Мир сошел с ума, птицы улетели, Представь, что нет ни снега, ни дождя, ни метели. Утихла вдруг гроза, дома опустели, Но только ты один остался, на деле. ©
🤲🏻
Деревянные кадки быстро наполняются спелыми мандаринами, пахнущими солнцем и отливающими золотом. Они выскакивают из рук, катятся по саду, а Феликс бежит следом, собирая беглецов и укладывая к собратьям. Некоторые из них лопаются, сладкий сок мажет пальцы, Ликс ворчит, что ему одному никогда не собрать все плоды, а матери, как известно, совсем нет до них дела. Этот дом когда-то принадлежал бабушке с дедушкой Феликса, их давно нет, но раньше, когда они были живы, сад их благоухал, во дворе всегда пахло вареньем, которое бабуля заготавливала на зиму, а ещё сочными инжирами, которые дедушка привозил с рынка мешками. Везде росли красивые цветы, над которыми кружили мохнатые шмели, грядки были в идеальном состоянии, у них даже были маленькие цыплята — Ликс хорошо помнит, как хихикал, бегая за жёлтыми колобками, что улепётывали от него через весь сад. Бабушка звала Феликса «одуванчиком», всегда ласково гладила по голове своей шершавой крупной ладонью, а ещё читала в саду сказки братьев Гримм. Мальчишке больше всего нравились «Бременские музыканты», у них даже был проигрыватель и пластинка с этой сказкой, которую маленький Ликси всегда просил поставить. Музыкальное сопровождение, неповторимый треск тех самых пластинок, запах бабушкиных духов, отдающих ландышами, а ещё чёрная шкатулка с яркими красивыми лошадками на крышке, в которой Феликс любил копошиться, — всё это навсегда осталось воспоминанием. Ли до сих пор помнит жемчужные бусы бабули из той шкатулки, а ещё браслет из янтаря и несколько серебряных колец — всё это в детстве казалось сказочными сокровищами. А ещё вечерние чаепития с бабулей на веранде. У этих чаепитий была особая атмосфера. Бабушка заваривала чай со смородиной и мятой, покупала на рынке ореховые печенья, посыпанные миндальной крошкой, а ещё всегда подавала к этим печеньям сыр. Необычное сочетание, так делала только бабуля, но Ликсу нравилось, и он по сей день помнит неповторимый вкус. Бабушка рассказывала истории из своего детства, она тогда жила в деревне, на самом берегу реки, и жизнь деревенских ребятишек в те времена состояла из приключений, пикников, ухода за коровами, которых они сами пасли на лугу, а ещё вечерних встреч у костра. Ликс всегда слушал с интересом и просил по десятому кругу рассказать ту, или иную историю — они для него были даже лучше сказок. Всё изменилось в одночасье. Бабушки и дедушки не стало с разницей в несколько дней, потому что, когда ушла бабуля — дед не пережил утраты, сильно заболел и зачах в кратчайшие сроки. Тогда в доме полноправной хозяйкой стала мать Ликса, она тут же притащила своего первого любовника, который за пару недель забил всех кур, что выросли из тех самых пушистых шариков цвета лимона. Феликс сразу понял — жизнь уже никогда не станет прежней. Повзрослев, он решил восстановить сад в память о бабушке и дедушке, стал заниматься сбором урожая, высадил какие-то цветы, облагородил две грядки: с зелёным луком и укропом. На большее попросту не хватало времени из-за учёбы, а теперь и работы. — Ликси! Принимай заказ! — раздаётся голос со стороны калитки. Феликс так увлёкся сбором мандаринов и ушёл глубоко в свои воспоминания, что даже не заметил, как возле забора остановился знакомый синий автомобиль. Хёнджин, крикнув другу, спешит к багажнику и вытаскивает оттуда большущий мешок сахара. — Куда? Это чего такое? — ошеломлённо тараторит