Ну… первая неделя новой жизни была самой сложной на моей памяти (и единственной). Но все когда-нибудь кончается, так что эта неделя избиений, голодовок и постоянного холода закончилась.
И началась вторая. Такая же.
Не знаю насчет привычки — едва ли я смогу привыкнуть к ощущению постоянной опасности даже во сне — мой «любимый» папаша, по пьяни, любит окатить меня пивом или чем-нибудь эдаким. Ну, хоть не бьет, пока я сплю. Тем не менее, за неделю мне стало немного… понятнее жить. И все дело в том, что у меня появилась информация.
Зовут меня Лодет и мне действительно восемь лет. Физически. Сэм Браун — тот самый ненормальный, что избивает меня и называется себя моим отцом, часто запинается, произнося мое имя.
— Ники, как тебе вообще в голову пришло такое бредовое имя? — раз в пару-тройку дней задавался Сэм вопросом.
— Весь секрет в том порошочке, что ты принес мне в тот день, — тупо лыбилась моя «мамаша». — Вот принесешь еще такого — можем и имя сменить.
«Еще такого» не было. Как я понял, мои родители были семьей среднего звена лет шесть назад, но потом кто-то из них сильно подсел на наркотики (хотя и до этого «баловались»), отчего вся их жизнь пошла под откос. Сэм в этом, естественно, винил меня, ведь сторчались они окончательно всего-то за год-полтора после моего рождения. Ники было плевать, по большей части — она старалась вообще не обременять свое сознание ничем тяжелее алкоголя и психотропных.
Лодет Браун… звучит так себе, а выглядит еще хуже. Как выяснилось, «комплектов одежды» у меня два — та самая пижама и потрепанная куртка с рваными джинсами и дырявыми кедами. Во втором «наряде» теплее не становилось, хотя должно было. Внешне я был… очень худым (что неудивительно) и грязным мальчиком. Глаза были уставшие, но колючие, что мне понравилось. Я не сдамся. Волосы… трудно сказать, но, похоже, я унаследовал цвет волос от Ники, а та — блондинка.
Никакой домашней работы я не выполнял — ее просто не было. Однако, когда Сэм сильно напивался, или же умудрялся где-то достать наркоту, то меня, в ходе «дружного семейного совета» вышвыривали на улицу с наказом не возвращаться без еды. Первое время, обживаясь в городе, я рылся по помойкам — не самое благородное занятие, но есть-то хочется. Иногда приходилось пугать птиц или палкой отгонять собак.
Лондон — столица Британии! Жаль только, что мне, пока что, довелось ознакомиться лишь с самыми грязными его трущобами — из более приличных мест таких оборванцев как я гнали поганой метлой.
Местные ребята — такие же дети вроде меня или вообще беспризорники (а я-то уж прям вылитый «призорник»!) отнеслись ко мне… враждебно. Как и друг к другу, впрочем. Закон каменных джунглей с первого ряда — выживает сильнейший, а худоба вроде меня в драке не противник даже некоторым младшим.
Поэтому приходилось изворачиваться — благо, на ум не жаловался. Пока что. Если честно, пробирающий до костей холод знатно сбивал все умные мысли в моей голове. Что-то, конечно, удержать удавалось, но не все, что очень мешало.
Вскоре помойки сменились задворками кафешек и ресторанов — те же помойки, но уже прочно ориентированные на еду. За первую неделю мне даже удалось немного обновить гардероб — результатом поисков еды в мусорном баке неожиданно стала находка в виде порванной в локтях спортивной куртки. Видимо, кто-то выбросил куртягу, все равно не очень полезную к зиме. Иначе не понятно, почему она оказалась на свалке — рваные локти — вот проблему-то нашли!
Так я и выживал. Если приносил еду Браунам, меня не трогали, и я мог спокойно поспать, подтачивая втихаря запасы, что утаил от дорогих маменьки с папенькой. Один день удалось даже из комнаты не выходить — я просто лежал, смотрел в потолок и думал. Думал о том, как мне холодно.
Но начало второй недели новой жизни решило меня доконать.
