Зов темных крыльев II

      Следующего дня я ждала с большим нетерпением, что случалось теперь крайне редко. Я уже успела привыкнуть, что со мной все происходит вовремя, и потому вовсе не стремилась торопить события. Но ведь Дамблдор пообещал разъяснить, что я вытворяла в Министерстве! Этот загадочный «черный свет», который оказался сверхмощным магическим оружием — я не встречала ни единого описания хотя бы схожего явления ни в одной из множества прочитанных мною книг. Как же мне удалось такое колдовство, если я даже понятия не имела о его сути? Да еще и пребывая в гарпийском обличии. Может, в этом и ответ? Я неосознанно разбудила в себе нечто, присущее только гарпиям? Но разве гарпии способны на подобное? О, если бы они были способны, то остатки их некогда многочисленных стай не прятались бы в джунглях экваториальной Африки, вдали от цивилизации! Гарпийские крылья затмили бы небо над всем миром! Или дело исключительно в наследии Саманты? Тогда почему она ничего не сказала мне за все время, что находилась дома?       На все эти вопросы мне предстояло получить ответы, и эти ответы должны были оказаться очень важны для моего дальнейшего существования — вот почему я не находила себе места, ожидая назначенного Дамблдором часа. На уроках я, против обыкновения, не смогла бы должным образом сосредоточиться на изучаемом материале — но к счастью, в тот день не было ни трансфигурации, ни зельеварения, так что я не только не наделала ошибок, но и по ряду причин получила особое удовольствие от учебы. Не говоря уже о том, что это было лучшее, что можно было сделать — время тянулось как никогда медленно.       Очередное задание Флитвика состояло в повторении пройденного ранее. Я была готова отвечать, однако в центре внимания профессора на сей раз почему-то оказалась Хельга.       — Что ж, давайте проверим, как вы усвоили предыдущий урок! — сказал он.       Под испытующим взглядом профессора Хельга встрепенулась и вскинула волшебную палочку. На прошлом занятии Флитвик обучал нас простейшим приемам одушевления предметов. Зачарованные таким способом вещи становились прекрасными помощниками по хозяйству, расторопными и неприхотливыми, хотя и не способными действовать по собственной инициативе. Зачаровать можно было практически все что угодно: кухонную утварь, мебель, инструменты — лишь бы хватило магических сил и умения. Их у Хельги, в общем-то, хватало (по крайней мере, на столь простые заклинания), но вот с концентрацией внимания постоянно было неладно. Непоследовательная и импульсивная Хельга зачастую не могла сосредоточиться даже на том, что ее действительно интересовало. Сейчас же ее мысли и вовсе витали где-то далеко.       — Вот, например, ваше перо и чернильница, — продолжал, тем временем, Флитвик. — Заставьте перо что-нибудь написать нам!       Хельга широко взмахнула палочкой, перо со скоростью арбалетной стрелы вонзилось в чернильницу и подбросило ее к самому потолку. Незадачливая колдунья попыталась немедленно исправить положение и задержать чернильный дождь, уже готовый обрушиться на наши головы. На какую-то секунду ей это удалось, но затем зависшая в облаке пролитых чернил несчастная чернильница неожиданно стала раздуваться, приняв размеры и форму квоффла — теперь мне стало понятно, что занимало хельгины помыслы. Спустя еще мгновение чернильница, достигнув своего предела, с оглушительным грохотом взорвалась.       — Очень плохо, юная леди! — пропищал Флитвик, накладывая на возмущенную аудиторию очищающие чары. — Я бы даже сказал, отвратительно! К сожалению, именно эту оценку вы и заслужили! Мисс Блейдвинг, покажите нам, как нужно это делать!       Заклинание было для меня настолько легким, что не пришлось даже прибегать к помощи волшебной палочки. Я едва слышно прищелкнула пальцами, новенькое журавлиное перо аккуратно обмакнулось в чернила и единым росчерком вывело на пергаменте каллиграфическую надпись: «Я ведь предупреждала!» Хельге, судя по выражению ее лица, надпись не понравилась, хотя и была сделана без единой помарки. Впрочем, признавая мою правоту, Хельга не пыталась что-либо доказать.       