Феликс, пока Хёнджин, посмеиваясь, за ним наблюдает. — Чего ты? С ума сошёл? Какой заказ? — Ты сказал на днях, что было бы неплохо сварить мандариновое варенье, — объясняет Хван. — Фруктов в достатке, а вот сахара в доме не больше килограмма. — Потому ты притащил пятьдесят??? — Ликс огромными глазищами смотрит на белый мешок с цифрой-весом. — Сумасшедший… — Открывай калитку! — командует Хёнджин и собирается подхватить мешок. — Стой! — тормозит его Ли. — Я помогу, нельзя одному такую тяжесть. Феликс открывает калитку, подпирает её камнем с дороги, и помогает Хёнджину затащить тяжёлый мешок в дом. Сегодня он снова один, мать укатила к отчиму, им разрешили свидание, потому вернётся она только завтра, а значит, дом пуст. — Я как раз занимался сбором мандаринов, — делится Ликс, когда мешок оказывается в кладовке. — Тогда можно приступать к варенью! Правда, я никогда даже не пытался его варить… — Главное — раздобыть рецепт, — советует Хван. — А в остальном я тебе помогу. — Ты сегодня должен был выйти на рынок, или мне кажется? — спохватывается Ли. — За меня вышла мама, — отвечает Хёнджин. — Сказала, чтобы я ехал по своим делам, а единственное моё дело — ты. Хван, игриво улыбаясь, делает шаг вперёд, а Феликс пятится назад. Ещё два шага вперёд, а у Ликса позади стена, в которую его удачно вжимают. — Я соскучился, — шепчет Хёнджин, наклонившись к шее. — Мы не виделись всего несколько часов со вчерашнего вечера, — тихо проговаривает в ответ Ликс, а сам прикрывает глаза. — Это безбожно много. Хёнджин накрывает губы Феликса своими, руками блуждает по спине, по талии, сжимает бока и настойчиво целует, заставляя Ли дрожать и рассыпаться в его руках на миллионы крошечных осколков… Прошло несколько дней с выпускного в музыкальной школе, с их первого поцелуя на пляже, с их признания друг другу, и теперь Хван не упускает ни одной возможности, каждый раз зажимая Ликса в том, или ином углу. Вчера их чуть не застукала мама Хёнджина, когда они находились в их доме. Феликс сидел на кухонном столе, как в ту ночь, когда лучший друг обрабатывал ему ссадины после нападения подлых одноклассников, но в этот раз всё было гораздо лучше. Хван целовал его жарко, скользил руками, исследуя каждый сантиметр тела, пока мать отлучилась по своим делам, но потом внезапно вернулась… Спасло их от преждевременного раскрытия отношений лишь то, что мама, заходя в дом, уронила на пол деревянный горшок с цветком, от шума они успели оторваться друг от друга, но если бы не… Скорее всего, вместо горшка упала бы уже миссис Союн. — У нас много дел, — отрываясь от поцелуя говорит Феликс, вжатый в стену собственной кухни. — Нужно собрать мандарины, отыскать рецепт, а потом приступать к самому главному! — Тогда идём. — Хёнджин нехотя отходит в сторону — его б воля, он бы целыми днями только и делал, что прижимал своего младшего к каждой плоской поверхности. — Не дуйся! — Ли замечает надутые губы хёна. — Сначала дела — потом отдых. Меня так научила бабушка. — Она была лучшей из женщин, — вспоминает бабулю Ликса Хван. — Я помню, она угощала меня барбарисовыми конфетами, а ещё всегда давала с собой мешочек с чаем. Полагаю, именно оттуда моя любовь к разным сортам. — Наверное, — кивает Феликс. — Ну, пошли! Парни перемещаются в сад, где ещё добрые часа два наполняют деревянные кадки созревшими мандаринами. Потом они тащат всё в подвал, ведь сварить варенье из такого огромного количества фруктов за один день точно не получится. А затем Феликс лезет на чердак, чтобы отыскать бабушкину книгу рецептов, которую она