Куда приведут наши сердца И сколько ночей мы рядом будем? Мне нужно так много рассказать, Ведь сны о тебе — такое чудо…©
🤲🏻
Распущенные волосы Хёнджина развеваются на ветру, красиво обрамляя овал лица, ведь морской бриз дует в спину. Пахнет спелыми дынями, которыми торгуют практически у берега, и рыбой, что несут рыбаки в своих металлических вёдрах. Буйные волны обнимают перламутровый жемчуг и многочисленные ребристые ракушки, пока Феликс… Пока Феликс обнимает своего лучшего друга. Это их время, только их, эти секунды, минуты, которые тянутся бесконечной вереницей прикосновений, полных филигранной нежности… — Хён… — в самое ухо, перешёптывая шелест прибоя. — Хён, ты знал, что ты самый красивый человек на всей планете? — подняв глаза, в которых вспыхивают яркие залпы. — Помню, ты говорил мне это когда-то… — Хван улыбается одними глазами, что становятся щёлочками. — Давно, в детстве или в подростковом возрасте, когда мы хотели уплыть на невиданный остров, а ты решил, что я должен стать королём нового государства. — Я и сейчас так думаю, — признаётся Ли, скользя глазами по лицу того, кто напротив. Того, кто является причиной учащённого сердцебиения и румяных щёк. — Самый красивый… — Он тянется кончиками пальцев к лицу друга, ведёт по бровям, по скуле, задерживается возле губ… — Я готов поспорить, — хрипло сообщает Хёнджин, у которого тоже пульс зашкаливает, а пальцы на босых ногах поджимаются, зарываясь в тёплый влажный песок. — Самый красивый на планете — именно ты, лапа. — Нет же, — тепло смеётся Ликс, а потом замирает, округляет глаза и выдаёт: — Как ты меня назвал? Хёнджин не отвечает. Он притягивает друга поближе, касается своим носом его, задерживает дыхание и прикрывает глаза. Ему даже всё равно на людей, что торгуют ароматными дынями, на рыбаков, на покупателей и туристов, у него будто весь мир застывает и есть только два человека, объятые необъяснимым чувством. Феликс ощущает, как вздымается грудь Хёнджина, он так близко, он сейчас такой искренний и милый, а ещё безбожно красивый… Его голос хриплый — нервничает, а глаза чуть влажные. Его волосы так и развеваются на ветру и Феликс зарывается в них руками, посильнее прижимая к себе голову друга. — Ликси… — голос Хвана тихий, его заглушает шум моря, а ещё рёв машины, что, видимо, остановилась неподалёку, а теперь сигналит. Феликс совсем не хочет отрываться и переключать внимание на что-то иное. Он в моменте, который точно никогда не забудет, нос Хёнджина касается щеки, а потом и нежные губы кратко чмокают, отчего у Ликса кружится голова… Закрыв глаза и затаив дыхание, Ли одной рукой крепко цепляется в плечо друга, а вторую так и держит в волосах. Он будто парит над землёй, будто растворяется в моменте, а голос Хёнджина так близко, как и его дыхание, только очень тихо… Снова сигналит машина, от звука которой Феликс хочет отмахнуться, но в итоге всё равно переводит на неё глаза и… просыпается. Он тяжело вздыхает, раздражённо накрывает голову подушкой, в которую рычит, ведь всё это был сон, лишь сон. А Ли-то размечтался… — Дурак! — Заряжает сам себе пощёчину. — И чего только губу раскатал? — ворчит, поднимаясь и наощупь находя тапки. За окном сигналит машина. — Это ещё что такое? Феликс подходит к окну, одёргивает светло-голубой, почти прозрачный тюль, и видит у калитки машину Хёнджина. Переводит взгляд на жёлтый будильник, что стоит на прикроватной тумбочке — уже полдень. — Чёрт! — выкрикивает Ли. — Проспал! Он, не переодеваясь, выбирается через окошко на улицу, чтобы не столкнуться в доме с матерью, и несётся к