say yes to heaven, say yes to me

      Тяжело выдохнув, Лютик вышел на улицу и поплелся, все еще глядя под ноги, к домику Ламберта. Он ждал его у калитки, зажимая меж пальцев папироску. И смотрел куда-то вперед.       Лютик вскинул голову и тоже посмотрел туда. Но ничего интересного там не было и он лишь тихо позвал его:       — Ламберт?       Ламберт дернулся, будто не ожидал, и выронил папироску. Выругался и притоптал бумагу каблуком.       — Черт, — выругался он. — Прости, задумался. Я видел, как ты уже стоял у калитки, но резко побежал домой. Что случилось? И у тебя пятно чернил на щеке.       Лютик ойкнул и попытался его стереть, но в итоге растер его еще больше и запачкал рукав. Он выругался.       Ламберт хрипло рассмеялся и, когда Лютик, опомнившись, достал платок, забрал его и сам аккуратно вытер след от чернил.              Он тихо сказал себе под нос:       — Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили чёрными чернилами чертёж…       — Что? — не понял Лютик. — Это какой-то детский стишок? Это даже не в рифму.       Ламберт качнул головой, улыбнувшись, но ничего не сказал по этому поводу.              — Так куда же ты так вспорхнул? — спросил Ламберт, отдавая платок, предварительно сложив его.       — Ничего. Ничего интересного.       — Очень интересно, — возмутился Ламберт.       — Мне просто показалось, что я знаю, какой текст написать… Но нет, мне всего лишь показалось. Я только запачкался.       Ламберт качнул головой.       — Возможно, тебе бы стоило это записать.       — Нет, не стоило. Это глупость.       — Все кажется глупостью, когда только приходит нам в голову. Но стоит перечитать — и кажется шедевром. Пробовать никто не запрещает, Лютик. По крайней мере это бесплатно.       Лютик улыбнулся и качнул головой.       — И все же, — он внезапно выпрямился, расправив плечи и сложив руки в замок за спиной. С озорством он спросил: — Какая у нас программа?       — Идти куда глаза глядят.       — Неужели тут нет каких-то особенных мест?       Ламберт прищурился и внимательно его оглядел.       — На самом деле кое-что есть. Но пусть это останется на потом.       — Какое потом и главное — когда оно наступит?       — Тогда, когда я решу.       — Эй! — Лютик недовольно насупился, сложив руки на груди. — То, что ты старше ни о чем ни говорит! Я вообще-то лорд и…       — Лордов я не обучаю играть на гитаре. Так что ты либо Лютик и слушаешься меня, либо лорд.       Лютик недовольно фыркнул.       — Это шантаж.       — Но он работает?       — Но он работает.       Ламберт усмехнулся, пожав плечами, а после кивнул вперед и ласково подтолкнул Лютика.       — Если честно, то для меня тут все на одно лицо.Точнее — на один забор.       — Если бы я жил тут несколько лет, то для меня бы это тоже было таковым. Но я тут впервые… Так что все тут особенное и яркое.       Для Лютика было непонятно, как такие сильные и яркие пейзажи можно было засчитать за один? Все тут было по-особенному прекрасное и запоминающееся. На все можно было любоваться и засматриваться.       Но вскоре начало темнеть и красота медленно тонула в мраке ночи. И Ламберт мягко потянул его вниз, к морю. Лютик сопротивляться не стал.       Путь, который он выбрал, отличался от других. Дорожка была узкой, вокруг все в зелени и деревьях. Дорожка была каменистой, и Лютик один раз споткнулся, но ему повезло влететь всего лишь в Ламберта.       — Что за адскую дорогу ты выбрал? — крякнул Лютик, потирая ушибленный лоб, и Ламберт рассмеялся.       — Просто завернул за первый же поворот.       — А вдруг тут небезопасно? — нахмурился Лютик, теперь аккуратно ступая по дороге, смотря под ноги и надув губы.       — А где безопасно?       — Не знаю… Но тут не безопаснее всего, хотя бы эта ужасная дорога. Она меня чуть не убила!       — Потому что под ноги надо смотреть до падения, а не после.       Лютик надул губы и пнул его в бок. Ламберт снова рассмеялся и перехватил его руку, подталкивая вперед, и Лютик едва снова не упал, но на этот раз его удержал Ламберт, перехватив и за вторую руку.       