Зов темных крыльев II

      Свой странный заказ Хельга объяснила сама уже на следующее утро, со смехом заявив, что с момента приезда ее так впечатлили живые устрицы, что все это время из-за стола она вставала практически голодной. Завтракать в одиночестве она отказалась, и мы прошли в трапезный зал, где нам подали заказанного ею немалых размеров каплуна.       — Кажется, я начинаю постигать суть ваших чудесных традиций, — иронично сказала она, в то время как я тоже увлеклась великолепно приготовленным мясом. Леди Алисия завтракала у себя, и это было к лучшему, потому что вдвоем с Хельгой мы вскорости оставили от каплуна одни косточки. Жареное мясо я любила не меньше, чем свежее, парное. Оно и немудрено: в числе прочего Саманта поведала, что жареная дичь была во все времена лакомством для диких гарпий, которые никогда не разводили огонь сами.       — Насчет пива — это я пошутила, конечно, — со смешком добавила Хельга. — Забыла, что ваши несчастные гоблины должны были настолько привыкнуть к твоему кошмарному занудству, что теперь вовсе не понимают шуток. Ты бы видела их рожи!..       — Ну слава богам! — У меня словно камень плеч свалился. — Я передам им, а то они ведь в самом деле собрались делать заказ в «Кабаньей голове»!       Хельга пробыла у меня еще два дня. Это время осталось в моей памяти как не менее счастливое, чем то, что я провела с Самантой. Было больше шума, суматохи, по вечерам я буквально валилась с ног от усталости — темп жизни задавала Хельга, а уж ей энергии было не занимать! — но все это компенсировалось безудержным весельем, которым буквально лучилась моя неуемная подруга. Так что, когда пришла пора расставаться, я даже испытала что-то вроде разочарования. Хельга в свою очередь звала меня к себе, но на такой шаг я пока не была готова. Тем более, что до нового учебного года оставалось уже не так много времени, а мне еще хотелось хотя бы отчасти изучить те из тайных манускриптов, к которым, покидая особняк, представила мне доступ Саманта.       Поэтому остаток лета после отъезда подруги прошел относительно спокойно. Правда, пару раз я внезапно просыпалась среди ночи с чувством необъяснимой тревоги, но постоянных кошмаров, как в случае с василиском, не было. В целом жизнь текла как мне то было изначально привычно. Я усердно занималась, постигая все новые премудрости трансфигурации и иных магических наук, а в свободное время, по вечерам, изучала ставшие доступными для меня свитки. В основном, то были труды исторического содержания, не связанные напрямую с хрониками нашего рода. По всей видимости, моя мудрая прародительница решила прежде всего познакомить меня с подлинной историей магии, чтобы впоследствии мне были понятны корни современного волшебства. Большая часть свитков принадлежала перу римских историков (к тому времени я уже весьма неплохо освоила латынь, так что разбирала их без особого труда), но попадались также и работы северных авторов, написанные рунами. В таких рукописях намного чаще встречались места, имеющие отношение к Саманте — они были особо выделены переписчиками. Кое-что мне было отчасти знакомо из заученых еще много лет назад семейных легенд и преданий, но чем больше я вчитывалась в эти древние хроники, тем больше поражалась невообразимому количеству деталей, подробностей, что мне открывались. Ощущение было таким, словно до сих пор я смотрела на мир сквозь мутное, исчерченное дождевыми потоками стекло. Теперь же «дождь» перестал, и я получила, наконец, возможность видеть отчетливо. Зрелище было без преувеличений потрясающее.       От этого увлекательного времяпровождения меня отвлекло лишь начало нового учебного года в Хогвартсе. Мне очень не хотелось прерывать чтение, и поначалу я всерьез задумалась: не удастся ли забрать кое-что с собой? Саманта не устанавливала никаких запретов, поэтому я решила попробовать. Увы, меня ждало разочарование: при первой же попытке вынести из библиотеки один из самых интересных манускриптов, он попросту испарился у меня из рук прямо на выходе. В дальнейшем я обнаружила его на той же самой полке, откуда взяла. Саманта предусмотрела все.       