Невинный для Ночного господина

Проснулся Люцик поздним утром, сел в кровати, осмотрелся и вдруг с силой хлопнул себя по лбу: во-от дура-ак! Как же так получилось-то, что он — будущий могучий Ночной господин! — так своим пленником и не овладел, так и не присвоил себе его анальную девственность?! И даже не узнал, как того зовут… — Снежок, — завопил Люцик и кинулся одеваться. — Снежок! — Мрмяу? — А этот… ну… тот, вчерашний… Он где? — Мрмяк! Ангел избавляться от кошачьей шкурки не спешил — лишь ластился, тарахтел и подставлял лобастую голову под поглаживания. Люцик привычно взял его на руки и снова присел на кровать, запуская пальцы в белоснежную кошачью шерсть. Запустил… и вдруг замер, перепугавшись: — Он жив?! Или… — Господи! — Снежок стал собой так быстро, что оказался сидящим у Люцика на коленях уже в своем ангельском обличии. Был он легким как перышко, но глянул так, что аж придавило. А после встал, отошел в сторону и принялся стряхивать со своего одеяния невидимые пылинки. Движения были раздраженно-нервными, и Люцик загрустил, ожидая выволочку. И она-таки не заставила себя ждать. — Как ты мог такое подумать?! Обо мне?! Неужели ты действительно веришь, что я способен?.. — Не ты! Не ты! Но… вдруг папеньки?.. — Нет, — Снежок вздохнул, постепенно успокаиваясь. — Я сообщил им, что нужный кандидат найден, но его… гм… инициация потребует времени. Мы же не хотим в процессе наделать ошибок? — Не хотим. — Тогда никакой спешки! — Но где он? — Вы встретитесь за ужином. В итоге Люцик целый день жил ожиданием этого момента: не хотел, а все равно думал о пленнике. О его насмешливых жарких глазах, о его губах, которые могут быть такими умелыми и нежными, и, конечно, о его девственной заднице… Ух! К ужину Килиана — а оказалось, что его зовут именно так, — неожиданно приодели. И так — в изящном костюме — он стал еще более привлекательным. Умело скроенный наряд скрыл мощь тела, как-то, что ли, цивилизовал его. Но Люцик-то знал, что под этой оболочкой кроется! И опять-таки не мог об этом не думать. А еще о том, что Килиан оказался мужчиной вполне светским и даже интересным. Рассказывал такое, что Люцик сидел и слушал с раскрытым ртом, забывая есть: о дальних дорогах и заморских странах, об удивительных зверях и странных народах, о науке и магических практиках. Эта последняя тема спустила Люцика на землю, заставив вспомнить, ради чего, собственно, Килиан и оказался в замке Темного властелина — в покоях его единственного сына и наследника. Бесенята и Снежок были выставлены за дверь, и даже их обиженный вид и задранные возмущенно хвосты не устыдили. Еще не хватало! А что до Килиана и его девственности, то… «Хватит сопли жевать!» — решительно приказал себе Люцик и велел уже вслух: — Раздевайся и… — Может, пока просто полежим? А то ужин был таким сытным, что я как-то в себе не уверен. — Ты же почти ничего не ел! Знай себе болтал! — Тебе было неинтересно? — Нет. Наоборот. Вот только… — Заклятие, — Килиан вздохнул, как показалось, печально, встал и начал расстегивать сюртук. И… Зараза! Люцик в жизни не видел ничего более эротичного и красивого! Каждый жест, каждая полоска оголившейся кожи, каждый взгляд из-под черных густых ресниц! Вот казалось бы: чего такого особенного в том, что самые обычные мужские пальцы — темные от загара, далекие от изящества, да еще и посеченные мелкими белыми шрамами (наверно, от порезов во время спаррингов с такими же, как этот, солдатами-мечниками) — расстегивают пуговицы? Просто расстегивают пуговицы, жеваные ж вы ежики! Одну, другую, третью… А потом в постепенно расширяющейся щели вдруг начинает мелькать смуглая, заросшая черными волосками грудь… И вдруг — ах! — полы рубашки, зажатые в кулаки, раздергиваются в стороны, чтобы оголить весь торс сразу. И взгляд начинает метаться, наслаждаясь то темными сосками, то совершенной впадиной пупка, то «блядской дорожкой», сбегающей под пояс штанов… Которые после тоже будут сняты, обнажая сокровенное! То, что Люцик уже видел, но, кажется, успел забыть, потому