Верни меня домой

      Когда все хорошо, человек этого не замечает.       Когда все хорошо, человек ищет то самое плохое, что можно найти.       Когда он этого не находит, он начинает копать глубже. И погружает себя в такие дебри отчаяния, что «хорошо» становится для него «плохо», стирая всю радость проживаемого дня.       И когда наступает то самое «плохо», он с воем и болью наконец осознает, насколько Бог был милостив все это время.       Степи Анориэна изрядно вымотали наш отряд. Сумларад вел нас извилистыми путями, между болот и трактов, скрывая нас за холмами и могучими валунами. Интересно, кто принес их сюда? Ледниковый период или огромные каменные великаны? Ответа я не получила, а вопрос забылся сам собой, потонув в пучине еще тысячи своих собратьев. Таун и Сумларад продолжали снабжать меня разнообразными знаниями, и если моя воздушная компаньонка больше упирала на женственность и образование, то строгий адъютант, - да простит он мне понижение в звании, - больше стращал на прикладные знания о мире растений и животных. Тленном и нетленном, если все понимают, о чем я.       Он учил меня познавать мир через призму эльфийской сущности, обращал внимание на те вещи, которые были свойственны только его народу. Показывал знаки, по которым можно было распознать приближение ветра или бурана, или предупреждали об опасности еще задолго до ее появления. Учил чувствовать самое себя и через это познавать окружающий мир.       За эти недели ежедневной работы в режиме нон-стоп он нехило прокачал меня до уровня «недо-эльф, но уже точно-не-человек». Делал он это с какой-то мрачной суровостью, так, словно мое обучение был его личный крест. И нес он его безропотно, ни словом, ни делом, не выдав тайны своего собственного знания. Знания, что я перестаю быть человеком.       Таун медленно отходила от самопровозглашенного наставничества и все больше становилась мне просто другом, чем неусыпным стражем моего благосостояния. Она все также продолжала печься обо мне, но все больше распространяла свою заботу на всех участников отряда: кому плащ во сне подоткнет, кому похлебки после долгого дозора разогреет, кому под голову свернутый передник подсунет, кому рваную рубашку на ходу зашьет, кого просто добрым словом обласкает. Изголодавшиеся по семейным очагам маэтор млели от ее ласковых речей и звонкого мелодичного голоса. Еще в холодные зимние вечера в Гондоре я узнала, что Таун великолепно пела. Тогда, голодная и замерзшая, она пела для меня тягучие эльфийские баллады про дивные края, покрытые изумрудными лесами и сияющими в солнечном свете реками, или про благословенные земли Валинора, сокрытые за горизонтами Вечного моря, или про загадочные края Харада и Кханда, государств на юге Средиземья, скрытых за горами Тени. Сейчас она трелью разливалась в задорных песнях о Весенних праздниках Великих Звезд, о возрождении Благословенного Края, о красоте и чистоте мира, созданного Эру, о любви, доброте и покое.       Нежная и заботливая сосенка, высокая и стройная, гибкая и изящная. В нашей измученной компании она притягивала взгляд, манила к себе, дарила всем тепло и ласку. И даже Сумларад, очерствевший и посуровевший в новом звании, затаивший в себе боль и горечь от потери друга, в ее компании становился мягче и даже спокойнее. Она стала для всех нас лучом света в бесконечной череде холодных и сырых весенних дней, похожих между собой, будто один: дорога, дождь, короткий сон и нескончаемые мили под ногами.       На ее фоне я казалась одичавшей кошкой, что по неведомой прихоти увязалась за отрядом и тащилась в хвосте, бросаясь и кусая каждого, кто тянул руку погладить грязную сырую шерстку. Настроение мое стабильно держалось где-то ниже плинтуса. И уже там, на самом дне бултыхалось в луже тоскливой апатии и пассивной агрессии. Любая мелочь выводила меня из себя, любой взгляд или жест моих сопровождающих казался проявлением жалости или того хуже, властности и собственного превосходства.       