Давай исчезнем, сияя ярким пламенем, чтобы все знали, кто мы. Давай танцевать как две тени, сгорающие дотла в свой звёздный час. ©
🤲🏻
Иногда кажется, что лето — целая отдельная жизнь, которую непременно хочется прожить по-особенному, посетить множество интересных мест, порой даже не выезжая за пределы своей страны, региона. Иногда кажется, что, начавшись однажды, оно долго-долго не закончится, что будет долгим и запоминающимся, а каждый человек, строя свои жизненные маршруты на самый жаркий сезон, старается разнообразить этот прекрасный кусочек года. Внести пёстрые краски со вкусом спелых фруктов, с цветом завораживающих закатов, с запахом сладкой ваты, цветов и счастья… Феликс с Хёнджином определённо ощущают последнее. С выписки из больницы прошло больше двух недель, за которые они посетили практически всё, что для себя наметили. Миссис Хван освободила сына от работы на некоторое время, а Феликс уже успел подкопить денег, потому парни, будучи свободными от учёбы, решили много путешествовать по острову, каждый раз посещая новые живописные места. Водопад Чонбан на южном побережье, ниспадающий прямо в океан, а на вершине утопающий в зарослях вечнозелёных деревьев. Мускатный лес Пичжарим, где произрастает около трёх тысяч огромных орешин, что живут в этом мире более пятисот лет. Поражающий своей чистотой и сохранённой экологией пик Удобон с коралловым песком, звёздным небом, лунной дорожкой над океаном, незабываемым восходом солнца, а ещё самым красивым на острове маяком. В каждом из мест, где бывали молодые туристы, они определённо оставили частичку души, забрав в обмен воспоминания, припрятав их в дальний кармашек, что прямо за сердцем, а ещё, конечно, привезли оттуда несколько памятных фотокарточек, которые разделили поровну. — Поставить твоё фото в рамку? — спросил как-то Хёнджин, целуя Феликса в висок, когда они, расстелив плед у подножия маяка, любовались сиянием луны, что отражалась в море, словно кусочек сливочного масла. — Лучше надёжнее спрятать, — ответил Ликс, — чтобы никто не увидел. Знаешь, счастье, говорят, любит тишину. — А я не хочу молчать! — заявил, подскакивая с места, Хван. — Не хочу, Ликси! Я готов прокричать на весь мир о своих чувствах к тебе! — Он размахивал руками, активно жестикулируя. — Я хочу, чтобы все знали! Все! — Что? — смеялся Ли, тоже поднимаясь с места. — Что знали? — Что ты мой, Ликси, мой! Ты мой… — Хёнджин на секунду задумался, а после продолжил: — Фонарик, Ликси. Ты освещаешь мой путь в этом мире своей улыбкой, своими яркими веснушками… Ты касаешься меня, а я, озарённый твоим сиянием, готов и хочу жить дальше, бороться за своё место под солнцем, за наше место! — Ох, сумасшедший, — тот смущаясь, прильнул к Хвану. — Если я — твой фонарик, то ты — мой главный элемент питания. — Феликс поднял глаза: — Без твоей поддержки, без всего, что ты для меня делаешь, я бы никогда не смог сиять. Порой два влюблённых сердца нуждаются в таких разговорах и признаниях, а в иной раз, как на следующий день, когда парни остались на ночлег с палатками на берегу моря, им совсем не нужно было слов. Они, понимая друг друга на ментальном уровне, просто молчали, лежали и молчали, взявшись за руки, переплетя пальцы, любуясь созвездиями на ночном небе. Их палатка с прозрачной крышей стала временным домиком, скрывшим пару от глаз туристов, бродящих по пляжу, но оставив им в свидетели тёмно-пурпурное июльское небо…🤲🏻