Лютик взвизгнул и так и замер, вскочив на обе ноги.       Хватка у Ламберта была крепкой и сильной. Казалась, что он мог Лютика протащить за шкирку, как котенка.       — Боже, тебя может убить даже не выложенная дорога…       — Это ты виноват! Ты! И вообще, я без тебя пойду!       И быстрым шагом пошел вперед, по склону.       — Эй, Лютик! Осторожнее!       Лютик хихикнул, ускоряясь, когда Ламберт рванул за ним.       — Блять, Лютик, балда, ты ж ебнешься!       Лютик невольно рассмеялся от таких резких выражений. Отчего-то мат его до ужаса смешил.       Он ускорился, чувствуя, что бежать по ней было несколько устойчивее, чем идти.       Он глянул через плечо на догоняющего его Ламберта и сменил шаг на бег. Ламберт снова проматерился, Лютик засмеялся и… споткнулся. С криком он повалился вперед. Ламберт выругался так громко, что, кажется, даже птицы с веток слетели.       Лютик сначала не понял, что произошло. Когда он моргнул ощутил, что болело все тело, особенно — щеки и колено с локтем. Глаза защипало от резкой боли и он неловко попытался встать.       — Блять, Лютик, дурак, тебе на поводок надо было посадить, что ли?!       Лютик утер глаза от песка, поджимая губы. Боже, он никогда не сбивал себе колени! Он не знал, что это так неприятно!       Но неприятнее было то, что болело все.       Ламберт рухнул перед ним на колени и убрал его руки от лица, осматривая.       — Все щеку содрал, балда… Где еще?       Лютик отмахнулся, пытаясь проглотить комок во рту. Он даже не понимал — это от слез или просто от резкой боли? Что это? Он редко чувствовал боль, и эта была абсолютно не самой сильной, которому ему приходилось испытывать.       — Ну тиши ты, реветь еще не хватало. Давай, присядь лучше, а то сидишь в позе морской звезды.       Лютик смято улыбнулся и попытался встать, но Ламберт силой усади его обратно.       — Ничего страшного… — сказал Лютик кое-как.       — Ага, поэтому глаза на мокром месте? Показывай, где болит?       — Колено… локоть…       — Щиколотки? Предплечье? Ничего не потянул?       — Нет, вроде нет… Дай я встану, я так лучше пойму…       Ламберт кивнул и аккуратно помог ему подняться. Взяв его за руки, понял, что тот еще себе полностью ладони содрал.       Лютик потоптался и пожал плечами.       — Нет, не вывихнул…       — Ну слава Богу и за малые милости, — тяжело выдохнул Ламберт и внимательно осмотрел его лицо. Правая сторона лица со щекой и лбом были содрана.       Он покачал головой, посмотрев на локоть и колено. На локте порвалась ткань, на колене — немного протерлась.       — Расшиб, — сделал заключение Ламберт. — Ну что ты? Больно так?       — Не больно, — мотнул головой Лютик. Как боль он не мог это охарактеризовать, но неприятно — да. И до сих пор комок неясный в горле, и все ноет.       — Ну тише, плакать-то не надо, — он аккуратно убрал с его щеки песок и внезапно обнял, поглаживая по щеке. Вот так, без разрешений. И эти объятья выбили из него весь воздух. И ушло и нытье, и все ссадины. Остались только руки на его спине, ласково треплющие.       Лютик шмыгнул и положил голову на его плечо, позволяя укачать себя в руках.       А потом замер, вспоминая.       Удар, звон и шум. Сердце пропустило удар и Лютик сильно зажмурился. В руке защипало, но первым — он помнил — он сжался от испуга. Чашка, из сервиза! Такая красивая! Разбилась!       А потом, открыв глаза, видя, как к нему уже бросилась служанка, увидел на правой руке кровь. И заплакал еще сильнее, не до конца понимая, что это и почему рука болит.       На колени рядом упала женщина в накрахмаленном белом фартуке, а отец, спешно оглядывая рану, а после обнимая, укачивая и утешая.       Лютик на миг испуганно замер — но лишь от того, что не понял, куда подевался и страх, и боль. А после расслабился и снова заплакал, потому что так пережить боль было проще.       