Стук во входную дверь, да такой, будто выбить ее пытались. Голос Сэма и хриплое: «Проходите-проходите.» Каморка предков заполнилась голосами — к ним явно пришли знакомые. И я не думаю, что туда стоит соваться.
Звон бутылок, пара мутных фраз и пьяный смех Ники — судя по всему, к ней кто-то начал приставать. Мне вдруг стало мерзко от осознания того факта, что я живу… с этими. Так мерзко, что захотелось убежать сию же минуту. Но я, конечно, не идиот, пускай холод в костях и путает мысли. Сбегу я, щаз-з-з. Скорее всего батя, поймав меня взглядом, следом поймает еще и руками. А за тем последует «милый» допрос сына отцом.
— «Как дела в школе, сынок?»
— «Я же в нее не хожу.»
— «Ну… тогда получай в лицо. За прогулы. А это — за плохие оценки.»
Пересижу.
Ага, размечтался.
— Помню давал концерт! — донеслось «оттуда» особо громкое. — И наша менеджер придумала шутку — вместо инструментов использовать группу.
— А че? — не понял тупоголовый Сэм, явно уже «готовый».
— Звуки извлекать не из гитарки и барабанчика, а из человека, — пояснили ему, как тупому. — Ходил я по сцене, да девок щекотал. Та эдак засмеется, та так — прекрасный был концерт! Меня потом еще на столичный приглашали, да я отказался. Настоящий гений не стремится к славе, он стремиться к величию!
— Вот эт ты сказанул! — радостно заревел кто-то еще. — Наш мужик, Джон, хоть и из талантов! Бахнем!
— Бахнем!
Бахнули. А я, слушая перезвон бокалов, подумал о том, что врет ведь мужик. Впрочем, и что с того? Ну рассказывает пьяные байки, выставляя себя гением музыки, мне-то что? Наоборот, спасибо ему сказать надо, что он «этих» отвлекает.
— А знаешь, что Джон? — спросил вдруг Сэм. — А можешь ты показать?
— Чего? — не понял «музыкант».
— Ну того-этого… — «отец» замялся. — Как ты звуки извлекаешь. Из людей-то.
— Из тебя что-ли извлечь? — усмехнулся Джон. — Или из женушки твоей? Так я извлеку, заслушаешься.
Захохотали. И даже Сэм поддакивал, как и Ники, впрочем. Похоже, эта парочка будет плясать под дудку этого музыканта-сказочника, потому что… ну, вероятнее всего, он платит. И, возможно, не только наливает, но и насыпает. Или как там у них — таблетками, может?
— Да не, есть тут один, — потянул, как утих смех, Сэм. — Имя такое дурацкое — я не могу. Ники!
— Ох бл… — судя по голосу «мамаши», та явно не хотела напрягаться.
Ну и не напрягайся, вредно это. Не стоит. Пошли его в зад, он разозлится, его успокоит музыкант, и вы все вместе дружно забудете, что что-то там хотели.
— Ло-о-одет, ми-и-илый! — хрипло проблеяла Ники. — Иди сюда-а-а. Давай быстрее!
Охренительно! Сейчас меня будут «щекотать»!
Насупившись, я все же вышел — уже знаю, что бывает в этом доме за неповиновение. Ники, Сэм и двое мужчин — один большой и бородатый — лапает Ники вообще не стесняясь, второй высокий, в очках, с усами. И смотрит на меня, задумчиво так.
— Подойди! — махнул мне рукой Сэм. — Быстро! Ща будем музыку делать!
— Я… — я вздохнул, подбирая слова. — Я не люблю щекотку…
— Подслушивал, засранец! — тут же взъелся Сэм, отвешивая мне знатную пощечину. — Гад!
Больно! Это даже хуже, чем холод. Я не удержался — вскрикнул и упал на пол задницей.
— А хороший звук, — с видом знатока кивнул очкарик. — Такой, знаете… немного потертый, но рабочий инструмент. Занятно-занятно. Ну-ка, а если сюда «нажать»?