забору, замечая, что Хёнджин уже вышел из машины. — Доброе утро, соня, — смеётся Хван. — Ты что, до сих пор спал? — Я… Эм… Ну, да, — выдыхает Феликс, неловко почёсывая затылок. — Я ночью долго не мог заснуть, была гроза. — Оу… — Хёнджин понимающе кивает, он знает, что его друг боится грозы. До сих пор. Это началось ещё в детстве, когда он остался один на улице, когда его забыла мама, заперевшись от ливня и грозы в доме, а Ли прятался под столиком в саду и громко плакал, испугавшись грома. Травма детства осталась с ним и по сей день, и кто, как не лучший друг, его понимает. — Ликси, бедный мой… — Я уже в порядке, — кивает Феликс. — Но вот проспал. Прости. Мы договаривались… — Ничего страшного, мы всё успеем! Переодевайся и запрыгивай в машину, позавтракаем по пути, — командует Хёнджин. — А то, что ты проспал — не беда. Тебе, надеюсь, хотя бы снилось что-то хорошее после бессонной ночи. — Да… — Феликс прикрывает глаза и блаженно улыбается, вспоминая сон. — Очень хорошее. — Расскажешь? — Эм… Нет! — Слова друга вырывают Ликса из мечтаний и выбивают остатки сна. — Всё, я переодеваться! — Тю… — выдаёт Хёнджин. — Сейчас бы сны лучшему другу не рассказывать. — Он пожимает плечами, наблюдает, как Ли обратно через окошко возвращается в комнату, а после садится в машину. Феликс возвращается быстро, буквально через пару минут, он выпрыгивает на улицу, закрывает за собой рамы, быстро пересекает мандариновый сад и плюхается на переднее сидение автомобиля. Внутри уже играет музыка, какой-то очередной хит лета, что крутят по радио. — Поехали? — Поехали. Парни останавливаются в прибрежном кафе, где плотно завтракают супом из морской капусты, рисом, маринованными овощами и кимчи. Закончив с пищей, они отправляются за покупками. Хёнджин ещё вчера попросил Ликса составить ему компанию в подборе одежды, ведь у старшего сегодня вечером выпускной в музыкальной школе. Он будет выступать, исполнять сольную песню, а потому хочет выглядеть на сцене выигрышно. Мама предложила надеть выпускной школьный костюм, но Хван отказался, решив выбрать что-то поинтереснее. Облазив несколько магазинов, парни находят понравившиеся вещи в одной новенькой лавке. Активный продавец верещит о новом привозе одежды из Европы, о каких-то модных джинсах и рубашках, которые обязательно нужно примерить, и Хван в итоге приобретает те самые джинсы снежно-синего цвета, белую лёгкую рубашку, у которой продавец тут же подворачивает рукава, не забывая верещать о том, что так сейчас модно. А главной изюминкой образа становится шёлковый платок нежно-голубого цвета, повязанный на манер галстука. Мужчина ахает, театрально восторгается, явно перебарщивая, но Хёнджин действительно выглядит стильно и классно, так, что Феликс подвисает на какое-то мгновение. — Хён, а что ты будешь петь? — любопытствует Ли, когда они выходят из магазина с пакетами. — Какую песню? — Увидишь, — загадочно улыбается Хван. — Всё увидишь вечером. — Ишь ты, — хмыкает Феликс. — Тайна какая… — Тайна, — даже не спорит Хёнджин. — Всему своё время. — Теперь за мамой? — Да, заберём её, а потом заедем к господину Гону. Я вчера заглядывал к нему, он сказал, что не сможет приехать, так как его знакомый почтальон отправился в отпуск, но я сообщил, что сам могу отвезти его в музыкальную школу, а потом обратно домой. Он очень обрадовался и сказал, что, в таком случае, обязательно посетит мероприятие. — Вот и здорово. Надеюсь, ты занял для нас самые лучшие места в зале! — Не сомневайся. Парни забирают из дома маму Хёнджина, которая, увидев Феликса тут же обнимает его