С того памятного разговора теперь мне ежеминутно мерещилось, будто окружающие эльфы только и делают, как мечтают воспользоваться дарованным мне Светом и возродить свой едва не утраченный народ. Ужас, страх и гложущие чувства одиночества и предательства поглотили меня с головой. Ужасно хотелось плакать, и в то же время рвать и метать. Как загнанный в клетку зверь, теперь я едва ли не бросалась на своих пленителей, лишь едва живой разумной частью собственного сознания я останавливала себя: кукловоды не они. С силой закусывая щеку изнутри, я отмалчивалась на обращенные ко мне вопросы, отворачивалась от улыбчивых светлых лиц, шарахалась от тяжелых добрых рук и все больше отставала в пути. Мир окрасился в серые тона. Не осталось мне надежды, истончилась воля к жизни. Осталась лишь жгучая обида от обмана и вязкое ощущение собственной беспомощности.       Бедняжка Таун! Как страдала она, видя мое такое поведение! Как заботилась обо мне, как пеклась! Как терзалась от вины, что сама рассказала правду, дав повод мне погрузиться в горькое отчаянье. Как плакала украдкой по ночам, ласковой рукой водя по моим сплетенным волосам. Не выдержав и недели моего мерзостного бунта, однажды вечером Таун тихонько во всем созналась Сумлараду. Тот долго молчал, и мне не нужно было видеть, я чувствовала, как это молчание медленно перестало быть укоризненным, наполняясь усталым смирением. Когда адъютант заговорил, в его шепоте не было даже намека на укор, лишь мягкое утешение и надежда, что подобный всплеск вызван моей усталостью и неизвестностью уготованной судьбы. Они очень долго сидели в тот вечер у костра вдвоем, делясь друг с другом своими сокровенностями. И никто не посмел нарушить их наконец соединившуюся идиллию. Даже я присмирила свое неуемное любопытство, заставив наконец себя провалиться в мучительный сон, наполненный кошмарами.       Маэтор поначалу непонимающе косились на меня, будто безмолвно вопрошая: за что ты так с нами? А понаблюдав за метаниями их общей любимицы Таун и вовсе начали бросать укоризненные взгляды. От этого я бесилась и страдала еще сильнее. Боль разрывала меня изнутри. В редкие проблески сознательности, целыми ночами я лила горькие слезы на холодную вязкую землю. В такие моменты я находила силы обвинить себя в малодушии и неблагодарности, укорить в озлобленности и слабости. В синей темноте средиземских ночей я раскусывала губы в кровь, барахтаясь в болоте самобичевания. Но сил хватало лишь на это. Утром, после короткой мучительной дремы, все начиналось заново. И заново. И заново.       Потерявшись в собственных чувствах, я позволила тьме овладеть собой. За что расплатилась самой горькой монетой.       Дрожа от холода и истерического страха, я прижималась спиной к мокрой песчаной стенке оврага и вслушивалась в каждый шорох, в каждый треск, в каждый писк, раздававшийся в лесу. Сколько я так уже просидела? А сколько я сюда бежала? Сколько времени? Сколько шагов? Сколько миль?       Где я. Что с моим отрядом. Что с моими друзьями.       Я не знаю.       «Бегите!» – сквозь тишину прорвался резкий крик.       И я побежала.       Бежала так долго, сколько хватило сил.       Петляла между камнями и деревьями, срывалась в овраги и шлепала по ручьям. Руками закрывая лицо от веток, хлеставших по лицу, я неслась, подстегиваемая первобытным страхом.       «Халдир!» - вдруг пронеслась осмысленная ласточка в сознании. – «Вот был бы здесь!» - не сбавляя скорости, я едва осознала проскочившую мысль. «Здесь», - тут же отозвалось подсознание, но разум уже отключился, захлебнувшись страхом.        Вся покрытая паутиной, налипшей листвой и непонятной грязью, я лежала на мокрой земле, давя в груди хриплые вздохи. Легкие горели адским пламенем, горло саднило и сводило спазмом: воздуха! Прикрыв глаза, я тут же распахнула их обратно. Невозможно. Ни спать, ни думать, ни дышать. В наступающих сумерках дыханье леса мерещилось могильным, а каждый шорох – шагом приближающейся смерти.       