— Даже не думай, что сможешь меня обыграть! — Феликс, важно задрав голову, усаживается на пол в спальне Хёнджина, пока тот достаёт джойстики для игры в приставку. — Я тебя уделаю при любом раскладе. — У меня годы практики, малыш, — усмехается Хван, плюхаясь рядом и вручая ему чудо-техники восемьдесят пятого. Любитель игр совсем недавно приобрёл новенький Daewoo Zemmix, только вышедший в продажу, а к нему — целую гору игр, начиная от Марио, заканчивая войнушками и гонками, на которых парни сегодня останавливают свой выбор. — А я — очень способный и быстро схватываю, — посмеивается Ликс, тут же включаясь в игру. — Сейчас посмотрим: кто кого! Из кухни доносится аромат жареной курицы в соусе терияки — мама Хёнджина готовит детям ужин. Запахи витают по всему дому, проникают в комнату, мешают сосредоточиться на игре… Ли крутится и ворчит, что Хван специально подговорил свою маму, чтобы она принялась за приготовление еды в такой ответственный момент. Хёнджин смеётся в ответ, быстро целует в щёку, а потом «давит на газ» и обгоняет Феликса, издавая победный возглас. Второй игрок не желает отставать, он, стараясь абстрагироваться от всего отвлекающего, обходит Хвана на последних секундах перед финишем. Ли издаёт клич, подскакивает, скачет по комнате, а хозяин дома смеётся, наблюдает за ним с такой любовью и нежностью, с таким теплом в глазах… И, конечно, Хёнджин никогда не скажет, что немножечко поддался Ликсу в финале, сбавив скорость. Видеть радость в его глазах — гораздо важнее любой победы. — Мальчики, я всё приготовила! — сообщает миссис Союн, заглянув в комнату. — Можете перекусить куриными кусочками, а остальное мясо для вашей вечеринки я замариновала! — Это не вечеринка, мам, — поправляет женщину Хёнджин, складывая все игры с пола в специальную коробку. — Если на вечере присутствует хотя бы один человек — это и есть самая настоящая вечеринка! — Миссис Союн важно машет указательным пальцем в воздухе. — А вас будет аж трое! Может, пригласите и Виджилию с её парнем? — Мы приглашали, но они не смогут сегодня приехать, — отвечает Феликс, помогая Хёнджину с уборкой. — У них сегодня ужин с родителями Джил, — добавляет Хван. — Официальное знакомство, так сказать. — Но господин Дио и его супруга давно знают Сонхуна? — удивляется мама. — Да, но как парня, что учился в школе с их дочерью, — поясняет сын, поднимаясь с пола и убирая коробку с играми в шкаф. — А сегодня у них куда более серьёзная встреча. — Интересно… — задумчиво проговаривает миссис Союн, поправляя подол сиреневого фартука. — А когда мой сын познакомит меня со своей девушкой? Феликс едва сдерживает улыбку, хотя внутри всё сжимается, а сердце стучит в ушах. Хёнджин хмурится и смотрит на маму пристально — она периодически заводит эту тему, а сын каждый раз просит не продолжать. — Вкусно пахнет! — Хван решает перевести разговор в другое русло и, жестом указывая всем в сторону двери, сам шагает на выход. — Мы перекусим, а потом приступим к барбекю. Сегодня в гости к Хёнджину должен приехать Донмин. Он приглашал его на барбекю ещё в стенах больницы, но всё как-то затянулось на целые две недели, а вчера Донмин позвонил сам, чтобы справиться о здоровье Хвана, и тот, не упуская момент, пригласил его на ужин. Мама Хёнджина, узнав о намечающейся «вечеринке», закупила целую гору мяса, привезла с точки на рынке свежих овощей, а сама решила отправиться на этот вечер, как она сказала, в гости. Сын посмотрел на неё с подозрением, сказал, что, если она думает, что будет мешать — это не так. Сказал, что она может составить им компанию на вечеринке, но женщина заверила, что молодым парням нужно обязательно побыть одним, посплетничать, обсудить девушек, или новые игры на приставке — в крайнем случае. — Уверена? — спрашивает Хёнджин, когда мама уже стоит на пороге их дома. — Не хочешь посидеть с нами на свежем воздухе? — Не хочу слушать ваши разговоры, — честно признаётся Союн, подкрашивая губы тёмно-вишнёвой помадой в перламутровом флакончике. — Да и потом, я ведь буду здесь прислугой! Принеси и подай! Не желаю… Не забудьте убрать за собой и