по-доброму, говорит, что скучала по малышу, а Ли смущается — он к такому доброму отношению старших не привык. Миссис Союн расспрашивает Ликса о его делах, о поступлении, спрашивает о маме и выражает своё сочувствие на тему ситуации, что приключилась с ним и его отчимом. — Ты собираешься съезжать? — задаёт вопрос Союн, когда они едут в машине за господином Гону. — Тебе опасно находиться с этими людьми, особенно, если отчима отпустят на свободу… — Я заеду в общежитие осенью. Надеюсь, для меня будет там место, — отвечает Ликс. — Благо, что имею возможность оплатить комнату, работая у вас. Спасибо, миссис Союн, я вам бесконечно благодарен за работу и помощь! — Ну что ты! — Женщина, развернувшись на переднем сидении, тянется и треплет парня по светлой макушке. — Ты знаешь, вы с Хёнджином для меня, как два сына. Я же тебя с самого детства знаю, самый близкий человек моему Джини, практически брат. — Да, — смущённо улыбается Феликс, думая о том, что знала бы мама Хёнджина о снах, которые снятся Ли. О снах с участием её сына… Сегодня ведь не впервые. — Так и есть… — Феликс, может, ты пока переедешь к нам в дом? — предлагает Союн. — Меня практически не бывает, потому никаких неудобств не возникнет, я совсем скоро снова еду в командировку, а дом такой большой пустует… Хёнджину скучно одному, а тебе бы как раз съехать от матери. — Спасибо за предложение, миссис Союн. — Ликс складывает ладошки вместе и кланяется. — Я буду иметь в виду, конечно, но вы и так мне очень помогаете. — Я буду только рада, если ты выберешься оттуда, — серьёзно продолжает женщина, обернувшись назад. — Я давно ему говорю об этом, — поддерживает мать Хёнджин. — А он всё упирается, говорит, что это неудобно, что доставляет хлопоты… — Ведь это действительно так! — соглашается Феликс. — Я не хочу доставлять лишние заботы. — Какие заботы, что ты такое говоришь, — цокает Союн и качает головой. — Ты — практически член нашей семьи. Наш дом — твой тоже. Потому, Феликс, подумай хорошенько, ладно? — Ладно, — сдаётся Ли. — Я подумаю. Мама удовлетворённо улыбается, как и Хёнджин. Они продолжают путь, ненавязчиво болтая о разном, потом забирают господина Гону, что выглядит сегодня очень торжественно — на рыбаке чёрные брюки, синяя рубашка и чёрная бабочка на шее. — Ох, а мы вас никогда не видели таким нарядным! — хвалят парни, когда мужчина садится на заднее сидение. — Выглядите классно и очень молодо! — Спасибо, карасики, — благодарит Гону. — Не думаю, что выберусь ещё когда-то на такое мероприятие, потому решил сегодня приодеться. — Да вы что? — всплеснув руками, выдаёт Ликс. — Наверняка ещё выберетесь! — Если на свадьбу пригласите только, матросики, — посмеивается рыбак. — Тогда — обязательно. — На свадьбу? — Союн округляет глаза. — А что, и невесты имеются? Гону, усмехаясь, кряхтит, Феликс покрывается слоем краски, а Хёнджин глухо хмыкает и выдает, что невест — не имеется. — Конечно, рано ещё! — подхватывает слова сына Союн. — Какие там невесты, вы сами — дети… А жена — дело серьёзное, потом ведь и детишки, и другие заботы, а вам учиться необходимо! Отношения, конечно, завести можно, но уж точно не свадьбу. Гону снова кряхтит и крякает, посматривая на парней, ведь всё давным-давно о них понял, но вежливо молчит. Феликс тоже едет, не проронив ни слова, а Хёнджин отвечает маме, что она права — никаких свадеб и детей, а вот отношения… Это можно. — Так что же, есть кто-то на примете? — не унимается мама. — Сынок? — Допустим. — Хёнджин смотрит на Феликса через зеркало, пока тот прячет глаза, с интересом рассматривая свои