что все опять показалось ему притягательным и волнующим! И сильные длинные ноги, и… и то, что между ними. Папочки родные! Килиан вроде как прикасался к себе, а ощущения были такими, что словно бы его, Люцика, ласкал. Да так нежно, так правильно, что так и хотелось начать отираться лопатками о спинку стула, прогибаясь в пояснице, раздвигать шире колени и проклинать мгновенно ставшую жесткой ткань штанов, швом так и впившихся в промежность… — Знаешь, я бы очень хотел лечь с тобой не ради магического обряда, а просто… — Килиан улыбнулся, склонив голову. В улыбке этой была странная печаль. А еще будто бы сожаление. — По любви? — слова вырвались будто сами собой, и Люцик прижал пальцами болтливый рот. — По взаимной любви, — поправил Килиан и отбросил в сторону последний клочок одежды. — Ну? Что прикажешь? Мне лечь? Или, может, просто нагнуться? Люцик отвел глаза. Потому что вдруг стало стыдно и мерзко. И зачем он слушал рассказы этого человека, всего-то и нужного, чтобы совершить магический обряд? Зачем позволил себе проникнуться к нему симпатией? А теперь пленник перестал быть чужаком, оказался личностью. Интересной, привлекательной и в результате совершенно непригодной для тупого безэмоционального совокупления. Вот ведь! — Пока полежим, — решил Люцик и допил вино, еще остававшееся в бокале. Для храбрости. — Ты очень напряжен, — после секундной заминки, как показалось, испытав облегчение, сказал Килиан. — Хочешь, я помогу тебе раздеться, а после сделаю массаж? У тебя найдется ароматическое масло? И… Да что ж такое-то? Сначала Люцик просто лежал и наслаждался неспешными, сильными движениями больших мужских ладоней по спине — от шеи к пояснице, а потом от стоп вверх к бедрам. Килиан массировал и все время говорил: на этот раз не о чем-то далеком, а о самом Люцике. Описывал совершенство его тела, нежность кожи, золото волос, прелесть попки и хвостика, которому во время массажа тоже было отведено много внимания. Килиан гладил его, пропуская через смазанный маслом кулак, и это было очень приятно. Просто очень. Так, словно и не хвостик скользил в крепком солдатском кулаке туда-сюда, а совсем другой отросток, который, кстати сказать, от всего этого так крепко затвердел и поднялся, что после показалось вполне естественным позволить Килиану вновь позаботиться о нем. Вот только на этот раз, затевая минет, разместился тот по-другому. Не в ногах, а навис сверху так, что и сам взял член Люцика в рот, и свой ему показал близко-близко — высунь язык и коснешься. По крайней мере, так было вначале, пока Килиан не был полностью возбужден. Люцик лежал, вбирая в себя подаренную им ласку и во все глаза смотрел, как наливается мощью красавец-член, как поднимается, прижимаясь к животу, как повисает на темной головке капля предэякулята… Захотелось снять ее пальцем, ощутить ее клейкую влагу на пальцах, и Люцик не смог отказать себе в этом — протянул руку, обхватил пальцами толстый горячий ствол, прокатил по нему кожицу, одновременно сжимая и будто бы выдаивая, а потом прошелся легким касанием по головке, собирая капли смазки и поднося их ближе к своему лицу. Пахло приятно и возбуждающе. А уж то, что творил Килиан с членом самого Люцика, и вовсе было таким, что словами не передать: мозги плавились, тело подрагивало в истоме близкого оргазма. Килиан сместился, переступив коленями по сторонам от головы Люцика, и его взгляд сам собой сместился выше — туда, где между крепких ягодиц теперь стал хорошо виден плотно сомкнутый анус. Он блестел от смазки и… Папочки родные! Мысль, что это девственное отверстие целиком и полностью (добровольно!) принадлежит ему, Люцику, табуном «закусивших удила» мурашек промчалась от головы к паху и… выплеснулась вместе со спермой прямо Килиану в рот. — Чудный, вкусный мальчик. Нежный, совершенный, лю… — Килиан вдруг рассмеялся негромко, развернулся и лег рядом, засматривая Люцику в лицо, и только тогда завершил начатое слово: — Люцифер. Вот только показалось, что изначально сказать он хотел совсем