Когда-нибудь солнце озарит нас светом, Когда-нибудь луна будет заливаться слезами. Завтра мы увидим это, Завтра мы будем живы. ©
🤲🏻
— Господин Дарио! — Хван окликает врача, заметив его в коридоре больницы. — Простите! Можно вас на одну минуту? — Конечно, Хёнджин. Что у тебя случилось? Ты хорошо себя чувствуешь? — доктор тут же сыпет вопросами. — Да, сегодня в порядке… Я хотел узнать по поводу выписки. Вы ещё не отпускаете меня домой? — Нет, Хёнджин, не сегодня. — Дио отрицательно качает головой. — Нам нужно ещё хотя бы несколько дней понаблюдать за динамикой. Результаты пока неутешительные. — Всё так плохо? — хмурится Хван. — Ты знаешь, я честен с тобой, и результаты меня действительно не радуют, — признаётся доктор. — У тебя сейчас назначен хороший курс, принимай исправно все лекарства, а ещё не забывай хорошо питаться. Донмин следит за этим? — Ещё как следит… Он очень внимательный и ответственный, спасибо. В этот же момент Хван замечает Донмина, что с подносом направляется в сторону его палаты. Время обеда. Хёнджин ещё раз благодарит своего кардиолога, а тот наказывает ему следить за питанием, а самое главное — не волноваться ни о чём. Любые стрессы ему противопоказаны. — Что у нас сегодня? — устало интересуется Хван у Донмина, что, завидев его, остановился у двери. — Снова полезная пища и никаких вкусняшек? — Если съешь всё до последней крошки… — Ли говорит по-заговорщицки. — Я сам тебе принесу вкусняшку! — Серьёзно? — воодушевляется Хёнджин, он уже соскучился по привычной еде. — И что принесёшь? — Увидишь! — Донмин подмигивает и кивает в сторону палаты. — Вперёд! Хёнджин, вдохновившись обещанием медбрата, съедает все блюда подчистую. Сегодня на обед суп из морской капусты с яйцом, тарелка риса и отварное куриное мясо к нему. Из напитков: чай и гранатовый сок — на выбор. Донмин уходит из палаты, но возвращается минут через двадцать пять, когда Хван уже заканчивает с приёмом пищи. — Так. Как видишь, тарелки пусты! — Ты не выбросил еду в окошко? — щурится Донмин. — Я тебя знаю, ты ведь можешь. — Проверь, — пожимает плечами Хёнджин, а Ли действительно проверяет — выглядывает в окно, открыв раму, и улыбается, ничего не обнаружив. — Где обещанное? — Хван потирает руки. — Лови! — Донмин достаёт из кармана небольшой тканевый мешочек и кидает пациенту. — Что это у нас тут? — Спешит развернуть его Хван. — То, что полезно для твоего сердца. — Орехи??? Серьёзно? — Хёнджин вроде и рад, ведь он их любит, но он почему-то ожидал чего-то другого — повкуснее. — Хотя, что вообще можно было от тебя ждать… — Они содержат мононенасыщенные жиры и витамин Е, — парирует Донмин, важно поправляя очки на переносице. — Будешь кушать — быстрее показатели нормализуются. — Они вообще никогда не нормализуются, — вздыхает Хван, забрасывая в рот пару сладковатых ядрышек миндаля. — Поможет только операция, но мне так… — Он осекается и поджимает губы. — Что? — Донмин присаживается на стул рядом с постелью. — Что тебе? — Страшно, — признаётся Хёнджин. Он говорит тихо-тихо, едва слышно, опускает взгляд, хмурит брови. — Боюсь операцию… Ты, наверное, рассмеёшься, подумаешь, что я… — Ни в коем случае. — Донмин тянется поближе и накрывает ладонью руку Хёнджина. — Я не подумаю о тебе ничего подобного, я всё понимаю. Правда. Понимаю, что ты хочешь выглядеть бесстрашным в глазах всех, кого знаешь, но… Есть некоторые вещи, которых совсем не стыдно бояться, Хёнджин. Например, эта. — Я привык быть главой в нашей маленькой семье… — Хван отводит взгляд к