колени. — Правда? — восхищается мама. — Познакомишь??? — Как-нибудь — обязательно, — обещает Хван. — У нас… У нас всё только начинается. Сердце Феликса болезненно ноет от этих слов, а помимо щёк красными становятся и уши. Он вжимается в сидение, чувствуя себя маленьким мальчиком, песчинкой в море, атомом в космосе… Ли не дурак, он прекрасно понимает к чему клонит лучший друг, а ещё и смотрит через зеркало так пристально — в самую душу. — Приехали! — сообщает Хёнджин. — Я провожу вас на места, а потом буду вынужден оставить — у меня репетиция. Увидимся, когда буду на сцене! Мама охает и желает сыну удачного выступления, господин Гону — тоже. Он пожимает Хвану руку, уверяя, что тот справится, а потом к другу подходит и Феликс. — Знаю, у тебя всё получится, — заговаривает Ли, с волнением заглядывая в глаза. — Точно? — тихо спрашивает Хёнджин. — Ты в меня веришь? — Всегда. Всегда верю, хён. — Ликс говорит это абсолютно искренне. — И да, хён, помни… У тебя очень красивый голос. — Только голос? — одними губами проговаривает Хван и ухмыляется, а Феликс делает страшные глаза, мол «только не скажи это вслух», и потом качает головой — у старшего сегодня какое-то слишком игривое настроение. — Удачи! — почти хором желают Ли, Гону и миссис Союн, когда Хёнджин отводит их на места в зале. На самые лучшие, к слову. — Спасибо! — Хёнджин машет рукой и убегает на репетицию. В зале повисает томительное ожидание.***
— Дамы и господа! Следующим выступает один из самых лучших выпускников этого года! — вещают со сцены. Девушка в ярко-малиновом брючном костюме сияет в свете софитов и ярко рассказывает о всех достижениях их выпускника, о всех победах в музыкальных конкурсах, о его удивительном вокале, о том, что он является настоящей звёздочкой их музыкальной школы. — Встречайте! Хван Хёнджин и его сольная песня, написанная самим исполнителем! Феликс вытягивает губы в трубочку — он искренне удивлён. Да, он знает, что друг порой писал стихи, которые иногда зачитывал, но песни… Он сам написал песню, которую сейчас исполнит! Это не укладывается в голове, и Ликса переполняет чувство гордости, оно буквально плещется за край, а ладошки потеют в ожидании. Свет на несколько мгновений потухает, и начинает звучать приятная слуху мелодия. Вновь зажигаются софиты, освещающие сцену, на которую медленной поступью выходит Хёнджин. Зал замирает. Я настрою наш баланс, Мы смешаемся с воздухом. О чём ты думаешь сейчас? Мы давно были созданы. У Хёнджина красивый голос. Очень. Среди зрителей проходит волна восхищения. Делятся линии на твоей ладони, Я любил тебя до и люблю тебя после… В этом воплощении мы немного разные, Мимо пройдём, чтоб опять потеряться. Феликс готов поставить на кон всё, что имеет, но он уверен — Хёнджин смотрит прямо на него. Глаза в глаза, в сердце, в душу, на самую подкорку шаткого сознания. А ты мне нравишься, нравишься, нравишься… Я просто хочу сказать. Ты можешь спрятаться, спрятаться, спрятаться… И никогда не узнать. У Ликса сердце так колотится, так колотится… Оно уже где-то в районе горла, а глаза застилает пелена, что колет острым. Голова идёт кругом, ладони прилипают к джинсам, дыхание сбивается, а губы пересыхают. Хёнджин абсолютно точно обращается к нему. Мысли путаются… Ты читаешь все мои мысли, Направленные к тебе. Ты зависишь от смысла, От всего, что во вне. Делятся линии на твоей ладони, Я любил тебя до и люблю тебя после… В этом воплощении мы немного разные, Мимо пройдём, чтоб опять потеряться. Господин Гону смотрит завороженно, на его лице великая гордость, он скрестил руки на груди