другое. Показалось… и тут же забылось под наплывом новых мыслей и ощущений. Член Килиана, когда он растянулся на простынях совсем близко, уперся Люцику в бедро, явственно намекая, что в этой игре удовлетворение получил лишь один из участников. Хм… — Послушай, а зачем ты… ну… Нет, понятно, что тебя принудили, заковали, привезли сюда, но сейчас-то ты все делаешь добровольно, сам. И даже готов отдаться мне… Ради чего? — В то, что я действую из патриотических соображений, думая о Родине, ты ведь не поверишь? — Нет, — Люцик засмеялся и сладко потянулся, внезапно осознавая, что глаза у него опять самым стыдным образом начинают слипаться. — А в то, что я давно тайно влюблен в тебя? — Тем более! Это в тебя можно влюбиться. Вон ты какой: большой, сильный, мужественный. Не то что я… — тут Люцик отчаянно зевнул, и перевернулся на бок, утыкаясь носом Килиану в грудь. Было уютно и пахло хорошо — здоровым мужским телом и пока никуда не девшимся возбуждением. Оно грело, но чего-то все же не хватало для полного счастья. Люцик, уже даже не пытаясь разлепить склеенные сном глаза, пошарил вокруг, нащупал своего одноглазого демоненка, подтащил его за облезлый хвостик к себе, прижимая к животу, и… И пришел в себя опять-таки поздним утром. Вот только на этот раз постель рядом не была пустой, а кто-то большой, расслабленный и теплый, обнимал Люцика, обхватив руками так, как он сам свою любимую игрушку. Сразу стало непривычно и как-то, что ли, тесно. Люцик шевельнулся, но в итоге добился лишь того, что Килиан перекатился на спину, прижал уже одной ручищей, но еще крепче, и засопел на порядок громче. Взгляд сам собой прошелся по его телу и, естественно, задержался в паху, где опять все было совсем неспокойно: здоровенный член Килиана лежал на животе и подрагивал, будто был живой и сам по себе — то приподнимался, то вновь падал, шлепая на коже живота. Стало немного стыдно за то, что вчера заснул, так ничего с возбуждением любовника и не сделав, но Люцик шикнул на этот свой внутренний голос: еще не хватало заботиться о нуждах «ингредиента», нужного только для заклятия. С другой стороны… С другой стороны, если поначалу думать так о Килиане хоть как-то да получалось, то теперь совсем нет, и что с этим делать Люцик совершенно точно не понимал. Зато точно знал, чего именно хочет именно сейчас: прикоснуться, сжать в ладони роскошный по-утреннему возбужденный член… А еще лучше коснуться губами, пройтись по нему языком, проследив путь одной из вздувшихся вен. На это Люцик все же не решился, а вот от того, чтобы погладить такую красоту самыми кончиками пальцев, удержаться не смог и… Черт! На Килиана это легчайшее прикосновение подействовало, словно удар тока: он вскинулся, мотнул головой, прогоняя остатки сна, уставился на замершего Люцика так серьезно и жадно, что даже жутко стало — как-то страшно и захватывающе-притягательно в то же время. — Хочешь меня? — сипло спросил Килиан, и вдруг двинулся, перекинул свое мощное тело, оказавшись на коленях у Люцика между ног, ухватил одну и ловко пристроил ее стопой себе на плечо. Чмокнул острую косточку на щиколотке, провел губами выше по голени, прикрывая глаза от ясно читаемого наслаждения, и завершил: — Потому что я тебя хочу так, что почти не имею сил сдерживаться. — Но… заклинание! — проскулил Люцик, чувствуя, как пальцы Килиана нежным касанием двигаются по внутренней стороне бедра, а после обводят яички, скользят по основанию хвостика — там, где все особенно чувствительное и нежное, и наконец замирают у доступного из-за позы ануса. — Я помню. Я обещал твоему ангелу-хранителю, что… Да. Но… Но мы ведь можем поиграть? Просто поиграть? Вот так. Нахальный палец, предварительно демонстративно облизанный, помассировал отверстие, а после… После замерший Люцик почувствовал, как он настойчиво протискивается ему вовнутрь, раздвигая испуганно сжавшийся сфинктер. — Какой же ты красивый! — Член Килиана потерся о промежность, дыхание обожгло щеку. — Можно я тебя поцелую? — Нет, — тут же ответил Люцик и