окну. — Привык, хоть мне совсем немного лет… Я забочусь о маме не меньше, чем она заботится обо мне. Я не хочу, чтобы она знала, что её уже взрослый сын боится чего-то! А ещё… — Он снова вздыхает. — Ещё Феликс. Я должен заботиться и о нём тоже! — Ты должен позаботиться о себе. — Знаю, но… — Не должно быть никаких «но», Хёнджин, — продолжает Ли. — Если ты не позаботишься о себе, то как тогда ты будешь заботиться о маме и своём друге? Как? — Ты прав, конечно, — грустно соглашается Хван, и закидывает в рот ещё орешки. — Я в детстве сбегал из больницы, знаешь… — Знаю. Хёнджин теперь переводит взгляд на Донмина, смотрит в упор, не моргает. Он ведь ещё на днях говорил что-то такое, Хван помнит, но смутно, ведь не задержал своё внимание на словах медбрата, а теперь вновь выясняется, что этот Ли о нём что-то знает. — Откуда? — Я расскажу. Вечером. — Донмин поднимается со стула. — Мне пора идти, но я вернусь к ужину и останусь, чтобы поболтать. Договорились? — Конечно, — кивает Хван. — Я буду ждать. И Хёнджин ждёт. Ждёт целый день, не зная, чем заняться… Мама заезжала утром, как и Феликс, а теперь они оба на работе, ведь сегодня выходной день, а значит, на точке наплыв покупателей. Они заедут к нему только завтра, комиксы зачитаны до дыр, из соседей в других палатах — лишь бабка и какой-то молчаливый дед, а ещё мать с маленьким ребёнком. Хвану совсем нечем заняться. Он до самого вечера слоняется по палате, периодически выходит в коридор и бродит по отделению, болтает немного с медсестрой на посту, а потом возвращается к себе. Хёнджин за все дни нахождения в больнице уже привык к их добрым вечерним беседам с медбратом, они, можно сказать, подружились, и теперь Донмин — единственное утешение в этих тянущихся буднях в стационаре, а потому Хван ждёт его с нетерпением. Вечером, когда Ли приносит ужин, он, как и обещал, остаётся. После еды новоиспечённые друзья отправляются в холл, чтобы посмотреть фильм по телевизору. Здесь практически всегда транслируют американское кино шестидесятых, и Хёнджину очень нравится. — Я принёс тебе ещё кое-что, — сообщает Донмин, когда фильм заканчивается, и они возвращаются в палату. — Вкусненькое? — с надеждой в голосе. — А то! — Ли достаёт из пакета, что оставил в палате после ужина, огромный грейпфрут. — Вот! Повышает эластичность сосудов и нормализует давление. — Ты неисправим… — пыхтит Хван. — Хоть бы раз принёс что-то действительно классное. — Наешься ещё! Но только после выписки, — чеканит Донмин, он в этом очень строг и свернуть его с пути совершенно невозможно. — Ладно… — Хёнджин усаживается на свою постель в позу йога и приступает к очистке плода. — Так что ты хотел мне рассказать сегодня? Донмин ещё раз рассказывает о пользе фрукта, пробуя сместиться с темы, но получается плохо, потому что Хван настаивает, и Ли всё-таки приходится выложить то, о чём он молчал слишком долго. Непозволительно. — Я помню тебя ребёнком, — делится Донмин. — Помню тебя пятилетним карапузом, которого обследовал наш доктор Дарио; помню семилетним мальчуганом, что прям перед школой загремел в больницу; помню десятилетним… Ты тогда впервые хотел сбежать из больницы… — Но… Как же? — Хёнджин, слушая, сидит с приоткрытым ртом, даже забыв о фрукте, что яркими дольками лежит на его коленях. — Я помню тебя в день твоего двенадцатилетия, когда тебя выписали из стационара после очередного обследования, — продолжает Ли, — а ещё шестнадцатилетие, что ты отмечал в этих стенах. К тебе тогда пришли Феликс и Виджилия, они принесли упаковку