и, кажется, едва дышит. Мама Хёнджина утирает слёзы, тихо всхлипывает и с трудом сдерживает эмоции, которые переполняют. На сцене её сын, её единственный и любимый ребёнок, который поёт так… Так, что замер весь зал. А ты мне нравишься, нравишься, нравишься… Я просто хочу сказать. Ты можешь спрятаться, спрятаться, спрятаться… И никогда не узнать. И, может быть, в следующей жизни — Ты вспомнишь мои глаза. Мы найдём новые числа… Новые имена. У Феликса по щеке бежит слеза, он сам этого не замечает, ведь тело будто онемело. Он в потрясении, в глубоком потрясении от звучания голоса Хёнджина, от песни, от слов… Слов, обращённых к нему. Это очевидно. Зал взрывается овациями. Все поднимаются со своих мест, а Ликс шагает прямо к сцене, чтобы вручить букет полевых цветов, что собственноручно собрал с вечера, а потом договорился с Хёнджиновой преподавательницей по вокалу и спрятал его в концертном зале, предварительно притащив банку с водой. Васильки, ромашки, маки, дикие лилии. Яркий букет вручается исполнителю заслуженно, а тот обнимает в ответ — благодарит. — Ты потрясающий, — быстро шепчет Ликс, уткнувшись в шею. — Песня потрясающая… — Тебе понравилось? — тоже быстро спрашивает Хван — нельзя задерживаться на сцене и занимать время. — Безумно, хён. «Безумно, хён» — эти слова отпечатком остаются на душе, ради этих слов Хёнджин писал песню, а потом и музыку к ней — тоже самостоятельно. Ради этих слов он бессчётное количество раз репетировал, ошибался, репетировал снова… Ради этих слов он вышел сегодня на сцену. — Увидимся после концерта, — бросает Хван и уносится за кулисы, а Феликс возвращается на место. — Как ты так ловко провернул с букетом? — удивляется миссис Союн. — Когда успел? — Букет ждал своего часа со вчера, — отвечает Ли. — Я заранее подготовился. — Ты молодец! — хвалит Союн. — Сразу видно — лучший друг! Феликс устал краснеть. Он сегодня весь день только и занимается тем, что краснеет. То смущает Хёнджин, то мама его говорит такие вещи, от которых стыдно, ведь дружба, конечно, дружбой, но, что если Ликс больше не хочет быть просто другом? Ещё несколько номеров проносятся как в тумане. Феликс не запоминает выступающих, не замечает, кто играет на фортепиано, а кто на скрипке, он мыслями не здесь, совсем не здесь, а где-то далеко — в песне Хёнджина, в его объятиях… Концерт наконец подходит к концу и все выпускники выходят на сцену под бурные аплодисменты зрителей. Несколько человек бросаются дарить цветы, ведь раньше не успели, а Феликс только и смотрит на своего друга, который тоже — в упор. — Сынок! Это было превосходно! Я так горжусь! — Да, Хёнджин, ты был краше всех! Молодец, матросик! Поздравляю! Добрые слова и поздравления сыпятся со всех сторон, когда Хёнджин спускается со сцены. Они не заканчиваются и в машине, когда компания едет к дому господина Гону; не прекращаются и после — когда Хёнджин отвозит маму домой. — Ребята, вы отмечать? — интересуется миссис Союн. — Такое событие, выпускной! Почему вы не собрались с одноклассниками из музыкальной школы, сынок? — Они собрались, но я не захотел, — отвечает Хван. — Проведём время с Ликсом. — Хорошо, — кивает женщина. — Тогда удачного вам вечера! Только смотрите, не пейте алкоголь, ты ведь за рулём! — Хорошо, мама, не переживай, — успокаивает её Хёнджин. — Всё будет в порядке. Мама кивает, даёт ещё парочку наставлений и заходит в дом. Хёнджин и Феликс остаются одни. — Можем прокатиться куда-нибудь, — предлагает Хван. — Например… — Нет, оставь машину, — прерывает его Ли. — Дойдём пешком. — Дойдём? — Брови Хёнджина взмывают вверх. — Куда? Конкретное место? — Конкретное. Сюрприз, хён. — тепло улыбается Ликс. — Пошли.***
