Похожие

Тогда тяжелое сбившееся дыхание было нормальным. Тогда Аделаиде не нужно было говорить или думать о будущем, о людях рядом. Тогда она была одна в целом свете. Тогда вдохи у ее шеи, на ключицах, пальцы, вцепившиеся в бледные веснушчатые плечи, глаза, пожирающие ее взглядом, помогали избавиться от оглушающего одиночества. Тогда стоны и всхлипы давали ей хоть каплю любви. Но сейчас все еще одиноко. Сейчас ни пальцы в ее волосах, ни сладость на ее губах, ни тяжелое дыхание, там, на верху, не дают ей покоя. Сейчас незнакомка кажется не спасительницей, а отсрочкой. Отсрочкой неизбежной пустоты внутри. Сейчас вздохи и всхлипы не музыка, сейчас нет удовлетворения, и сладость на губах приторная. Аделаида знает, что ей лгут о прошлом. Знает, что та кошка говорила правду. Но лучше остаться в лживом одиночестве, чем столкнуться с шокирующей правдой. Чем столкнуться с любовью. Девушка сбивчиво дышит. Стоунмендж понимает о скором завершении по впившимся в кожу головы ногтям, по тихим мольбам, по напряженному животу, по сжатию бедер, что стискивают ее голову, неприятно вжимая чувствительные уши в череп. Ее язык легко скользит, уже наученный за все года. Опытный, от всех тех бесчисленных девушек в постели. Губы находят сокровище, мягко посасывают чувствительное место, и сразу за этим следует протяжный, громкий стон, приглушенный чужими бедрами. Рот ловит каждую порцию, высасывает все соки, слизывает остатки, оставляя за собой полоску слюны, которая совсем скоро высохнет. Девушка, что совсем недавно возвышалась над ней, упала на простыни, ее тело, обмякшее и влажное от пота, от влажных поцелуев, ели вздымается. Стоунмендж проводит большим пальцем по губам, стирая остатки бурной ночи. Стирая тихие, иногда громкие стоны, стирая горячие переплетенные губы и языки, стирая эту связь. Стирая любовь. Стирает грязные слова, стирает флирт и беспорядочные прикосновения. Она стирает все, но одиночество тут. Дышит ей в затылок, наступает на пятки. Касается спины грудной клеткой, вплетает свои когти в ее мышцы. Девушка слишком занята своим наслаждением, чтобы уловить резкую смену настроения женщины, та, в свою очередь, не просит ответную услугу, наоборот, так и ждет когда другая уйдет. Чтобы снова найти другую работу, чтобы найти другое занятие. Чтобы снова избавиться от пустоты внутри. Спустя пару минут молодая рекрут одевается, она что-то говорит, что-то о том, что им следует повторить, что сегодня было волшебно. Ведьма что-то мычит в ответ мутантке, та воспринимает это за да, ее все еще горящие щеки вспыхивают с новой силой, и она исчезает в выходе в палату. Она никогда не повторяла этого с кем-то. Находила новую, вжимала в простыни, и получала, получала мимолетную искру, мимолетные слова любви (они виделись первый и последний раз), получала стоны ее имени, получала похвалу, за столь усердную работу. Но она никогда не давала. Они не получали ответных стонов, не получали на телах следы любви, не получали ее. Потому что ее не было. Аделаиды не существовало. Существовала Аделаида Стоунмендж. А Стоунменджи получали, они никогда не давали. Но сейчас даже Аделаиды Стоунмендж нет. Сейчас нет никого. Возможно стоит бросить все что здесь есть. Надеть эту белоснежную рубашку, идеально выглаженные брюки со стрелками, завязать тугой галстук и бежать. Бежать к той магикошке. Узнать кто она такая, узнать кто такая Аделаида сейчас. Узнать правду. Но правда всегда больная. Всегда режет итак изрезанное сердце, рвет на части все твое существо, а затем оставляет, чтобы пришла другая правда, повторила процедуру и зациклить круг. Проще остаться с ложью, что на вкус как мед, но отдает горечью правду. Ведь всегда за корочкой лжи ждет правда. Женщина в отражении не хочет резаться о жизнь. Женщина сейчас не хочет всей этой жизни. Но все эти люди рассчитывали на нее, так ей сказали. Вивер рассчитывала на нее, так сказала она сама. Но Аделаида не хотела удовлетворения Шедоу. Аделаида Стоунмендж хотела удовлетворения родителей. Сейчас она хочет исчезнуть. Умирать больно. Она хочет раствориться. Хочет быть кому-то нужной, быть не чьей-то ночной фурией, не чьим-то трофеем на полке. Она хочет вернуться к... Катарине? Катерине? Сейчас это не столь важно, важно сбежать, сбежать к кошке. Но всегда на ее место со временем приходит Аделаида. На место жаждущей быть желанной, любимой, приходит черствая убийца с глазами, налитыми местью, отливающими красным. С оскалам на губах и ложью на зубах. С ложью во всем ее существовании. Кто бы сейчас не был в этом теле, все они хотят исчезнуть.