пирожных, которую потом в мусорном баке нашла медсестра. Она рассказала врачу, и господин Дарио отчитывал тебя при твоей маме, ведь тебе была назначена строгая диета из-за приёма лекарств. — Откуда ты… — Я всегда был здесь, рядом… Только ты никогда не замечал меня… — Донмин вздыхает. — Моя мама работает в этой больнице. Когда ты был ребёнком, а я — подростком, я частенько проводил здесь время, приходил после школы, делал уроки, а потом любил общаться с пациентами. Я и с тобой хотел общаться, дружить, но… — Я ведь реально тебя не помню. — Хёнджин задумчиво чешет голову. — Как так вышло? — Сначала мама мне не разрешала с тобой дружить, а потом… Потом как-то не задалось, но я часто слышал разговоры медсестёр с поста о том, что Хван Хёнджин снова устроил со своими друзьями. Например, в твои семнадцать, когда Феликс и Виджилия пролезли поздно вечером к тебе в окно. — Меня тогда перевели на второй этаж больницы за это, — грустно улыбается Хёнджин. — Это ты тоже видел? — Нет, это мне уже рассказывала мама, потому что я учился в медицинском и мне было некогда сюда приходить, — отвечает Донмин. — А мама всегда рассказывает новости с работы. — Удивительно… Ты, получается, с самого детства обитаешь здесь, в больнице? — Я слишком сильно привязался к этому месту, уже не представляю себя без врачей и пациентов, именно поэтому отучился в медицинском, — рассказывает Ли. «А ещё, к тебе. Я заочно привязался к тебе», — это остаётся неозвученным. Донмин давно проникся этим светловолосым и таким озорным мальчишкой, что сбегал из больницы, лопал запрещённые пирожные, водил через окно друзей… Он действительно хотел с ним дружить, но всегда по каким-то причинам оставался в тени, оставался незамеченным, не рискуя познакомиться… Увидев Хёнджина в прошлом году, когда ему уже было восемнадцать, Ли понял, что желание дружбы переросло в симпатию к этому парню, что расцвёл, распустился, как прекрасный бутон, похорошел… Донмин снова не рискнул, испугавшись собственного чувства в груди, он в очередной раз остался в тени, слился со стенами больницы, а Хван вновь его не заметил… Будущий медбрат тогда проходил здесь практику, а теперь остался, был принят в штат, и в дальнейшем приставлен к Хёнджину главным кардиологом. — Господин Дарио! Почему я? — пытался возмутиться тогда Донмин, потому что, встретив пациента в коридоре, окончательно потерял разум, а сердце предательски застучало… — Я только недавно начал работу, вы можете назначить для него кого-то более опытного! — А как, по-твоему, набираются этого самого опыта? — хмыкнул Дио. — Ты справишься, Донмин, я ведь тебя с детства знаю. Ты ответственный, а за этим пациентом нужно внимательно следить. Может, ты помнишь его прошлые выходки? — Помню… — вздохнул Ли. — Вот! А ещё нужно контролировать его питание, вовремя подгонять на процедуры, носиться с его анализами, заставлять подниматься рано утром, если вдруг захочет поспать. В общем, Ли Донмин, ты назначаешься ответственным. Понял? Донмин понял. А ещё он понял, что с каждым проведённым рядом с пациентом днём — теряет голову окончательно. Он дал себе слово не влюбляться, дал себе слово не… Всё пошло к чёрту, когда Хёнджин ему впервые улыбнулся. Ли тогда подвис на несколько секунд, а кажется — на вечность. Он несмело улыбнулся в ответ, а потом отвёл взгляд. Нет, у него уже были отношения с девушкой, и он отнюдь не стеснительный, но этот парень… Совсем иное. К нему Донмин испытывает тягу давно, раньше лишь дружескую, а теперь… — Тебе нравится твоя