Тогда
Джон останавливает машину возле театра и глушит двигатель, но из салона выбираться не торопится. Сильней вжимается в сидение, прикрывает глаза и вдыхает глубже. На душе тяжело почему-то, столько грехов за ней числится теперь. А что же дальше будет... Но его подтолкнули ступить на этот путь кровавый, с которого не так просто свернуть. Хотя только стоит о ней вспомнить — и чуть легче становится. Давление на грудную клетку уже не такое сильное. Уходит понемногу удушающая тяжесть, покидая тело с протяжным выдохом. Именно Наташа является для него тем самым смыслом жизни, за который он держится всеми силами. Лишь с ней может поделиться тем, что другим никогда не узнать. С ней проще, лучше, не так одиноко. Она для него — проблеск света во тьме, что всё больше сгущается. Поэтому тянется к ней, в которой находит спасение. Он всё-таки выбирается из «мустанга» и направляется ко входу в здание. Сердце постепенно ускоряет ритм, отзываясь мощными ударами. Так всегда бывает, когда ему предстоит снова увидеться с Наташей. А почему это происходит с ним — объяснить не в состоянии. Просто относится к ней с каким-то особенным трепетом. Что удивляет его самого. К тому же весь этот день принадлежит только им двоим. Они могут провести его вместе, где угодно и как, при этом не думая ни о чём. Подобное случается, увы, только два раза в год. В дни их рождения. Что стало для них традицией, которую нельзя нарушить ни под каким предлогом. Он не мог позволить себе это сделать, всегда отказываясь от всех дел ради неё. Даже зная расположение помещений, Джон едва не запутывается в веренице коридоров, но находит, в конце концов, тот зал, где она обычно занимается. Он застывает на месте и жадно втягивает в себя воздух, когда видит девушку, которая полностью растворяется в танце, двигаясь то плавно, то резко, иногда вставая на носочки, делая обороты или наклоняясь. Она создаёт вокруг себя невероятную атмосферу, которой хочется быть целиком поглощённым, и пробуждает в нём всё то хорошее, что есть у него в душе. То, что он старательно скрывает от посторонних. Девчонка, которая когда-то пыталась освоиться здесь, найти себе место, стала совсем взрослой... И очень красивой. Невозможно остаться равнодушным по отношению к ней. Из-за чего под его кожей вдруг словно проносится электрический разряд. — Хороша, не правда ли? — звучит рядом с ним знакомый женский голос, что вырывает Джона из волшебного мира, созданного Наташей, от которой взгляда не отводит, даже чтобы взглянуть на человека, находящегося рядом с ним. — Любит импровизировать. Непредсказуемая, трудолюбивая. И она лучшая среди моих учениц. Наверное, нет ничего, чему она не смогла бы научиться. Думаю, ты понимаешь, о чём я... Подобные ей встречаются редко. — Так и есть, — соглашается он со вздохом. Краем глаза он замечает, как Директор теперь внимательно вглядывается в него, давая понять, что может видеть его насквозь. И от неё в самом деле ничего не скрыть. Эта женщина обладает поистине мистическим умением читать людей словно открытые книги. — Скажи мне... Она чуть прищуривается, не прекращая разглядывать его. — Что ты хочешь знать? — Джон всё же поворачивается к Директору и сохраняет при этом невозмутимое выражение на лице. — Почему ты так привязан именно к ней? — спрашивает дама с неподдельным интересом. Он не сдерживается и снова смотрит в сторону балетного зала. Их с Наташей взгляды тут же сталкиваются, и у него на миг перехватывает дыхание. Она вытирает полотенцем пот со лба, шеи и с теплотой улыбается ему. После чего присаживается на скамейку и принимается развязывать ленты на пуантах. В порыве столько всего можно сказать, просто глядя на неё, но он умеет держать эмоции под контролем. Поэтому отвечает