Впрочем, как показала действительность, у меня вряд ли осталось бы время, чтобы изучать эти труды в учебное время. Едва я в очередной раз, трансгрессировав при помощи леди Алисии, очутилась на хогсмидской железнодорожной платформе, куда уже прибыл «Ховартс-экспресс», как оказалась едва не сбитой с ног все той же Хельгой. Подруга обняла и закружила меня так, словно мы не виделись уже, по меньшей мере, несколько лет. Долохов стоял здесь же, чуть поодаль, и слегка улыбался, что было для его вечно мрачной физиономии совершенно нехарактерно. Похоже, он тоже был искренне счастлив меня видеть.       — А где Мари? — едва переведя дыхание после удушаюших хельгиных объятий, спросила я.       — Ехала в последнем вагоне. Слушай… — враз посерьезнела Хельга, — насчет Мари… С ней сейчас нехорошо. У нее большие проблемы. Никого не хочет видеть. Даже нас, можно сказать, прогнала. Ехала в купе совсем одна.       — «Прогнала»? В каком смысле? — изумилась я. — Ты точно о Мари говоришь, или мне померещилось? Что бы там не случилось…       — Говорю же, у нее все серьезно, — нетерпеливо прервала меня Хельга. — У нее родители чуть не погибли. А может уже и…       — Что значит: «может»? — ужаснулась я. — Что с ними случилось?       Родителей Мари я знала только по небольшой фотографии, которая была в ее медальоне. Мари никогда не расставалась с этой серебряной, украшенной тонкой резьбой вещицей, и однажды я из любопытства поинтересовалась, что внутри. Вместо ответа Мари просто раскрыла медальон, и я увидела изображение двоих симпатичных людей, которые могли быть только ее родителями. Мари прикоснулась к колдографии волшебной палочкой, отчего на некоторое время она увеличилась в размерах, и я смогла рассмотреть незнакомцев лучше. Один из них, высокий, уже довольно пожилой, аристократического вида мужчина в неброской, но исключительно дорогой мантии темно-зеленого цвета, опирался на богато украшенную трость. Его внешность не была характерна для Англии: он был довольно смугл, а его поседевшие волосы в молодости, вероятно, были черными, как смоль. Он походил, скорее, на испанца, а еще точнее — на знатного испанского идальго. Выражение его благородного лица можно было назвать суровым, даже властным, но одновременно и до странности доброжелательным, понимающим. Я видела подобные лица на старых гравюрах, изображающих самых великих и мудрых правителей древности — из тех, кто в равной степени осознавал огромный груз своей ответственности за благополучие целых народов и успешно с этой ответственностью справлялся. Женщина рядом с ним была также немолодой, но удивительно привлекательной. Ее волосы, свободной, мягкой волной спадающие ниже плеч, были пшенично-золотистого цвета, как и у самой Мари. У нее были правильные черты лица, очаровательная улыбка, а в уголках ее добрых, серо-голубых глаз пролегли едва заметные морщинки. Лет двадцать назад она, должно быть, была изумительной красавицей.       — Они в коме. Ну, были… два дня назад, — неохотно пояснила Хельга. — Знахари из Святого Мунго не уверены, что смогут вытащить их, не говоря уже о том, чтобы поставить на ноги. И в новостях с тех пор про них ничего нет.       — На них напали, — скупо объяснил подошедший Долохов. — Кто-то проник в их особняк, все там перевернул, а их самих изранил так, что живого места не осталось.       — Кто? — обреченно спросила я, чувствуя, что мир в очередной раз распадается на части. Я уже поняла, что даже не успев переступить порог Хогвартса, снова влипла в какую-то запредельную адскую круговерть, и что, следовательно, с ночными кошмарами распрощалась несколько преждевременно.       — Говорят, что Сириус Блэк, — «просветила» меня Хельга. — Ах да, ты же не читаешь газет! — вспомнила она в ответ на озадаченное выражение моего лица. — Блэк — бывший заключенный Азкабана. Сбежал совсем недавно. Вот, мол, и резвится с тех пор как может. Только все это…       — Разве из Азкабана возможно сбежать? — удивилась я.       — Раньше считалось, что невозможно. Теперь Блэк доказал обратное, — улыбка на губах Долохова стала мстительной и жестокой. Я знала, что его отец тоже являлся узником Азкабана, но не стала сейчас об этом ему напоминать. Одного обмена взглядами было достаточно, чтобы Анатолий не сомневался: я знаю, что он сейчас чувствует. И я, в свою очередь, понимала, что он благодарен мне за сдержанность.       — Теперь — возможно, — с удовольствием повторил он. — Знаешь, не будь Мари моей… нашей подругой, я бы откровенно восхищался Блэком. Подать такой пример остальным заключенным — это надо уметь. Хотя в любом случае, я не думаю, что это он напал на родичей Мари. Между прочим, я прямо сказал ей об этом!       — Да, ты сказал! — недовольно глянула на него Хельга.       — Так вот, почему она вас прогнала! — сразу догадалась я.       — Ну да. Он же прет всегда напрямик, как вот этот самый паровоз! — Хельга ткнула пальцем в ни в чем не повинный «Хогвартс-экспресс». — Сколько раз я тебе говорила, — вновь повернулась она к Долохову, — нельзя так с людьми! С такими, как Мари — в особенности!       — С ней можно, — кивнул он в мою сторону. — С ней всегда работало!       По его не вполне уверенному тону я поняла, что это спор продолжается уже довольно долго, и что Долохов уже почти готов сдаться.       — М-м… ты ведь в курсе, что она не совсем человек, верно?       Долохов, как и все остальные, был, разумеется, «в курсе» моей гарпийской природы еще прежде меня самой. Тем не менее, я до сих пор не любила, когда окружающие люди при мне поднимали эту тему, поэтому поспешила перевести разговор на другое.       — Так что ты ей такого наговорил? — быстро поинтересовалась я.       — То, что видел на фотографиях в газетах. В их поместье, в Санчес Мэнор, явно что-то искали. Что-то важное. Причем, нашли или нет — непонятно. А раны на телах… то есть, у ее родителей, — поправился он, в очередной раз наткнувшись на жгучий взгляд черных глаз Хельги, — очень напоминают следы от самых настоящих пыток. Их пытали, понимаешь? Чтобы они сказали, где спрятана та вещь, что бы это ни было.       — Чушь! Есть же «Круциатус»! Он не оставляет никаких ран! Только боль, без физических увечий. Чисто и эффективно!       — Вот это и есть самое интересное. Значит, это был кто-то, незнакомый с «Круциатусом». Пытали «по-старинке». Причем — и это тоже очень странно — раны нанесены, судя по всему, когтями, а не ножом, и уж тем более не специальными инструментами.       — Когтями? Ты уверен? Тогда почему ты вообще считаешь, что это были пытки?       — Очень характерное расположение ран. Этим двоим старались причинить наисильнейшую боль. Поверь мне, я знаю. У меня же почти все предки так или иначе занимались чем-то подобным. Когда с магией, когда без.       — Теперь понимаю… — я думала о Мари, которая была принуждена выслушивать подобное в отношении своих любимых родителей, но Долохов истолковал мои слова по-своему.       — Вот! — победоносно заявил он. — Я же говорил, что с тобой проще иметь дело, ты все понимаешь правильно! Мари… она тоже нормальная, но с ней сложнее.       — Спасибо. Так почему ты считаешь, что это все же не Блэк? Хотя стой, по вашему рассказу я поняла, что это, должно быть, сделал анимаг, способные превращаться в животное с когтями. Блэк таковым не является?       — Как раз является, да только не таким, — хмыкнул Долохов. — Анимагическая форма Блэка — огромная черная собака. А там поработал кто-то вроде тигра. Следы от когтей совсем другие. Как у большой хищной кошки. Кроме того, собачьи когти вообще не приспособлены для того, чтобы ими так рвать!       — А что говорят в Министерстве? Они ведь не могли не увидеть того, что ты только что сказал! Тем более, там работают опытные авроры.       — В Министерстве считают, что населению за глаза достаточно одного пугала в виде Блэка. «Все остальное — слухи и домыслы», — полуприкрыв глаза, на память процитировала Хельга. — Если выйдет наружу, что действует кто-то еще, может подняться настоящая паника. В любом случае окажется, что Министерство плохо выполняет свою работу по защите граждан. Вот они и решили отныне валить на Блэка все, что бы ни случилось. С одной стороны, одна проблема — это не так плохо, как две. С другой — если поймают одного Блэка, то как бы решат обе сразу. Удобно!       — А тот, другой, потом будет продолжать бесчинствовать?       — Не факт. Может, он уже получил, что хотел, и больше себя не проявит. В Министерстве, надо полагать, как раз на это и надеются.       — Они и правда плохо выполняют свою работу, — констатировала я.       — Не думаю. Они будут работать и обязательно поймают его, только тихо, незаметно для общественности. — Неслышно подошедшая Мари говорила ровно и спокойно, однако звук ее голоса заставил меня вздрогнуть — он был словно неживым. Я обернулась.       Внешне Мари практически не изменилась с момента нашего расставания три месяца назад. То же лицо, движения, осанка, но я внезапно ощутила тревогу за подругу. Как будто некий поворот произошел в самой ее сущности, и я не могла определить, к лучшему ли. Я помнила Мари как добросердечную, отзывчивую, исполненную сочувствия к людям девочку, буквально излучающую теплый, мягкий, золотистый свет жизни. Будучи потомственной гарпией, я не могла ошибаться в подобных вещах. Теперь же ее свет… нет, он не ушел, напротив, даже слегка усилился, но стал каким-то холодным, беловатым, нейтральным. Перемена была столь разительной, что я так и застыла на месте, разглядывая Мари в упор. Со стороны это, должно быть, выглядело совсем не вежливо, однако я ничего не могла с собой поделать.       — Это пройдет, — тихо сказала Мари, глядя мне в глаза. Я даже не успела поразиться тому, как быстро она поняла истинную подоплеку моего поведения. — Это не навсегда. Мне просто нужно время… Немного больше времени, и только.       — О чем это она? — заинтересованно спросил Долохов у Хельги. Вместо ответа та пихнула его локтем, одновременно подтолкнув к Мари. Долохов смущенно кашлянул и шагнул вперед.       — Слушай, Мари, — начал он решительно. — Прости, я не должен был…       — Я понимаю. Ты хотел помочь. И сейчас хочешь. Это я должна извиниться. Ты столько всего заметил на этих проклятых колдографиях… Столько важного… — примирительно произнесла Мари. — Конечно же, как друг ты должен был все это мне рассказать!       — Рад, что ты это поняла… — Долохов, кажется, успел заготовить целую речь и теперь был немного сбит с толку.       — Это она с Мелл пару секунд пообщалась, — полуиздевательски заметила Хельга. –Нравится?       — Еще бы! — Долохов явно принял это «наблюдение» за чистую монету и одарил меня благодарным взглядом. Впрочем, поразмыслив немного, я и сама уже не была уверена, что здесь нет моей заслуги…       — Ну, раз так, все отлично. Пойдем, займем хотя бы последнюю повозку! — Хельга кивнула на немногие оставшиеся экипажи, запряженные фестралами-невидимками. Большая их часть уже катила по дороге к Хогвартсу, и пустыми остались всего несколько штук. — Иначе опоздаем, и тогда Мелл придется отрастить крылья и шустро-быстро тащить нас на хогвартскую пирушку в когтях.       Данная перспектива меня нисколько не обрадовала, поэтому я, не говоря более ни слова, ринулась к повозкам, увлекая за собой остальных. Хельга хохотала во все горло, рекомендуя «поднажать еще», остальные тратили дыхание более экономно. Как и предположила Хельга, мы вчетвером успели занять лишь самую последнюю повозку, но несмотря на то, что отбыли позже всех, на пир, с предшествовавшим ему распределением первокурсников, явились совершенно вовремя. Я восприняла это как несомненное свидетельство того, что, несмотря на ужасное происшествие с родителями Мари, мы все правильно движемся в своем временном потоке, в Равновесии, а значит нам следует всего лишь удерживать это состояние, чтобы в дальнейшем дела шли на лад. Подобного рода свидетельства мне сейчас были необходимы как воздух.