работа? — задаёт вопрос Хван, пережёвывая сочный грейпфрут. Нравится. И не только работа. — Да, я чувствую здесь себя в своей тарелке, — кивает Ли. — Интересно, конечно, что ты столько обо мне знаешь, а я о тебе — ничего. — Ну, за все эти дни и вечера, что я провожу с тобой, ты уже неплохо успел меня узнать. — Донмин протягивает Хёнджину белую салфетку с синими корабликами. — Испачкался. — Где? — Хван вытирает рот, но сок грейпфрута измазал все щёки, а потому Ли берёт ещё одну салфетку с тумбочки и сам касается щеки, на которой остались кисло-сладкие капли. У Донмина в эту секунду сердце прямиком в обрыв, а Хёнджин смеётся, перехватывает салфетку, говорит, что «уже не маленький» и вытирает щёку сам. От этого смеха мурашки, Ли сам пугается своих чувств, опускает грустные глаза… Рискнуть? Признаться? Но вдруг Хван против таких отношений, вдруг он посмеётся над ним, или, ещё хуже, возненавидит? Донмина ломает, он до боли прикусывает губу, злится на свою нерешительность, которая накрывает каждый раз, как только он оказывается рядом с этим парнем. С другими — иначе. — Не слышал новостей? Может, между врачами ходят слухи о том, когда меня выпишут? — Хёнджин, скомкав салфетки, отправляет их в мусорку вместе с рыжими шкурками. — Господину Дарио не нравятся результаты обследований. — Донмин поджимает губы, ему и самому не нравятся, он за своего пациента искренне волнуется. — Он постоянно твердит, что тебе нельзя испытывать стресс, нужно принимать лекарства, витамины, следить за питанием. А ещё нельзя болеть. Ты не болел ничем в крайние несколько месяцев? — Нет, вроде нет. — Тогда, надеюсь, скоро всё наладится, а потом… — Медбрат печально смотрит в окно, а потом на пациента: — Потом операция. Хёнджин просит не напоминать, и Донмин прислушивается. Они так и проводят вечер за добрыми разговорами, Ли рассказывает о своём детстве, парни вспоминают все шалости Хвана, когда он лежал в больнице, когда сбегал, ругался с медсестрой, которая заставляла его есть на завтрак противную кашу. — Ты всегда был слишком милым, — в какой-то момент говорит Донмин и краснеет ушами. — Милым? — Брови Хёнджина ползут вверх. — Оу… Ну, все дети немного милые. — Он делает паузу, пока Ли отмалчивается, а потом продолжает: — Ладно, не все. Но ты, я уверен, тоже был милым ребёнком. — В нём появляется искреннее желание сделать комплимент: — У тебя красивые черты лица, и всё такое, так что и ребёнком ты был симпатичным. Наверняка. — Спасибо. — Донмин бросает взгляд на пациента, снова заливается краской. — Ты тоже. Красивый. Хёнджин понимает, что разговор их перетекает в какое-то не то русло, он прокашливается, перебирает правой рукой простынь. — Ладно, что мы всё о детстве? — наконец заговаривает Хван. — Лучше расскажи, что сейчас с твоей жизнью? С личной, например? Где твоя девушка? — Девушка? — удивляется Ли. — Я слышал кое-что, — улыбается Хёнджин. — Дежурный врач и медсестра в коридоре говорили в один из вечеров о тебе… — И что же они говорили? — Врач сказала, что ты влюбился! — довольно заявляет Хван. — Это и есть твоя мама, наверное… Я только понял, что вы похожи. — Да, моя мама врач, — осторожно проговаривает Ли. — Что ещё они говорили? — Что ты последнее время сам не свой, что задумчивый, весь в себе… Что светишься, когда шагаешь по коридору, будто летаешь в облаках, — тараторит Хёнджин. — Доктор сказала, что не узнаёт тебя, но очень рада! Признавайся, Донмин, кто эта счастливица? У Ли сердце сейчас точно выпрыгнет из груди, вдруг подступает тошнота, а