2016, Сентябрь. Мышкин
На идущую среди ночи по улицам Мышкина женщину в плаще мало кто обращал внимания. Во многом потому, что совершенно неожиданно на всех улицах погасли фонари, и электрики вместе с мэром гадали над этой поломкой — а в этой суматохе быстро идущую фигуру не заметить было крайне просто. А еще потому, что в Мышкине постоянно происходили какие-то необъяснимые наукой вещи, и ночная гулена, по сравнению с говорящим козлом, которого пару ночей назад видела хозяйка местной булочной (правда, все твердили, что в это время она была глубоко подшофе), была до жути обыденным и скучным явлением. Самой женщине это было на пользу, и она никак не пыталась обратить на себя внимание — просто шла вперед, не забывая поправлять капюшон, который разгулявшийся ветер все норовил сбросить с ее головы. Она остановила шаг лишь когда дошла до дома на окраине города. С виду этот дом был небольшой и какой-то несуразный — словно тот, кто его строил, нарочно поставил криво первые кирпичи, и теперь линия дома создавала вместе с границей тротуара острый угол. В окне, занавешенном тонким белым тюлем, виднелся свет и мельтешившая туда-сюда рыжая макушка. Женщина постучала в деревянную дверь. Ответное шевеление последовало лишь спустя пару минут: дверь с противным скрипом, отдаленно напоминающем зевок или кудахтанье, отворилась, и появившаяся в дверном проеме рыжая женщина облокотилась о дверной косяк и удивленно вскинула бровь: — Людмила? Вот кого-кого, а тебя я явно не ожидала увидеть. — И тебе, Ядвига, доброй ночи, — ответила ночная гостья, сбрасывая капюшон, и, встряхнув короткими седыми волосами, вошла в дом. Ядвиге осталось лишь подивиться подобной бесцеремонности — все-таки, она не давала разрешения пройти. Но мысль о том, что в свое время именно она научила Людмилу — добрую и правильную до мозга костей фею-крестную — проявлять наглость и характер, заставила ее усмехнуться и, забыв о том, что для приличия надо бы было возмутиться, закрыть дверь. Людмила уже успела пройти вглубь комнаты, повесить на спинку стула свой плащ и усесться в мягкое кресло. — Чаю? — Нет, спасибо, — Людмила покачала головой и потерла глаза, привыкая к яркому свету. Ядвига пожала плечами. Затем ойкнула, что-то вспомнив, и поспешила к кипящему котлу с зельем, что собиралось вот-вот сбежать. Но не успела, и клубы сиреневого дыма взвились над котлом, с невероятной скоростью распространяясь по комнате. Высказав зелью все, что она о нем думает, Ядвига резко взмахнула ладонью, и котел под смех Людмилы исчез вместе с дымом. — Не вижу ничего веселого, — проговорила Ядвига, вновь чертыхнувшись. — В этом, между прочим, ты виновата: нечего было меня отвлекать! Людмила закатила глаза и подперла рукой голову, вновь погрустнев. — Это Аленка, — устало произнесла она, после нескольких секунд тишины. Ее собеседница нахмурилась и уперла руки в бока, не понимая, каким боком здесь замешана эта девочка. Поймав ее замешательство, Людмила вздохнула, поясняя: — Это из-за нее погасли все фонари. Я не пустила ее на дискотеку, она разозлилась и… Людмила замолчала, оставив и так известное им обеим окончание фразы неозвученным. Она лишь уставилась на портрет старой ведьмы, висевшей на стене напротив, и поправила выбившуюся из старой фенечки нитку, при одном лишь соприкосновении с которой словно переносясь лет на семь назад. — Я сама это сплела!