Зов темных крыльев II

      Объяснений Дамблдора, равно как и собственной отповеди, мне хватило сполна. Мой разум даже отказывался обдумывать услышанное, в голове не было ни единой связной мысли; более того — каким-то седьмым чувством я понимала, что любые рассуждения на вышеозначенную тему сейчас будут даже вредны. Мне требовалось для начала немного освоиться с полученной от профессора информацией насчет Саманты, и я интуитивно избрала единственно верный, хотя и несколько парадоксальный путь для этого — всецело погрузилась в учебу. Полученное знание оставалось где-то на донышке сознания, оно не мешало и в то же время росло, крепло, становилось частью меня. Я же не жалея сил изучала старинные рукописи, готовилась к занятиям, осваивала новые магические приемы и была довольна происходящим. Я приобретала полезные навыки, а преподаватели, в свою очередь, не скупились на баллы Когтеврану. Теперь даже наши старшекурсники, оценившие мой вклад в извечное противоборство факультетов, начали поглядывать на меня с подлинным уважением, и нет-нет, да и учить меня некоторым исключительно полезным с прикладной точки зрения вещам, которых было не найти в учебниках. Нечего и говорить, что это было мне только на руку. Не то, что бы мне удалось подружиться со всеми этими людьми (хотя, следует признать, среди них были однозначно заслуживающие дружбы), но, учитывая тот факт, что до поступления в Хогвартс у меня не было ни одного знакомого сверстника, установление хороших, уважительных отношений практически со всем факультетом я расценивала как свой несомненный личный успех.       Учитывая вышесказанное, от занятий меня старались не отвлекать. Этот негласный закон, со временем установившийся на факультете, не соблюдала, разве что, Хельга. Вечно неугомонная, она то и дело появлялась рядом, по обыкновению шутила и тут же уносилась прочь, чтобы через полчаса снова появиться с очередной идеей — зачастую, настолько же забавной, насколько и бредовой.       Впрочем, иногда я была вынуждена воспринимать ее всерьез. Как, например, в тот тихий, дождливый осенний вечер, когда я, пригревшись у камина, мирно изучала очередной попавшийся мне в руки библиотечный раритет, даже не подозревая, что у нее на уме.       — Так я и знала! — сказала Хельга, критически оглядывая меня с ног до головы. — В мире творится Мерлин знает что, а ты преспокойно читаешь! Скажи мне: когда Хогвартс атакуют полчища проснувшихся от вековой спячки драконов, или вернется Волан-де-Морт, или в поднебесье будет резвиться дикая гарпийская стая, или произойдет еще какая-нибудь запредельная, невероятная чертовщина в том же духе — ты точно так же будешь продолжать учить «Общую теорию трансфигурации»? — иронично осведомилась она, бросив беглый взгляд на толстенную книгу, лежавшую у меня на коленях.       — Разумеется, нет, — с неудовольствием отозвалась я, не отводя глаз от сложной схемы на потемневшем от времени развороте книги. — К тем временам, о которых ты говоришь, я намерена давно уже ее изучить и взяться за более сложные вещи… Понимаешь, здесь подводится теоретическая база под всю дисциплину. Раньше я практиковала трансфигурацию не слишком задумываясь над тем, что в действительности творю, но поняв это, смогу колдовать в разы эффективнее…       — О, ну так я тебя обрадую — времени у тебя больше нет, можешь приступать к этим самым «сложным вещам» хоть прямо сейчас!       — То есть как это — нет времени? — я все же смогла уделить ей недоуменный взгляд.       — Тебе известно, что Клювокрыла хотят казнить?       — Кого?! Кто это? И причем здесь я?       — Боги, да ты ничего не знаешь! — поразилась Хельга. — Как ты вообще живешь? Слушай: Клювокрыл — это гиппогриф. Его Хагрид демонстрировал третьекурсникам, когда рассказывал о его повадках. Так вот, он набросился на одного из них и сломал ему руку.       — Хагрид?       — Гиппогриф! И теперь его хотят убить.       — Хагрида?       — Гиппогрифа!!! Ты меня слушаешь или нет?! Дай-ка сюда книгу, она тебе явно мешает! Дай, я сказала!.. Вот так, молодец, — удовлетворенно произнесла она, когда увесистый фолиант после недолгой борьбы за право обладания им перекочевал в ее руки.       — Провались ты… — с досадой откликнулась я. Без тяжелой книги на коленях сразу стало пусто и неуютно. Кроме того, теперь придется слушать про гиппогрифов вместо того, чтобы заниматься делом…       — Не сегодня. Так вот, нам нужно его спасти! Гиппогрифа!       — Зачем? — не поняла я.       — Проклятье, ты что, оглохла?! Я же только что сказала…       — Что его хотят убить? Я слышала. Кстати, кто именно? Родители пострадавшего, насевшие с этой сомнительной идеей на Совет попечителей Хогвартса? А Фадж, разумеется, намерен подписать обвинительный вердикт последних?       — Как ты догадалась? — ошеломленно спросила Хельга. От ее раздражения в один миг не осталось и следа. — Хотя бы насчет Фаджа? Ты его знаешь?       — Видела и даже общалась с ним, когда недавно была в Министерстве. Но еще до того слышала мнение о нем нескольких достойных людей, причем это мнение было абсолютно единогласным. Сводилось оно к тому, что наш Министр Магии — человек весьма недалеких умственных способностей, но при этом готовый на многое чтобы удержаться в кресле Министра. То, что я увидела чуть позже своими глазами, лишь заставило меня согласиться. Умный нашел бы десятки бюрократических препятствий исполнению вердикта и позаботился о том, чтобы ученики внимательнее относились к соблюдению техники безопасности на занятиях. Уверена, что Хагрид ответственно отнесся к своим обязанностям и просветил всех третьекурсников на этот счет.       — Браво! Фадж, правда, еще ничего не подписывал, но не от большого ума, и не из благих побуждений, а просто надеется, что дело заглохнет само собой. Только оно не заглохнет. Знаешь, кто пострадал?       — Понятия не имею. Не все ли равно? Наверное, какой-нибудь зарвавшийся гриффиндорец.       — А вот и нет! Теперь промах. Гриффиндорец как раз оказался на высоте. Клювокрыл напал на слизеринца! Причем, из очень влиятельной семьи. Слышала про Малфоев?       — Нет, но в любом случае странно. Обычно слизеринцы как раз осторожные и расчетливые, намного лучше этих психов с Гриффиндора.       — Альберт не псих! — вскинулась Хельга.       — Ну… может быть. Он и еще сколько-то человек, вроде той же Грейнджер. Остальные — дикари с волшебными палочками. Таким точно нужно держаться от гиппогрифов подальше!..       — Не в этом дело. Я другое хочу сказать! — нетерпеливо прервала меня Хельга. — Ты что, до сих пор не поняла? Клювокрыла убьют, и неважно, кто отдаст приказ!       — Ну и что?       — Как это «что»?! Ты разве не хочешь его спасти?       — Конечно, нет! С чего бы?       — Разве ты не должна восстанавливать Равновесие? Ну, там, где оно нарушено?       — Должна. А гиппогриф-то здесь при чем?       — Ну как же?!.. Ведь это… это… — Хельга от возмущения не находила слов.       — Я не чувствую, чтобы Равновесие было нарушено, — я все же прислушалась к себе и утвердительно кивнула. Беспокойный, навязчивый огонек, тлевший в моей душе чуть ли не с начала учебного года, никуда не делся, но к гиппогрифу он однозначно никакого отношения не имел. В остальном же все было тихо и спокойно.       — Ты уверена? — растерянно спросила Хельга.       — Абсолютно. Это не мое дело.       — Как же так?.. О, понимаю! Наверное, его выручат без нас! А может быть, мы вчетвером, но без тебя?       — Хельга, да какая разница? Убьют его или оставят в живых — все идет так, как должно идти. Это самое главное. А значит, нет ни малейшего повода для беспокойства.       — То есть… скажи, а если он в самом деле погибнет? Тебе его не жалко?       — С чего бы? Хельга, мне давно уже никого не жалко. Мне это чувство теперь в принципе недоступно, даже когда я в человеческой ипостаси, а уж в гарпийской… Что же касается гиппогрифа — в нашем мире постоянно кто-то кого-то убивает. В том числе и я. Причем, если речь идет о поддержании Равновесия, я так же несвободна, как и и тот палач, что придет казнить гиппогрифа согласно полученному свыше распоряжению. Я ведь поступаю совершенно аналогичным образом. Разница в том, что означенный палач работает не на того, на кого следовало бы. Но в данном случае он своими действиями Равновесия не нарушает, поэтому препятствовать ему я не стану.       — Ну и жестокая же штука, это твое Равновесие!..       — Во-первых, оно не только «мое». Мы все в нем живем, хотим того или нет. А те, кто не могут или не хотят — умирают, причем довольно быстро. Во-вторых, это не «штука», и уж во всяком случае, не жестокая. Оно, — я не секунду задумалась, — оно как стихия. Только еще более могущественная, вышестоящая, поскольку его принципам подчиняются и стихии. Стихии как раз прежде всего. Так вот, стихия не может быть доброй или злой, жестокой или милосердной. Она просто есть и живет по другим законам — основным, базовым, а не тем, что придумали для себя люди. Некоторые склонны наделять стихии человеческими качествами, но все это чушь. Нельзя относиться к стихиям как к людям и расценивать их действия с человеческих позиций. И уж тем более нельзя так относиться к Изначальной Тьме, которая является эталоном Равновесия для всего материального мира.       — Насчет стихий я бы поспорила, — огрызнулась Хельга — впрочем, особой уверенности в ее голосе уже не было. — Ты ведь сама рассказывала, как с тобой играл ветер! Ну, когда ты была совсем маленькой! Да и сейчас иногда тоже.       — Бывает, — согласилась я. — Только это другое. Ветер не думает о том, что делает, он не развлекается сознательно. Прежде я действительно была склонна считать, что ему просто нравится забавляться со мной, однако потом начала понимать его лучше. Ведь что есть ветер? Это всего лишь движение воздуха, он идет туда, где создается область низкого давления. Туда, где атмосфера чуть более разрежена. На тонком уровне происходит то же самое. Тонкая энергетическая основа воздуха стремится туда, где пустота. Или хотя бы отголосок ее, как в случае со мной, полугарпией. Но поскольку мое тело все же материально, то воздух вынужден завихряться, закручиваться вокруг него, что я и воспринимала как своеобразную игру. Наиболее явным образом это начало происходить, когда я научилась усиливать эту разреженность в себе — по большей части, инстинктивно, еще не понимая, что творю. На самом же деле, никакой «игры» в человеческом понимании здесь не было. Только чистые законы природы.       — Но ведь ты все равно признаешь, что ветер — это живая сущность! Раз уж он имеет тонкую основу.       — Хельга, все вокруг по-своему живое. Все вокруг имеет энергетическую основу, своего рода подложку, с которой мы, маги, и управляемся. Не будь ее, не было бы магии. Другое дело, что быть живым — еще не значит, быть человеком. Ветер — не человек, это стихия. Грозная, могучая, по-своему живая… и при этом не имеющая ни малейших собственных, личных устремлений, желаний или даже представлений о желаемом. В этом коренное отличие.       — Иногда ты кажешься мне очень похожей на него, — буркнула Хельга.       — Спасибо. Это по-настоящему ценный для меня комплимент.       — Пусть так. Но я — не ты! — вдруг почти выкрикнула она. — Не хочешь спасать Клювокрыла — что ж! Я сделаю это вместе с другими, а если откажутся и они — то справлюсь и одна! Потому что я человек, а бесчувственное бревно! Можешь тоже расценивать это как комплимент, мне все равно!       И с этими словами она выбежала из гостиной.       — Значит, тебе еще многому следует научиться, — пробормотала я ей вслед. Упрямство подруги удручало, но я откуда-то знала, что Хельге просто нужно время. Чтобы смириться и осознать то, что мне самой было известно едва ли не с колыбели, хотя меня этому никто никогда не учил. Древнее знание, спящее в моей груди, изредка пробуждала и направляла леди Алисия, затем появилась Саманта. Тем не менее, они не обучали меня ничему такому. То, о чем я говорила Хельге, нельзя было выучить как урок. Это можно было лишь почувствовать, ощутить, обратившись к потаенным глубинам своей сущности. Почему мне это было доступно всегда, а другим — нет? Только ли дело в моей гарпийской природе? Или значение имеет сама атмосфера, в которой мы воспитываемся изначально?       Я вздохнула и потянулась за книгой, незадолго до того отброшенной Хельгой в соседнее кресло. Книга опрокинулась корешком вверх — твердый переплет раскрылся и несколько страниц надломились. Я бережно взяла книгу и аккуратно выправила хрупкий пергамент. Жизнь любого существа по вселенским меркам мимолетна и подчиняется законам Равновесия, хотим мы того или нет, а вот неуемное человеческое стремление сделать все по-своему — как часто оно бывает причиной бед намного больших, чем жестоко изломанные странички ни в чем не повинного, несущего тем же людям мудрость древнего фолианта!       Однажды Хельга это поймет. Мне же следовало продолжить чтение — хотя бы затем, чтобы овладев знаниями, заключенными в этой книге, иметь возможность уберечь подругу, оградить ее от самой себя до тех пор, пока она станет способна воспринимать такие вещи. Я и продолжила — в мерцании лунных свечей, в твердой уверености, что делаю все, по обыкновению, безупречно.