Со вторым в этот день уроком, травологией, пришлось еще занимательнее. Не выдержав уже в самом начале, я с большим удовольствием запустила заклинанием «Диффиндо» в какую-то колючую зеленую дрянь, которую мы уже изучали в прошлом году, а в этом должны были вспомнить и пройти заново. В тот раз дрянь плевалась огромными желтыми шипами; не оставила она своих привычек и год спустя, однако тогда мне хотя бы удалось сдержаться. Как ни странно, справедливой взбучки, не говоря уже об отработке, не последовало — оказалось, что я сделала все абсолютно правильно. Сегодняшний урок оказался практикумом Диффиндо, и Стебль, скрипя зубами, была вынуждена поставить меня в пример остальным, похвалив за точные и заблаговременные действия. Я искренне заверила ее, что готова помочь любому из присутствующих или даже всем сразу распотрошить пришедшиеся на их долю мерзкие колючие шары, и что для меня это будет огромным наслаждением. Стебль процедила, что ничуть в этом не сомневается и (решив, по всей видимости, не доставлять мне еще большего удовольствия) освободила меня от дальнейшего присутствия на занятии, ибо я уже успела сделать все необходимое без подсказок на «превосходно». Больше уроков в тот день не было, и после ставшего уже ритуальным сожжения пропахшей тепличным дерьмом очередной рабочей мантии, я направилась к Дамблдору.       Строго говоря, до назначенного времени оставалось еще прилично, однако аудиенция была назначена на «после занятий», которые для меня на сегодня закончились, поэтому с формальной точки зрения винить меня было не за что. Мимоходом погладив по голове верную горгулью, я вступила на знакомую по прошлым визитам винтовую лестницу, и та послушно подняла меня до самых дверей — верный знак того, что директор не отказывается меня принять.       Все же, я, кажется, несколько поторопилась — в кабинете кроме Дамблдора обнаружилась еще и МакГонагалл. Они о чем-то оживленно беседовали, оборвав разговор при моем появлении. Я вежливо извинилась и хотела уже было пояснить причину преждевременности своего визита, но Дамблдор, сразу же поняв и смирившись, попросту махнул рукой в сторону ближайшего кресла.       — Я уже ухожу, — поднялась со своего места МакГонагалл. — Приятно было поболтать, Альбус.       — Почему же «было»? — мягко улыбнулся директор. — Я надеялся, мы не станем прерывать нашу беседу, благо то, что мы обсуждали, будет интересно и Мелони. Вас смущает ее присутствие?       МакГонагалл прищурилась и оценивающе взглянула на меня.       — Нет, наверное, — решила она. — Если вы всерьез собрались рассказать ей о Саманте…       — Кто, если не я, верно?       — Тогда мне, конечно же, лучше остаться, — непонятно улыбнулась МакГонагалл. У меня не было ни времени, не желания обдумывать ее решение — предстоящий разговор казался неизмеримо важнее.       — Ну что ж, Мелони… Располагайся поудобнее и расскажи нам, что по твоему мнению, тебе вчера удалось, — предложил Дамблдор.       — Я надеялась, вы мне скажете, сэр! — искренне удивилась я. — Именно это мне самой хотелось бы узнать!       — И что, никаких догадок? Ни малейшей?       — Знаю лишь одно, сэр: я использовала какую-то странную магию в измененной форме. То есть делала то, что в принципе невозможно. По крайней мере, для гарпий, которым в их природном обличии, насколько мне известно, доступны лишь заклинания воздушной стихии, — ушла я от прямого ответа. Некоторые догадки у меня конечно же имелись, но озвучивать их, опасаясь попасть впросак, я не хотела.       — Ты не колдовала, Мелони.       — Тот черный свет…       — Не имеет ничего общего с колдовством, поверь мне.       — Тогда откуда он взялся? Что он вообще такое?       — Хватит тянуть, Альбус! Почему бы не рассказать ей все как есть? — вмешалась МакГонагалл. — Разумеется, с поправкой на то, что это всего лишь древнее предание? Легенда, в которой неясностей и недомолвок значительно больше, чем фактов?       — Так это легенда? — живо заинтересовалась я. — Причем, наверняка не из тех, что можно найти в существующих книгах, верно? Иначе я хотя бы могла слышать о ней.       — Совершенно верно, — без улыбки подтвердил Дамблдор. — Последняя копия «Пути проклятых» была уничтожена, еще в тринадцатом веке, в разгар печально знаменитых «охот на ведьм». Впрочем, таково лишь общепринятое мнение. На самом деле, в моей личной библиотеке до недавних пор хранился один экземпляр.       — Где же он теперь? — В глазах МакГонагалл мелькнул странный зеленоватый огонек.       — Я отдал его прошлой зимой Ксенофилиусу Лавгуду. В то время наш беспокойный редактор задался очередной великой идеей — написать правдивую статью о Блейдвингах. Статья, насколько мне известно, благополучно вышла в его журнале, однако книги я с тех пор так и не видел. Кстати, спасибо, что напомнили. Надо будет как-нибудь ненавязчиво намекнуть Ксенофилиусу… Как вы считаете, Минерва, достаточно ли будет семи молний подряд во время очередной грозы в громоотвод на крыше его дома?       — Семь — хорошее число, Альбус, — серьезно кивнула МакГонагалл.       — Повторите, сэр… как называлась книга? — севшим голосом спросила я Дамблдора, поскольку дар речи вернулся ко мне лишь сейчас.       — «Путь проклятых». Ее написал маг по имени Ангус Смиренный. Это был великий историк, честный и беспристрастный. Один из тех, кого чистое знание влекло сильнее всех богатств мира. Его работа — одна из немногих, где история Саманты Блейдвинг излагается подробно и без предубеждений.       — Я считала, что наиболее точными в этом отношении были наши гоблины. То есть, еще те, что служили Саманте, — ревностно вскинулась я. — Вы же не станете утвержать…       — Тебе лучше знать, но я исхожу их того, что в данный момент эта история тебе неизвестна. Если однажды ты найдешь в своих семейных архивах другую версию, я буду только рад, но пока послушай мою. Если ты действительно этого хочешь, конечно. В крайнем случае, она послужит хорошим дополнением к тому, что предстоит узнать тебе в дальнейшем.       — Я не буду спорить с вами, сэр. Просто расскажите мне! Я должна знать!       — Что ж, как пожелаешь. Итак…       Дамблдор ненадолго задумался. Ровный, тусклый свет колдовских свечей озарял его изборожденное морщинами лицо. Я ждала.       — Скорее всего, все, что ты до сих про слышала о Саманте от своей матери — чистая правда, — наконец, произнес он. — Блейдвинги не любят лгать, это известно каждому в колдовском сообществе. Более того, у меня есть серьезные основания полагать, что вы вообще не способны это делать. Однако, так же широко известно, что вы — великие мастера молчать,. У вас есть на то серьезные причины. Особенно, если учесть, что Саманта действительно родилась как гарпия, и на что она в свое время пошла чтобы обрести могущество, безусловно превосходящее даже человеческое…       — Она и так была великой воительницей! — надменно произнесла я. Чуть было не добавила «и остается», но вовремя осеклась. Профессорам не обязательно знать о возвращении моей прародительницы. — Ей вовсе не нужно было за чем-то гнаться!       — Поверь, она стала такой далеко не сразу… Когда-то она была всего лишь одной из многих… причем, далеко не самой выдающейся в вашем гарпийском сестринстве. Я имею ввиду стаю, из которой она происходила. Как и ее сородичи, она вела полудикий образ жизни. Стая охотилась, нападала на крупных животных и людей, наводя ужас на окрестные человеческие племена… До тех пор, пока не явился тот, кто нашел в себе силы бросить вызов грозным, крылатым хищницам. Его звали Густав Седобородый.       — Он же был учителем Саманты! Великий древний маг, обучивший ее всему, что она знала! Какой еще «вызов»?       — Густав сражался с гарпиями, со всей стаей, в число которой входила твоя прародительница. Он бросил им вызов и победил. Он убил всех… кроме нее. Знаешь, почему он оставил ее в живых?       — Нет…       — Ему нужно было доказательство его победы. Живое доказательство. Он пленил последнюю из них, дал ей созвучную с ее настоящем именем кличку «Саманта» и долгое время возил с собой, демонстрируя всем желающим. Это не то, что тебе было бы приятно услышать, верно? Прости.       — Этого просто не может быть!..       — Тем не менее, все случилось именно так. Густав держал свою пленницу в бронзовой клетке, укрепленной колдовской защитой. Он не любил неожиданностей. Слишком тяжело далась ему победа над стаей — ведь именно с тех пор его прозвали, «Седобородым». Он вовсе не был стар. Однако, после той битвы на его голове не осталось ни единого темного волоса.       Я не смогла сдержать мстительную улыбку, но тут же спохватилась. Ни к чему вести себя как злобное животное… как гарпия! Проклятье, так вот почему осталась МакГонагалл! Понаблюдать за мной! Она знала, о чем пойдет речь!..       — Тем не менее, Густаву этого показалось мало, — ровно, словно и не заметив игры эмоций на моем лице, продолжал Дамблдор. — К тому времени у него появилась велеколепная идея. Задуманный им эксперимент мог прославить его в веках не только, как выдающегося боевого мага, но и как мудрейшего ученого. Он сознавал, что заперев Саманту в клетку, он не получил над ней полной власти. Она по-прежнему оставалась гарпией — дикой и необузданной. Этого ему было недостаточно. Он хотел полностью контролировать ее примитивный, как ему казалось, разум. Другими словами, приручить ее.       — Что он предпринял?       — Сначала это была обычная дрессировка. Он морил ее голодом много дней, доведя до полного истощения, а затем начал кормить исключительно в награду за усвоение человеческих привычек. Человеческого поведения. Он использовал заклинание «Империо»… ты слышала о нем?       — Да, профессор. Продолжайте, прошу вас.       — Он использовал его на Саманте, чтобы обучить ее человеческим жестам, движениям, манерам. Он делал так каждый раз и впредь, стоило ей начать вести себя неподобающе. Ей позволено было питаться лишь пребывая в человеческом облике — за человеческим столом с помощью столовых приборов. Спустя какое-то время, магия в сочетании с постоянным голодом сделали свое дело. Благодаря постоянным тренировкам, Саманта могла оставаться в образе женщины все дольше и дольше. И вот тогда Густав принялся обучать ее человеческому языку. До тех пор они общались исключительно по-гарпийски, благо освоить это примитивное наречие было для мага делом нескольких дней.       — Он преуспел, верно?       — Да. Более того, за несколько лет он обучил ее не только своему родному языку, но также основам греческого, латыни и египетского, которые были широко распространены в те времена. Саманта оказалась на удивление способной ученицей. Поразмыслив немного, Густав добавил к ее ежедневным урокам еще и письменность. Он вновь был поражен, увидев, как легко «примитивная» гарпия выводит тростинкой на папирусе сложные египетские иероглифы. Тогда он занялся ее обучением вплотную. Он рассказывал ей о богах и народах, традициях и обычаях. Саманта запоминала все. Казалось, ей даже нравится учиться. По крайней мере, это было лучше, чем сидеть в клетке (которая, к слову сказать, была уже давно забыта).       Шли годы. Теперь уже никто бы не заподозрил, что под обликом этой стройной, красивой, черноволосой девушки, скрывается хищное животное. Да и много ли от него осталось? Даже сам Густав не смог бы ответить на этот вопрос. Лишь изредка ему казалось, что зрачки глаз его ученицы норовят вновь приобрести вертикальный разрез, но даже тогда он не мог быть уверен, что ему не мерещится. При каждом последующем взгляде видение исчезало. Саманта оставалась молчаливой, необщительной, немного странной, но она уже не была той крылатой хищницей, что когда-то с наслаждением рвала когтями живую плоть. Это было главное. И вот однажды наступил день, когда Густаву довелось услышать от своей подопечной весьма необычную просьбу. Бывшая гарпия попросила обучить ее человеческой магии.       Разумеется, он со смехом отказал ей. Где это видано, чтобы тварь, в жилах которой течет темная, гарпийская кровь, смогла овладеть столь сложным искусством? Однако, со временем он начал все больше и больше задумываться о такой возможности. Просьба Саманты, по определению парадоксальная, невозможная, запала ему в душу. Он перебирал в памяти тысячи заклинаний и ритуалов, которые могли бы помочь ему разрешить загадку. Наконец, как ему показалось, он нашел выход.       Тот древний ритуал, что припомнился ему очередной бессонной, посвященной неустанным размышлениям ночью, практикуется современными друидами и поныне. Он служит для прерывания проклятия оборотничества. Нет, он не излечивает несчастного. Но он гарантирует, что дети оборотня никогда не будут страдать от недуга своего родителя. В отличие от него, их кровь уже будет незараженной.       Тем не менее, Густаву пришлось фактически переписать ритуал с нуля, приспосабливая его для Саманты. Его целью было сделать потомков гарпии совершенными людьми, которые в дальнейшем смогли бы овладеть человеческой магией. Он посчитал эту задачу как нельзя более достойной себя, своего мастерства. Для него она стала, своего рода, вызовом, который он не колеблясь, принял. Несколько лет он работал, не покладая рук, проводя различные эксперименты с гарпийской кровью. Наконец, необходимая форма ритуала была им найдена.       Саманта следовала его указаниям без малейших колебаний. Впрочем, у нее в любом случае не было другого выхода. Густав Седобородый был ее хозяином и повелителем. Он мог сделать с ней все, что ему заблагорассудится. В том числе и убить ее за неповиновение… хотя последнее было бы, с его собственной точки зрения, совершенно нерационально. Ведь не зря же он потратил столько лет на свой великий эксперимент!       Все же, Густаву не удалось полностью осуществить задуманное. В ходе многочисленных опытов он понял, что не в силах полностью заглушить голос темной крови. Это было возможно только в том случае, если бы мужем Саманты и отцом ее детей стал магл. И даже тогда ее потомство, пусть и не способное принимать гарпийское обличие, могло быть только женского пола. Если же отцом будет колдун, то по достижении примерно двенадцатилетнего возраста их дочь, хоть и родившаяся человеком, вновь обретет способность превращаться в зверя…       — Именно то, что произошло со мной!       — Верно. Саманта прошла через ритуал и выдержала его, несмотря на то, что он был крайне мучительным. Отныне все ее потомки обречены были рождаться людьми. Их дальнейшая судьба зависела от того, был ли отцом магл или колдун. Тем не менее, это было далеко не то, чего хотелось ей самой. Ведь к тому времени она сама уже была в значительной степени человеком. Неудивительно, что ее начали преследовать и человеческие желания… — Дамблдор на некоторое время замолчал, как бы собираясь с мыслями.