The illusion of power. / Обладая ничем.

Психоделический фон скользил по танцующей в такт звукам душной толпе. Музыка то прыгала, то разливалась, то билась по органам чувств, возбуждая восприятие каждого попавшегося в сети гламурной жизни. Маленькие вспышки фотонов разлетались частицами, накаляя атмосферу, удушая её, будто питон сжимает своими кольцами жертву. — Ну, как тебе? Красные волосы спадали мерцающими огоньками на смуглую кожу. Девушка улыбалась, напоминая вечерний пожар уплывающего солнца в недра земли, где растекается реками горячих лав. — Ты уже выступила, а мне ещё и завтра предстоят пляски… Фес никогда не посещал такие места. Несмотря на любовь к танцам, ему не особо нравились клубы, хоть этот и был одним из самых известных. Люди толкались, визжали, кривлялись, врезаясь в мысли юноши весьма нагло, безвкусно, вычурно. — Ненавижу пошлость! — сжав челюсть, он прикусил нижнюю губу. — Черт! Но ты же слушаешь поп! — карие глаза наигранно нахмурились. — Иногда… — Неправда! — Тебе показать мой плейлист? — Лучше покажем им, как нужно танцевать! — Конечно! Все только этого и ждут! Ой, смотри! Кажется, они разбежались по углам. Марокканскому гостю было весьма тесно, некомфортно, брезгливо… Он вспомнил узкие улочки своего родного дома, которые, будь он там сейчас, были бы ему шире, чем вся Англия! Однако Нафисе, предпочитающая краткое имя Нафи, привыкла и полюбила Лондон. Она уверенно пробиралась руками, головой, голосом, ногами через спутанные лабиринты незнакомых «чуваков». А ведь он не помнил таких слов от Нафисе, а тут «чуваки!» и её длинные костлявые пальцы и что-то такое, как — «А ну съебались нахрен!»… — Эй, ты такой клёвый! Налей-ка нам что-то интересное, но не больное, ага? Ну, чтобы не надоело и не… Как бы это? Нафи пыталась найти подходящие слова, закатывая глаза, обратив на себя внимание бармена. — Давай, так — я тебе дам сейчас что-то попробовать и, если тебе зайдёт, то… — А если не зайдёт? — Следующий напиток за мой счет! — Мне просто виски с колой, — решил вмешаться наконец друг. Фес всегда доверял своему вкусу. Несмотря на новизну ощущений, он крайне ответственно подходил к завтрашнему дню. Не то что его спутница, продолжавшая флиртовать с барменом и не задумываясь опрокидывая шот с ярко-кислотной жижей. — Ты изменилась… — друг недоверчиво осмотрел рюмочку. — Мне это очень нравится! Я живу именно так, как мне, понимаешь… как мне нравится… Фисташка! — Фис… что?! Девушка приблизилась. Взъерошив волосы своего спутника, она провела пальцами по бледным чувственным губам. — Глаза у тебя цвета фисташки! Как тебе новое прозвище, дружок? Нафи смеялась, словно ребенок! Плавно двигаясь под какое-то французское лирическое техно, она приглашала взглядом к себе фисташку. Розовое платье в пайетках веселило не только саму Нафи. Ей удалось поднять настроение самому ненавистнику клубов. Она притягивала взгляды своей фриковатой нежностью. Девочка из традиционной семьи теперь сама современность. — Ты стала смелее! Сделав последний глоток, он уверено приобнял девушку за талию. — Сейчас ты напоминаешь мне неоновый куст сирени. Ритмично двигаясь нога в ногу, прижимаясь бёдрами и вырисовывая руками невидимые орнаменты, им получилось привлечь внимание незнакомой публики. Он — зеленоглазый, бледнолицый брюнет, напоминающий мистического ворона, весь в чёрном с серебряной цепочкой на шее. Она — неоновый куст сирени со словами «чувак» и духом бунтарства оттенка pink. Собирающий ночные впечатления, клубный фотограф не упустил шанса заснять эту странную