обязательно вымыть посуду! — Хорошо, мамочка! — Хван подходит поближе, целует в висок, а она тянется в ответ, встаёт на цыпочки, чтобы чмокнуть, ведь сын вымахал таким высоким… — Не переживай ни о чём, мы всё обязательно уберём. — Вот и славно! — Женщина посылает Ликсу воздушный поцелуй: — Будешь ответственным за этот праздник! Договорились? — Договорились, миссис Союн! — улыбается Ли. — Всё будет в лучшем виде. Так и получается. Парни разжигают во дворе мангал для барбекю, обжаривают мясо вместе с овощами, и ждут Донмина. Тот является вовремя, приносит с собой гитару, а ещё целый контейнер с пуноппан — пирожками в форме рыбок. — Обожаю! — радуется Хёнджин, когда Донмин вручает ему гостинец. — И наконец не что-то из полезной пищи, как в больнице! — Я помню, что ты любил такие в детстве, потому решил приготовить. — Помнишь детство? — удивляется Феликс, тут же вступая в разговор. — Что это значит? — Я хорошо помню Хёнджина, когда он лежал в больнице ещё будучи ребёнком, а потом и подростком, — рассказывает Донмин, усаживаясь в одно из дощатых кресел, что парни вытащили из дома. Над ними тёмное небо в жёлтых подмигивающих точках, а на горизонте — тихое море с проплывающими кораблями. — Я помню его вечные ворчания, будто он — старенький дед, но только маленький и с детским личиком. Хёнджин ругался с персоналом будучи ребёнком, требовал, чтобы вместо полезного супа ему принесли на обед целую тонну пуноппан с красной фасолью… — Боже, я был каким-то совершенно сумасшедшим ребёнком… — Хван переворачивает ароматное горячее мясо. — Но удивительно то, что ты всё это помнишь! В больнице ведь всегда так много пациентов, а запомнил ты именно мои детские хулиганства, — посмеиваясь, качает головой. — Я ведь тоже был ребёнком, меня мало интересовали взрослые с их болячками, которые целыми днями разгадывали судоку, — продолжает Донмин, пока Феликс пристально его рассматривает, насупившись. — Хорошо, что в нашей больнице нет разделения на взрослую и детскую, иначе я умер бы со скуки, наблюдая за этими стариками, каждую секунду вызывающими врача по любому своему чиху. — Да, ты прав, — поразмыслив, соглашается Хёнджин и попутно складывает готовые куски мяса в большую тарелку с акварельным парусником на бортике. — Надо было нам раньше подружиться, я ведь часто лежал в стационаре… Тогда тебе бы не было так скучно. Донмин думает, что да — надо было. Феликс, мысленно фыркнув, думает, что всё к лучшему — Хёнджин всегда был только его другом. Другом, ставшим любимым человеком… — Споём что-нибудь? — предлагает Донмин, когда мясо, добротно посыпанное кунжутом и зелёным луком, оказывается съеденным, а пирожки-рыбки — нетронутыми, потому что у всех желудки набиты до отвала. — Вернее, я сыграю, а кто хочет — может спеть. — Я хочу! — Хёнджин поднимает руку вверх и довольно сверкает глазами, пение — одно из его самых дорогих сердцу занятий. Мы стояли лицом к холодному ветру, мы повернулись спинами к солнцу. Я помню, какими храбрыми и юными мы были. Мы стали отголосками, но отголоски затихают. Мы нырнули в омут и нас поглотила темнота. (Я слышал твои слова). Хёнджин неосознанно выбирает песню, что слишком сильно важна для Донмина. Он даже не представляет насколько она для него жизненна, и с каким усердием тот держит лицо, пока играет на гитаре… Тебе шепчут лукавые советы. В твоих мыслях чужие люди. Как будто ты не помнишь [былое]. Как будто [его] можно забыть. Просто пролетело мгновение. Просто пролетела жизнь. Но сегодня ты прохожий — Лишь силуэт… Каждое слово проходит по сердцу острым скальпелем, каждая строчка разрывает нутро, туманит сознание, застилает видимость подступающей влагой… У Донмина уже не море перед глазами, у него чёрная пелена, а на периферии лишь пение Хвана. Он