«Изучал» он меня не долго. Вернее не так — больше всего мне это напомнило дрессировку — он бил меня в разные точки на теле, а я изменял тональность крика, в зависимости от них. Криво-косо, но этим ублюдкам все одно было весело. Я старался переигрывать, дабы он хоть немного убавлял силу, но все равно было больно. А под конец он развернул меня спиной и, затянувшись сигаретой, которую тянул все «выступление» провозгласил:
— Я называю это «соло» «сигаретный дым»!
Я не знаю, как я не отрубился, но ожог пробрал меня до костей сквозь всю мерзлоту. И нет, это не было приятно, очевидно.
Это было ОЧЕНЬ БОЛЬНО!
И я закричал, под их дружный хохот. Сэм даже поаплодировал «мастерству» «маэстро». Сам ублюдок явно со мной не закончил.
— ДА СДОХНИТЕ ВЫ УЖЕ К ЧЕРТУ ОТ ПЕРЕДОЗА!
Я не знаю, откуда у меня хватило сил на крик. Наверное, адреналин или что-то подобное. Что-то взвизгнуло — надеюсь, это у кого-то из этих придурков перепонки лопнули. Сверкнуло — пожар что-ли? Загрохотало — о, а вот это уже, похоже, у меня от боли, недосыпа, голодухи и постоянного холода поехала крыша. Удачи, шифер не растеряй!
Все кончилось так же неожиданно, как и началось.
Я обнаружил себя лежащим на полу все той же комнаты. Лампочка на потолке погасла, хотя тут было небольшое окошко, и света с него было не так уж мало. Пожара не случилось, что радовало. Но… лежал я тоже не один.
Участники попойки развалились практически кругом, центром которого являлся я. Бледные. У Ники закатились глаза, рот Сэма был в пене. Двое других… лежат так же. Это у них чего, от моего крика свет выключился что-ли? Чертовы наркоманы!
Тем не менее, они могут скоро очнуться, и тогда… не знаю, что тогда. Но точно ничего хорошего.
В любом случае, мне тут делать нечего, равно как и не с кем. Быстро схватив со стола убогий бумажник, явно не принадлежавший моим родителям, я набросил на себя спортивную куртку и побежал прочь.
Куда глаза глядят. А глядят они прямо.
***
Холод… голод… боль в спине.
Я почувствовал, что отключаюсь, пройдя от дома километра четыре. Так далеко я раньше не забирался, а потому заблудился практически сразу. Отлично — неизвестно где и неизвестно в каком состоянии. Хотя нет, состояние мне известно — я леденею.
И это явно не простой мороз — я в буквальном смысле замерзаю насмерть. Замерзаю… и никак не замерзну!
Я прошел еще километр на чистом упрямстве. А куда я, собственно, вообще бегу? От предков? Не думаю, что они бросятся меня догонять. Хотя нет — бросятся! У меня же бумажник того урода!
И что теперь, выбрасывать его? Оригинальный выбор, но пальцы и правда слабеют, будто само тело подсказывает — давай.
А, нет, все нормально, это не пальцы слабеют. Это тело уже не в состоянии двигаться.
Я падаю навзничь, а благодаря тому, что шел я по местам окраинным и грязным, меня не найдут быстро. Отлежусь и пойду? Куда? Зачем?
Отлежусь и умру?
Да, неплохой план. Неделя ада, думаю, хорошее наказание, что бы ужасного я не сделал в прошлой жизни.
***
— Эй, слыхал соседку-то? Тут как будто бомбу подорвали! Будь осторожен.
— И откуда у наркоманов бомба, Ленс? Не трясись понапрасну — наверняка ведь просто устроили очередную драку. В таких местах такой случается чаще всего.
— А я тебе говорю… Эй! Иди сюда! Бегом!
— Что там увидел? Бомбу свою любимую, что-ли?
— Сестрицу твою! Нет! Тут человек! Пацан! У двери сидит…
Вот ублюдство… Я очнулся на пороге «отчего дома». А на меня надвигались две большие тени с фонариками в руках.
Эта жизнь никак не хочет меня отпускать.