голова идёт кругом. Знал бы только Хёнджин… Нельзя. Ни в коем случае нельзя! Он вон как радуется, так пусть эта легенда кажется ему правдой… Ему сейчас необходимы только положительные эмоции. — На самом деле, есть кое-кто, — говорит в итоге Донмин. — Я, наверное, и правда изменился, раз даже окружающие замечают. — Я не знал тебя раньше, но и сам замечаю, что ты иногда ведёшь себя, как настоящий влюблённый! То краснеешь щеками, вспоминая, видимо, свою любовь, то улыбаешься в пол, то смущаешься и перескакиваешь с темы на тему! Всё это — одни из признаков влюблённости. Скажи, это взаимно? — Хёнджин, как самый настоящий сплетник себя ведёт, но это его единственное развлечение в больнице, да и они с медбратом действительно неплохо сдружились. — Хотя, почему я спрашиваю?! Это стопроцентно взаимно! Кто откажет такому красавчику? — Кхм… — Донмин скромно улыбается. — Ну… Она ещё не знает о моих чувствах. — Да ладно? — Хван округляет глаза. — А что так? — Не уверен, что ей это надо, — отвечает медбрат. — Всё сложно… — О, в любви просто не бывает… — соглашается Хёнджин. — По себе знаю. — Ты влюблён? Хёнджин не успевает ответить, потому что в палату заходит врач, что отчитывает медбрата, ведь у пациентов давно отбой, а он засиделся и не даёт спать больному. — До завтра, хён, — прощается Хван. — Принеси мне ещё немного орешков, если не трудно. — До утра, Хёнджин. Я принесу, обязательно. «Все орешки этого мира», — снова остаётся неозвученным.🤲🏻
Хёнджин проводит в больнице ещё несколько дней. На дворе уже практически середина лета, на острове сейчас самый сезон туристов, их много и на рынке, а потому Феликсу приходится работать каждый день. Он не расстраивается, потому что так можно заработать побольше денег, ведь впереди осень, учёба, переезд в общежитие, грандиозные планы на будущее… А ещё его хёна должны скоро выписать. — Что говорит доктор? — расспрашивает Ликс в один из дней. — Всё повторяет про показатели, — сердится Хван. — Но уже несколько дней они стабильны, так что… — Так что… Есть все шансы, что ты скоро окажешься дома! — Феликс подходит поближе к хёну, что стоит возле окна. — Я скучаю… — Я тоже, Ликси. Невероятно и безумно… — Хёнджин укладывает руку на талию младшего. — Ты часто мне снишься… Сегодня, например, мы во сне отправились к водопадам. — Отправимся туда, когда тебя выпишут. — Феликс приближается и ведёт носом по щеке Хёнджина. — Ты тоже мне снишься, хён. — И что мы делаем в твоих снах? — Хёнджин вдыхает запах волос Ликса, что отдаёт фруктами. — Мы… Ну… — Феликс едва заметно краснеет. — Гуляем. Сидим в саду возле моего дома. — А ещё? — Хёнджин убирает кончиками пальцев пряди волос с глаз Ли. — Играем в приставку у тебя. Всё, как обычно, в принципе… — Как обычно, говоришь? — переспрашивает Хван. — Как обычно, — подтверждает Ликс. — Тогда и целуемся мы, как обычно? — У него от собственных слов тянет где-то внизу живота, а Феликс с трудом сдерживает смущённую улыбку. — Говори. — Да, хён, — с придыханием, — и целуемся мы в моих снах, как обычно. Влажные, соскучившиеся, горячие губы Хёнджина тут же оказываются на губах Ликса. Он вжимается, вгрызается в них, проникает языком, а руками блуждает по спине, по талии, опускает ниже… — Хён, хён… — бормочет в поцелуй Феликс, — я тоже скучаю, но… — Я доберусь до тебя, слышишь, — практически рычит Хёнджин, — когда меня выпишут, я… — он понижает голос, говорит прям в губы, — я сделаю с тобой всё, что ты захочешь. У Феликса звон в ушах от этих слов, а бабочки в груди задевают