Зов темных крыльев II

      — Мы должны спасти ее! — воскликнул Альберт, едва за Дамблдором затворилась высокая, двустворчатая дверь. — Что бы там не говорил старик, все равно!       — Правда? А ты еще кто такой, чтобы решать? — поинтересовался Долохов, подступая ближе. Его ладонь лежала на рукояти волшебной палочки.       — Ты его знаешь, Анатолий, — вступилась я. — Мы с тобой знаем. И Мари тоже. Будь он хоть тысячу раз гриффиндорцем, сейчас это неважно, важно другое! Он ее друг, как и мы!       — В особенности, если это гриффиндорец! — добавила Мари, почти незаметно, но крепко сжимая локоть Долохова. — Я слышала, что гриффиндорцы не бросают друзей, это так? — обратилась она уже напрямую к Альберту.       — Это так, — согласно кивнул тот. — И я намерен выручить ее с вами или без вас, ясно?!       — Без нас не нужно, — Мари снова мягко, но настойчиво не позволила Долохову говорить. — Если мы хотим помочь Хельге, нам следует забыть межфакультетские распри…       — Скорее, предрассудки! — Еще минуту назад я была уверена, что никогда не скажу подобного, но сейчас была полностью согласна с Мари.       — …И действовать вместе, — закончила та, подарив мне благодарный взгляд. — Тогда у нас будет намного больше шансов. Не правда ли, Анатолий?       — Будь по вашему! — нехотя буркнул тот, после секундного раздумья. — Но я с него глаз не спущу!       — Испугал! — улыбнулся Альберт. — Так что, мир?       — Перемирие, — процедил Долохов, словно не замечая открытой, искренней улыбки и протянутой руки. — Пока не спасем Хельгу. Там видно будет.       — Идет! — согласился Альберт, убрав руку и даже не подумав обижаться. — Что ж… у кого-нибудь есть план?       — Скоро обед, здесь будет слишком шумно для обсуждения, к тому же придется разойтись по своим местам, — заметила Мари. Она была права — у дверей зала уже топталось несколько человек, с изумлением разглядывая разбитое окно, перевернутый гриффиндорский стол и четверку второкурсников возле него. — Нам следует найти подходящее место и как следует все обсудить.       — Лучше такое, где можно будет заодно перекусить. — Со стороны Долохова это было вовсе не заботой о собственном желудке, а оправданной предосторожностью. — Мелл должна питаться по часам, пропускать обед ей нельзя, иначе мы получим в качестве собеседницы голодную гарпию. Надеюсь, все представляют, что это такое?       — Не все так страшно, — улыбнулась я, — один пропущенный обед я переживу, и вы в моем обществе, думаю, тоже… хотя лучше было бы, конечно, не рисковать. Мой кабинет вам подойдет? Можно попросить домовиков подать обед туда.       — У тебя есть личный кабинет? — изумленно спросил Альберт.       — Ну, я его так называю. Просто небольшое помещение, где гарпия может иногда побыть отдельно от людей. Дамблдор одобрил еще в прошлом году, и не препятствовал мне обставить этот уголок в соответствии с моими вкусами. Так, чтобы это не выглядело клеткой.       Альберт промолчал, но в его взгляде я уловила искреннее сочувствие. В котором совершенно не нуждалась., но которое, тем не менее, сломало мои последние предубеждения против этого гриффиндорца. Я чувствовала, что мне требуется какое-то время, чтобы это осознать, а осознав — принять как должное, но Мир, чье Равновесие я была предназначена охранять, больше не собирался потакать моей несовершенной человеческой составляющей. Времени на пустяки не осталось совсем, и мне предстояло убедиться в этом немедленно.       