Страх, животный страх колотил сердцем о ребра, жег изнутри мешочки легких, гнал под кожей вскипающую кровь. Вены мерцали с ужасающей силой, вся мощь Арды взбесилась внутри, не принимая и отторгая чувства, овладевшие мной, и пространство, в одно мгновение наполнившиеся болью и ужасом.       Я не заметила, как прошла ночь. Не заметила наступление утра. И только к вечеру следующего дня рациональная часть заставила меня отлипнуть от холодной и мокрой стенки оврага, в который я рухнула с разбега, и медленно поползти вниз по его дну.       Движение дало толчок мозговой деятельности, и будто отойдя от шока, я наконец смогла полностью признаться себе в том, что же случилось на самом деле.       Дни сменялись днями, дорога казалась нескончаемой. Мы ковыляли уже несколько недель по бескрайним просторам Средиземья. Ноги наши месили грязь и поднимали пыль, утопали в лужах и босыми пробегали по молодой траве. Тяжесть перехода медленно и верно сглаживалась рождением привычки и хорошей компании.       После окончания весенних дождей и длинного перехода по равнине, лица эльфов разгладились, и даже мне как-то странно полегчало, когда над головой сомкнулись кроны Фириэна. Могучий вековой лес радушно приветствовал нас новой зеленой листвой, облил с ног до головы свежей росой и наполнил легкие терпким смолистым воздухом.       Утро ничем не было примечательным. Лагерь наш, разбитый на крохотной полянке в чаще леса Фириен, медленно просыпался с первыми лучами, пробившимися сквозь ветви деревьев. Это был древний могучий лес, хранящий в себе много тайн, помнящий великие государства Средиземья еще в зародыше их величия и славы. Тесно стоящие друг к другу дубы и березы державно подпирали небо своими макушками, уходящими далеко-далеко наверх, туда, где даже птицы не летают и не вьют своих гнезд. Тесно переплетающиеся между собой ветви не пропускали сквозь себя ни звука, в лесу стояла теплая тишина, нарушаемая только нашим копошением и шелестом листьев над головой. Отряд наш тоже притих, и стоило нам шагнуть под занавес ветвей, голоса перешли на шепот, и даже шаги легких эльфийских ног стали почти невесомыми. Ничто не должно было потревожить покой древнего леса. И кому, как не эльфам было это знать.       Тракт было решено обходить всеми возможными путями, и потому, понадеявшись, что только эльфам и взбредет в голову сунуться в чащу Фириэнского леса, Сумларад завел отряд под кроны деревьев, надежно укрывшие нас от посторонних глаз. Возможно, именно в этот момент чутье мудрого и опытного воина отказало ему? Не знаю. Будь то злой рок, судьба или происки Сауроновых слуг, но то, что дало нам иллюзию безопасности, нас и подвело. Морок тишины, которой окутала нас плотная завеса листьев, подтупила даже эльфийский слух.       – Brennil Тиндае, - Сумларад опустился возле меня и сунул в руки плошку с горячей похлебкой.       Отряхнув ладони от дорожной пыли, я вытянула руки, благодарно кивнув. Удивительное дело, но с тех пор, как за спиной сомкнулись тяжелые еловые лапы, мне будто стало легче дышать. Куда подевалась роханское вольнолюбие? Где осталась душа той девы, истинной дочери степей? В какие дали отправилось дитя коневодов, чье присутствие в теле я ощущала в первые месяцы своей жизни в Средиземье? Давно уже я не чувствовала чужих умений в своих руках, посторонних знаний в своей голове. Никаких напоминаний о жизни прежней Этель, теперь здесь была лишь я. И этой самой «мне» был милее лес, чем ветренные просторы степей. Уж не эльфийская ли сущность начала говорить в душе? Кажется, один вечно смурной командир говорил что-то про лес и спасение в нем. Боже, как давно это было. И тот вечер… До сих пор стоит как живой перед глазами: серьезный, мрачный и одновременно трогательный в своей грубоватой заботе… Сердце дернулось от горького воспоминания.       «Сколько воды утекло с тех пор», - я с грустью посмотрела на адъютанта, опускающегося рядом со мной на расстеленный плащ.       – Какой сейчас месяц? – спросила я.       