парочку, которая утопала в блаженной точности движений. Яркий, экстравагантный дуэт приковал к себе не только взгляды завсегдатаев. Среди них, повыше, в VIP-зонах, скрывались кое-какие личности под строгим надзором менеджера и охраны. Эта зона была звукоизолированным местом с прекрасным видом сквозь панорамные тонированные окна и с отдельным обслуживающим персоналом. — Он напоминает дикую кошку. Его тело такое гибкое! — Да, тебе будет нелегко приручить такого страстного зверя, влюблённого в свободу. Между прочим, он мужчина. Женщины — податливый материал в руках искусного гончара, но мужчина…! Он не мыслит жизнь без борьбы. — Я покажу ему иной смысл. Я научу его большему. — Вероятнее всего. Кстати, какой по счёту стакан? — Пятый. — Значит скоро. Я бы посмотрел это представление, но должен отклонится. — Переворот — это искусство. Великая страна ждёт великих перемен, неправда?! — Иногда мне жаль. — Жаль? — преподняв левую бровь, третий герцог прищурился. — Это говорит мне тот, в чьей стране, кажется, если быть точным, в дали Урала, развернулась целая компания медицинских опытов над детьми. Сколько ей уже лет? Когда развалился Совет, напомни? — Мои руки чисты. Я не убийца. — Нет! Конечно не убийца! Твоему отцу всего-лишь нравится проводить сладкие ночи в окружении несовершеннолетних, которых ты ему поставляешь. Некоторым нет и десяти лет, верно, братец? Убийство тел ради гармонии, ради науки, ради будущего и отравление души. Интересное сочетание, но не мне судить. Как видишь, я свободных взглядов. — Наверное и мне передалась эта слабость. Славно что к подросткам. Сейчас мне любопытна одна фигуристка, Мария. Талантливая, красивая… Принцесса льда! Серые глаза переглянулись с голубыми через отражение на поверхности оконного стекла в холодном молчании. Оба герцога сначала ухмыльнулись, а через секунду последовал пронзительный острый хохот. Рим был уверен, Гермес явно замышляет веселье. — Твой, вернее, ваш, — перейдя на иной тон, юноша продолжил, — красавчик с востока дошёл до пятого стакана виски с колой. Он показал знак кавычек пальцами, мило улыбнувшись. Наблюдая за тем, как Дарий допивает свой псевдо-напиток, Рим медленно, с неохотой обернулся к своему собеседнику. — Гермес, забудь о жалости, если ты хоть на миг был серьёзен, говоря о ней. Мы иные. Мы выше их. Мы развиваемся в другом направлении. Удел макаки — служить и подчиняться. Помни об этом. — Мой Эллуар третий, тебе прекрасно известно, что в нашем родовом словаре нет такого понятия, как жалость. Я всего-лишь плохой шутник! — Желаю найти своего истинного, Аранов Гермес младший, сын победоносного Георгия Каспара! — С нетерпением ожидаю вас в наших краях с будущим лордом Фесом, ваше высочество! В их речах были моменты братства, неформальные слова, доказывающие их родственную связь, но законы иерархии были неоспоримы в соблюдении. Был ли седьмой герцог из семьи Каспара на стороне отца педофила или же стыдился его? Питал ли он отвращение к жестокости Рима, к таким злодеям, как доктор Лаче? Когда он на самом деле говорит серьёзно? Неужели у него реальные проблемы с юмором? Что на самом деле замышляет по поводу спортсменки Марии? Юный герцог оставлял за собой шлейф вопросов без ответов. Во всяком случае, предположительные ответы были бы плачевными, окажись правдой. Гермес не был похож на других. Его выдавали глаза. Те самые глаза старшей сестры Хеттия Эллуар, которые Рим никогда не сможет забыть. Что-то похожее было и в седьмом. Что-то, напоминающее сострадание, столь незнакомое членам их вековой династии.