***

Прохладный влажный воздух для Карты всегда ассоциировался с вечераме в таверне, с торговцами и их разношерстными историями ( почти всегда они выдумка, но это и не важно), с пирата и их пошлыми песнями и шутками, с запахом свежего мяса с травами, с разливающимся ото всюду алкоголем. От дешевого пива, до дорогого шампанского. Но между этим было вино. Были сигареты. Была Аделаида. С ее истерзанными руками. С ее черными, как воронье крыло, волосами, с веснушками, рассыпанными по ее лицу ( раньше она думала, что они только на лице, но в тот день на пляже, увидев тело подруги, она увидела ее плечи, острые, с такой же россыпью точек), с синяками под глазами, с круглыми очками. С книгой в руках в общей комнате для рабочих. Иногда, когда приходили другие официанты, Катра выходила к ведьме, облокачиваясь на спинку дивана и просила зачитать понравившиеся моменты вслух. Она лишь смеялась, редкий от нее звук, и пролистывала бумагу, бегая глазами по словам. Великодушно делилась с ней теориями о скрытом смысле в том или ином абзаце, потом опустошала бокал, брала пачку сигарет и предлагала ей выйти на перекур. Катра кивала, но никогда не курила сама, после пожара любой дым вызывал в ней тошноту. Они стояли на улице еще минут десять, пока кошке не нужно было идти помогать Фину за баром. К тому моменту Аделаида выкуривала сигарет семь, никогда больше, редко меньше шести, почти невозможно четыре. Четыре только тогда, когда Катра сама выдвигала теории о том, что ей рассказала о книге ведьма, в те моменты смех Аделаиды был частым, то ли от бессмыслицы, что несла ее подруга, то ли от глупости, но именно ради этого она и несла чушь. Ведьма тогда садилась обратно за книгу, брала бутылку вина покрепче и наливала в бокал в два раза меньше чем надо, но Катра всегда знала, что когда она уйдет, женщина нальет почти до краев, выпьет залпом, и не поймет, что слова уже не понимает. Тогда она шла к себе в комнату. Она шла тихо, чтобы Катра не услышала ее плетущиеся по полу ноги, чтобы не услышала насколько она пьяна. Перед тем как магикошка приходила к ней, она глушила последний бокал из полной литровой бутылки. Когда ее смена заканчивалась, она шла в ту комнату, находила под диваном дыру, вытаскивая от туда пустую бутылку и одну, полуполную. На следующий день она посмотрит на нее осуждающе и бледнокожая извинится, хотя виноватой себя не чувствует. Извинится из-за того, что Катре приходится это терпеть. Та лишь разочарованно вздохнет, но продолжать не будет. Все равно не прекратит. Но здесь, в Яркой Луне, воздух не влажный, он затхлый, теплый и тяжелый. Здесь нет всего того, что было на Либертас. И вправду. Аделаиды здесь нет, она там, в глубине леса, в окружении генералов, капитанов, рекрутов, магов и чародеев. Несмотря на то, что Аделаида сказала ей, что она наследница престола на других планетах, единственная кошка своего вида здесь, она не верит. Скорее всего, рядом с ведьмой сидит другая кошка, другая сжимает ее руку, другая стоит с ней на перекуре, между обсуждениями планов захвата, другая скажет ей о вредном образе жизни, а возможна другая возьмет бокал и они вместе будут пить вино. А потом разгоряченные пойдут в палату, и другая даст Аделаиде то, что она заслуживает. А потом какой-то болван ворвется к ним в самом разгаре и Стоунмендж возьмет и съест его, потому что никто не смеет их отвлекать. А девушка будет укутана простынями, в тщетной попытке прикрыться, но потом соблазнительно их сбросит и поманит ведьму обратно. Так бы сделала Катра. Так бы сделала Катра будь она на пару недель в прошлом, послала бы Адору нахуй, схватила бледное лицо и впилась в него губами, как они это делали на пляже. Аделаида бы, стояла в ступоре около двадцати секунд, но потом схватила бы ее талию и прижала бы к себе. Почесала у основания