вздохнул, по-прежнему с замиранием сердца прислушиваясь к тому, что происходило там, внизу, где пальцы Килиана ласкали анус, а его же член и яички так сладко прикасались к возбужденному естеству самого Люцика. — Почему? — Бабушка говорила, что целовать нужно только тех, кого любишь. Заниматься сексом можно и просто ради удовольствия, и из политических соображений, и… — Ради обретения магии… — Да. А вот целовать… — Только по любви, — прошептал Килиан Люцику прямо в губы и… поцеловал его. Завозившаяся было где-то на задворках сознания мысль, что надо бы воспротивиться такому самоволию, заглохла сама собой — уж слишком сладким оказался этот поцелуй. В том числе и потому, что Люцик от здоровяка с бандитской рожей никак не ждал такой вот нежности. Губы скользили по губам, язык осторожно проник в рот и коснулся языка, вовлекая его в совместную игру… Пораженный Люцик не додумался закрыть глаза и теперь, уже не имея сил оторваться от этого захватывающего зрелища, смотрел на близкое лицо — на то, как двигаются густые черные брови, как подрагивают густые ресницы. И в то же время чувствовал, как там, внизу, к первому нахальному пальцу в анусе прибавился еще один, неся уже не легкую, пощипывающую боль, а удовольствие. Но совсем сладко стало, когда второй рукой Килиан обхватил сразу оба члена — свой и Люцика — и начал ласкать их неторопливыми размеренными движениями. В такт с движением пальцев в попке и языка во рту. Теперь Люцик все-таки прикрыл глаза. И неожиданно именно это стало чем-то вроде спускового крючка — позволило полностью, целиком, погрузиться в собственное наслаждение. Он кончил, беспомощно поскуливая, впиваясь пальцами Килиану в плечи, обхватывая его бедра ногами и оплетая талию хвостиком. Кончил… а после вдруг опомнился, отпихал от себя любовника и убежал в купальню, еще и захлопнув за собой дверь. Там он долго плескал в лицо ледяной водой, но залить ей то, что стало разгораться в груди, в самом сердце, так и не смог. Влип! По самый розанчик, как сказал бы папенька Альферац с присущей ему прямотой. И был бы прав — как раз по него и влип. С какой стороны ни взгляни. Хоть сверху, хоть снизу, хоть со стороны хвоста с сердечком на конце. Люцик потеребил его, шлепая самого себя им по ладони. И вот что теперь делать? Если он скажет папенькам, что не просто поимел пленника для заклятия, а в его лице неожиданно для самого себя завел любовника, с которым намерен жить, никуда его от себя не отпуская, этот самый любовник — обычный, лишенный магии человек, захваченный где-то на границе, да еще и чужак, судя по его рассказам о дальних странах, — тут же отправится в преисподнюю к крестному отцу Люцика владыке Люциферу. Ну или сразу, не сходя с места, еще до проварки в адских котлах, превратится в кучку пепла — прямо там, где его выцепит зоркий глаз папеньки Альфераца… Такой судьбы для Килиана Люцик никак не хотел. А потому вариант был один: действовать по намеченному плану. Закончить процедуру: взять отданную ему Килианом девственность, вложить ее в силу заклятия, обрести магию и мощь Ночного господина и… И тогда уже можно будет что-то решать с вконец задушившими его своей гиперопекой родственниками! С позиции силы! Когда ни папенька Альферац, ни папенька Талит-Хедус Пастериор, ни крестный Люцифер, ни даже сама бабуля — никто не сможет запретить поступать так, как хочется, жить, где уютно, а не в этом чертовом семейном склепе под названием «фамильный замок Темных властелинов», а главное, с кем душа просит! А полезут со своими «надами» — отправятся туда, откуда прилезли! Потому что даже наследник рода Темных властелинов имеет право быть счастливым — любить и быть любимым, а не вечно… соответствовать! Вот! Люцик решительно кивнул своему отражению в зеркале и вернулся в спальню. Килиан сидел на краю кровати, прикрыв бедра простыней и смотрел с тревожным ожиданием. А из незаметно возникшей дверной щели у него за спиной на Люцика уставились несколько пар глаз, горевших красным пламенем ада, и один голубой и