Рядом что-то щебетала служанка, говоря, что сейчас все принесет и обработает рану. Его отец отмахнулся, продолжая укачивать рыдающего Лютика и, аккуратно взяв на руки, унес в другую комнату. Он сам обработал рану и аккуратно забинтовал, поцеловав в это место, говоря, что так болеть перестанет.       Болеть перестало еще когда он его обнял.       И отец еще минут десять с ним просидел, трепал по плечу и успокаивал. Лютик шмыгнул красным носом и посмотрел на свою руку с аккуратно наложенным бинтом.       Он никогда не понимал этого, даже не знал, насколько это правильно. И не был уверен в своих мыслях. Ему просто всегда казалась, что будто бы из старшего брата и сестры, из своих троих детей отец всегда видел только его. Омегу, неловкого и вечно рыдающего из-за всех мелочей.       Он никогда не ругал, никогда не злился и всегда был рядом. Всегда защищал и помогал.       Сильная фигура, способная сберечь от всех бед. Неясный маг, который мог убрать боль одним лишь касанием.       Лютик видел в нем спасителя и волшебника. Свою главную фигуру, какую вообще мог найти человек за всю свою жизнь.       Возможно, именно поэтому реакция Лютика на первую строгость отца и его злость была такая… Такая абсолютно, вся и полностью — радикальная, полная ненависти и отчаяния. Ведь его отец был для него всем, верой, светом и надеждой. Почему его предали? Почему с ним делают это?       Возможно, только поэтому его отец всегда был с ним так ласков и всегда хотел от всего защитить.       Возможно, он просто все прекрасно понимал.       Лютик судорожно выдохнул, открывая глаза, только сейчас заметив, что они были недалеко от моря.       Но главное — уже ничего не болело. Все прошло.       Ламберт, упавший перед ним колени. Ламберт, обнимающий и утешающий.       Словно все, чего Лютику так не хватало в его отце в последние годы.       От обиды ему хотелось разрыдаться, но он одернул себя. Нет, он уже и так показался невесть чем из-за пары ссадин. Нет… Нет, нет, нет, он уже не тот мальчик, рыдающий из-за всего подряд.       — Все? — Ламберт мягко отдалился от него, потрепав по плечам, и Лютик кивнул, быстро моргая.       — Прости, — протянул он, смотря на свои руки. — Иногда я бываю жутко непоседливый и надоедливый…       — Все в порядке. Пойдем, надо обработать твои ссадины.       — Но мы… мы только пришли сюда!       — Это никуда не денется, Лютик. Пойдем, помогу тебе с ранами. Потом вина налью, ничуть не хуже, чем море. Порой даже лучше.       — Если бы только все решалось вином… — грустно выдохнул Лютик, позволяя себя увести с пляжа. Ламберт мягко положил ладонь на его спину, что Лютик мог бы расценить как флирт, но он знал, что Ламберт просто таким образом поддерживал его, чтобы в случае чего не дать упасть.       Он — все, чего Лютику не хватало последние годы.       Возможно, поэтому он ничего не чувствует нового?       Потому что все это он чувствовал всегда?       Он шмыгнул, аккуратно идя вперед и смотря под ноги.       — Боже… Пойти гулять в ночь, как и хотел, и упасть… — пробубнил он себе под нос. — Полное позорище.       — Не вижу ничего страшного, — хмыкнул Ламберт. — Это просто ссадины. Через пару дней от них ничего не будет.       — Но так обидно за испорченный вечер!       — Таких будет еще не один и не два. Успокойся, Лютик, если бы ты только знал, сколько нервы и разочарования забирают сил, то давно бы переключился на обсуждение чего-то более светлого и прекрасного.       — И чего же? — буркнул он под нос.              Ламберт повел плечом.       — Например о том, какой ты невозможно хорошенький, когда дуешься непонятно на что.       Лютик недовольно хапнул воздуха, но не понял, что он ощутил больше — смущения или раздражения.       А потом Ламберт засмеялся и Лютик понял, что нет, ничего из этого он не чувствовал.       Потому что чувствовал то, что было в нем всегда. Нечто, что им и было.       Просто раньше он об этом не думал.       Когда они пришли к дому Ламберта, ночь, казалось, была совсем темной. Ламберт зажег лампу и усадил Лютика на стул. Ушел за аптечкой, потом вернулся и уставился на Лютика немного сбито с толку, медленно моргая. Лютик вскинул брови, моргая.       — Что-то не так?       — Вероятно, тебе нужно снять с себя дублет, чтобы обработать рану… Я так полагаю, мне нужно выйти?       Лютик растерянно моргнул, оглядев себя. От мысли, что ему самому придется обрабатывать рану было не по себе. На свою кровь смотреть он просто не мог — его тошнило.       — Я… боюсь, я просто упаду в обморок, — тихо хихикнул Лютик. — Я… прикроюсь или… Или, возможно, мне следует успокоиться и понять, что сорочка это просто сорочка?       — Могу тебя утешить, что в сорочке ты выглядишь абсолютно целомудренно.       Лютик ласково закатил глаза и цыкнул. Ламберт поставил рядом аптечку, и Лютик принялся расстегивать дублет. Он нерешительно, почти с замиранием сердца стащил с себя дублет, ощущая себя так, будто раздевался полностью.       — Обещаю не смотреть, — сказал Ламберт, роясь в аптечке и не поднимая взгляда.              Лютик качнул головой и снял себя дублет, положив на свои колени, а после вытянул руку и сказал:       — Только я отвернусь, а то мне плохо станет.       Ламберт усмехнулся и кивнул. Он попросил согнуть руку в локте, а после аккуратно промыл рану и нанес антисептик. Смазал все зеленкой и перевязал.       — Отлично, можешь надевать обратно.       Лютик кивнул, натянув на себя дублет, но не застегнув. Возможно, он просто уже свыкся с тем, что Ламберт, порой, видел его в несколько неподобающем виде, поэтому расстегнутый дублет уже не казался чем-то ужасным.       — Ты правда не видишь в этом ничего такого?       — Абсолютно. Тело это просто тело до тех пор, пока ты не испытываешь сексуального влечения к нему, — он пожал печами. — И так, как мы поступим с коленом? Тебе нужно снять целю штанину. Но, если тебя это утешит, то твои голые ноги я уже видел…       Он резко оборвался, будто хотел что-то сказать. Лютик вскинул бровь, и Ламберт пояснил:       — Я не уверен, будет ли следующая фраза для тебя оскорбительной или не очень.       — Скажи и узнаем, — хмыкнул Лютик, дернув плечом.       — Я хотел сказать, что я видел твои голые ноги и они были очень хороши.       Лютика закатил глаза, качнув головой.       — Я представлю, что ты просто мой отец.       — Перед отцом позволительно быть в таком виде?       — Не знаю. Наверное нет. Но у нас такое случалось…       Ламберт пораженно на него посмотрел, вскинув брови, и Лютик, осознав, насколько ужасно прозвучала эта фраза, активно зажестикулировал руками.       — Нет-нет, ничего такого, это было вынужденно и мне просто пришлось снять дублет! Это была необходимость! Намного необходимее, чем сейчас!       — А… что ж, тогда хорошо. Я уж подумал, что с тобой, не добрым делом…       — Нет! Мой отец не такой!       — Тогда извиняюсь, — качнул головой Ламберт и кивнул в сторону штанов. — Я отвернусь.       Лютик тяжело выдохнул, чувствуя, как краснело лицо, когда он начал расстегивать ремень. Вообще-то как-то со стороны он понимал, что мог бы спокойно вернуться домой и ничего там не обрабатывать. Сполоснуть под водой и все. Это ведь небольшие ушибы.       Если бы он в самом деле не хотел, то избежал этого обнажения, но он…       Возможно, он хотел, чтобы Ламберт видел его в таком виде?       По правде говоря, это первый альфа, с которым Лютик сам был не прочь общаться и проводить время. Первый альфа, который не напирал и не казался каким-то чересчур… неестественным.       Ламберт был настоящим.       От осознания своих истинных чувств Лютик пристыдил себя еще сильнее.       Однако это не помешало ему аккуратно снять штанину. А потом сожмуриться и отвернуться от вида колена. Приятного в нем было мало.       Ламберт присел перед ним на колено и присвистнул.       — С какой, однако, любовью ты приложился… Сейчас будет щипать.              Лютик сморщил нос и зажмурился. Он стиснул зубы, когда Ламберт начал обрабатывать рану, а на зеленке вообще зашипел, едва не лягнув Ламберта ногой.       — Тссс, — Ламберт подул на рану, и Лютик в миг успокоился. Так же делал его отец. Когда-то тогда, в детстве. — Все, вот так, сейчас перебинтую и… — он сделал паузу, обматывая бинтом колено, а после, завязывая узел, сказал: — и все.       И мягко чмокнул его в перебинтованное колено. Лютик уставился пустым взглядом на аптечку, стоявшую на столе. Невольно съежился, но так и не понял захотел ли он заплакать и кинуться прочь, или заплакать и кинуться… в руки к Ламберту.       В нем будто бы было все, чего он только хотел.       Лютик шмыгунл, когда Ламберт сказал ему одеваться, и послушался, натягивая штанину.       — Ну что ты, солдат, нормально? — Ламберт потрепал его по плечу, а после удивленно замер, когда Лютик прижался к его предплечью щекой, судорожно выдыхая. — Лютик? Болит?       — Нет… Нет, уже не болит.       Ламберт пораженно вскинул брови и легонько потрепал его по плечу, а после нерешительно поднялся ладонью вверх, коснувшись его щеки. Лютик прижался к раскрытой ладони и поднял на него взгляд.       — Обо мне так давно никто не заботился… Будто я маленький ребенок… Спасибо… — Лютик говорил тихо, в самом деле ощущая такое щемящее чувство благодарности за это. Он уже забыл, что кто-то может носится с ним как с маленьким, заботиться и быть таким нарочито-ласковым, до последнего касания или взгляда.       Так давно с ним не было кого-то, кто повел бы себя и как заботящийся отец, и как уважающий и любящий тебя муж.       Лютик подумал, что такого уже не будет. Что так относятся только к маленьким детям.       Бог, исходя из библии, которую он когда-то читал, сказал им страдать.       Лютик не был уверен, что это в самом деле так сказал Бог, но, поглядев на других, решил что кто бы то ни было, он сказал правду.       Они живут, чтобы страдать.       А сейчас, сидя здесь, вдруг понял, что все это безумная ложь.       Есть люди, в которых есть все. И даже больше, чем все.       — Спасибо, — повторил он хрипло и поцеловал в раскрытую ладонь.       Ламберт вздрогнул и едва удержался, чтобы от удивления не одернуть руку. Это было бы резко. Это бы задело Лютика.       А Ламберт не хотел поступать с Лютиком так, как поступали с ним.       — Не за что, Лютик. Это простое человеческое отношение, — он потрепал его по щеке и медленно убрал руку.       Лютик кивнул и улыбнулся, чувствуя на своих губах непонятный привкус, тепло. Будто горячее вино.       Он тихо сказал, себе под нос, так, что сам едва услышал:       — Возможно, я бы мог немного расслабиться, если бы меня не испытывали, как всех этих новоиспечённых светских львиц.       Он широко раскрыл глаза и уставился на свои руки.       — Лютик, ты что-то сказал?       — Нет. А что такое?       — Ничего, просто послышалось… Хочешь вина?       — Да. Выпьем на улице? Дома дышать нечем.       Ламберт пожал плечами и кивнул. Он сказал Лютику, где выход на задний двор и пошел за вином и закуской.       Лютик выскользнул в заднюю дверь, выходя на дворик и пораженно ахнул. Это был коридор из виноградника. Вскинув голову, он посмотрел на темное небо, к которому тянулись виноградные лозы. Он оперся о косяк, оглядываясь. Так красиво. Так удивительно мало и так красиво.       Он смотрел на небо, на необычно яркое насыщенное небо, раскрыв рот, и чувствовал себя таким свободным.       Да, только если бы его не испытывали.       Только если бы он мог навсегда оставаться для отца этим маленьким мальчиком, разбивающим свои колени.       Он вздрогнул, когда со спины подошел Ламберт, и резко повернулся. Он держал в одной руке бутылку, а в другой — деревянную тарелку с сыром, мясом и хлебом. Лютик растерянно моргнул, опомнился и быстро вошел во дворик.              — Расстели покрывало. Оно на скамье.       Лютик обернулся, быстро нашел скамью и, взяв покрывало, аккуратно постелил его на траве, снова закидывая голову, смотря на небо. Казалась, он еще никогда не видел такого яркого неба.       Ламберт аккуратно присел рядом, поставив тарелку и открытую бутылку вина.       — Черт, забыл бокалы, — выругался Ламберт и хотел встать.       