вела всю жизнь. На чердаке пыльно и темно, а потому Хёнджин, поднявшийся следом, светит фонариком, пока Ликс копошится в огромном сундуке с почти полностью облезшей горчичной краской. Там много книжек, которые он читал в детстве, а ещё газет, которые сшивала бабушка. Наконец, добравшись до самого дна, Феликс находит необходимую вещицу, сдувает с неё пыль, чихает от неё три раза, а потом они возвращаются обратно в дом. — Здесь точно есть рецепт варенья, — рассказывает Ликс, листая потёртые страницы, что пропахли старостью и пылью, но всё ещё немного отдают ландышем. — Она сама мне говорила, что настанет тот день, когда я захочу его сварить. — Как в воду глядела… — Точно… — Ли продолжает аккуратно перелистывать чуть пожелтевшие странички и наконец находит то, что искал: — Вот! Наконец-то! Так, посмотрим… Рецепт гласит, что на один килограмм мандаринов идёт полкило сахара, а ещё ванилин. Феликс восклицает, что у него нет ванилина, а готовить необходимо именно по рецепту бабушки, он суетится, но Хёнджин его успокаивает и говорит, что съездит в магазин за этим его ванилином. Так и получается. Когда Хёнджин возвращается из магазина с целым ворохом маленьких пакетиков с ванилином, Феликс уже вовсю намывает сочные плоды, после чего они вместе избавляют их от кожуры, прожилок и косточек, а потом перекладывают дольки в большую эмалированную кастрюлю, оставшуюся ещё от бабушки, засыпают сахаром и включают огонь. Процесс пошёл. Парни до самого вечера варят варенье, перекладывают его в банки, часть которых они оставят себе, а часть — отвезут в детский дом. Так решил Феликс. — Мне не съесть столько, — говорит Ли. — Часть заберёте вы с мамой, несколько банок оставлю для нас, а остальное — отдадим в детский дом, ведь мой дедушка оттуда. Он бы наверняка оценил. — Уверен, он сейчас очень горд за тебя! — Хёнджин закатывает последнюю на сегодня банку. — Всё. Готово! Стол, тумбы, даже пол на кухне — всё заставлено рыжими банками с припрятанными в них сахарными солнышками. Парни любуются своей работой, а потом, поняв, что проголодались, делают себе тосты с собственноручно приготовленным, ещё тёплым вареньем. — Чувство, что готовила твоя бабушка, — делится вкусовыми впечатлениями Хёнджин, пережёвывая уже третий тост и запивая чаем. — Один в один! — Мне тоже так кажется, — соглашается Ликс. — Надо же… Это так сложно, оказывается, мы ведь потратили на варенье целый день. В детстве я об этом почему-то не задумывался. — Мы многое понимаем только спустя время, — утвердительно качает головой Хван. — Главное, чтобы не было слишком поздно. — А что ещё ты понял только спустя время? Хёнджин, вытерев рот салфеткой, смотрит на Ли и раздумывает над его вопросом пару минут. — Понял, что нельзя было упускать столько возможностей, а раньше хватать быка за рога! — Какого быка? — хмурится Феликс. Это его сейчас быком назвали? — Тебя, конечно, — смеётся Хван. — Ты нравился мне, кажется, всю жизнь… — Всю?.. — Всю. Но понял я это относительно недавно. — Очень знакомое чувство, — признаётся Феликс. — Меня оно тоже коснулось. Убравшись на кухне, парни перемещаются в сад, где вместе располагаются на гамаке. Ветер колышет листву, разнося цветочные запахи по всему двору, а на небе сгущаются плотные тучи, закрывая вид на вечернее звёздное небо. — Наверное, ночью будет дождь, — рассуждает Феликс, перебирая волосы Хёнджина, пока они лежат в обнимку. — Похоже на то, — соглашается старший. — Главное, чтобы грозы не случилось. Из переносного радиоприёмника доносится песня, знакомая этим летом каждому, парни