сдержанно: — Я увидел в ней себя... Мы остались одни, и нам обоим приходится рассчитывать только на себя. Романофф понимает меня лучше чем кто-либо. — Но ты нарушил главное правило, Джордани... Подпустил её к себе слишком близко. — Директор указывает на девушку за стеклом. — А привязанность — это ахиллесова пята киллера. Зная о ней, тобой будут манипулировать или вообще могут погубить тебя. Ты ведь и сам понимаешь, что она делает тебя уязвимым. И однажды тебе придётся расплатиться за эту ошибку. То же самое я пытаюсь донести и до неё, чтобы выбить все эти детские глупости из её головы. Но вы оба слишком упрямые. Мышцы напрягаются. Ощущая мгновенный прилив злости, он невольно сжимает руку в кулак, но до того сильно, что немеют пальцы. Обсуждать подобную тему не намерен. Больше никогда не вернётся к этому разговору, предпочитая вообще о нём забыть. Они нуждаются друг в друге. Лишь это важно. А возможные последствия этого выбора его нисколько не пугают. Теперь он не сможет отказаться от неё. И причина не только в его нежелании это сделать, но и в том, что тем самым в первую очередь ей причинит боль, видеть которую в её глазах будет нестерпимо для него.***
— Извини, что заставила тебя ждать. — Наташа поджимает губы. Хотя после этого их уголки медленно приподнимаются в радостной улыбке, с которой ничего не может поделать. Потому что действительно рада видеть Джона, замечая, что всё сильнее скучает по нему в его отсутствие. — Но мне нужно было в душ и собраться. К тому же я не думала, что ты приедешь за мной пораньше. Неужели ты так спешил, чтобы раз в год побаловать меня моими любимыми пончиками с шоколадной глазурью? От того, как он смотрит на неё, стараясь не рассмеяться и с озорными огоньками в тёмно-карих глазах, у неё тут же вспыхивают щёки. А внутри всё переворачивается от накатившего волнения. Разобраться, что за чувство в ней назревает, пока не выходит. Она в замешательстве. Но по какой-то причине её пульс в его присутствии каждый раз учащается, и ей очень хочется стать для него той девушкой, которая могла бы ему понравиться. Только, видимо, он считает её кем-то вроде младшей сестры, не видит в ней женщину. И одна лишь эта мысль приносит за собой разочарование. — Конечно. Я решил не нарушать традицию. — Джонатан отрывается от машины, на которую опирался, пока дожидался её, и выпрямляется. — В салоне тебя ждёт целая коробка. Сегодня твой день, так что тебе можно всё. Никаких ограничений. Эти слова вызывают в ней оживление. Предвкушение охватывает её. Да, это и есть именно то, что ей необходимо. Никаких запретов и постоянных изматывающих тренировок. Пускай только сутки, но они полностью в её распоряжении. И провести их она желает с человеком, который по-настоящему дорог ей. — Вот и отлично, — ухмыляется Наташа. — Значит, для начала ты дашь мне покататься на твоём «мустанге». Он вздыхает и следом прищуривается, глядя на неё с усмешкой: — Так я и думал. Тебе нужна моя машина, а не я. — Не беспокойся, и ты тоже, — в той же шуточной манере произносит она. Наверное, больше всего ценит такие их моменты, когда они могут непринуждённо вести себя в обществе друг друга. Джон подходит к ней ближе, не отводя взгляда от её лица, и запускает руку в карман куртки, скорее всего, намереваясь вытащить ключ. По крайней мере, так ей кажется. Но она обнаруживает, что он держит небольшой серебряный кулон. — Поздравляю тебя с днём рождения, Наташа, — говорит он с нежностью. На мгновение задерживая дыхание, она наблюдает за тем, как он протягивает к ней руку и обхватывает её собственную тёплыми пальцами, плавно опуская украшение на раскрытую ладонь. Его прикосновения посылают горсть мурашек по её коже, в то время как гортань охватывает спазм, не давая