Пахнет сладко-сладко, будто кто-то на берегу моря варит карамель. На самом деле это пахнет сахарными леденцами, которыми ещё недавно торговали у берега, но теперь закат, все люди потихоньку расходятся по домам, а ещё Феликс знает укромное место, где никогда нет туристов. Розовая, как пастила, заря нависает над водной гладью, а прибой с грохота переходит на шёпот — на море штиль. Совсем лёгкий бриз мажет по голым щиколоткам, когда парни снимают обувь и шагают по прогретому летним солнцем песку цвета липового чая. — Куда же мы направляемся? — не понимает Хван, а потом замирает: — Ой… — Небольшой сюрприз в честь твоего выпускного! — смеётся Ликс. — Побежали! И парни бегут. Бегут к тому самому сюрпризу, что развернулся перед их взором. Феликс договорился не только о цветах, он подключил Виджилию, а там и Сонхун подтянулся, с которым подруга гуляет теперь все дни напролёт. Феликс собрал заработанные за несколько дней на рынке деньги и устроил настоящий пикник на берегу моря, с которым и помогли Джили с Паком. Ликс заранее показал им нужное место, договорился о времени, а ещё притащил к подруге домой всё для пикника: большой плед, что сейчас постелен на песке, простые, но вкусные сэндвичи, несколько круассанов в бумажных пакетах, ягоды, шоколад, бутылку розового вина, два хрустальных бокала и хлопковые салфетки — их Джил добавила сама, хозяйственная. — Как ты умудрился??? Ликси??? — в восторге выдыхает Хёнджин. — А это не главное, — довольно светится Ли. — Главное, что всё получилось. Что твой выпускной удался, что мы теперь здесь… — Потрясающе… — Хван плюхается на мягкий плед и отбрасывает обувь в сторону. — Это очень неожиданно, очень… — Всё для тебя, хён. Предлагаю начать с вина — отметить твой выпуск! — Давай! Хёнджин разливает напиток цвета сегодняшнего неба по бокалам, а Феликс открывает прозрачные контейнеры с сэндвичами, и парни приступают к еде. Оба понимают, что безумно проголодались, ведь сегодня удалось только позавтракать в районе обеда, а дальше понеслась… — Я всё ещё не могу поверить, что всё позади, — грустно делится ощущениями Хёнджин. — Столько лет музыкальной школы… Было сложно временами, но и весело — тоже. Было много трудностей и радостей, а теперь всё, конец, этого больше не будет. Никогда. — Хотел бы я разделить с тобой это чувство, но от окончания нашей обычной школы я чувствую лишь облегчение, — отвечает Ли. — Понимаю, от окончания обычной школы я ощущаю то же самое, — кивает Хван. — А музыкальная — другое. Она наполняла меня чем-то особенным, хотя я и не всегда ценил это. У нас были замечательные преподаватели, которые всегда верили в нас, которые были вторыми мамами, которые были всегда готовы прийти на помощь каждому. А теперь… — Он тяжело вздыхает. — Теперь к ним придут новые дети, потому что мы больше не. — Главное, чтобы и в дальнейшей жизни у тебя был кто-то, кто всегда поддержит, — высказывается Ликс, задумчиво глядя в свой бокал. — Он есть. Феликс поднимает взгляд на друга. — Ты и есть тот самый человек, — поясняет Хван. — Ты вон для меня делаешь сколько… — Ой, мелочи! — отмахивается Феликс. — Это такие мелочи! Они не сравнятся с тем, что делаешь для меня ты. — Лучше расскажи о другом, — переводит тему Хёнджин, потому что знает, что друг сейчас снова готов завести шарманку о заботе и хлопотах, а это попахивает жареным. — Что тебе снилось сегодня, Ликси? — А? — Ли, кажется, застали врасплох. Он тут же отводит глаза, пытаясь ментально оказаться