хвоста, и кошка уже тогда бы растаяла. Но сейчас, в душной комнате Яркой Луны, при свете луны, она была одна, без запаха сигарет и вина, без запаха виски, землистого, поди очень дорогого, без запаха ежевики. Она с запахом голубики, травы и каких-то цветов из сада за дворцом. Здесь только она и Адора, что смотрит на нее долго, пристально, как будто пытаясь понять, вспомнить то, что вспоминает она. - Она любила курить ночью на балконе, тушила сигареты о собственные руки, а я потом всегда ругалась,- ее голос хриплый, он разряжает тишину,- а еще она читала мне книги по психологии, я никогда не понимала их, но они ей нравились. - По твоим рассказам она была хорошим человеком. - "Была", - яд струится рекой, она до резкого звука разрыва ткани сжимаю простыни, из следов когтей взлетают пару перьев, - вы говорите так, будто она умерла. как ты похоронила меня Умерла. Аделаида с которой они жили здесь, в душном воздухе непроглядного леса, резала свое тело. Она сидела под столом, поглощенная кошмарами. Здесь Аделаида хотела умереть ( она действительно могла умереть? Зная все детали, кошка хотела узнать, какого это - прожить несколько десятков лет, а потом лечь в ванную и умереть. От обескровливания, от холода воды, от болевого шока? Или может быть, она растворилась в воде как сахарная вата?). Катра нашла еще одну причину ненависти к принцессам, к этой чертовой планете. Адора не находит слов, она смотрит на полуобнаженную спину подруги, осматривает контрастные пятна на теле, в некоторых местах кожа так натянута, что кажется, сейчас лопнет. Ожоги не заросли шерсткой, они остались голым сплетением мышц, с почти мертвыми нервами. Ее короткие волосы по плечи взлохмоченны, утром она пыталась их как-то пригладь, но сейчас она смотрит в окно и думает. - Что случилось тогда? - Адоре не нужно уточнять, никогда не нужно было. И тогда она рассказывает. Рассказывает о схватке, о предательстве, о одиночестве, последовавшим после ухода Скорпии. О развевающейся паранойи, о жаре пламени, о криках и десятки шагов. О звуке падающего метала, заваливающего выход, о тяжести собственного тела, резкости дыма, запахе жженой плоти. О ожидании смерти. И о ней, ее первой встречи с спасительницей, ее первый вкусный ужин, ее первый, по настоящему чуткий человек, который долгое время о ней заботился. Катра знает, Адора не поймет. Никто не поймет, почему они любили любят друг друга. Она снова хочет прикоснуться к бледной коже, расцеловать каждую веснушку, вжаться в подругу и не отпускать, никогда не отпускать. Взять этот комплект из серьг и ожерелья, выкинуть их, сжечь до тла. Потому что ни ее отец, ни ее мать не заслуживают ее. Она хочет взять ладонь, поцеловать ее руку, двигаясь к костяшкам, долго перебирать эти длинные пальцы ( около... девяти сантиметров? Много. Повезет ее девушке.), а потом переплести их со своими и вдыхать этот запах. Ведь только Стоунмендж могла пахнуть сигаретами и алкоголем, а не вонять, как все остальные. А кошка бы, уйдя с ней на перекур, взяла бы вежливо предложенную подругой сигарету и закурила. Белокурая девушке молчит, слушает размеренное дыхание другой и думает. Думает, как она хочет быть для кого-то Катрой, или Аделаидой. Вскоре магикошка вскакивает, подходит к окну и запрыгивает на оконную раму. Ее хвост метет пол в комнате, и следующие слова звучат низким рычание, впечатываются в мозг. - В следующий раз я уйду. Ради Яркой Луны, пожалуйста, не говори это. - Куда? Ее губы дрожат, пока спина темнокожей уверенно выпрямляется. Собственный голос звучит как из под толщи воды. - К Аделаиде. Кошка впивается взглядом в подругу. - Ей не нужно приглашать меня, чтобы я последовала за ней. Эти слова как удар под дых. Она намеренно ковыряет гнойную рану, что только начала заживать. В этот раз ломается Адора.