возможности ответить. Вместо этого она порывисто прижимается к нему и крепко обнимает за шею, слегка приподнимаясь на носочках и не обращая внимания на то, как продолжают ныть ступни от занятий балетом. И плевать, что он может ощутить её бешеное сердцебиение. — Это значит, что тебе понравился подарок? — Джонатан одним лишь звучанием голоса даёт ей понять, что снова улыбается. Романофф чувствует, как он касается губами её волос, делает глубокий вдох и осторожно дотрагивается до талии. Отпускать его совсем не хочется. В этих объятиях так уютно. Но сделать это всё же приходится. — Очень понравился, не сомневайся, — с выдохом уверяет она. Наташа отстраняется от него, скользя ладонями по грудной клетке, что теперь вздымается куда тяжелее. А потом вовсе отступает и встречается с ним взглядом, стараясь скрыть смущение, которое испытывает из-за этого неожиданного порыва. Неловкое молчание затягивается, прервать которое им не сразу удаётся, находясь в некой растерянности. Джон впервые кажется ей столь нерешительным, потирая шею и пытаясь подобрать слова. Она же ловит себя на том, что нервно сглатывает, а её сердце сбивается с ритма. Их отношения начинают меняться, и это явно чувствуют они оба. — Итак... — Он прочищает горло и всё-таки смотрит ей в глаза. — Сегодня ты за рулём. А куда ехать — выбирай сама. Она медленно, едва заметно выдыхает, старательно делая вид, что между ними ничего необычного не происходит. Хотя унять дрожь в теле не сразу получается. Но не присущая ей застенчивость стремительно сменяется привычной уверенностью. — Есть у меня одна идея. — Наташа надевает кулон на шею и чуть сощуривается, невольно расплываясь в улыбке. — Мне не хватает острых ощущений. Так что не забудь пристегнуться, Джон. Она старается не рассмеяться, когда он нарочито вздыхает и качает головой. Но знает, что он тоже не против развеяться. Им обоим необходимо избавиться от напряжения. Спустя какое-то время они прибывают на аэродром, закрытый для обычных людей, где можно свободно погонять, не опасаясь превысить скорость и подцепить на хвост полицейский патруль. Как раз то, что надо. Она въезжает на территорию лишь после того, как Джон одним только кивком приветствует охранника, который отвечает ему тем же и нажимает на кнопку, открывая проезд. Крепко сжимая руль и слегка прикусывая нижнюю губу, Романофф ловко и решительно переключает передачу, отпускает сцепление и тотчас вжимает педаль газа в пол. Машина мчится по дороге, с нарастающей скоростью рассекая воздух. Ей нравится ощущать, как «мустанг» вибрирует под ней. Как необходимый ей адреналин точно с такой же быстротой гонит по венам кровь и тем самым воспламеняет её. Ей нравится хоть иногда терять контроль над собой. И когда чувство освобождения вытесняет из груди тяжесть. — Это безрассудство, Романофф, — раздаётся со стороны строгое и немного напряжённое в исполнении того, кто сейчас находится с ней рядом. Она же, в свою очередь, даже не думает о том, чтобы прислушаться к его словам, и не может сдержать смех: — Нет, Джон, это очень весело! Наташа резко поворачивает влево, с визгом шин разворачиваясь, после чего несётся назад и принимается дрифтовать, умело контролируя занос. Достигая стартовой точки, что превращается в финиш, где находятся три больших грузовика, она останавливается прямо перед одним из них, оставляя между машинами считанные дюймы. После небольшой заминки тянется к зажиганию, чтобы заглушить двигатель, скорее всего, к облегчению человека, сидящего справа. Затем она снова расслабленно откидывается на спинку сидения и закрывает глаза, испытывая удовлетворение, которое растекается волной под кожей. Её дыхание частое и поверхностное. Пульс зашкаливает, в ушах шумит. И оно того стоит. Тишину