не видит корабли, что везут груз по морю… Настоящий груз, самый тяжёлый, свинцовый, непомерный, — в его душе. Давай исчезнем, сияя ярким пламенем, чтобы все знали, кто мы. Ведь в этом городе не ждали, что мы взлетим так высоко. Хёнджин, кажется, обращает эти строки Ликсу, а тот слушает, затаив дыхание, рассматривает его, не упуская из вида ни одного миллиметра. На деревянных оливковых ставнях дома играют блики фонариков, что стоят на столе рядом с одинокими рыбками. В море раздаются четыре продолжительных гудка парохода, оповещающих, что другому судну нужно сбавить ход, а вот Хёнджину точно не нужно: он, распевшись, красиво вытягивает все ноты и продолжает пение. Просто пролетело мгновение. Просто пролетела жизнь. Но сегодня ты прохожий, Лишь силуэт. Обними меня. И Донмин, слушая эти строки, готов отдать многое, чтобы на него взглянули так хотя бы один раз… Чтобы во взгляде было столько нерастраченной и чувственной любви, а не безответной. Чтобы подлинно, неистово, безрассудно, запредельно… Обоюдно. Увы, все взгляды сегодня снова направлены не в его сторону. Давай исчезнем, сияя ярким пламенем, чтобы все знали, кто мы. Ведь в этом городе не ждали, что мы взлетим так высоко. Так давай танцевать как две тени, сгорающие дотла в свой звёздный час. И Феликс, улыбаясь, даёт своё молчаливое согласие. Он хочет танцевать, сгорая в каждом из движений дотла, хочет, задрав головы, любоваться звёздами, хочет обнимать крепко, никогда не отпускать, не отдавать никаким друзьями, вроде Донмина… Он ревнует. Конечно же, он ревнует Хёнджина, ведь ему его всегда мало, всегда не хватает… И Ликс всё понимает — у Хвана могут и должны быть друзья, они — два раздельных человека, а все эти сказки про две половинки — лишь фантазии романтиков, что не знают ничего о здоровых отношениях. Человек не может быть чьей-то половинкой, он отдельная личность, отдельная и самодостаточная… Хёнджин — не исключение. Так почему же так сильно хочется быть с ним единым целым? Почему не хочется отдавать в лапы новоиспечённых друзей-медбратов? Почему не хочется ни на секунду отводить от него взгляд?.. — Потанцуем? — предлагает Хёнджин, поднимаясь со своего места и протягивая Ликсу руку. Тот кивает, а Хван обращается к Донмину: — Думаю, ты уже всё понял о наших отношениях, увидев тогда в больнице. Так что мы, доверяя тебе, не хотим скрываться. — Конечно. — Слова, сказанные сквозь боль. Чувство, что с внутренней стороны горла давит крупный осколок стекла — толстого и зелёного, режущего и холодного. Оно, стекло, оставляет надрезы на душе, а не на гортани, хотя и глотать становится невыносимо. Хёнджин обнимает Феликса за талию, когда тот укладывает свои руки на его плечах и заглядывает в глаза, полные добра и обожания. Они медленно кружатся в танце под аккомпанемент гитары, они действительно практически взлетают к звёздам, к таким далёким, но манящим. Они даже не замечают, когда Донмин сбивается, когда чуть закашливается, шмыгает носом, проклиная тот час, в который согласился приехать в гости на это чёртово барбекю. Его сердце, что наполнено нежностью и заботой, а ещё переживаниями о здоровье Хёнджина, сейчас, кажется, не выдержит. Оно разорвётся, лопнет, разлетится на множество частиц, затопит все внутренности чёрной кровью… И нет, он ни в коем случае не думает ничего плохого об этой паре, он счастлив, действительно счастлив за свою тайную любовь длиною в жизнь, он рад, что Хван чувствует себя с Феликсом любимым — это заметно, но… Но он медленно умирает от собственных чувств, мыслей, эмоций… Он бы на самом деле отдал многое, чтобы Хёнджин хотя бы один раз в жизни посмотрел на него таким взглядом. Он, конечно же, никогда в этом не признается. — Спасибо за вечер и рыбки с фасолью, — благодарит