***

Выдыхая дым Аделаида смахивает пепел с сигареты. Гудение техники, выкрики команд, солдаты, марширующие к выходу, наполняли воздух. Рядом Бежер, ее спина прямая, но она молчит, не решаясь заговорить со своим боссом. Стоунмендж тоже не спешит торопить ее, терпеливо докуривает пачку, глазами бегая по подчиненным, ее костяшки белеют, сжимая уже пустую коробку. - Императрица, - она откашливается, отводит взгляд, но чувствует на затылке фиолетовые глаза,- я хотела с вами поговорить о Вивер. - Что-то не так? - голос звучит предупреждающе, антропоморф понимает, сейчас она ходит по минному полю. - Не то что бы, я просто хочу вас предупредить,- голос пытается звучать непринужденно, но дрожь выдает страх,- недавно она была замечена у камеры Дабл Трабла. Если вы знали об этом, прошу прощения. Аделаида напрягается, пытаясь вспомнить их последний разговор, но про допрос шпиона она ничего не припомнит. - Нет, ничего про это не слышала, - ведьма сощуривается, пытаясь в толпе рассмотреть наставницу, - кто сообщил об этом? - Фалько, - барсук практически поставила товарища к стенке, она не представляла, что скажет на вопрос: "А что она делала у камеры преступника?". Но, к счастью, такого вопроса не следует, Аделаида молчит. Она не поворачивается к боссу, но та даже не удочужила ее взглядом. Старшая женщина лишь уныло оглядывает толпу, а ее рука скользит к поясу, приближаясь к охотничьему ножу. Бежер напрягается, когти царапают внутреннюю сторону ладони, а глаза внимательно следят за движениями ведьмы. Но удара не следует, рука не задерживается на ноже а падает на квадратный мешок, из которого она вытаскивает сигарету и небрежно закуривает. Ее глаза стеклянные, холодный хрусталь, расчетливый и опасный. - Видишь их? - вопрос прерывает напряженную тишину, голос ведьмы звучит хрипло и сдавленно от дыма в легких. Проследовав за взглядом Аделаиды Бежер не замечает никого, кто мог бы привлечь внимание императрицы, она уже открывает пасть чтобы задать вопрос, но ее прерывают. - Всех их? Солдат идущих ради одной цели? - барсучиха снова смотрит в толпу, но не прерывает босса,- Им нужен лидер, Бежер, я согласилась стать их проводником, их светом, когда я соглашалась на это, я знала что будут и те, кто будут преследовать и свои цели. Шедоу Вивер хочет мести, я ее не виню, я ведь тоже мщю. "- Блядь, - младшая женщина сдерживается от того, чтобы закатить глаза, - она предатель, как вы не поймете намеки?!" - Но...- Стоунмендж смахивает пепел с трубки, и снова вдыхает, - мне нужны Дабл Трабл живыми, поэтому поставьте у них охрану, мне не нужна лишняя кровь в столице. А теперь иди, сегодня Дрил будет наш. И прежде чем Бёдер успевает что-либо ответить императрица растекается и исчезает в тенях. - Эффектно.

***

Свэн редко винил себя в чем-то. Он был уперт, самодоволен и самоуверенн, ему не перед кем было извиняться и просить прощения. Но Аделаида, признается он самому себе, не просто достойна извинений, она достойна всегодостойна быть свободной. Она, несмотря на всю жестокость мира, выросла интеллигентной. Ему не было и двадцати, когда его попросили за ней смотреть, ей было всего двенадцать, но она уже знала каких мест нужно избегать, где есть дешевая еда, с кем стоит и с кем не стоит вести бизнес. Это, безусловна, она унаследовала от Стью. Высокий статный мужчина видел в дочери вундеркинда, наследника рода Стоунмендж, с малолетства он учил ее экономике, политике, обучал развивать торговые отношения, и что для него было не менее важным, никогда не показывать слабости. Минотавр видел насколько была горда Аделаида, она не просила не у кого ничего, она лишь силой забирала это, поэтому когда спустя три месяца после того как Белармина перестала выходить на связь, а молодая ведьма появилась у него в магазине, он позволил его обокрасть. А потом еще раз. И еще. - Почему ты меня не останавливаешь? Он поворачивается на звук и видит подростка, что сжимает в руках мешок монет. Он лишь улыбается и отворачивается, продолжая раскладывать ткань. - Тебе нужнее. Потом Свэн пригласил ее поработать у него, она накопила денег и продолжила темное дело отца. Свэн был не против, но и за ничего не высказывал, Белармина дала точно дала ему понять - приглядывать, но не выдавать своего "покровительства". Он почти ежемесячно высылала телеграммы, где подробно описывал когда видел Аделаиду, где она ходит, с кем общается. Но чем больше времени шло, тем меньше она вообще разговаривала. Реже она стала появляться и в деревне, почти полностью живя затворницей, других это и не волновало - все знали кто она по природе, но о самой ее личности мало что было известно, что не было добрым знаком. Свэн никогда не получал ответа на письма, но не жаловался. Он контрактник, права голоса перед Стоунменджами он не имел и не имеет. Но сквозь строки он молил старшую Стоунмендж вернуться, пускай он и не испытывал любви к молодой ведьме, он мог понять ее как человека. Как того, кто лишился родителей. Года шли и потом Аделаида появилась под руку с ней. Катра. Минотавр не взлюбил ее, но помнил условия контракта. Не вмешиваться в жизнь Аделаиды было одно из них. А потом все резко пошло не по плану. Переезд Аделаиды дался тяжело. Еще тяжелее было объяснить это госпоже. Именно тогда он получил письмо в ответ, яд сочился через строки, разъедал кожу, сжигал мышцы, ломал кости. В нем она требовала отговорить младшую ведьму, но он не смог. Ей давно нужно было сломать цепи. Поэтому в своем следующем письме он позволил себе выйти за формальности, позволил себе вольность. Ответа не поступило. Аделаида давно должна быть свободной, прошлое удерживало ее здесь, а Катра помогла оковам стать свободней, пока сама ведьма не вырвалась, позволив увести себя. Он был рад за нее.

