Зов темных крыльев II

      — Какие это были желания? — нетерпеливо поитересовалась я. Все, что рассказывал профессор, было настолько новым, неожиданным для меня, что я не хотела упускать ни мгновения.       — Жажда власти. Стремление обрести могущество. Вот какова была ее истинная цель. Вот чего она мечтала достичь. Неудивительно, что для нее стало большим ударом известие о том, что она никогда не сможет стать волшебницей. Густав уже сделал для нее все, что было в его силах, но этого ей показалось недостаточно. Прославленный чародей допустил одну из немногих в своей жизни, но воистину фатальную ошибку. Он недооценил свою ученицу. Она принялась за поиски самостоятельно.       Дни и ночи Саманта проводила в его библиотеке, склонившись над древними манускриптами. Она искала любые сведения, упоминания о людях или иных существах, тем или иным способом достигших могущества. Ей нужна была сила — неважно, каким образом и из каких источников полученная. Мало-помалу, она начала понимать, что таким, как она надлежит уповать лишь на милость богов и приравненных к ним. Так она всерьез увлеклась изучением древних культов самых различных направлений. И вот однажды она нашла то, что искала.       На черной, заплесневевшей от времени обложке фолианта, который она держала в руках, не было названия. Не содержалось его и на хрупких листах пергамента внутри. От книги веяло бескрайней пустотой. Не злом, холодом или смертью, а именно пустотой. Безграничная Тьма, что лежит вне времени и пространства, за пределами всех обитаемых миров, окутывала каждого, кто осмеливался раскрыть сей труд. Он был написан одним из последователей древнего «Пути Левой Руки», подразумевавшего поклонение Той-Что-Не-Имеет-Имени. В книге эта непостижимая богиня также иногда величалась Великой Темной Матерью. В действительности она представляла собой великое Ничто — черный океан безмолвия и безвременья, как бы омывающий со всех сторон населенные миры. Ему не было знакомо чувство голода, равно как и другие ощущения, однако оно наступало со всех сторон — бездумно и неотвратимо пожирая все существующее, все материальное, растворяя, поглощая его и делая частью себя.       Саманта была заворожена своим открытием. Она, как и все ныне живущие гарпии, знала о своих подлинных корнях, ей было известно, что ее вид на самом деле представляет собой лишь частицы этой самой Пустоты, заключенные в относительно материальные тела-оболочки. От жриц своего племени она была осведомлена об извечной связи гарпий с Великой Темной Богиней, но только прочтя эту книгу, она, наконец, поняла до конца всю суть древних легенд, которые так часто слышала в детстве. Она поняла, что наконец нашла то, перед чем не устоит ни один меч, ни одно заклинание. Стремление овладеть этой мрачной силой, получить в свое распоряжение всю неотвратимую мощь великой Темной Богини сделалось мечтой ее жизни. По ее просьбе Густав добывал все новые и новые книги, среди которых лишь малую часть составляли те, что действительно ее интересовали. Саманта была очень осторожна. Она не хотела выдавать своих намерений. Поэтому среди заказанного ею преобладали труды совсем иного содержания. Густав же лишь простодушно радовался такой тяге к знанию, столь неожиданно прорезавшейся у его ученицы. Он видел здесь исключительно свою заслугу, признание собственного искусства, позволившего ему сделать из гарпии человека. Слава затмила его взор. Слишком поздно он понял истинный характер ее устремлений. Для него все встало на свои места тогда, когда он уже ничего не мог изменить.       В тот день он впервые за много лет не увидел Саманту за завтраком. Она была у себя в комнате. Весьма раздраженный, он проследовал к ней. То, что предстало там его взору, мгновенно выбило его из колеи.       Вся мебель была сдвинута к стенам. Обнаженный пол помещения был сплошь расчерчен древними рунами. Сто восемь символов, из которых современными магами используется всего двадцать четыре. Эти сто восемь составляли единое Слово. Его можно было бы приблизительно перевести, как Мир. Но было еще кое-что, от чего рано поседевшие волосы мага зашевелились у него на затылке.       