ласковый, ободряющий. — Сегодня вечером я овладею тобой. Пора с этим заканчивать, пока… Пока поздно не стало. — Хорошо. Я не против. А что будешь делать днем? Что ты вообще обычно делаешь днем? — Нууу… — Сегодня большой ярмарочный день. Будут гуляния. И танцы. — Я никогда… — В таком случае, дозвольте пригласить вас, — Килиан поднялся с кровати и склонился в учтиво-смешливом поклоне. И даже рукой этак в сторону повел красиво, будто обучался чему такому. Но мысль эта — кстати, вполне разумная! — как и многие другие ранее, прожила недолго. Только-только проклюнулась, и тут же оказалась затоптана радостно примчавшимися надеждами: неужели правда можно будет просто взять и пойти в город, на праздник? Вот просто взять и пойти?! Так, как это делают все, у кого просто возникло такое вот незатейливое желание?! — Но… — Люцик тронул себя за рожки, а потом крутнул хвостиком. — А мы нарядим тебя девушкой! Идеальное прикрытие! Юбка спрячет хвостик, а шляпка — рожки. Из тебя получится очаровательная юная горожанка, в которой совершенно точно никто не узнает наследника Темного престола! — Отличная мысль! — загомонили за дверью бесенята. Снежок, похоже, как и всегда, попытался призвать их к порядку, завязалась потасовка, в результате которой ком из визжащих котов вкатился в спальню и развалился на составляющие только после того, как врезался Килиану в ноги. — Бабуля меня убьет, потом заставит папеньку Альфераца оживить и убьет еще раз, — сообщил, неизвестно к кому обращаясь, Люцик. — Зато гульнем! Засиделись! Достало! — вновь замяукали бесенята, и даже особо белоснежный на их фоне Снежок смотрел как-то так, что Люцик решился. Потому что ну что такое-то, ежики ж вы жеваные? Все люди как люди — веселятся, в гости ходят, любятся или просто сексом трахаются, с кем хотят, и только один во всем мире Люцифер Альферацевич Талит-Хедус Пастериор Темнейший сидит дурак дураком и в окошко родного замка на все это смотрит — будто иностранная дева со стремным именем Рапунцель. Люцик иногда думал о ней, бодря себя. Потому что выходило, что не у него у одного родичи — те еще придумщики. И по части имечко придумать позабористей, и по части острейшего желания посадить под замок. Дева та, впрочем, насколько помнилось, из башни своей в конце концов сбежала — с ловким мужичком и как раз на тусу. А чем Люцик хуже? Так что он решился, приказал себе не бздеть и энергично кивнул: — Хорошо! Только поклянись, что не сбежишь и вообще… — Клянусь, — тут же поднял руку Килиан. Бесы зашушукались, куда-то помчались, топоча уже не кошачьими лапками, а копытцами, а, вернувшись, протянули добытый ими где-то ошейник покорности. К нему даже прикасаться неприятно было, но Килиан, явно поняв, что перед ним, предложил сам: — Если тебе так будет спокойнее, я готов и на это. Люцик прикусил губу. Да, надевать такое на кого бы то ни было не хотелось совсем, но ведь как-то подстраховаться — это правильно. Да и ничего плохого он приказывать Килиану не собирался. А значит… Значит, никакого насилия над личностью. Так что Люцик принял из рук главного беса тяжелый металлический ошейник и замкнул его на шее у Килиана. Показалось, что он сразу нагрелся. Заработал? Люцик уже собрался этот момент уточнить, но тут завертелось какое-то веселое безумие, в котором принял участие даже Снежок, и стало не до того. Бесы и бесенята подтаскивали одежки, как видно, разграбляя сундуки замковой прислуги, Снежок отклонял или принимал, Люцик пылал щеками и веселым возбуждением, и даже в ладоши захлопал, когда увидел себя в зеркале: его действительно было не узнать! Привычные брюки сменила пышная юбка в пол, блузка с рюшами на груди ловко скрыла отсутствие бюста, при этом кокетливо оставив открытыми ключицы, а лихой бант под подбородком, который удерживал на голове кокетливую соломенную шляпку, украшенную цветами, спрятал кадык. Осталось главное — умудриться выбраться из замка так, чтобы не поднять переполох. Но папеньки были заняты друг другом, воспользовавшись тем, что бабуля прилегла отдохнуть, а