Лютик остановил его, положив руку на тыльную сторону его ладони, смотря на небо.       — Нет, не надо. Не уходи.       Ламберт растерянно моргнул, но кивнул, усаживаясь обратно, смотря на руку Лютика на его. Его белая рука на его загорелой коже. Так красиво и так странно. Как давно Ламберта не касались таким образом. Без всякого контекста и намеков.       Ламберт медленно поднял взгляд на лицо Лютика. Он сидел и смотрел, как восторженный ребенок, на небо. Его широко открытые глаза, полные восторга, и приоткрытый рот.       Да, такие сокровища достаются другим богатым семьям. Как бы больно не было от этого Лютику, одним своим внешним видом он обрекал себя только на такую судьбу. И ни на какую другую.       Разве же была в этом бриллианте, в этом хрупком теле по-настоящему закаленная сталь, чтобы суметь противостоять этим ветрам?       Ламберт не верил в это.       Лютик был хрупок, мягок и изнежен.       И красив. Боже, как же красив он был!       Ламберт сидел, смотрел на него и только сейчас будто по-настоящему смог разглядеть его во всех деталях. Его лицо, его кожа, его губы, его глаза и здоровый румянец на щеках.       Хрупкий, немного островатый, сохранивший в себе мягкость.       Ламберт сам не заметил, как невольно потянулся к его лицу своим, но одернул себя даже раньше, чем это смог заметить Лютику.       Внезапно Лютик сжал его руку и сказал:       — Боже, я никогда не видел такого красивого неба.       Ламберт моргнул и тоже посмотрел на небо. Он хмыкнул и пожал плечами.       — Не знаю, обычное небо…       — Нет, оно совсем не такое, как обычно!       — Может, ты просто редко смотрел на небо?       Лютик растерянно моргнул и посмотрел на него.       — Может быть и так…       Он опомнился и дернулся, когда заметил, что сжал его руку. Смущенно опустил взгляд и, замельтешив, потянулся к вину, намертво обхватывая его горлышко.       — Тебе нечего смущаться, — попросил его Ламберт. — Ты не делаешь ничего… сверх.       — Да, но… когда ты вообще что-то делаешь впервые с альфой — это всегда смущает!       Лютик мягко сделал глоток вина и чуть не поморщился от того, каким кислым он было. Ламберт рассмеялся.       — Это сухое. Гадость?       — Нет. Просто надо привыкнуть и распробовать. Такие вещи всегда сначала надо распробовать.       — Рад, что ты это понимаешь, — Ламберт мягко улыбнулся и взял бутлку, тоже делая глоток. — Тебя не смущает, что я старше тебя?       Лютик сначала не понял вопроса, а потом вздрогнул и ощутил, как загорелись щеки.       О… о Боже. Так это что, Йеннифер была права? И Геральт был прав?       Он забегал взглядом, не понимая, к чему точно был этот вопрос? Он на что-то намекал?       Или намекал сам Лютик? Он ведь только что сказал, что что-то впервые делал с альфой…       — А почему меня это должно смущать? — спросил он резко, пытаясь все-таки узнать, с какими намерениями он это спрашивал.       — Потому что тебе может быть со мной скучно.       Лютик моргнул. Он все равно не понял, с какими намерениями он это спросил.       — Я… нет, мне совсем не скучно с тобой. Я всю свою жизнь провожу с людьми, старше себя.       — Но, может быть, тебе хочется ровесников?       — Эээ… нет? Я чувствую себя комфортно рядом с тобой и… тем более ты уже видел в каких только можно неприличных видах, — Лютик тихо рассмеялся, и Ламберт мягко улыбнулся.       — В свою очередь спешу утешить: лично для меня в них совсем ничего не было неприличного.       — И даже мои ноги?       — Твои прекрасные ноги, важное уточнение.       — Хватит, это смущает, — буркнул Лютик.       — Ладно, прости, больше не буду.       — Ну не настолько смущает!       Ламберт рассмеялся и кивнул.       — Смотрю, в тебе борются рамки приличия и омега.              Лютик лишь фыркнул и взял у него бутылку, делая медленный глоток и заедая сыром.       Ламберт улыбнулся ему и тоже посмотрел на небо. Лютик, делая новый глоток, тоже возвел глаза к небу. Он отпустил бутылку, продолжая смотреть, и дернулся, когда Ламберт взял бутылку.       