Верни меня домой

      Просыпаться откровенно не хотелось. Впервые с того жуткого дня, как я оказалась в Средиземье, во сне мне было лучше, чем наяву. Стоны раненных и плачь над умершими, запах крови, пота, трав и примочек – все это смешалось в жуткую какофонию, от которой хотелось сбежать и больше никогда не возвращаться.       За что мне все это дали пережить? Или зачем? Ведь я не врач, не медсестра, не знахарка и не травница. Обычная городская девчонка, которая из лекарств знает йод, аспирин и перекись водорода. Вот чем я вообще могу помочь этим несчастным? А они ждут. Смотрят глазами, полными надежды, и ждут, что ты на них опустишь манну небесную. А ты не можешь. Проливаешь раны обычной водой, которую с боем заставила кипятить местных бабенок! Какой кошмар свалился на мою голову. Хочу домой.       Я лежала на тюках с соломой и старательно делала вид, что сплю. Даже глаз не открывала, когда проснулась. Все думала, думала, думала. Зачем я здесь? Мой мир так сильно отличается от этого, что вряд ли я смогу принести хоть какую-то пользу. Да и изменить канон, как оказалось, я тоже не могу. Попытка с той канавкой с треском провалилась. От раненных я узнала, что они этот лаз обороняли вместе с эльфами, но проклятые орки все-таки подложили туда свой моргульский огонь и разрушили стену. Значит, мои сведения никак не помогли спасти даже половину защитников крепости от орочей расправы. А из этого следует, что я ну никак не могу повлиять на сюжет. Но я же все равно оказываюсь в центре какой-то бурной деятельности. Вон какую катавасию развела с этим госпиталем. У Толкиена, насколько я помню, о спасении раненых не было ни слова в книгах. Как и фильмах, победили и ладно. А значит ли это, что я могу повлиять на то, о чем не сказано? Или, например, придумано режиссерами и сценаристами, а не самим Толкиеном? Он же первоисточник и создатель этого мира, ему и флаг в руки и барабан на шею.       Но все это лирика. Надо поднять свою уставшую тушу и идти работать. И неплохо бы умыться. В углу комнатушки я узрела здоровенную лохань, наполовину наполненную водой, а рядом корыто, в котором в свете лучины едва поблескивала темная жижа, в которой что-то плавало. Здраво рассудив, что умыться захотелось не только мне и поэтому тут соорудили что-то вроде умывальника, я еле-еле оттерла руки от крови (стараясь не думать, что на моих ладонях не только орочья, но и людская, и эльфийская), а после ополоснула лицо и шею.       В узкое оконце светила луна, поблескивали звезды. Видимо я проспала больше суток, ведь ложилась я тоже затемно. Приведя себя в хоть какой-то порядок, наконец я выползла из своего убежища. Во дворце было тихо. Но слава Богу, это была не мертвенная тишина! Где-то раздавались приглушенные разговоры, негромко шелестела юбками женщина, подававшая раненому стакан с водой, кто-то бормотал во сне, сопел на все лады или просто храпел. Встретила меня та самая женщина, которая отправила меня спать:       – Ну и умаялась же ты! Столько спать! – она встала, поправила передник и подошла ко мне. – Смени-ка меня, я тоже пойду подремлю, - она похлопала меня по плечу и скрылась в знакомой каморке.       Ночь прошла тихо. На столе, за котором сидела Фимвин, та самая женщина, которая отправилась спать, я нашла списки опознанных погибших и с ужасом нашла в них Эродвина. Мне было больно осознавать, что Руфта и Эорла с маленьким Кором остались одни, без мужской защиты и опоры. Мне было горько от потери человека, который как умел, но заботился обо мне. Но проплакаться мне не дали. Ближе к рассвету в эльфийской палате началась какая-то возня, и я пошла проверить, все ли там нормально.       