управдом-домовой возился на заднем дворе, разбирая результаты очередного семейного скандала, приключившегося пару недель назад и по непонятному поводу (Люцик спрашивал, но ему так никто ничего и не сказал), так что все прошло на удивление легко. Килиан просто взял его за руку и повел вниз от замка в сторону расположенного неподалеку от него городка. Коты — десяток черных и один белый — бежали сначала рядом, а после, когда парочка вышла на городскую площадь, где и проходили обещанные Люцику гуляния, попрятались кто куда — так, чтобы и «охраняемое лицо» из виду не терять, но и ненужного внимания к нему не привлекать. Вокруг пели и танцевали веселые люди. И Люцик, глядя на них, тоже тут же захотел того же — его подхватила и повлекла за собой волна общего настроения. Песен, которые знали все, он не знал, но когда Килиан закружил его в танце, отдался этому непривычному развлечению со всей страстью — смеялся, когда наступал кавалеру на ноги, смеялся, когда тот прокручивал его в особо лихом танцевальном пируэте, смеялся, когда взлетающая юбка — на самом деле чертовски неудобная — закручивалась вокруг ног или хлестала танцующих рядом. А потом Килиан склонился к нему и поцеловал… Опять мелькнула короткая мысль, что это неправильно, но останавливаться не хотелось совсем. Потому что от этих поцелуев в груди все пышнее расцветало что-то совершенно волшебное, яркое, будто экзотический цветок, и такое мощное, словно на самом деле был он соткан из настоящего магического огня… В какой-то момент даже показалось, что силой этой вот-вот получится управлять, но так не вовремя включившийся разум одернул: с чего бы это, если заклинание так и не было произнесено, а условия его пока так и остались невыполненными? Мысль о необходимости завершить задуманное — овладеть Килианом и вложить обретенную силу в заклинание обретения возможностей могучего Ночного господина — сразу отрезвила. И в то же время завела, взбодрила, поманив не только перспективами обретения магии, но и иными — куда более приземленными, плотскими. Люцик, воровато оглянувшись, игриво цапнул Килиана за задницу. Тот хмыкнул басовито и ответил… симметрично: прижал к кирпичной стене дома в темном провале чужого подъезда, исключительно ловко задрал Люцику юбку, скользнул горячей ладонью по шелку обтянувших ноги чулок и бережно погладил розанчик, скрытый тонким хлопком девичьих панталончиков. — Хочу тебя. Мечтаю целовать тебя всего, ласкать, любить… Слова гладили нежнее рук, и Люцик впитывал их, млея, позволяя Килиану делать с собой все, что тому хотелось. Впрочем, он совсем не нагличал и дальше нежных поглаживаний и поцелуев не шел. И все равно это сводило с ума, заставляло прижиматься к нему теснее и жарко, уже совсем ничего не стесняясь, целовать в ответ. В себя Люцика привел Снежок, который стал тереться ему о ноги и тарахтеть так громко и настойчиво, что вариантов не осталось — пришлось возвращаться к реальности. — Пора? — спросил он. Голос был эротично хриплым, да и это единственное слово прозвучало с таким отчаянным сожалением, что даже неловко стало. Люцик кашлянул и покосился на стоявшего рядом Килиана. — Возвращаемся? Еще не ровен час хватятся… В гору по дороге к замку Темных властелинов идти было куда сложнее. И даже не из-за довольно крутого подъема. Дело было в настроении: праздник закончился! — У тебя все получится! — Килиан, шагавший рядом, улыбнулся. — И тогда ты сможешь делать все, что захочешь. Например, выберешь себе в спутники жизни того… — тут он вздохнул, — кто будет тебе люб. Потому что любовь — она прекрасна. Даже если безответна. Люцик уже раскрыл рот, чтобы спросить Килиана о человеке, которого он и имел в виду, когда говорил о любви так искренне и страстно. Но даже пискнуть не успел, потому что черные коты вдруг кинулись в стороны, Снежок торопливо полез прятаться Люцику под юбку, а сам он замер, занеся ногу для следующего шага, но так ее на мостовую и не поставив. Просто потому, что прямо перед ним неумолимой глыбой возник папенька Альферац.