Мягко прошелестели совиные крылья, и в мои подставленные ладони упал увесистый угловатый сверток, по форме напоминающий большую книгу. Я с удивлением увидела на плотном почтовом пергаменте собственный герб — посылка была из дома! Это было странным, поскольку мама почти никогда не присылала мне вещей в течение года, справедливо полагая, что готовиться к учебе необходимо заранее. Все, что мне могло потребоваться, закупалось непосредственно перед началом учебного года в Косом переулке, и в дальнейшем я, как правило, ни в чем не нуждалась. Но еще больше я изумилась, когда поняла, что леди Алисия не имеет к посылке ни малейшего отношения! Адрес был начертан гоблинскими символами, а в качестве отправителя значился один из наших слуг. Я хорошо помнила его — это был тот самый молодой гоблин, который в ночь нападения на особняк пытался и не смог удержать вражеского шамана от отправки сообщения своим. А затем он же объяснил мне значение созданного шаманом высоко в небе древнего символа: «Поражение».       Объяснение пришло мгновенно, так что, едва Долохов заинтересованно взглянул на посылку, я уже знала, что ответить.       — Это из дома. Я просила своих слуг найти мне книгу, в которой присутствует один старинный гоблинский символ.       — Это имеет какое-то важное значение? — поинтересовался он.       «Нет», — едва не бросила я рефлекторно, но тут же прикусила язык. А ведь в самом деле…       — Наверное, нет… — медленно протянула я, изо всех сил стараясь ухватить за хвост какую-то важную мысль. Та не поддавалась, ускользала…       — Тогда почему эта книга оказалась у тебя в руках именно сейчас? В тот самый момент, когда мы идем обсуждать охоту на Зверя? Ты ведь постоянно повторяешь, что у гарпий ничего не бывает просто так, и все происходит вовремя! Как быть с этим? — железной рукой схватил он за горло ту самую, неуловимую мысль и подал мне ее на тарелочке, уже разделанную и готовую к употреблению.       — Я должна это проверить, — решительно сказала я, и тут же, в подтверждение своих слов, сорвала с посылки почтовую обертку. Это в самом деле оказалась книга — с простой обложкой из темно-коричневой кожи и потускневшими от времени металлическими уголками.       — Что это? — заинтересовались теперь уже Мари с Альбертом.       — Хроники моей прародительницы, Саманты Блейдвинг, с которой клан однажды и навсегда связал свою судьбу, — уверенно сказала я, едва бросив взгляд на заглавие. — Летописцы клана всегда отличались огромным вниманием к ее деяниям и усердием, с которым записывали каждое хоть сколько нибудь значимое событие из ее жизни. Правда, до того, как я сама впервые превратилась в гарпию, я даже не подозревала о существовании этих хроник. Меня «кормили» исключительно устными пересказами древних легенд, причем подчищенными таким образом, что из них нельзя было догадаться, что Саманта — не человек.       — А потом? Тебе разрешили читать подлинники?       — Да, но лишь сравнительно недавно, а полный доступ ко всем архивам я и вовсе получила буквально на днях. Поэтому многие записи я до сих пор даже не видела. Эту часть уж точно, — кивнула я на книгу.       — Тогда мой тебе совет: начни читать прямо сейчас, — решительно сказал Долохов. — Прямо сейчас, пока идем. Потому что если бы надо было позже, то и книга попала бы к тебе позже, я правильно рассуждаю?       — Правильно, — подтвердила я, и не тратя больше времени, открыла книгу как раз на предупредительно вложенной закладке. Чтение на ходу давно уже стало моей «второй натурой» (равно как и предметом постоянных шуток окружающих), поэтому в чтение я погрузилась легко и свободно.       — Ну что я говорил? — через несколько секунд победно заявил Долохов, внимательно наблюдавший за выражением моего лица. Он был прав — уже к концу первого абзаца глаза у меня натурально округлились, а челюсть неподражаемым образом отвисла. Разгадка была здесь, на этих страницах, и она появилась как раз вовремя, чтобы я успела прочитать хотя бы большую часть и осознать собственное несовершенство по сравнению с той же Самантой. Уж она бы точно не допустила того, что я за весь прошедший год! Окажись на моем месте она, никаких жертв бы не было, а про самого Зверя даже никто бы не услышал. Вся картина загадочных происшествий, имевших место быть, начиная с прошлого лета, теперь выстроилась у меня в уме совершенно отчетливо. От ненависти и презрения к самой себе мне хотелось взвыть, но я понимала, что этим делу не поможешь. Оставалось только признать свои многочисленные ошибки и в предстоящем разговоре вынести их на суд друзей. Особенно Мари. Мне предстояло многое объяснить, и еще больше признать, поскольку всему виной оказалась только я одна. Все случившееся было моей ошибкой, моим фатальным недосмотром, и я скажу об этом единственно правильным образом — прямо и открыто. Пусть судят… или оставят меня наедине с моими промахами. Если они уйдут, я не стану им препятствовать.       — Позвольте, для начала я зачитаю вам одну древнюю легенду, — начала я, когда все собравшиеся расположились в уютных креслах моего кабинета. Обед был заказан, они ждали, откладывать больше было нельзя. Было и без того потеряно слишком много времени…       — Чего? А без бабушкиных сказочек нельзя обойтись? — сразу нахмурился Долохов. — Может просто пояснишь, кому нужно засветить «Сектумсемпрой» промеж ушей?       — В таком случае, можешь начать прямо с меня. Потому что именно из-за меня Зверь вырвался на свободу и завладел Хельгой.       — Не понял… Ты что, серьезно?       — Объясни! — не то попросила, не то приказала вмиг подобравшаяся Мари. Простит ли она мне нападение Зверя на свой особняк? Ее родители до сих пор были в коме — и это тоже моя вина…       — Как раз это я и собираюсь сделать. Увы, без той легенды, что я намерена до вас довести, вы не поймете и того, что случилось в наше время. Началась же эта история очень давно. Еще в те времена, когда моя прародительница, чистокровная гарпия по имени Саам Тхао, впоследствии известная, как Саманта Блейдвинг, странствовала по миру, исполняя свое предназначение. Состояло же это предназначение в том, чтобы разрушать, уничтожать все лишнее, мешающее Миру жить и развиваться, и тем самым приводить его в Равновесие. Такова роль всех гарпий, масштабы же деятельности зависят от личного могущества каждой конкретной особи. Обычно они не столь уж велики, но с Самантой вышло иначе. Волей судьбы она вернулась к подлинным гарпийским истокам, и получила доступ к поистине величайшей силе Изначальной Тьмы. Долгое время она путешествовала, искореняя отжившее и не препятствуя развиваться нужному…       — Она была странствующей воительницей, мы поняли. Дальше! — нетерпеливо произнес Долохов.       — Я как раз к этому подвожу. За свою жизнь Саманта убила множество врагов, в числе которых были самые опасные существа, а также сильнейшие воины самых различных народов. Сильнейшие — да, но ввиду отсутствия правильного понимание природы вещей, представления, каким образом и на что направлять свою силу во имя Мира., а не препятствуя ему — крайне опасные для Равновесия. Одним из таких был могущественный древний король, по имени Ульрик Сокрушитель.       — Как ты сказала?! — неожиданно подался вперед Альберт. — Ульрик Сокрушитель? ты ничего не путаешь?       — Разумеется, нет, я не ошиблась, его звали именно так. Тебе известно это имя?       — И даже очень хорошо. Но продолжай. Когда ты закончишь, возможно, я смогу немного дополнить твою историю, но сейчас не откажусь послушать тебя.       — Это становится все более интересным, — констатировала Мари, внимательным взглядом изучив нас с Альбертом. Долохов промолчал, но я чувствовала, что и у него возникли вопросы.       — Отлично. Тогда я продолжу, — решила я не сбиваться с уже взятой линии повествования. — История, которая записана здесь, — провела я ладонью по темной обложке фолианта, — повествует не о жизни и правлении Ульрика как ярла и северного короля, а о его падении, как нарушившего Равновесие Мира. Я собираюсь прочесть вам ее слово в слово, так, как она записана. Вы должны знать все то же самое, что только что узнала я, в точности. Так нам будет намного легче в дальнейшем, поверьте.       — Мы все внимание, — подбодрил меня Альберт.       — На краю земли, где солнце летом ходит над морем, а зимой скрывает свой лик, — я легко скользила взглядом по гоблинским символам, частью интуитивно, частью из контекста угадывая смысл тех из них, которые ныне вышли из употребления, — жил и правил тот, кто был изгнан людьми за свою необузданную силу и свирепость. Имя его было Ульрик, прозван он был Сокрушителем, и немногие пошли за ним в изгнание. Ибо был он не человеком, но наполовину Зверем, и даже друзья боялись его, когда он принимал звериное обличие. Думали люди, что погибнет он во льдах, и с ним погибнут те, кто ушел за ним, но ошиблись. Не помышлял о поражении Ульрик, но с дружиной малой, но верной, завоевал множество северных финских племен, и те признали его верховным королем. Так основал он королевство во льдах и правил там.       Покончив с севером, обратил Ульрик взор на юг, где жили изгнавшие его. Злоба и жестокость переполняли сердце его, и жаждал он крови. Много набегов на приграничные поселения совершил он, однако не решался далеко заходить вглубь страны, предпочитая иметь за спиной льды, приютившие его. Кровь погибших, однако, пролилась не напрасно. Едва Ульрик дошел туда, где ночь снова стала постоянно сменять день, как привлекла пролитая им кровь ту, что сперва явилась людям проклятием, затем — избавлением, а после — проклятием вновь. Имя ей было — Саам Тхао, и была она человеком лишь наполовину, как и Ульрик, но принадлежала к гарпийскому роду.       Ждали люди, что почуяв запах свежей крови, станет гарпия заодно со Зверем, и хотели уже было покинуть эти края насовсем. Саам Тхао же вышла из Тьмы не таясь к людям и спросила, кто виной всем несчастьям. Сказали ей про бесчинства Сокрушителя, и задумалась она. Не надеялись люди, что поможет им гарпия, только и помыслить никто не мог, как на самом деле будет. Ничего не предлагала Саам Тхао, но предупредила: выступит она против Ульрика, а затем вернется за изгнавшими его, и назвала тех виновными в той же мере. Слушать же ответное слово не пожелала она вовсе, и отправилась прямо к Ульрику, и вызвала того на бой.       Никогда Сокрушитель от сражений не бежал и гарпийский вызов принял тоже. Уговорились они биться честно, чтобы все видели и признали победителя, кем бы тот ни оказался. Поклялась Саам Тхао не обращаться к могуществу Изначальной, Ульрик же отринул помощь Перворожденного, ибо превыше понимания человеческого сила та и другая…       — Это еще кто такие? — не понял Долохов. — Какие-то древние боги?       — Под «Изначальной», видимо, понимается чистая Тьма, которую в те времена многие действительно представляли в образе богини. Все чистокровные гарпии поклоняются ей и сейчас, для них ничего не изменилось. На самом деле, конечно, у нее нет и не может быть никакой формы, просто людям так удобнее ее воспринимать, а сами гарпии в подавляющем большинстве своем утратили правильное ее понимание уже много тысячелетий назад, — объяснила я. — Что же касается «Перворожденного»… Честное слово, не знаю. Наверное и правда какой-то забытый бог…       — Ясно. Продолжай, — махнул рукой Долохов.       — Встретиться решили не светлым днем, и не темной ночью, а на закате, в час, когда солнце земли коснется, — послушно продолжила чтение я, — чтобы ни одна сторона преимущества не имела, и продолжать бой постановили до последнего луча. Если же не окажется победителя в битве той, то продолжить назавтра собрались в тот же час. Еще сказал Ульрик, что победитель забирает оружие побежденного, ибо собирал он оружие поверженных врагов своих, о гарпийском же клинке легенды ходили многие. Согласилась Саам Тхао и на это. И на следующий же день в оговоренный час сошлись они в битве великой, и бились отважно. Думал Ульрик, что легко переломает хрупкие гарпийские кости, но недооценил проворство и искусность врага. Саам Тхао же положилась на остроту своего меча, но раз за разом светозарная бронза останавливала лунное серебро…       — Прости, что чем останавливалось? — Мари изо всех сил старалась понять и без того отвлеченное, как ей должно быть казалось, повествование.       — Это поэтическая метафора. Скорее всего, имеются ввиду сплавы, из которых было изготовлено их оружие, — я снова была вынуждена пуститься в разъяснения. — Секрет обоих, к несчастью, ныне утерян. Известно, что «светозарная бронза» была изобретением гоблинов и представляла собой сложный сплав из бронзы и еще какого-то металла, очень необычного и редкого. Она имела красновато-розовый, словно утренняя заря, оттенок и по прочности превосходила современную сталь. «Лунным серебром» же иногда называли мифрил, из которого изготавливали свои доспехи и клинки древние эльфы.       — Домовики что ли? — саркастически предположил Долохов.       — Их далекие предки. Те самые, что ушли из этого мира давным давно, оставив его в наследство… тем, кто здесь остался. Они знали, что делали — те, ушедшие. Наш мир после очередной смены эпох перестал для них подходить, но некоторые из них так и не смогли с ним расстаться, сменить его на другой, неведомый. Они держались за старое несмотря ни на что, и в результате… мы все знаем, в кого они выродились. Теперь от подлинной эльфийской культуры мало что осталось. Хотя мифриловый меч Саманты хранится в нашем особняке до сих пор. Я даже держала его в руках.       — Ну и как он? — с интересом спросил Альберт.       — Легкий, вдвое легче стального тех же размеров. И, как утверждают наши гоблины, с учетом лежащих на нем чар, в разы прочнее. Заточен как бритва, причем это уже не метафора. Мне продолжать?       — Разумеется.       — Бились они долго, и никто не мог победить, — я решила не обращать внимания на холод истинного «лунного серебра» в ровном голосе Мари. — Понял Ульрик, что во владении оружием соперница его столь же искусна, как и он сам. Засмеялся он тогда и метнул свою секиру сверкающую в ствол векового дерева, что росло здесь же. Приняла Саам Тхао и этот вызов, и вонзился ее меч рядом с оружием Сокрушителя. И перекинулись оба в обличие дикое, и сошлись в последней битве гигантская росомаха и гарпия кровожаждущая…       — Ульрик был росомахой? — удивленно переспросила Мари. — Я плохо разобрала, когда он удирал через окно — это ведь был он, я правильно поняла, к чему ты ведешь? — но мне показалось, что я видела огромного медведя. Я знаю, таких как Ульрик в старину называли берсерками.       — Не обязательно, — опередил меня Альберт. — Звериная сущность — вот, что главное. Росомаха в природе мельче медведя., но несравненно более жестока и свирепа, а в случае с оборотнем размер, как правило, зависит только от силы крови.       — То есть, от степени заражения, — уточнила Мари. — Так что, Саманта победила?       — Разумеется, она победила, иначе мы бы сейчас с вами не разговаривали, — сказала я. Читать дальше слово в слово под ледяным взглядом Мари мне внезапно расхотелось. — После чего вернулась в человеческое обличие и сняла с поверженного врага шкуру. Это уже для себя, она тоже коллекционировала трофеи. Такая милая привычка… стоившая Хельге, как минимум, свободы. Впрочем, это, конечно же, моя вина, а не Саманты.       — О чем ты? Объясни, наконец, к чему все это! — не вытерпел Долохов.       — Все очень просто. Летом Хельга гостила у меня. Я провела ее в мемориальный кабинет Саманты, и там на кресле лежала эта самая шкура. Я не уследила… никто бы не уследил…