сотворил парень. Ветви, бившие в лицо, и небольшие сучки, которые царапали руки, словно старались его схватить да не отпускать из своего плена. Затащить в самую чащу да на растерзание волкам бросить. Бежал недолго. Выбежал к краю леса, откуда была видна деревня и озеро. Западная часть лесов находилась на небольшой возвышенности, которая обрывалась скалистым берегом озера. На скале той стояло два идола богов озёрных, дабы с высоты видели они всю гладь водную (владения свои), да рыбакам помогали. Луна светила ярко, блистала, как глаз кошачий во тьме, всё видящий и всё знающий. Почти синий лес в лунном холодном свете рос чуть ли не до самых небес. Андрей поплёлся домой, продолжая держать в руке грамоту. Мишу должны будут похоронить через три дня. Сейчас он сам лежит в избе, что стоит в лесу, глухой стеной к деревне. Без окон и лишь с одной дверью. Сам сруб стоит на четырёх пнях, обугленных и окуренных. Будто призрак. Где-то лаяла собака. Андрей, наконец-то, зашёл в свою избу. Он открыл холодную печь, благо, ночи тёплые, топить не нужно. Сложил туда грамоту и то, что ещё понадобится ему, да закрыл створкой, чтобы не нашёл никто. Его сморил сон. Упав на лавку, он тут же сомкнул очи, забываясь крепким сном.