внезапно нарушает низкий голос, что вновь возвращает её к реальности: — Что ж... — Только попробуй сказать, что тебе не понравилось. — Романофф поворачивает голову к Джону, бросая на него лукавый взгляд. — Ты ведь и сам любишь погонять. Видимо, именно её притворно-невинный вид подталкивает его к тому, чтобы засмеяться и провести ладонью по лицу. От напряжения не остаётся и следа. — У тебя определённо получилось заставить меня взбодриться. Особенно когда ты чуть не превратила мою машину в груду металла, — заявляет он и усмехается. — И если хочешь знать моё мнение, то ты вполне готова к Формуле-1. С её губ тоже слетает смешок. У них уже входит в привычку подшучивать, поддразнивать. Но ей по душе, как он поразительно меняется, когда поблизости никаких посторонних, а только они вдвоём. — Раз уж мы закончили урок вождения... — Наташа скрещивает руки на груди. В её глазах отчётливо читается вызов, а в его — нечто вроде настороженности. По всей видимости, он даже не пытается предугадать, чего ещё можно ожидать от неё, лишь терпеливо дожидается, когда она сама сообщит ему о том, что опять пришло ей в голову. Поэтому решает не затягивать с этим и спрашивает: — Как насчёт того, чтобы узнать, кто из нас лучше стреляет? Джонатан не скрывает удивления, пристально глядя на неё. Из-за чего лицо девушки начинает пылать. Но зрительный контакт она не прерывает, со свойственной ей смелостью всматриваясь в глубину его чёрных зрачков. — В тебе живёт дух соперничества, Романофф? — интересуется он с намёком на улыбку. — Нет. — Она всё же отворачивается от него и переводит задумчивый взгляд на лобовое стекло, сквозь которое старается разглядеть вдали линию горизонта. — Просто хочу узнать, чего стóю. А находясь рядом с профессионалом, как мне кажется, я смогу это понять. Джон хмурится. Она замечает, что он продолжает всматриваться в неё так внимательно, словно упрямо пытается разгадать, что кроется в тех мыслях, что тревожат её сейчас. Ей бы самой в них разобраться. — Ладно, — отвечает он согласием, подавляя вздох. — В багажнике есть всё, что нам понадобится. Наташа невольно вздрагивает от ноябрьской прохлады, когда выбирается из тёплого салона машины. Но стоит только наполнить лёгкие свежим воздухом, как сразу же чувствует облегчение. Хорошо хоть изредка вырываться на волю из удушающих стен, что окружают её в театре бóльшую часть времени. Выбрав в качестве цели два брошенных ящика, она принимается рисовать на них мишени маркером. — Главное — точность, не так ли? — обращается она к Джону, но её тон звучит скорее утвердительно, нежели вопросительно. Когда в её руках оказывается пистолет, девушка проверяет наличие патронов в обойме, которую тут же возвращает на место, а затем оттягивает и отпускает затвор, в очередной раз испытывая при этом странное волнение. Когда как Джонатан выглядит слишком серьёзным, сосредоточенным. — Правильно, — подтверждает он сказанное ею. — Выстрел — это математический расчёт. Абсолютно всё нужно просчитывать. Учитывать риск и возможные последствия. Это основа, которая поможет тебе выжить. После чего следует череда выстрелов, что гремят в пространстве. Он даже не прицеливается, а попадает точно в «десятку» снова и снова. Ей же самую малость не хватает опыта, чтобы и вовсе обойтись без этого, в точности как он. У него ни единого промаха, а у неё — лишь одно пулевое отверстие находится чуть дальше от центра, что тоже, как она считает, вполне неплохой результат. Джон подходит к ней совсем близко и одобрительно кивает. — Отлично, Романофф. Но в нашем деле также очень важно быть предельно быстрым. — Ты ещё кое-что упустил... — Она слегка наклоняет голову набок и ухмыляется, заставляя его почувствовать, как острый кончик ножа упирается