Честно признаться, я давно потеряла счет дням и ночам, что мы были в пути. Когда мы вышли из Гондора? Месяц назад? Два? Сколько несли свои тяготы по долинам Анориэна?       – Конец июня, нин Каланхен, – мягкой трелью отозвалась сидящая возле меня Таун, повернув ко мне посветлевшее лицо. – Скоро год со дня свадьбы Ее Высочества Арвен.       – Выходит, прошло уже больше года с праздника в Лотлориэне, на который ты меня собирала, – улыбка сама собой наползла на мое лицо при теплом воспоминании.       – Праздник Победы Света над Тьмой, nin brennil, – подсказал Сумларад, очевидно довольный наконец проснувшемуся во мне дружелюбию. – Это был замечательный день, и вы были просто очаровательны в облачении минуэ.       – Минуэ… – я прокатила на языке давно знакомое слово. – Я так и не узнала, что это значило. Я поняла, что в тот день оказалась кем-то вроде особенного гостя, но до конца так и не выяснила, в чем заключается традиция.       – О, я вам сейчас же расскажу! – воодушевленная моей внезапной за последние недели разговорчивостью, Таун оживилась. – Минуэ обычно называют первопредставленных - молоденьких эльфов, которые только-только начинают выходить в общество и участвовать в гуляньях и праздниках. Для юных эллет и эдель взрослая жизнь начинается с личного представления владыкам в Светлый День Неба. Обычно их сопровождают старшие в семье: отец с матерью или старшие братья или сестры. В таких случаях Владыки чаще всего уже давно знакомы с минуэ и просто поздравляют со вступлением во взрослую жизнь. В другом случае минуэ еще называют тех, кого гостем привели под священную сень мэллорнов. Их тогда представляет Владыкам тот, кто показал дорогу в наш сокрытый город, он клянется в чистоте и благородстве души своего гостя, ручается за него перед Владыками. В этом случае леди Галадрим и милорд Келеборн знакомятся с гостем и принимают его под свою защиту и берут за него ответственность. Так было с вами, помните? Командир Халдир лично представлял вас Владыками. Это выглядело невероятно красиво!       – Да, – тускло отозвалась я, проваливаясь в светлое воспоминание.       – Вы выглядели такой маленькой и хрупкой возле могучего командира, – продолжила Таун. – Пускай я видела совсем немного церемоний представления минуэ, но ваша, вне всяких сомнений, была самой красивой!       – Конечно, – я выдрала себя из подтянувшейся апатии и заставила вернуться к разговору. – Это был великий день, так что дело было не во мне.       – И не возражайте! – задорно улыбнулась Таун. – День и в правду был торжественным, никогда не видела такого пышного праздника, да и не увижу, наверное. Не каждое столетие Дети Илуватара, и старшие, и младшие, одерживают Победу над самой Тьмой. Но именно вы были главной жемчужиной в те мгновения, когда так трогательно склонялись перед Владыками Лотлориэна.       – Я тогда едва не рухнула перед ними от волнения, – рассмеялась я.       – Халдир этого бы не допустил, nin brennil, – с улыбкой возразил адъютант. – Командир был очень внимателен к вам даже до того, как поймал ваш венок.       – И давно вы все знали? – пытаясь скрыть заворчавшее в груди недовольство, я отхлебнула из плошки.       – Прошу прощения, nin brennil, мне казалось, вы в курсе, – сконфужено ответил Сумларад.       – Я узнала на пути в Гондор, – почувствовав мое настроение, осторожно произнесла Таун. – Я заметила на его запястье вашу ленту, nin brennil. Узнала ее сразу, ведь это я пришивала к ней бусины, – под конец фразы ее голос превратился в лепет.       – Они все были очень красивые, – я с усилием попыталась сгладить резкость и остроту ситуации. – Скажи, а почему ты сказала, что видела мало церемоний представления минуэ? Разве это не ежегодное событие? – как слоненок я соскочила с неприятной темы. Ну не могу я слышать про Халдира и эту злосчастную традицию, когда не знаю, жив он вообще или нет!       – Должно быть ежегодным, nin brennil, – печально ответила Таун. – За последние несколько столетий в День Неба из детей Лотлориэна были представлены не более полусотни. Я была одной из последних.       – Почему? – я наконец расправилась со своей частью похлебки и отставила в сторону серебристую мисочку.       – Тьма тому виной, nin brennil Тиндае, – серьезно посмотрев на меня, ответил Сумларад. – Тьма едва не поглотила нас самих, что уж говорить о Чистоте и Свете, которые необходимы первородным Детям Илуватара, чтобы привести в Арду новую вечную жизнь. Их запасы были исчерпаны давно, дети Лориэна перестали рождаться шесть или семь веков назад, Владыки долго сдерживали натиск Тьмы. Я слышала Эрин Ласгален уже больше девяти столетий не был благословлен детским смехом. Наш народ проиграл эту войну, nin brennil Тиндае, проиграл давно. Лишь надежда на сохранение тех, кто еще остался в Благословленных Землях, поддерживает нас и направляет.       – Выходит, даже при таких проблемах с демографией, вы все равно встали в один ряд со смертными, чтобы сразиться с Сауроном? – с непониманием и ужасом уточнила я, всем корпусом развернувшись к собеседнице. К такому ответу Сумларада я была совершенно не готова. – Вы готовы складывать головы, зная, что восполнить резерв вам некем?       – Долг всех Детей Всевышнего заботиться и защищать Арду, любой ценой, – с непреклонной интонацией ответил адъютант.       – А что такое «демография»? – заинтересовалась Таун.       Слегка ошалев от такой информации, я в ответ только покачала головой: «ерунда, не бери в голову». Вечные жизни взамен тысячи смертных. Решительность, самоотверженность и жертвенность. Ради чего? Ради тысяч невежественных смертных, которые принимали эльфов если не за плоды фантазии сказочников, то за лесную нечисть, которую стоило обходить стороной. Хельмова Падь очень явно показала мне это. И сейчас, глядя на чистые, безмятежные и идеально-прекрасные лица суетящихся эльфов, я никак не могла взять в толк, куда же подевалась их беспощадность и даже некая свирепость, что едва ли не выплескивалась наружу там, в Крепи. Я помнила каждого из них за редким исключением, ведь почти все они прошли через мои руки в лазарете. Помнила их наполненные холодной звериной яростью глаза, их лютость и даже некую одержимость орочей кровью, скрытые за масками отстраненности и высокомерия. Убить. Убить. Убить. Вот что читалось в них в те первые сутки после битвы. Сейчас они были совсем иными. Будто в каждом зажегся потаенный свет. Будто ожидание невиданного чуда толкало их вперед, вытягивая всю чернь, что скопилась за столетия Сауронова гнета.       Лишь Сумларад после возвращения с битвы за Минас-Моргул оставил там всю свою жизнерадостность. Потеря командира, близкого друга, почти брата сказалась на нем самым ужасным образом. И, к своему странному внутреннему ужасу, я понимала, что нас с ним объединяла одна боль: оба мы не верили в смерть бравого командира. И если у Сумларада имелись на то веские причины, то своих я не находила. И сердилась оттого сильнее нужного.       Через час после рассвета мы все снова были на ногах. Первоочередной задачей глава нашего отряда постановил поиск источника питьевой воды. Запасы потихонечку заканчивались и нужно было их пополнять. А так как в этот раз никакой тягловой животины с нами не было, все приходилось тащить на себе. Даже нам с Таун – хотя Сумларад и остальные маэтор изначально были категорически против: женщина не должна носить тяжелое! Но со временем к нам в руки и заплечные мешки перекочевали всякие мелочи, вроде набора с нитками, расчесок, фляг с водой, – в самом деле, пока тащишься, не будешь же каждый час кого-то дергать! – и прочих дамских мелочей, которые не хотелось демонстрировать мужчинам.       Нежась в пробивающихся сквозь листву утренних лучах солнца, я совсем не заметила, как Сумларад постепенно отделился от группы, уходя в сторону. А я, посвежевшая от росы и легкого тёпленького ветерка, инертно увязалась за ним. Ориентируясь на его светлую макушку, солнечным зайчиком выделяющуюся на фоне темной листвы, я погрузилась внутрь себя, полностью потеряв связь с реальностью.       