своими крыльями все жизненно-важные органы, он тяжело выдыхает, снова находит губы, целует, целует, целует, пока… Пока внезапно не открывается дверь в палату. — Ох… Про… Простите… — Донмин, замерев на пороге, тут же багровеет и заикается. — Чёрт, простите… — Он ныряет обратно в коридор, хлопает дверью, несётся вдоль белоснежных больничных стен. — Блять, хён… — Он дико офигел… — Хёнджин нервно кусает свои губы. — Надеюсь, он не сдаст нас кому-то из персонала, — проговаривает Феликс. — Не хотелось бы, чтобы о нас узнали с чужих слов. — Не сдаст, — уверенно заявляет Хван. — Я его знаю. — Ты знаешь его не так и долго… — Но достаточно для того, чтобы понять, что он порядочный человек, — защищает медбрата Хёнджин. — Мы неплохо сдружились, я даже хотел пригласить его на барбекю, когда выпишусь. Но теперь он, наверное… Ох… — Думаешь, он может оказаться гомофобом? — Он так дёрнулся в коридор, — рассуждает Хван, — я не удивлюсь, если он окажется противником таких отношений. — А у нас отношения? — сглаживая острую ситуацию, мурлыкает Ликс и разворачивает лицо Хёнджина к себе. — А ты ещё сомневаешься?! — Не знаю, вы так сблизились с этим медбратом, — вредничает Феликс. — Невыносимый мальчишка, — качает головой Хван, — ты такой ревнивый, оказывается! — Не хочу ни с кем тебя делить. — Ликс утыкается носом к носу. — Ты только мой, мой хён. — Только твой, — заверяет Хёнджин и целует в висок. — Я принёс твой любимый чай, твоя мама передала, — вспоминает Ли, — а ещё свежие фрукты и немного овощного рагу. Я сам приготовил. Хван с удовольствием съедает всё рагу, запивает домашним мандариновым соком, что тоже принёс Феликс, а потом заедает орешками, которые ему так и таскает Донмин. Ли проводит у него ещё около получаса, потом отправляется на работу, а ему на смену приходят Виджилия и Сонхун. Они тоже приносят полезные продукты, а Хёнджин сокрушается, вспоминая ту упаковку пирожных… — Мы были молоды и глупы! — смеётся Джил. — Сейчас я всё понимаю, отношусь ответственнее к твоему здоровью. — Есть новости от твоего отца? — Слышала, он разговаривал с кем-то по телефону о твоей операции, — рассказывает девушка. — Говорил, что нужно сделать её быстрее, хотя и очередь ещё не подошла. — Неужели всё так плохо… — мрачно проговаривает Хван. — В любом случае, ты сам знаешь, что мой папа — лучший врач в городе, — поддерживает друга Джили. — Он сделает всё в лучшем виде, а пока — не вешай нос, а не то мы с Ликсом снова заберёмся к тебе ночью, а тебя потом переведут на другой этаж, поставят другого медбрата, и вообще… — Вот другого медбрата мне точно не нужно, — напрягаясь, говорит Хёнджин. — Мы хорошо ладим с Донмином. — Жаль, что вы раньше не подружились. — Так ты его знаешь? — удивлённо. — Конечно! Я ведь, как и он, много времени проводила в больнице у папы, когда мы ещё были детьми. Признаться, в детстве я была в него влюблена! — Серьёзно? — снова удивляется Хван. — Серьёзно? — вторит ему Сонхун. — Да! Он был моей первой детской влюблённостью, и всё такое… Нет, ну вы его вообще видели? Какой парень! А в детстве тоже был красавчиком. — Ещё одно слово — и я начну ревновать, — признаётся обычно неразговорчивый Пак. — Расслабься, он всё равно крепко влюблён, — успокаивает парня Хёнджин. — Правда? Кто эта счастливица? — верещит Джил. — Даже, если бы я знал, я не выдал бы его тайну. — Но ты не в курсе? — Девушка дует губы обиженно. — Как жаль… — Главное, чтобы он был счастлив со своей второй половинкой, а остальное нас не касается! — важно выговаривает Сонхун. — Верно, — соглашается Хван. И он, конечно, совершенно не догадывается, что сам является тем самым человеком, в которого влюблён медбрат. И он, конечно, совершенно не догадывается, что Донмину не суждено разделить радость влюблённости с объектом своих воздыханий…🤲🏻