Так и сидели. Смотрели на небо, молчали и пили вино без всяких бокалов.       Уходил Лютик без желания, искренне не понимая, почему они не могут провести всю ночь вот так? Но Ламберт напомнили ему о завтрашнем занятии с гитарой и Лютик опомнился, все-таки решил выспаться.       Ламберт проводил его и, дождавшись, пока за ним закроется дверь, в спутанных чувствах пошел назад.       Лютик, казалось, смутно понимал все происходящее, если понимал вообще. Рассеянно почесав затылок, Ламберт задумался: а что если это он думает о чем-то не том? Думает о лишнем?       Лютик это все-таки дите, и он… Раньше он не общался с кем-то вне тех рамок. Наверное, он просто пытался найти настоящего себя и понять, как ему кофмортнее себя вести.       Но Ламберт… Боже, Ламберт сходил с ума!       Он допил вино, вымылся и рухнул в постель, которую снова забыл застелить по утру, смотря в потолок.       Еще в тот первый день, когда он заметил его только мелком, то едва шею не сломал, стараясь высмотреть, что это там пробежало. А потом, почти в ночь, найти его едва не обнаженным у моря.       Это было… странно.       Ламберт видел много омег абсолютно без одежды, и много чудных длинных ног оказалось на его плечах, но тогда первым желанием было не раздеть его полностью и внимательно рассмотреть во всех самых смущающих ракурсах, а… просто стоять и смотреть. Может, укрыть чем-то, а то ветер с моря холодный, а Лютик такой худой!       И та белая кожа, какую здесь не встретишь. Хрупкость. Огромные доверчивые глаза.       Лютик, казалось, был сшит из нежности, ласки и любви. И при этом, чем больше он с ним общался, тем больше угадывал в нем какую-то неясную тоску. Непонятную боль.       Это было словно… ноющий живот. Ты вроде можешь к этому привыкнуть, но он снова и снова напоминает о себе. Жить с этим становится неприятно и тягостно.       Такая в Лютике боль.       Тягостная. Если при первом взгляде он казался легким, как перышко, то сейчас стал казаться тяжелее, из-за чувства этой увесистой в нем боли, тянущей на дно.       В его глазах, в его голосе и словах. Даже порой в самой его осанке.              Будто за собой Лютик таил целую трагедию.       В нем читалась так же отчаянность и жуткое, непонятное смирение. И это создавало столько противоречий.       Ведь Лютик казался сильным из-за той боли, что нес в себе. Но из-за смиренности тут же эта сила оборачивались слабостью.       Ламберт не знал, как к этому относиться.       Но он знал, что вместо желания заняться сексом чувствовал только стремление к тому, чтобы обнять и укрыть собой.       Он не знал, от чего его нужно спасать и нужно ли было его спасать, но этого хотелось. Защитить.       Может, это всего лишь иллюзия из-за его хрупкости и бледности. Из-за разлета плеч, из-за вечного смущения и бегающего взгляда. Из-за целомудренности и следования правилам и этикету.       Ламберт не знал.              Он лежал, смотрел в потолок и думал о нежности его ладоней. О его белых длинных ногах. О доверчивом открытом взгляде, о здоровом румянце на щеках от смущения. О приоткрытых губ.       Как же Лютик был красив.       А Ламберт, как полагал он сам, был влюблен.       От этих мыслей по затылку прошлись мурашки. Он криво усмехнулся и качнул головой.       Боже, влюблен!       В кого? В ребенка, который приехал сюда на каникулы и который через пару месяцев, скорее всего, выйдет замуж за какого-нибудь герцога?       За герцога, которого Лютик даже любить не будет. Свадебная церемония, которая вгоняла Лютика в ужас.       Ламберт знал об этом, конечно же он знал.       Но впервые ощутил, что это было несправедливо.       Раньше это было необходимой практикой. Так нужно, так было всегда. Такова цена богатства и власти. Но глядя на Лютика… использовать это невинное дитя как средство укрепления своего статуса? Это безумие.       Это просто несправедливо, — думал Ламберт, впадая в дрему. — Это нечестно, как сильно ты мне нравишься.