вслушиваются в строки, что укладываются на душе, и даже подпевают. Глубоко в моем сердце горит огонь — пылающее сердце… Глубоко в моем сердце есть желание начать… Ты — мое сердце, ты — моя душа, Я храню его сияние везде, где бы я ни был. Ты — мое сердце, ты — моя душа, Я буду всегда обнимать тебя, я всегда буду с тобой… Казалось бы, такой незамысловатый текст, но он греет… Греет душу, заставляет потеть ладошки, а сердцу в груди стучать сильнее и сильнее. — Давай сделаем что-нибудь с твоими волосами? — в какой-то момент предлагает Феликс, продолжая перебирать светлые пряди хёна. — Например? — приоткрывает один глаз разомлевший Хван. — Косички заплетём… — осторожно отвечает Ли. — Косички? — Хёнджин открывает уже оба глаза. — Ты что, умеешь плести косички? — Джил научила, — пожимает плечами Феликс. — Заставляла меня в средней школе плести ей косы, когда её мама с утра торопилась на работу и не успевала. — Странно, а почему я этого не знаю? — удивляется Хван. — Потому что я просил Виджилию не говорить. — У Ликса щёки румяными становятся. — Мне нравилось плести ей косы, но я стеснялся. — Ой, дурачина, — хрюкает от смеха Хёнджин. — Меня? Стеснялся? — Хён, а вдруг ты бы не понял?! — оправдывается младший. — Я боялся, вдруг ты бы сказал, что это девчачье занятие! — Точно дурачина, — качает головой Хван. — Я как-то особо не имею привычки разделять занятия на мужские и женские. Давай уже, плети свои косички. Феликс радостно бежит в дом за нитками, потому что резиночек у него точно не найдётся — себе не нужны, а у мамы тоже короткая стрижка. Он возвращается с белой катушкой, велит Хёнджину усаживаться на деревянную табуретку, а сам начинает колдовать с его волосами. Ли решает сделать несколько тонких косичек, вплетает в них белые нитки, часть волос убирает в хвостик, а часть — оставляет распущенными. Всё это великолепие Ликс дополняет ярко-оранжевой повязкой, забытой на днях Хёнджином у него дома, отходит на несколько шагов и любуется собственным произведением искусства. — Тебе так идёт, хён! — Феликс снова касается волос, поправляет, чтобы всё было идеально. — Давай ты всегда теперь будешь ходить с такой причёской? — Давай, но только тебе придётся каждое утро мне её делать, — хитро щурится Хван. — А для этого что? Правильно, а для этого тебе нужно переехать уже ко мне, Ликси. Сколько можно? — Хён, я не… — Не хочешь доставлять мне хлопоты, я слышу это уже несколько месяцев. — Хёнджин тянет Ликса за руку и усаживает себе на колени. — Но разве не здорово было бы каждое утро просыпаться вместе? — Он носом утыкается в шею младшего. — Вместе? — показательно удивляется Феликс. — Ты предлагаешь нам спать вместе? — А что такого? — усмехается Хван. — Мы уже спали вместе, когда ты оставался у меня с ночёвкой в детстве. — В детстве! — восклицает Ликс. — Ты такие вещи не сравнивай… — А что же изменилось? — Хёнджин кончиками пальцев ведёт по спине Ли. — Не съем ведь тебя я. — А вот это под большим сомнением, — посмеивается Феликс. — Кто тебя знает, вдруг превратишься в большого и страшного серого волка! — Максимум — покусаю, — обещает Хёнджин, притягивая Ликса за шею, а после — кусает за губу. — Вот так. — А ответочку не желаете, мистер? — смеётся Ли и тоже кусает. — Эй! — шутливо возмущается Хван, а потом принимается щекотать младшего. Тот верещит, уворачивается, но Хёнджин держит крепко, сил достаточно. — Хватит, отпусти! — со слезами на глазах от смеха умоляет Ликс. — Я не могу! Ай! Хён! Хван тоже смеётся, но не отпускает, вместо этого притягивает вновь к себе для