Всем своим существом он почувствовал присутствие сто девятой руны. Той, которую никогда не использовал он сам. Той, что невозможно было начертить, ибо она не имела формы. Мы называем ее Вейрд, хотя в действительности, она не имеет и названия. Ему было слишком хорошо известно, что может произойти со Словом, если добавить к нему эту «несуществующую», сто девятую руну.       «Остановись!», — приказал он Саманте, которая как раз тогда простерла свою руку над «Вейрд», стоя в центре Слова. Остальные сто восемь рун уже сверкали рубиновым светом, успев вдоволь напиться гарпийской крови. Это был его последний шанс. Возможно, начни он действовать на секунду раньше, Саманте никогда бы не удалось завершить ритуал. Но он искренне верил в свою непогрешимость, верил в то, что ему удалось полностью подчинить себе разум гарпии посредством многолетнего, неусыпного, жестокого контроля. Верил в то, что она подчинится приказу.       Он ошибся. Саманта действительно задрожала всем телом. Казалось, она вот-вот зажмет ладонью широкий порез на левом предплечьи, прекратит ритуал и станет молить своего «учителя» о прощении. Однако, она справилась с собой. Руна Вейрд незримо раскрылась навстречу последним каплям крови и поглотила их. Тогда Густав выхватил волшебную палочку, уже сознавая, что проиграл.       Саманта не смогла бы его опередить. Смертельное заклинание озарило комнату ярким сполохом света… и было без остатка поглощено темным маревом, мгновенно распространившимся вокруг ее тела. Тогда она повернулась лицом к своему поработителю. Впервые за много лет Густав Седобородый вновь видел перед собой жуткий гарпийский оскал, лишь в малой степени напоминающий торжествующую человеческую улыбку.       «Ты глупец, Густав. Ты всерьез полагал, что сможешь сделать из меня человека? Заставить меня забыть то, что ты сделал с моим народом? Заставить простить, как прощают люди?»       И с этими словами из ее раскрытой ладони вырвался луч черного света, который насквозь пронзил грудь мага. Секундой позже гарпийские клыки сомкнулись на его горле.       «Так знай: я ничего не забыла. И ничего не простила», — прошептала Саманта, отпуская уже бездыханное тело.       На этом месте я, уже не сдерживаясь, тихо рассмеялась. История Дамблдора, хоть и шедшая вразрез со всем, что я знала о Саманте раньше, начала мне нравится. И тут я наткнулась на тяжелый взгляд МакГонагалл. «Не заставляй меня думать, будто я ошиблась в тебе!», — так и читалось в нем. Я моментально опустила глаза. Мои щеки залились краской. Да, в ее присутствии мне нужно следить за каждым своим словом, каждым движением …       — В действительности, Саманта могла бы сделать с ним все, что угодно, — продолжал, тем временем, Дамблдор. — Сила обретенная ей, была поистине безгранична. Черный свет по сути был лишь небольшой частицей великого Океана Безмолвия. Перед ним не могло устоять ничто, принадлежащее материальному миру. Однако, больше всего Саманте хотелось просто запустить зубы в плоть своего мучителя. Именно так она и поступила, последовав своим примитивным гарпийским инстинктам.       — В моей версии легенды — той, что мне рассказывали прежде — говорилось, что Густав был мужем Саманты и хорошим, заботливым отцом их детей, а сам он погиб от гарпийских клыков, — вспомнила я.       — И как обычно, все чистейшая правда, — фыркнула МакГонагалл. — Густав во всеуслышание объявил, что берет Саманту в жены, и о детях честно заботился — ведь они были частью эксперимента… даже не века — тысячелетия! И в итоге погиб от гарпийских клыков. Формально. В этом все Блейдвинги. Ничего, кроме правды!       Я покраснела еще сильнее, но смолчала. В справедливости МакГонагалл было не отказать. Хорошенькое же мнение у окружающих сложилось о нашей семье!       — Ты хочешь узнать, что было дальше, Мелони? — воспользовался паузой Дамблдор.       — Конечно, профессор! — ухватилась я за спасительную нить.       — Саманта была опьянена доставшейся ей свободой… — в голосе старого мага была не радость, а напротив, легкая грусть. — Она взвилась в небо, и ту ночь окрестные земли запомнили надолго. Разразилась гроза, какой не знали даже старожилы. Долго бушевала буря, ужасный ураган вырывал с корнями деревья, сносил целые поселения, только вместо дождевой воды с небес лилась еще теплая кровь… Наконец Саманта утолила свою ярость, и первое, что она сделала после этого — отправилась на поиски уцелевших сестер. Но здесь ее ждал страшный удар. Рассказы Густава, которые она до сих пор считал пустым бахвальством, оказались правдой — из ее прежней стаи не уцелел никто. Едва не помутившись рассудком от боли и ярости, она вернулась за телом Густава, отнесла его к одному из древних каменных гарпийских алтарей и совершила жуткий обряд, умоляя Темную богиню о справедливости. Ее мольба была услышана, но принесло ли это ей счастье? Об этом могла бы сказать лишь она сама…       Дамблдор замолчал. Его светлые глаза смотрели сквозь пламя свечей куда-то вдаль — где отчаявшееся, потерявшее все на свете существо пыталось начать жить заново, обрести смысл и цель. Я терпеливо ждала.       — Обряд, который провела Саманта у алтаря Темнокрылой, сработал правильно, только жертвой оказался не Густав. Жертвой оказалась сама новоявленная жрица, хоть еще и не знала этого. Едва немного придя в себя, она решила найти новую семью, новую стаю. Второе ей удалось, что же до первого… Другие гарпии не приняли ее — все знали, что Саманта была в плену, и что люди проводили над ней навсегда изменившие ее магические эксперименты. Даже демонстрация обретенной ею способности управлять черным светом — а ведь даже настоящие чистокровные гарпийские жрицы не всегда могли это делать! — не переубедило «сестер ветра». Тогда Саманта поклялась убить столько людей и иных врагов гарпийских стай, сколько потребуется, чтобы заслужить уважение последних и доказать, что она с полным правом может обрести новую семью. Так она стала странствующей воительницей. Легенды о ее подвигах скоро стали в изобилии ходить по миру, однако было кое-что, в них не упоминавшееся.       Почти сразу же Саманта заметила, что может убивать далеко не всех, кого ей вздумается. Против «черного света» не было защиты, и все же словно какая-то незримая сила останавливала ее, стоило ей даже подумать об убийстве некоторых существ. Далеко не всех, но…       — Чувство Равновесия! Вот, что ее останавливало! — не выдержала я.       — Совершенно верно. Саманта обрела неимоверное могущество, но отныне была обречена служить слепым орудием в руках Мира, уничтожая только то, что нарушало его Равновесие. Вкусив «черного света» она стала воплощенной Тьмой. Больше она не способна была совершать ошибок, она стала совершенной, идеальной как сама Изначальная. И точно так же не могла отныне совершить ничего лишнего. Совершенство — это когда ничего лишнего, не так ли?       — А она хотела свободы? Свободы поступать так как хочет? Пользоваться таким колоссальным могуществом исходя из своих личных желаний? Для меня это даже звучит дико, — призналась я. — Она молила о справедливости и получила ее, все случилось правильно. Как она могла этого не понять сразу?       Дамблдор и МакГонагалл переглянулись. Последняя, вздохнув, отвела взгляд. В чем-то проиграла?       — Саманта была обычной дикаркой от рождения, пусть Густав и обучал ее много лет подряд, — объяснил Дамблдор. — Поэтому ей потребовалось немало времени, чтобы понять, с чем она в действительности связалась, а затем — принять. Немудрено — этого не смогли бы даже многие прославленные маги того времени. Строго говоря, и нынешнего тоже, но речь не о нем. Зато потом, когда она во всем разобралась, перед ней возник выбор. Продолжать ли играть роль инструмента, бездушного орудия Мироздания или, отказавшись от могущества, вернуться к прежней, свободной жизни? Вот главный вопрос, с которым она столкнулась.       — Разве такое возможно, сэр? — удивилась я. — Отказаться от приобретенной силы?       — В данном случае это было возможно. Саманте всего лишь стоило вернуться к прежней, примитивной и по-своему радостной жизни в джунглях, и тогда способность использовать «черный свет» со временем исчезла бы сама собой. Попросту атрофировалась бы, не найдя достойного применения. А теперь я хочу задать тебе крайне важный вопрос. Не стану скрывать, именно для этого я и пригласил тебя сюда сегодня. Итак?       — Спрашивайте, сэр.       — Какой выбор сделала бы ты на месте Саманты? Предпочла бы дикую свободу или цивилизованное пожизненное рабство?       — Она не выбирала вовсе. Для того, чтобы знать это наверняка, даже не нужно быть когтевранкой. Нужно быть урожденной гарпией, хотя бы и полукровкой. Она никогда не делала такого выбора, сэр, и я тоже не сделаю! — я твердо смотрела ему в глаза.       — Вот как? Тебя не затруднит пояснить эту мысль?       — Все просто, сэр. Когда живешь в Равновесии, никакого выбора быть не может. Всегда есть только один путь. На первый взгляд их мириады, на самом деле — только один. Вспомните вчерашний день. Что вы делали вчера в это время, если не секрет?       — Обедал. — Он жестом остановил МакГонагалл, которая пыталась что-то сказать.       — Что именно вы ели?       — Жареного цыпленка.       — Но ведь у вас, на первый взгляд, был выбор: съесть цыпленка или жареную форель, или, скажем, копченый окорок. Вы выбрали цыпленка. Вам казалось, это был ваш выбор, так?       — К чему ты клонишь?       — Скажите, сэр, сейчас вы помните, что съели только цыпленка, или в вашей памяти сохранились все три одновременно случившихся события — как вы съели цыпленка, рыбу и свинину?       — Я помню только цыпленка.       — Верно. Потому что это и был один-единственный путь. Всегда, оглядываясь назад, мы видим только одну линию событий, приведшую к настоящему. Мы не видим несколько равнозначно произошедших линий, только одну. Логично предположить, что и в будущее простирается только одна линия. Другое дело, что мы не обучены ее видеть, в отличие от прошлого, но это уже наш недостаток, верно?       — Интересно… А если бы я все-таки выбрал рыбу?       — Это было невозможно. Я знаю точно, потому что вы уже этого не сделали. Нашлись тысячи причин, что не позволили вам этого сделать. Они появились, и сыграли свою роль. Так будет и дальше. Всегда будет только одна линия. Ее не нужно выбирать, ее нужно принимать.       — А если бы я ее не принял?       — Вас бы все равно подхватило и вынесло на правильную линию событий, как бы вы не сопротивлялись. Если же у вас однажды все-таки достанет сил воспротивиться этому течению… что ж, будет досадно. Потому что в таком случае вы поставите себя вне порядка, по которому живет наш Мир. Иными словами, выпадете из общего механизма, станете мешающим элементом.       — И что потом?       — Образно говоря, попадете между другими движущимися частями, и вас перемелет в пыль. Однажды я уже намекала вам на такой случай, сэр. Когда мы говорили о гарпиях над Лондоном. Искренне надеюсь, что вы тогда прислушались.       — Бывают и крепкие частицы, — все-таки внесла свою лепту МакГонагалл. — Альбус… профессор Дамблдор будет покрепче многих.       — Вот как раз затем и нужны гарпии с «черным светом». Наш мир устроен очень просто. Либо вы живете так, как ему нужно, либо вы в очень скором, по его меркам, времени мертвы. Что же до «выбора» Саманты — у нее никогда его не было и не могло быть. Уверена, что она сама это в конце концов осознала. Она не отказывалась от своего могущества, потому что не способна была отказаться. Потому что она была нужна Миру только такой, а с его желаниями не спорят. Я не откажусь по той же причине. У меня нет выбора, как и у нее. Всего хорошего, сэр… мадам… — я поднялась и только тогда почувствовала, насколько устала. — Благодарю вас за интересную беседу. Очень надеюсь, что когда придет время, мы все окажемся на одной стороне.       Остановить меня они не пытались.