Хёнджин, пожимая Донмину руку, когда приходит пора прощаться и заносить всё в дом. — Мы можем повторить, всегда рады доброй компании, а ещё такому классному гитаристу. — Не получится, это совершенно невыносимо, я ведь так сильно люблю тебя, — хочет сказать Донмин, а по факту отвечает: — Время покажет. Помочь занести всё в дом? И помогает. Заносит кресла, сколоченные из досок, а ещё стол, ведь на утро обещали проливной дождь. Заносит фонарики, которые Хёнджин говорит оставить в его комнате. В комнате, где на стенах висят плакаты, а ещё вырезки из журналов, среди которых закреплённая декоративной иглой фотокарточка. — Красивое фото, — отмечает Донмин, задержавшись на нём взглядом. Там Хёнджин. Хёнджин и Феликс, что стоят у белоснежного, как северный снег, маяка. — Очень памятное, наверное. — Это был чудесный день, — кивает Хван, рассматривая любимую фотографию. — Я расскажу тебе о наших путешествиях в другой раз, ладно? — Ладно. — Донмин выдавливает улыбку, хотя получается даже весьма искренне — он не может иначе, ведь при виде этого светловолосого парня с косичками в прядях, внутри всё сияет и отогревается… — Я пойду. Спасибо за барбекю, песни и вашу компанию. — И танец! — добавляет Феликс, заглянув в комнату Хвана. — Где ещё увидишь, как два парня танцуют на фоне ночного моря? Феликс, конечно, вредничает. Он не может ничего поделать со своей ревностью, а потому не упускает возможность включить свой юношеский максимализм и легонько уколоть гостя. — И танец, — соглашается Донмин, встречаясь с Ликсом взглядом. — Вы отлично смотритесь. — Знаем, — натянуто улыбается Ли и обнимает Хёнджина за талию. — Ну, пора по домам? Донмин кивает, ещё раз бросает взгляд на Ликса — между этими двумя явно бушует невидимая буря, что даже хуже холодной войны, ведь воюя, ты хотя бы уверен, что от своего противника можно ожидать всё, что угодно, а так… Так, когда всё непонятно, когда Хван не замечает ничего, а Феликс давно обо всём догадался, когда не знаешь, что вообще со всем этим делать… Так ещё хлеще. Определённо. Донмин, подхватив гитару, уходит в ночь. Хёнджин учтиво спрашивает у него: не будет ли проблем с обратной дорогой, ведь на дворе уже ночь, а тот отвечает, что всё в порядке, что останется сегодня у родственников, которые живут совсем рядом, а домой вернётся завтра утром. Феликс, провожая удаляющуюся спину, снова обнимает Хёнджина, целует в мочку, чуть прикусывает — опять же из вредности, ведь его парень заставил сегодня поволноваться. — Мне кажется, ты как-то предвзято к нему относишься, — заговаривает Хёнджин, всматриваясь в чернильную мглу моря. — Я просто боюсь, — признаётся Ликс после непродолжительного молчания. — Боюсь тебя потерять… И пусть всё по-детски, пусть я дурак в твоих глазах, пусть… — Потерять? — Хван разворачивает его лицо на себя. — Но с чего бы? — Я не хочу об этом, — вздыхает Феликс. Он и правда не хочет «открывать глаза» Хёнджину, думая, что, если будет необходимо, тот сам всё поймёт. — Я так сильно тебя люблю… — Я тоже люблю тебя, мой фонарик, — улыбается Хёнджин и касается большими пальцами мягких щёк Ли, тянет уголки губ вверх: — Улыбайся. Пожалуйста, улыбайся почаще, Ликси. Тебе очень идёт… И Феликс улыбается. Он улыбается, когда заглядывает в его глаза, когда целует нежно и медленно, а потом напористо и грубо, в какой-то момент вспомнив свою ревность. Улыбается, когда Хёнджин приносит ему в гостевую комнату постельное бельё, ведь Ли сегодня согласился остаться с ночёвкой в доме «друга». Улыбается, когда Хван, в тайне от вернувшейся матери, снова целует его, поймав возле ванной и затащив к себе в спальню, освещённую маленькими гирляндами под потолком. Гирлянды мигают часто-часто тёплым светом, а сердце Феликса — ещё чаще. Хёнджин целует