— Аленка, отбросив мешающую косичку, вытянула вперед ладони, на которых в три аккуратных ряда лежали неряшливые яркие браслеты-фенечки. На ее отвратительно заправленной кровати были разбросаны кусочки лент и ниток, а сама Алена с ног до головы была усыпана стразами, блестками и кое-где даже виднелся крупный бисер на ярко-красной ниточке. — Красиво? — Красиво, — согласилась Людмила, присаживаясь на более-менее чистый кусок постели. — Тогда держи! — улыбнулась Аленка, протягивая бабушке один из браслетиков. — Одевай и никогда больше не снимай. И с этими словами она одела Людмиле на запястье фенечку, вот только закрепить ее все не получалось. И что бы не делала девчушка, но короткие нитки браслета сходиться совершенно не желали! Тогда Людмила незаметно щелкнула пальцами другой руки, и стоящая на письменном столе стопка учебников слетела на пол. Аленка с удивленным вздохом поспешила собирать свои книжки, а Людмила, пользуясь тем, что внучка отвлечена, скрепила концы браслета заклятием вечности. И куда, интересно, за эти пять лет подевалась та милая домашняя девчушка с двумя куцыми рыжими косичками? Как-то слишком резко она начала отдаляться: вечно где-то гуляла с одноклассницами, что-то читала в телефоне, просилась на дискотеки, запиралась в комнате… Соседка — тоже бабушка пятнадцатилетнего подростка — уверяла в том, что это все переходный возраст и вместо того, чтобы винить ребенка в том, что он мало проводит время с близкими, стоит вспомнить себя в эти прелестные юные годы. Людмила вечно усмехалась, будучи не в силах вспомнить себя в пятнадцать: беззаботные события столетней давности давно стерлись из подсознания, оставив лишь воспоминания о тяжелых моментах жизни. — А разве фонари работают на огне? — вдруг спросила Ядвига, вырывая Людмилу из размышлений. Та неожиданно засмеялась: — Что, старость подкатила — уже забыла, кто их устанавливал? Интересно мне знать, как же ты экскурсии водишь. — Я тебя старше всего на месяц, — привычно напомнила Ядвига, упираясь руками в стол. Спор был давний, как само мироздание, но благодаря нему было предельно ясно: если старость и подкатит, то к ним обеим одновременно. — И когда я вожу экскурсии, я не рассказываю туристам о Сан-Саныче, воздвигнувшем в нашем городе нерушимую магическую систему освещения. — Не такую уж и нерушимую, как оказалось. — Если бы кое-кто с самого детства обучал Аленку магии, а не прятал ее от всего хоть чуть-чуть волшебного, то она бы не оставляла Мышкин без освещения при каждой вашей ссоре. А заодно, мысленно продолжали обе, не сжигала бы шторы, не кипятила жидкости и не заставляла все металлические поверхности дома раскаляться до предела. — Я не прятала, — Людмила сжала подлокотник кресла до побеления костяшек, — а оберегала. — Я посмотрю, что ты скажешь, когда она спалит ваш дом, — Ядвига откинула на спину мешавшийся хвост и сложила руки под грудью. — Туше, — развела руками Людмила. И тут же вновь собралась, серьезно глядя на собеседницу. — Но раз уж я начала играть в эту игру, надо доиграть до конца. К тому же, я пришла не за советами, а за зельем. — Нет. — Ядвига, пожалуйста… — Нет, Люда, и это мое последнее слово. — Ядвига… — Я говорю тебе не первый раз: нет. Мне осточертело травить собственную племянницу зельями! А теперь, Людмила, будьте добры, взгляните налево, там виднеется входная дверь в стиле прованс, сделанная из соснового дерева в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Дважды повторять не пришлось. Людмила встала, на ходу надела плащ, направилась к выходу и, противно шурша его подолом, покинула избушку — все же именно ею, а не просто домом, являлось жилище Ядвиги, — не забыв, перед тем, как закрыть дверь, внимательно оглядеть старую знакомую. Со стороны это могло показаться укоризненным взглядом от человека старшего поколения к более молодому, но если знать истинные возрасты обеих женщин, все было в корне наоборот. Так уж сложилось, что по физиологии своей ведьмы, в отличие от тех же фей, против своего желания не старели.***