ему в спину. — Надо быть не только метким или быстрым, Джон, но и ловким. Глаза его вновь вспыхивают, когда он улыбается и вскидывает руки в примирительном жесте, признавая её правоту. И этим даёт понять, что ей под силу стать равной ему в мастерстве. Убирая оружие, он вдруг ласково касается её щеки и плавно скользит пальцами к подбородку, который чуть приподнимает, а потом только говорит: — Трудности постоянно сопровождают нас. Но ты... Никогда не сомневайся в себе. Никому и ничему не дай сломать тебя. — Этого не произойдёт, — произносит Наташа с готовностью доказать это на деле. — Бороться или умереть. Верно? — Верно. Но лучше бороться. — Джонатан отстраняется от неё. Взгляд его становится немного мрачным. — Знаешь... Пора нашей невинности когда-нибудь заканчивается. И мне очень жаль, что тебе тоже этого не избежать.***
Думая о том, что им не помешает перекусить, они оказываются в кафе, которое первым попадается на пути и вполне устраивает их, как снаружи, так и внутри. Пока Джон вслед за ней выбирает, что заказать, Наташа принимается украдкой рассматривать посетителей. Взгляд её невольно останавливается на парочке влюблённых — примерно одного с ней возраста, — которые смеются или же целуются и выглядят при этом очень счастливыми, до зависти беззаботными. Своим поведением они невольно пробуждают в ней желание узнать, каково это — быть на их месте: поступать так, как вздумается, встречаться с тем, кто понравится, жить своими мечтами и стремлениями. Быть просто девушкой, а не потенциальной машиной для убийств, чувства которой никого не интересуют. Прерывая размышления, она замечает, что Джонатан теперь внимательно наблюдает за ней. Его понимающая полуулыбка вынуждает её смутиться и почувствовать, как щёки заливает румянец. Он молчит и смотрит на неё так, как будто собирается что-то сказать, но не знает, с чего начать. И ей становится любопытно, что же его беспокоит. — В конце концов... — всё же произносит он, пристально глядя ей в глаза. — Только тебе решать, что делать, после того как ты покинешь театр. Оказавшись за его стенами, ты будешь вправе выбрать для себя другую жизнь. Тебе вовсе не обязательно быть тем, кем являюсь я. Наташа хмурит брови. Но не спешит ответить, сначала тяжело вздыхает. Объяснить это всё непросто. А ей хочется, чтобы он смог понять. — Но разве в этом случае я не потеряю тебя? — Она ловит себя на мысли, что не впервые сегодня видит в его взгляде неподдельное удивление, причиной которого сама и является. Но, помимо этого, на его лице отражается ещё и замешательство. — Если у каждого из нас будет своя жизнь... Мы же тогда окажемся в разных мирах. А я этого не хочу. Ведь у меня, по сути, никого нет. Только ты. Поэтому... Не имеет значения, что ждёт нас в будущем, я всегда буду выбирать тебя, Джон. Он замирает. Кажется, что даже не дышит. Но потом сглатывает, отводит взгляд и качает головой. — Мир, в котором живу я, — понизив голос, говорит Джонатан, — может быть очень жестоким, со временем вынуждая душу зачерстветь. Мне бы не хотелось, чтобы его тьма поглотила и тебя. Он думает, что это заставит её передумать? Ему ведь прекрасно известно, какой упрямой она может быть. Наташа полна решимости, когда отвечает: — Я смогу защитить себя, будь уверен. Всегда трудно делать выбор, но без этого не обойтись. Она докажет, что обладает силой воли. Сумеет выжить.***