поцелуя. На жаркие лица и распалённую кожу падают прохладные капли — начинается дождь. Он быстро набирает обороты, пока парни шустро заносят всё в дом, и за какие-то пару минут превращается в стену ливня. — Кажется, всё-таки будет гроза, — вздыхает Феликс, рассматривая в окошко своей комнаты небо. — Я тебя не отпущу. — Я и сам не поеду, не оставлю тебя одного, — отвечает Хёнджин, завалившийся на его кровать. — Иди сюда. На улице льёт как из ведра, на чернильном небе уже сверкают извилистые стрелы молний, а гром такой, что даже уши закладывает. Феликс прижимается к Хёнджину, ему в один миг становится безумно страшно, ведь гроза — его фобия. Ликса потряхивает, у него леденеют конечности, а Хван укрывает его пледом, покрепче обнимает, гладит по спине и напевает успокаивающую песню, что исполнял на выпускном. — Страшно, хён, — чуть не плачет Ликс. Он, порой такой дерзкий, такой уверенный в себе, а ещё упёртый, с сильным характером, превращается сейчас в маленького ребёнка, вновь вспоминая, как в детстве его в грозу забыли на улице. — Страшно, хён, страшно… Для человека, не знающего, что такое фобия — понять сложно, но Хёнджин понимает. Он знает, что это чувство не побороть, а если и возможно, то не у каждого получается. Знает, что его малышу Ликси сейчас действительно очень страшно, он смотрит на него своими глазами, а на ресницах его застыли кристальные слёзы… Хёнджин успокаивает, снова напевает мирные песни, похлопывает по спине, а с каждым раскатом грома — закрывает ему уши и целует в нос. — Тихо-тихо, лапа, — шепчет Хёнджин. — Я с тобой, я никуда не денусь, не оставлю… — Не уходи, пожалуйста, — просит Феликс, хоть и понимает, что никуда его хён не уйдёт. — Всегда будь со мной, слышишь? — Хватается за его футболку, сжимает в кулаках. — Слышу, маленький. — Хёнджин говорит тихо и ласково, это действует, Феликс ещё всхлипывает, но потихоньку отходит и успокаивается. В его душе ещё тревога, но рядом с хёном действительно не так страшно переживать грозу, которую он боится больше всего на свете. Буря затихает только через час, а Ликс засыпает на плече у Хёнджина, тот его осторожно перекладывает на подушку, сам встаёт и на цыпочках шагает к окну, чтобы открыть раму и впустить свежий воздух. Он приятно пахнет чистотой и немного землистостью, Хван вдыхает поглубже, а затем возвращается обратно в постель. На дворе уже глубокая ночь, небо прояснилось и теперь там ярко сияют звёзды, они перешёптываются с луной, подмигивают земным жителям, а некоторые падают или гаснут. Хёнджин, засыпая, обнимает Ликса и думает о чувствах, что кипят внутри. Они гораздо ярче луны и всех звёзд, ярче комет, метеоритов и любых других небесных тел. Они даже ярче грозы, которая бушевала совсем недавно, которой так боится его малыш, от которой он готов всегда его защищать. Во что бы то ни стало — Хван в этом уверен.🤲🏻
— Джин, а ведь ты теперь у нас самый блатной, получается, — задумчиво говорит Виджилия, когда они в один из дней вчетвером возвращаются с рынка. Рабочая смена Хвана и Ликса закончилась, а Виджилия и Сонхун пришли их встретить, чтобы после — прогуляться по набережной. — Ты теперь с машиной, сам себе хозяин, можешь перемещаться по острову без проблем. — Да, могу, конечно, — добродушно кивает Хёнджин. — А ты что, хочешь куда-то отправиться? — Ещё как хочу! — Джили аж подпрыгивает на месте. — У Сонхуна родители на всё лето забрали машину из-за той драки, даже разбираться не стали, а ведь столько всего интересного вокруг… Осенью снова начнётся учёба, а пока лето — нужно ловить