~Три дня спустя~
Донмин, как и предполагал Хван, не рассказал никому об увиденном. Он не выдал их с Феликсом, а Хёнджин лишь однажды завёл эту тему. Было неловко обоим, и Ли ответил, что всё понимает, что спокойно ко всему относится, что никому не выдаст… Он добавляет, что убежал тогда, смутившись, утаивает, что теперь в его груди огромная рваная рана, имя которой — безнадёжность. Было легче не знать. Так была надежда, а теперь… Теперь Донмин лишь мысленно может пожелать счастья тому, к кому лежат сердце и душа уже много лет. — Сам виноват! — ругал себя в тот день медбрат, отсиживаясь в ординаторской и нервно раскачиваясь со стороны в сторону. — Если бы ты, дебил, был немного расторопнее… Ничего бы не изменилось. Донмин это понимает. Феликс — тот, кто был рядом с Хёнджином все эти годы, кто постоянно присутствовал в его жизни, а Донмин… Он, увы, так и остался невидимкой. Тенью. Хёнджина выписывают. Уже сегодня, сразу после обеда и обхода врача! Хван не может поверить своему счастью, ведь вереница этих будней, проведённых в больнице, слишком затянулась, и чувство такое, будто он провёл здесь целую вечность. — Ты приходи в гости ко мне, — приглашает Хван, когда Донмин приносит ему обед. — Сделаем барбекю, поболтаем в расслабленной обстановке. Можешь прихватить гитару, а я спою. — Если только это будет не такая разрывающая песня, как в тот раз, — грустно улыбается Ли. — Я приду, Хёнджин. Обязательно приду, ты главное не болей! — Не буду, — обещает Хван. — Теперь решил следовать всем рекомендациям господина Дарио, а ещё поменьше нервничать. — Это — главное, — поддерживает мысль медбрат. — Ты оставишь мне свой домашний номер телефона? — Конечно. Хёнджин записывает цифры на кусочке газеты, что завалялась на тумбочке, а Донмин эту ценную бумажку прячет в нагрудный карман. Он прощается, наказывает не расклеиваться, потом уносит пустой поднос, а сразу после него в палату приходит доктор Дио. Врач проводит с Хваном серьёзную беседу, говорит о важности спокойствия, о приёме витаминов, а ещё обещает, что постарается поскорее выбить разрешение на операцию. — И ещё кое-что, мой мальчик, — добавляет врач перед уходом. — Тебе совсем нельзя болеть. Даже элементарная простуда может усугубить ситуацию, запомни. — Обещаю беречься, — честно и искренне. — Буду обходить стороной любые сквозняки, и не стану есть больше двух порций мороженого за один раз! — Вот и договорились. — Господин Дарио пожимает Хёнджину руку. — Держись, мой дорогой, держись, а я сделаю всё, что в моих силах. Хван кивает, после — подхватывает свою сумку с одеждой и сменной обувью, и покидает стены больницы, чтобы не вспоминать о них, как можно дольше. На входе его встречает Феликс с небольшим букетом полевых цветов, а ещё Джил и Сонхун с огромным клубничным тортом. Хёнджин покидает ненавистную с детства территорию, он оборачивается у ворот, разглядывает окна, выкрашенные когда-то в белый, и замечает в одном из них знакомый силуэт. Бывший пациент машет рукой, и силуэт отвечает — тоже машет, а потом отходит в сторону, исчезает. Исчезает, оставив после себя лишь едва уловимую тень, так и не ставшую для самого главного пациента чем-то важным, так и не ставшую, к его великому сожалению, чем-то ценным...