С тех пор, как мы зашли под кроны леса Фириен, узел, что крепко стянулся внутри меня, медленно ослабевал, будто отпуская те отчаяние и злобу, что душили меня изнутри. Агрессия и ярость лениво отступали, оставляя после себя камни боли, связанные между собой веревками покорности и смирения. И эта праща тяжелой ношей осталась лежать на дне моей истерзанной души, отягощая, но оставляя место для совсем иных чувств. Добрых, мирных. Свободных.       – Тише, – остановил меня Сумларад, ничуть не удивившийся тому, что я последовала за ним.       – Что? – погрузившись в себя, я не сразу поняла, что он обращается ко мне.       Вместо ответа, адъютант легко покачал головой, поднял раскрытую ладонь и повернул ко мне голову боком, как бы намекая на слух. Я замерла возле него в полном непонимании и навострила уши. Человеческие, на секундочку. Однако, Сумларад явно понимал больше моего в моем перерождении, так как, стоило мне сконцентрироваться и прислушаться, как я поняла, что он имел в виду. Сначала очень тихо, даже робко, будто ухо подстраивало частоту на новую волну, я услышала журчание и плеск воды. Где-то далеко тек ручей, не река, слишком игриво и весело скакала вода по камешкам.       Я изумленно и радостно посмотрела на довольное лицо Сумларада. Он понял, что у меня получилось. Нам пора было двигаться дальше, но он давал мне время сполна насладиться этим новым для меня открытием. Послав ему восторженный благодарный взгляд, я прикрыла глаза: хочу услышать еще больше! И вот журчанье обрело новые краски: тут поток встретил маленький порожек, а там слышится, как вода встречается с опущенной в воду веткой, а еще где-то в воду занырнула птица и затрепыхалась, очищая перышки. Сказка! Невероятная и волшебная!       – Немыслимо! – прошептала я, снова открывая глаза. – Это далеко от нас?       – Пара миль, – будто в непрерывном диалоге тут же отозвался Сумларад. – Это от нас к северо-востоку.       – Это ведь ручей, верно? Мне показалось, русло не очень большое, да и поток не слишком бурный.       – Надо же, как раз хотел об этом спросить, – с улыбкой похвалил адъютант, мой добрый учитель и наставник. – Это река Меринг, ее исток скрывается в Эред Нимраис, –Белых горах, – и вот там вы бы не назвали ее ручьем. В этой местности она действительно теряет большую часть силы своего потока и после весеннего половодья должна уже вернуться в свое привычное узкое русло.       – Выходит, эта река течет прямо к Андуину?       – И впадает в него, – кивнул Сумларад. – Прямо по этой реке проходит граница между Роханом и Гонором. Мы уже обошли все древние оплоты нуменорцев и скоро ступим на земли коневодов.       Вероятно, он думал, что меня эта новость должна воодушевить.       Верно, та Этельвин, дочь вольных степей, должна была обрадоваться возвращению в родные долины. Хотя вряд ли бы ей пришлось их покидать и совершать такое длинное путешествие.       Нет, Рохан не был мне родным. Для меня он таил лишь боль, трупный смрад и ужас кровавой бойни. И не было во мне никакого желания вновь ступать на эту пыльную землю.       – Мы можем навестить твоих родных, – смерив меня подозрительным взглядом и придя к каким-то своим выводам, вдруг предложил адъютант. – Командир Халдир упоминал, у вас осталась тетушка и братья. Наш отряд достаточно боеспособен, чтобы обеспечить вашу безопасность в Эдорасе.       – Бросьте, – я только покачала головой: дурацкая идея тащиться в Эдорас и всему Средиземью демонстрировать куда меня эльфийская братия ведет. – Вы предложили лишь из сочувствия, благодарю. Но вы сами понимаете, что это подвергнет опасности весь отряд. Не надо. Не надо ни на нас, ни на них беду наводить.       – В ваших словах истина, – Сумларад величаво кивнул, соглашаясь. – Идемте, вода совсем близко.       – Остальных не нужно позвать? – удивилась я.       – Нет, не нужно, – ответил адъютант, возвращаясь к поучительному тону. – Отряд привык держать друг друга в поле зрения, хотя вам пока кажется, что среди деревьев никого нет. Вот увидите, мы придем в одну точку.       