Алена, обложившись учебниками, сидела за своим письменным столом, в десятый раз перечитывая параграф по алгебре, буквально вдалбливая себе в голову значение коэффициентов при x и x², но вдалбливаться все это не желало совсем. Хотя, все это могло быть из-за позднего времени — часы уже две минуты, как пробили полночь, — или же из-за подкатившего к горлу кома обиды. «Это нечестно! Нечестно! Нечестно!» — билось у нее в голове уже который час. Она никак не могла понять, почему вся их школа, начиная с восьмого класса и заканчивая одиннадцатым, сейчас тусовалась на школьной субботней дискотеке, а ей приходилось корпеть над учебником алгебры из-за того, что бабушка не разрешила ей пойти туда! А все потому, что по недавней контрольной она получила два, а Вера Андреевна, по уверениям бабушки, второй раз на встречу не пойдет и все-таки при выставлении четвертных напротив строки «Рыжова А.» нарисует размашистого лебедя. И все аргументы насчет того, что она еще успеет исправиться и наполучать хотя бы троек — четверть ведь только началась! — на бабушку действовали ровным счетом никак. Поэтому, после целого часа ругани, Алена убежала в свою комнату, честя всех на чем свет стоит. Поначалу она пыталась плакать, как те героини из сериалов: громко, со вкусом, обнимая подушку и размазывая тушь по щекам. Вот только возникло пару загвоздок: веселить подобными концертами было некого — бабушка тотчас после ссоры хлопнула входной дверью, заперев ее снаружи на три замка, а других обитателей в доме, увы, не было. Так же, как и туши, которую согласно классике надо как можно сильнее размазывать по лицу. Нет, конечно где-то в косметичке тушь была, но вот краситься ею только ради того, чтобы впоследствии размазать, было как-то глупо. Поэтому, подавив едва начавшуюся истерику, Алена села за стол и достала с полки учебник алгебры, с удивлением обнаружив еще один. Точно такой же: алгебра, девятый класс, авторства Никольского и Потапова. Открыв учебник на той странице, где ученики обычно подписывают свои фамилии, она быстро нашла ту, на которую думала — «Зимина Сн.» красовалась сразу после зачеркнутых непонятных каракулей, отдаленно напоминавших иероглифы. Быстро набрав смс-ку Светке, старосте класса, с вопросом о том, где живет Снежка, Алена все же попыталась углубиться в учебник, но, как уже было сказано, это у нее плохо получалось. Своеобразную ложку дегтя ко всему этому подливала Кораблева: она не забывала выставлять во все известные ей социальные сети фото, видео, статусы и трансляции о том, как весело она проводит время на дискотеке. Алена изо всех сил держалась от того, чтобы их не посмотреть, но постоянно приходящие на телефон уведомления все же заставили ее это сделать. И Алена быстро разозлилась на себя за это решение (и на бабушку заодно обида увеличилась): даже Сидоров — Сидоров! — был на этой дискотеке и весело зажигал какой-то инопланетянский танец вместе с Иркой. На волне открывшейся злости Алена побросала на пол все, что лежало на столе (совестливо оставив лишь учебник Снежки), сложила на столе руки, уронила на них тяжелую голову и, закрываясь от всего мира рыжими волосами, бесшумно зарыдала. Она и не заметила, как заснула, но точно помнила, что в кровать не ложилась. Но несмотря на это утром проснулась в своей постели, укрытая одеялом, и после, с видом крайне удивленным, лицезрела идеальный порядок на столе. Телефон, безжалостно сброшенный на пол вместе с книгами, лежал заряженный на прикроватной тумбочке и на экране блокировки значилось пришедшее от контакта «Светка Гаврилова» сообщение: «ул. Школьная д. 15, кв. 27». Быстро приведя себя в порядок, Алена постаралась аккуратно положить в рюкзак учебник Снежки и, тихо проскользнув мимо уснувшей на диване в гостиной бабушки, на велосипеде отправилась по указанному адресу. Двадцать седьмая квартира, как назло, находилась на шестом, последнем этаже. Лифт же, по законам киноклассики, был закрыт на ремонт, и Алене скрепя сердце пришлось оставить свой велосипед в подъезде и по лестнице подняться на нужный этаж, моля лишь о том, чтобы жильцами этого дома были исключительно культурные личности. Нужная квартира нашлась быстро — она была единственной на своем этаже и дверь в нее была почему-то приоткрыта. Алена нахмурилась, без стука распахнула дверь и замерла, сильно сомневаясь в том, что сейчас не спит.