Разве в госпитале, среди раненных разной степени тяжести, шум к добру? Конечно, нет. Остроухие даже не сразу меня заметили, столпились вокруг нескольких кроватей и о чем-то быстро переговаривались. Протиснувшись между ними, я узрела двоих эльфов, которых перевязывала еще в первый день. Они были бледны, как смерть, лежали спокойно, будто спали. Рядом с ними сидел бледный остроухий с перебинтованной рукой на перевязи и пытался одной рукой чертить какие-то знаки на груди собрата. Над другим суетились двое, но старания их были явно тщетны.       – Их души мечутся между мирами живых и мертвых, - тихо проговорил рядом стоящий эльф на ломаном всеобщем языке. – Мир мертвых силен. Намного сильнее, чем мир живых.       Ага, знаю, Саурон набирается сил в Мордоре, но долго куковать ему не светит, уж поверь. И хватит хоронить друзей заживо! Я метнулась сначала к одному, затем к другому. Второй был мертв, видимо мир мертвых ему приглянулся больше, чем наш. Могу понять, тут Ад творится прямо наяву. А вот первый, хоть и отдавал зеленцой, но за свою жизнь боролся не на шутку. Эльфийский целитель колдовал хоть и слабо, но бессмертную душонку держал на плаву. Кожа раненного горела, пульс зашкаливал, здоровенный рубец кровил, а значит, как в разных книжках писали, у больного начался кризис. И если он его переживет, то выживет.       – Чего встали? Последние вздохи считаете?! – взъярилась я. – Этого простынкой накройте, потом отпоете, когда этого спасем, - и рванула за местным лекарем.       Тот спал и от моих тормошений встрепенулся, отряхнулся, сунул мне в руки какие-то склянки с мазями и велел обтирать холодной водой, а после выставил меня за дверь. И на том спасибо. Думаете, заставить эльфов что-то делать легко? А вот нетушки! На деле они те еще болваны, едва ли половина из них понимала, о чем я их прошу, и едва ли половина от половины вообще собиралась мне помогать. Ну да Бог с ними, пусть это будет на их совести, а этого молодца я спасу. И на ноги поставлю. И вообще, мало у нас здесь мертвых что ли? Если я хоть парочку могил оставлю пустовать, считай уже не зря попала сюда. Правильно? Правильно?       Вот примерно так я себя и отвлекала, когда несколько часов кряду обтирала этого удальца то ледяной, то горячей водой, меняла бинты на вскрывшейся ране, вытирала пот и снова и снова отпаивала отварами, которые мне приносил наконец выспавшийся знахарь.       Его я не виню, он на ногах был еще там, в пещерах, и как только стало возможно спасать воинов, тут же рванул со своими учениками в свою аптеку – отвары и настойки готовить. И варево его, похоже, действовало. К вечеру эльф уснул крепким и спокойным сном, даже с виду, не походя на мертвеца.       Остроухий целитель поначалу что-то твердил мне на своем языке, махал здоровой рукой, но быстро сдался и даже принялся помогать. Хватило его ненадолго, видимо эта хваленая эльфийская магия вытянула из него последние силы, так что через пару часов собратья оттащили его в сторону, предоставив мне больше места для деятельности.       Когда я наконец выбралась из эльфийской палаты, на меня устремилась сразу дюжина пар любопытных глаз.       – Ну? Выкарабкался? – Фимвин похоже стала негласным лидером вместо меня, чему я в принципе не огорчилась.       – Выкарабкался, - с облегчением кивнула я.       – Хорошая ты девка, Этельвин, заботливая, - она добро мне улыбнулась и махнула рукой, подзывая к себе. – Нынче приходила твоя тетка, Эорла, искала тебя. Я ей сказала, что ты жива-здорова, более того, эльфов с того света вытягиваешь. Она так радовалась, как жеребенок первому солнышку.       Бог мой! С этой кутерьмой я совсем забыла, что видела Эорлу и Руфту еще там, в пещерах. Ужас, они, наверное, испугались, что я уже в земле сырой с бойцами мертвыми лежу. Вечно я забываю, что для них-то я своя, родная. Им-то невдомек, что их Этельвин уже и в помине нет. Зато есть я.       – Едва не расплакалась, - продолжала Фимвин, не заметив моего замешательства. – Ну, мы ей тебя показали в щелочку, удостоверили, так сказать. Она тебе тут поесть принесла. Знала ведь, что курица ее есть вовремя забывает, - она по-матерински хлопнула меня по плечу, усадила за стол и протянула кусок хлеба, замотанный в тряпицу, и крынку молока. И тут я поняла, насколько же я голодная.       – Ешь, да не торопись, - усмехнулась Фимвин, сев напротив меня. – Чай эльф этот не окочурится там без тебя. И как ты их не боишься? Неужто не знаешь, что они девок молодых околдовывают, что они потом на наших мужиков и глядеть не хотят, так распустехами до смерти и ходят. Стыдоба, да и только.       Тут надо отметить, что в Рохане с распущенными волосами могли ходить только незамужние девушки. Считалось, что ветер со степей и пустошей наполняет их жизненной силой и здоровьем. А вот замужние всегда заплетали волосы в косы и укладывали вокруг головы или на затылке, - чтобы свобода голову не вскружила и счастье из головы не выдуло.       – А колдунья их, колдунья, - продолжала Фимвин, - говорят, у них там в лесу их королева всем заправляет. Колдунья Золотого Леса. Страшные дела творит, говорят. Деревьями управляет. И водой. А если что не по нраву, так грозу с градом нагоняет. И говорят, людей не любит, как и все ихнее племя, - она говорила так, словно доверяет мне какой-то секрет. Ну, или чтоб эльфы не слышали, хотя вот что-что, а слух у них отменный.       – Они пришли защищать нас от мордорских тварей, - ответила я.       – Да, видать, самим осточертели, - махнула рукой Фимвин, а слушавшие нас девицы ей активно закивали. – Раньше-то они не особо совались в их Лес, да и наши границы хорошо охраняли. А теперича они совсем распоясались, поверить не могу, что Белый Колдун из Изенгарда стоит за всем этим. Вот уж от кого не ждали напасти!       – Говорят, Гэндальф Серый сам стал Белым, - подала голос одна из девушек и подсела к нам. – Я сама его видела, весь в белых одеяниях и посох у него тоже белый. А раньше весь в сером ходил, мне батька рассказывал, он его видал в молодости.       – Так получается, он стал сильнее Сарумана? – встряла еще одна, делавшая вид, что постель больному перетряхивает.       – Выходит, так, - задумчиво протянула Фимвин. – Не даром же он отряд Эомера привел в такой короткий срок.       – Да и эльфов, скорее всего, он прислал, - встряла я. Эльфы, конечно, те еще болваны, но умалять их заслуги в битве при Хельмовой Пади я не собираюсь, и им не дам.       – С чего бы это?       – А от кого бы они узнали, что наш король всех от греха подальше в Крепи собирает? Да обороняться готовится. Неужто птичка на хвосте принесла? – не удержалась и съязвила я.       – Да ты не только заботливая, а еще и умная, - усмехнулась Фимвин, а парочка девиц хихикнула. – Мужики с руками оторвут.       – Да куда уж мне, ветер еще в волосах не нагулялся, - хмыкнула я и мне вторили несколько девчонок. Видно, я не одна тут замуж не тороплюсь. Да и куда мне? Я домой хочу, а не вот это все.       – Эка вольная пташка, - улыбнулась Фимвин. – Смотри, лечи своего эльфа, да остерегайся их. Уши их хоть и острые, да мужская натура никуда не денется. А девка ты видная, хоть и тощая. Вона глазки как сверкают, как два камушка под водой. Остальные опасаются в их комнату ходить да лечить их, мало ли, околдуют еще. А ты рисковая, так я тебе указывать не буду, сама все знаешь. Другие соваться не станут, сама за них отвечаешь. Ну, мужиков зови, если что.       – Не бойтесь, если что, я за себя постою.       А сама мысленно хмыкнула: «Переть против них такое же безумство, как против спецназа. Хотя в этих я могу быть уверена, они действительно людей недолюбливают, а мне это на руку». Видимо, Фимвин думала в этом же ключе, но ничего не сказала.