Пожав плечами, я понадеялась на его слова. Резво шагая за Сумларадом, я несколько раз вертела головой, и наконец заметила вдалеке едва мелькнувшую темную голову Маегила, причудливо заплетенную на манер эльфов Имладриса. Адъютант на мое открытие утверждал, что эдель составил компанию Ламгвату – любителю пеших переходов, долгое время служившему гонцом в Имладрисе. Как оказалось, тот был частым гостем и в Лотлориэне, и даже в Эрин Ласгален, куда так же отправлялся для связи с посольской делегацией. Я вообще поражалась, насколько мало я успела изучить своих спутников. За сотни и сотни лет своей вечной жизни многие были между собой хоть как-то связаны, водили крепкую дружбу или шапочное знакомство, были в курсе каких-то местных новостей и происшествий. По словам Сумларада, Маегил был младшим сыном близкого друга Ламгвата, и потому им было проще найти для себя общие интересы и темы для разговора, чем с остальными маэтор. Сумларад тоже знал когда-то его отца, он-то и отрекомендовал новоприбывшего желторотого эдель из Имладриса на службу к главе пограничной службы Халдиру. К сожалению, он погиб в стычке с орками несколько десятилетий назад. В память о погибшем друге, Сумларад с позволения Халдира, забрал Маегила к себе в отряд. Вот так.       Погрузившись в интересный разговор, приправленный мелкими забавными историями, пригодными для дамского слуха, я отвлеклась от блаженного шума воды. Но пробудившийся эльфийский слух не желал выключаться, как от рубильника – он, как сведенная от непривычной нагрузки мышца, продолжал транслировать прямо в мозг легкое журчание. Правда нужды в этом было ничуть, ведь голубая вода уже виднелась среди деревьев. И в правду, к берегу мы подошли одновременно с Маегилом и Ламгватом, а вдалеке, ниже по течению, я увидела еще два-три эльфийских плаща.       Эдель заговорили о делах насущных: где устроить привал, как наладить переправу, сколько осталось припасов и что нужно будет раздобыть. Помощницей в таких делах я была бесполезной, поэтому решив сделать полезное дело и не мешать им, я отошла чуть в сторонку. Мне захотелось снова попробовать активировать свой ультра-слух. Прикрыв глаза и сконцентрировавшись, я снова услышала. Теперь я снова познавала пределы физических возможностей, словно младенец, что только начинает узнавать себя и мир вокруг. Слегка напрягшись, я услышала, как шумит река, как плещет и бурлит на дне редкая рыба. Будто вынырнув из воды, я подняла голову наверх и словно воспарила к кронам, услышала как зашелестели и хлопнули крылья усевшейся на ветку птицы возле гнезда, полного оперившихся птенцов-подростков, как пофыркивая себе под нос, взгромоздилась к себе в дупло довольная белка, как завозилась где-то в кроне дуба куница. Повернув голову в сторону друзей, я услышала, как они перекидываются какими-то шутками и смеются. Они были так далеко, но я слышала, как рассмеялась Таун, и как вторили ей еще трое маэтор. Улыбнувшись и покачав головой, я повернула голову снова к воде и…       Плеск. Еще один. Плеск. Будто равномерно тяжелые камни швыряют в воду или… Или кто-то шагает один за другим прямо в воду по броду. Кто-то тяжелый. И очень быстрый.       – Что это…? – я распахнула глаза, но звук не уходил.       Может, те, кто внизу? Нет, стоят, тоже насторожились. Сумларад? Умолкли и замерли, прислушиваются.       Не показалось.       Я замерла, буквально обратившись в слух. И не сводя взгляда с адъютанта в ожидании приказа. Что это? Зверь? Какое-то стадо? Или человек? А может гном?       Лица маэтор суровели прямо на глазах, а головы были повернуты вниз, туда, где собралась еще часть отряда – где были остальные, мы не знали. Дальше по течению, в милях в десяти был брод. И тракт. Нас могли засечь, когда мы вышли из леса. Или тех, кто не вышел вместе со всеми к воде.       В затылке у меня похолодело, когда ветер донес до нас тоненький голос Таун: «Бегите!».       Не раздумывая, меня схватили за запястье и потащили снова в чащу.       Нас засекли.