момент и путешествовать! — И куда же ты хочешь отправиться? — спрашивает Хван. — Мы с Феликсом тоже запланировали несколько поездок. — Правда? А куда? Мы вот хотели в национальный парк Халласан! — Виджилия болтает без умолку. — Там так красиво! Я была в детстве, меня мама с папой возили! — Мы тоже думали туда съездить, — говорит Ликс. — Если Хёнджин не против, можем отправиться все вместе, вчетвером. — Только если мы не нарушим ваши планы, — вежливо добавляет Сонхун, обнимая Джили. Они теперь официально встречаются, об этом Виджилия на днях шепнула Хёнджину и Ликсу. — Не нарушите, вместе даже веселее, — отзывается Хван. — Можно в следующие наши выходные отправиться. — Тогда супер! — радуется Джил. — Нам необходимо составить маршрут! А ещё список всего, что может пригодиться в дороге! И список продуктов с собой! — Мы купим всё по пути, — пытается остановить девушку Сонхун, — не переживай. — Я не переживаю! Я просто предусмотрительная! — важно заявляет Виджилия. — Нам нужно взять бинты. И пластырь. И зелёнку. А ещё таблетки от расстройства кишечника. И солнцезащитный крем. И… — Обязательно всё возьмём, — улыбается Хёнджин. — Но список — да, ты составь. Дома. — И очки от солнца, и зонтики… — Джил его будто не слышит, она уже шарится в своей маленькой поясной сумочке и достаёт оттуда блокнот с ручкой, чтобы записать всё, что пришло в голову. — И антисептик, конечно же… Парни лишь смеются и качают головой, а потом все расходятся по домам. Сонхун провожает Джили, а Хёнджин и Феликс расстаются на середине пути. — Может, ко мне? — предлагает Хван и обольстительно улыбается. — Я могу приготовить ужин, а потом поиграем в приставку. — Знаю я твои игры, — усмехается Ликс. — Ты опять ко мне, как рыба-прилипала, пристанешь. — А ты и не против, — констатирует факт Хёнджин. — Да я и не спорю, — соглашается Феликс. Тем не менее он отказывается от похода в гости, ссылаясь на усталость, ведь сегодняшний день на рынке был тяжёлым, а ещё необходимо доварить мандариновое варенье вечером, пока фрукты не испортились. Они обнимаются на прощание и договариваются встретиться завтра на работе. — Уже скучаю, хён, — признаётся Феликс, оторвавшись от Хёнджина. — И я. Всегда. — Хван не выдерживает и притягивает его обратно к себе для короткого поцелуя, пока на горизонте нет людей. — А если увидят? — волнуется Ликс. — Мне нет дела до них, — честно и на полном серьёзе. — Я хочу всегда иметь возможность обнимать и целовать тебя, лапа. Понимаешь? — Увы, мы живём не в той стране, или просто не в то время, — вздыхает Ли. — Может, когда-нибудь наши потомки будут чувствовать себя свободнее. — Мы можем переехать. — М? — Чисто теоретически. Только представь. — У Хвана загораются глаза. — Мы же можем отправиться практически в любую страну мира, где нет таких консервативных взглядов общества, а однополые браки разрешены на законодательном уровне. — Браки? — Я не знаю, как ты, Ли Феликс, но я немножечко думаю о будущем, — продолжает Хёнджин. — А моё будущее — ты. Если ты имеешь что-то против, то лучше скаж… — Я не против. — Что? — теперь уже Хван повержен в шок. — Ты — моё прошлое, настоящее и будущее, хён. Ты сам знаешь, у меня нет никого, кроме тебя. Мать — не в счёт, я даже в детстве не был ей нужен, а теперь… Теперь её интересует только отчим, который, к слову, в любой момент может выйти на свободу. Меня здесь ничто не держит, хён, кроме тебя и твоего… — Я понял о чём ты, понял, — хмурится Хёнджин. — Я могу жить в любой стране мира, в любой цивилизованной стране. Мы же можем отправиться