где-то в море, лишь бы не отвечать на это, ведь врать он точно не будет, а Хван теперь не отстанет. — Я не помню особо… — А не особо? Ты был таким счастливым с утра, даже глаза прикрыл от удовольствия, вспоминая свой сон, — посмеивается Хёнджин. — Признавайся, тебе снился кто-то конкретный? Феликс тяжело выдыхает, растирает переносицу, думает, думает, думает… — Да! — выпаливает на духу. — Мне снился ты, хён! Ты! — Назад пути точно не будет, Ликс это прекрасно понимает, но какой смысл утаивать? Хёнджин сглатывает ком в горле и чувствует, как пульс потихоньку начинает ползти вверх. — Что, если я скажу тебе, что ты тоже мне снился сегодня? — прямо в лоб, потому что да, Хван тоже считает, что нет никакого смысла скрывать то, что давно бушует глубоко внутри. — Что, если я скажу тебе, что ты мне снишься практически каждую ночь? — собрав всю волю в кулак, выдаёт Феликс. — Что, если я скажу, что сегодняшняя песня посвящена тебе? В воздухе зависает молчание. Даже рыбы в море замолкают. Хотя… Они и так всегда молчаливые. — Хён? — Феликс округляет глаза, когда видит, как его хён, оставив пустой бокал на пледе, медленно надвигается на него. — Хён… Длинные пальцы Хёнджина внезапно оказываются на шее Ликса, что снова краснеет, в очередной раз за день. Он, как та самая рыба из моря, ловит ртом воздух, когда заглядывает в глаза напротив, потому что в них настоящее сумасшествие. Феликсу, кажется, действительно необходимо место в психиатрической лечебнице… — Что тебе снилось? — задаёт вопрос Хёнджин, когда Феликс, понимая, что назад отступить уже не получится, просто укладывается на плед, а Хван нависает сверху. — М? Ликси… — Ты смотрел вот так, — осипшим внезапно голосом проговаривает Ли. — Вот так, как и сейчас смотришь… — Что ещё? — Ладонь ползёт выше, к лицу, проходя по скуле, а у Хвана буквально печёт глаза от того, что творится внутри. — Я касался подушечками пальцев твоего лица, — продолжает, едва дыша, Феликс. — Почти как ты сейчас. — А потом? — Я не могу это сказать, хён. — Ликс зажмуривается, чувствуя, как внутри всё скручивается. — Говори. — Нет… — Мотает головой. — Говори. — Ты поцеловал меня в щёку, хён, — выпаливает Феликс, сильнее жмурится, но когда не получает ответа — приоткрывает один глаз. У Хёнджина, нависшего над ним, изумлённое выражение лица, брови вздёрнуты, а зрачки расширены. — В щёку? — переспрашивает Хван. — В щёку, — сглотнув, отвечает Ликс. — Но я не хочу целовать тебя в щёку, — озадаченно проговаривает Хёнджин. — Что же нам делать? — Не… Не хочешь? — заикаясь, спрашивает Феликс. — Не-а. — Хёнджин опускает глаза на блестящие губы Ликса, а у того от этого взгляда безумного болезненно скручивает внизу живота. — Хён, — скулит Феликс, когда Хван опускается ниже, касается носом носа, щеки, скулы… Когда замирает. — Хён, я тоже не хочу от тебя поцелуя в щёку, — тихо-тихо, практически беззвучно. Сносит башню. С треском рвутся натянутые нервы. Сознание делает кульбит, голова кружится, кислород заканчивается… Губы оказываются на губах, сминают жадно, нетерпеливо, так горячо, пылко, будто кто-то прошёлся по ним раскалёнными лепестками роз… Феликс стонет в поцелуй, в свой самый первый в жизни поцелуй, путается руками в пепельных волосах Хёнджина, поджимает коленки, сдвигает брови, просто едет крышей… Хван вдавливает его всем телом в плед, в песок, в земную кору, одной рукой блуждает по шее, а второй, локтем, упирается в поверхность, чтобы не рухнуть от головокружения. Это тоже его самый первый поцелуй. Тем не менее, он действует уверенно, проникает языком, будто хочет