Они приезжают к нему домой, когда густые сумерки полностью поглощают город. Он чувствует себя уставшим. Чертовски сильно хочется в душ и спать. День выдался весьма насыщенным в плане эмоций. Хотя нисколько не жалеет об этом. Но он тотчас вспоминает... — Постой, — окликает её Джонатан, стоит ему увидеть, что Наташа направляется к лестнице с намерением подняться наверх, в комнату, где она останавливается каждый раз, когда бывает у него в гостях. — У меня есть ещё кое-что для тебя. Романофф смотрит на него с искренним любопытством. Подходя ближе, она спрашивает: — И что же это? — Сначала закрой глаза, — просит он. Чем явно вызывает мимолётное недоумение с её стороны. Однако она не медлит с тем, чтобы выполнить его просьбу. Что даёт ему возможность пройти на кухню и поспешно вытащить из холодильника коробку. И когда восемнадцать свечей, заранее приготовленных им, занимают своё место на торте и поджигаются, он возвращается за ней. В голосе девушки слышится нетерпение, когда она произносит: — А теперь уже можно открыть? Джон подводит её к кухонному острову, а после отходит к противоположной стороне, оказываясь прямо напротив неё. — Можешь открывать, — усмехается он. Как только она это делает — тут же застывает на месте. В её глазах мгновенно загорается почти детский восторг. Из-за чего у него в груди разливается тепло. — Я не уверена, что смогу их все сразу задуть, — улыбается Наташа. Выглядит она при этом взволнованной. Он опирается на стол руками и тоже с улыбкой говорит: — Надо хорошо постараться. Она делает глубокий вдох и слегка наклоняется, а затем с силой дует на свечки, над которыми после этого вьются струйки дыма. И он внезапно понимает, что ему самому очень приятно просто радовать её, ничего не требуя взамен. Джон старается не задумываться сейчас о своих чувствах и достаёт тарелки, которые ставит перед ними обоими. В это время Наташа успевает убрать свечи и начать резать торт. Когда его кусочек оказывается на тарелке, он едва заметно ухмыляется и пальцами снимает с него крем. — Что ты делаешь? — Она настороженно разглядывает его руку, судорожно проглатывая то, чем успела полакомиться. — Ты же не собираешься... Ответом ей служит его резкое движение, когда он тянется к ней и щедро размазывает взбитые сливки по её лицу. Растерянная девушка пытается прийти в себя. — А что? — Джон пожимает плечами. — Ты точно так же сделала в день моего рождения. — Вот как, значит? — Наташа проводит пальцем по своей щеке и собирает крем, который потом съедает. В глазах её пляшут искорки веселья. — Ну... Ты сам напросился. Джон выставляет перед собой руки, когда уже ему в лицо летит кусок торта. Она добирается и до содержимого второй тарелки, решая хорошенько испачкать его. Что с удаётся ей не без усилий, потому что он старательно уворачивается. Потом липкие, но радостные, они смеются, глядя друг на друга и пытаясь отдышаться. — Неугомонная девчонка... Иди сюда. Он берёт её за руку, притягивает к себе и прижимает к груди, упираясь подбородком в затылок. Романофф обнимает его в ответ, обхватывая за талию. Ему так сильно хочется защитить её от всех тех опасностей, что подстерегают её на пути, который она собирается выбрать, и дать хотя бы часть того, чего ей не хватает в этой жизни. — Спасибо за этот день, Джон, — говорит она, не отпуская его. — А также за то, что поддерживаешь меня во всём. Он легонько проводит ладонью по её голове, приглаживая волосы. Делая вдох, уже по привычке наполняет лёгкие их ароматом, в котором по-прежнему можно уловить цветочные нотки. Пытается надышаться им, ведь кто знает, когда они снова смогут увидеться. — Не забывай... — тихо выдыхает Джонатан. И не может определиться с тем, чьё сердце бьётся столь быстро. Её или его собственное. — Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью. Сделаю всё, что в моих силах. Наташа даже не двигается в его руках, видимо, как и он, желает растянуть этот момент. Поэтому их объятия становятся чуть крепче, а на душе — удивительно спокойно. — Я знаю, — произносит она вполголоса. — Ты тоже можешь рассчитывать на меня, Джон. Что бы ни произошло.