***

- Знаешь, я даже люблю одиночество, - девушка крутит в руке бокал, медленно отпивая красное вино. На вкус дерьмо. - Почему? - более высокая женщина кладет руки на перила, облокачиваясь на них всем весом. - Не нужно никого терять, - глаза пробегаются по горизонту, а потом обращаются к собеседнику, - ты должна это понимать. - Да, - на глаза наворачиваются слезы, но она не позволяет им пролиться, - да, я понимаю. Тишина со стороны покажется тяжелой, но для них она была мирной. Младшая девушка кривит губы и откладывает бокал на столик на веранде. - На вкус дерьмо. Мягкий смех разбавляет тишину, вызывая у младшей улыбку. - Извини, не подготовилась, - высокая женщина чешет затылок, неловко улыбаясь, - не ожидала, что ты согласишься повидаться. - Да, - теперь другая полностью поворачивается к подруге, - да, я тоже не ожидала. - Знаешь, мне тебя не хватало. - Это еще почему? - Ты мой друг, Стоунмендж, мне всегда будет тебя не хватать. Аделаида прикрывает глаза и выдыхает, выравнивая сбившееся дыхание. Да. Друг. - Мне тоже тебя не хватало, ангелочек. - Глиммер была бы рада тебя увидеть, почему не пришла утром? - Глиммер бы меня не вспомнила, ей было года три, помнишь? - ведьма отворачивается и решает, что вино не такое уж отвратительное. - Помню, это последний раз, когда мы виделись, почему ты не пришла? Она ждала тетю Адель все свои другие дни рождения Я ведь тебе больше не нужна. - Были неотложные дела. - Восемь лет? - Анджела поддается гневу и наступает на младшую, сжимая руки в кулаках, - Тебя не было восемь лет! Ты оставила меня одну даже на похоронах Майка, почему? Потому что он не умер Потому что я боюсь Потому что как бы я не старалась, я останусь монстром - Многое случилось за все это время, - Стоунмендж не реагирует на провокации, сосредоточенно рассматривая бутылку, - мне тоже было нелегко. - Сейчас война, кому сейчас легко? Ты оставила меня одну! - Ты тоже оставила меня одну в тот день. Ты знаешь как много он значит для меня. - Я королева, я не могла просто бросить дела государства и бежать к тебе! - Могла, но Майк же важнее. Хотя нет, знаешь, я понимаю. - ведьма сжимает бутылку сильнее, позволяя застоявшимся слезам скатиться по веснушчатому лицу. Треск! - У тебя есть семья, кто я такая, чтобы решать, что какая-то кэхтэрианка с обочины важнее. - По ладони стекают остатки вина и свежая кровь от осколков, впившихся в бледную кожу, - Ничего, я понимаю. Она с усердием стирает слеза, пачкая кровью лицо. Осколки с глухим треском падают на пол веранды, хрустя под ногами. - Хей, я не это имела в виду... - Нет, - она шмыгнула носом, - нет, все в порядке, возвращайся в свой большой сияющий дворец, а я... А я снова вернусь в свой старый пыльный дом. -... а мне лучше уйти. Скажи мне остаться, прощу, я останусь, просто скажи мне это. Не оставляй меня. Прошу, я не хочу быть одна. Но Анджела позволила ведьме раствориться в темноте.