срастись, стать единым целым, а Ликс громче скулит, отрывается на секунду, чтобы отдышаться, но потом снова целует. Сам. — Хён… — бормочет Феликс в губы. — Чёрт, хён… — Он чувствует нарастающее возбуждение, что беспокоит: — Нам нужно остановиться, иначе… — Да, — вторит Хван, — да, да… Я тоже. Я понимаю. Слова остаются висеть в воздухе, потому что Хёнджин не в силах оторваться, он снова припадает к губам, желая остаться в этом моменте. Моменте, что так давно ждал… И он длится сейчас бесконечно долго. — Хён… — умоляет Феликс. — Пожалуйста. — Да, хорошо, — часто-часто кивая, — хорошо, я понимаю… Хёнджин отрывается, заглядывает ещё раз в глаза, любуясь пушистыми ресницами, засматривается на веснушки, что едва заметны, ведь на улице смеркается, а потом садится. Феликс следует его примеру. — Ох, хён… — выдыхает Ли, поправляя сбившуюся одежду и до сих пор ощущая напряжение в паху. — Иди ко мне. Хван манит к себе, и Ликс льнёт спиной к его груди, а голову укладывает на плечо. Хёнджин обнимает одной рукой за талию, а второй берёт за руку и переплетает пальцы. Еда остаётся практически нетронутой, а вино в бутылке недопитым, ведь они и так опьянены друг другом. Давно и бесповоротно. — Хён, — тихо начинает разговор Ликс. — А что теперь будет? — А что теперь будет? — не понимая, спрашивает Хван. — Были ты и я, а теперь будем мы. Вот, что теперь будет. — Обещаешь? — приглушённо и с надеждой. — Обещаю, — честно и уверенно. — А что, если нас разлучит что-то, хён, — всё ещё не успокаивается Ликс. — Я не знаю… Мне так страшно, понимаешь? Что если нам что-то помешает? — он делает паузу, а потом продолжает: — Если мама твоя будет против? Увезёт тебя, а мне потом что делать? Как тебя искать? — он начинает паниковать. — Если нас разлучат на годы? На десятилетия? Я знаю такое, я видел в фильмах… — Ох, мой маленький дурачок, — посмеивается Хван. — Моя мама не будет против, она очень любит тебя! Будь уверен. — Но другое, вдруг будет что-то другое… — Феликс сам не понимает откуда в нём тут же засел этот страх. — Если разлучат? Хён? — Я найду тебя, Ликси. Я найду тебя в любом городе, в любой стране; на любой планете, правда, не обещаю, потому что, боюсь, меня не выпустят с нашей. — А если я изменюсь? Если стану старым… Некрасивым… — Феликс всхлипывает и чувствует себя какой-то девчонкой, но понимает, что так растрогался из-за разбушевавшихся гормонов. — Я узнаю тебя, не переживай, лапа, — успокаивает его Хван. — Как? — Ли разворачивается вполоборота, от нервов не замечает даже, что Хёнджин назвал его так, как звал во сне. — Как мы узнаем друг друга? — Я узнаю тебя по линиям на ладонях. По запаху, улыбке, веснушкам… — Хёнджин прижимает его ладонь к губам и целует. — А ты всегда узнавай меня по глазам, Ликси. Всегда узнавай меня по глазам. И Феликс согласен. Он точно никогда не забудет глаза Хёнджина — такие добрые, тёплые, родные… А Хван, в свою очередь, никогда не забудет веснушки, улыбку, особенный запах, и, конечно, крошечные ладошки с неповторимыми узорами, которые старший любил рассматривать с детства. Когда они были совсем маленькими, Хёнджин частенько хватал Ликса за руку, чтобы рассмотреть линии, он водил по ним своим тогда ещё крошечным пальчиком, вырисовывал что-то ему лишь известное, бормотал под нос, а Ли смеялся и говорил, что Джин, будто гадалка, которая предсказывает будущее по руке. Теперь они оба выросли, а вместе с ними выросла и любовь. К веснушкам, запаху, улыбке, глазам, ладоням… К каждому сантиметру тела и разума. Друг к другу. И это совершенно точно бесконечнее бесконечности.