учиться куда-то заграницу, или потом, после колледжа… Да, Ликси, после колледжа, получив дипломы, нам будут открыты все двери, понимаешь? Мы — сами творцы своей судьбы. — Сами, — не возражает Ли. — Тогда мы обязательно подумаем над этим, ладно? Поспрашиваем у кого-нибудь, или почитаем в книгах о разных странах. — Обязательно! — Хёнджин едва может спокойно стоять на месте от эмоций. Он, конечно, и раньше задумывался о потенциальном переезде, но так, чтобы всерьёз — впервые. Парни ещё некоторое время обсуждают эту тему, не в силах распрощаться, но на город уже опускаются сумерки, и им в итоге всё-таки приходится разойтись по домам. Феликс шагает заряженный новой идеей, над которой ещё будет предостаточно времени подумать, а Хёнджин, зайдя в дом, решает поделиться этой задумкой с мамой, но потом сам себя останавливает, ведь, если он скажет, что хочет переехать один — мама будет волноваться, а если скажет, что с Ликсом — не факт, что поймёт. — Сынок? Ты дома? — миссис Союн выходит в прихожую. — Как дела? Как самочувствие? Как рабочий день прошёл? — она тараторит не меньше Виджилии. — Всё в порядке, мам, спасибо! — Хван снимает футболку и отправляет её в корзину с бельём для стирки. — Мы с Феликсом сегодня хорошо потрудились, у нас почти двухдневная выручка. — Правда? — удивляется мама. — Молодцы! Кушать будешь? — Да, перекусил бы что-нибудь. — Что-нибудь… — ворчит миссис Союн. — Нужно хорошо питаться, чтобы быть здоровым! Я приготовила форель на пару и запекла брокколи — всё это особо полезно для тебя. — Вкусно звучит. — Хёнджин целует маму в макушку и садится за стол. — Спасибо за заботу. — Приятного аппетита. — Союн накладывает пищу на тарелку, а ещё заваривает один из любимых сортов чая Хёнджина. — Сынок, я хотела поговорить… — заводит разговор женщина. — Да, конечно. О чём? — Хван тщательно пережёвывает рыбу и смотрит на маму заинтересованно, он ненароком думает, что она может завести тему о Феликсе, но ошибается. — О тебе. О твоём здоровье. — Союн поджимает губы. — Ох, мама… — выдыхает сын. — Что опять? — Ты сам знаешь, — строго проговаривает женщина. — Ты вообще помнишь, что у тебя совсем скоро плановое обследование? — Конечно, помню, мам, — успокаивает её Хёнджин. — Не переживай. — Как же мне не переживать? — взмахивает руками Союн. — Я говорила с твоим доктором, он снова напомнил, что динамика за последние годы становилась только хуже. Мне ведь страшно, сынок… — она всхлипывает и прячет лицо за ладонями. — Мамуль… — Хёнджин встаёт, обходит стол и обнимает её за плечи. — Мамуль, только не плачь… — Стараюсь, мой дорогой! — Женщина берёт руки сына в свои. — Милый мой, пообещай, что явишься на обследование в срок. Обещай, что ляжешь в больницу, что будешь слушать все предписания врача. Ты ведь сам знаешь, что это необходимо. — Знаю, — успокаивает маму Хван. — Я всё понимаю, правда. Это необходимо, а потому я готов выполнять все предписания. — Хорошо, сынок, — снова всхлипывая, — я уверена, ты у меня умный мальчик. Ты теперь совсем взрослый, не станешь сбегать из больницы, как в детстве. — О, тогда я был глупый малый, — смеётся Хёнджин, вспоминая, как улепётывал посреди ночи из своего отделения, решив проведать маму. Крику было… — Теперь всё иначе. — Я надеюсь, сынок, очень надеюсь. — Женщина утирает выступившие слезинки. — Просто помни, мой дорогой, всегда помни о своём диагнозе. Хёнджин, конечно же, помнит. Такое не забывается, не вылетает из головы, не отпускает ни на секунду... В его медицинской карте уже много лет чёрным по белому: порок сердца.