влажно, терпко, руками ведёт по талии, тяжело дышит, опускает руки ниже — на ягодицы, что сжимает, а Ликс практически стонет… Ему давно хочется большего, чем просто поцелуи. — Хён, твоя мама дома, — бормочет, не соображая, Феликс, пока Хван запускает руки под футболку, пока оглаживает кожу, покрывшуюся мурашками размером с кратеры на Луне. — Я обещал тебе, — хрипит Хёнджин, едва оторвавшись от любимых губ, — обещал, что буду делать с тобой всё, что ты захочешь… — Я хочу, — рвано выдыхая, — хочу, очень… Но, хён, я… — Феликс краснеет, готовясь сказать следующие слова: — Я хочу быть громким с тобой. Я хочу, чтобы каждый звук, что я буду издавать, не прошёл мимо тебя, чтобы ты запомнил… Чтобы ты навсегда запомнил наш первый раз. Хёнджин едет крышей окончательно и, кажется, навсегда. Внутри него горит огненный шар от таких откровений младшего, а внизу живота приятно тянет, будто там тлеют пластичные крошечные угольки, будто их кто-то завязывает на узелок… — Ох, Ликси… Убедил… Феликс улыбается и снова целует, чтобы после отправиться в гостевую комнату. Хёнджин с досадой смотрит ему вслед, а потом переводит взгляд на свои руки, что тоже покрылись мурашками. О каких вообще девушках может вести речь мама, когда с её сыном происходит такое? О каких других людях может думать слепо влюблённый человек? Что вообще может поселиться в его голове, кроме мыслей о предмете своих самых страстных желаний? Особенно, когда тебе напрямую говорят такие вещи. И Хёнджин придумает, он обязательно придумает, что можно со всем этим сделать.🤲🏻
Бесконечный серпантин, ветряные мельницы, завораживающие своей эстетикой, белый пляж и рапсовые поля — из всего этого состоит очередное путешествие Хёнджина и Феликса, в которое они отправляются через несколько дней. Парни звали с собой Виджилию и Сонхуна, но те, влюблённые до невозможности, стараются всё время проводить лишь вдвоём, а потому на пляж Хамдок, известный на весь остров, они приехали самостоятельно. Неглубокое море и пологий откос берега; белоснежный пляж, по которому гуляют лошади из ближайшей деревушки, коралловая морская вода, а ещё красный маяк — всё это великолепие достаётся лишь им одним. — Хён, подумать только! — восклицает Ликс, любуясь живописным ландшафтом. — На нашем острове столько всего красивого! Столько прекрасного и интересного! А в мире? Ты представляешь, сколько невероятных вещей есть на нашей планете? Египетские пирамиды, бамбуковый лес в Японии, радужные горы в Китае, национальный парк Канады, Гранд-Каньон в Америке… — Хочешь, мы посетим каждое из названных тобой мест? — Нам всей жизни не хватит, хён! — смеётся Феликс, пока в его глазах светятся искры, а на лице распускаются новые веснушки — поцелуи солнца. — А мы очень постараемся! — подмигивает Хёнджин и целует Ликса в нос. — Это я тебе обещаю. Парни ещё немного любуются морем, ведь оно здесь особенное, потом находят прибрежное кафе, где пробуют чёрную свинину, приготовленную по фирменному рецепту. Они долго гуляют по побережью, покупают у рыбаков скумбрию, сокрушаясь, что не взяли с собой удочки, чтобы добыть собственный улов. Вечером, раскинув палатку под открытым небом, разжигают костёр, возле которого сидят в обнимку, а чуть позже, проголодавшись, вспоминают о рассказах своего старинного друга — господина Гону, вспоминают его уроки жарки рыбы на открытом огне, и приступают к приготовлению ужина. — Гону говорил, что, разрезав рыбу вдоль, нужно ставить её чешуёй от костра, а мясом к огню, — говорит Хёнджин, заканчивая с сооружением. — Чешуя будет отражать тепло и удерживать рыбу, чтобы она в угли не свалилась, как обмякнет. — А ты всё очень хорошо запомнил! — с гордостью подмечает Ликс. — Уверен, это будет самая вкусная рыба, что я когда-то пробовал. — Самая вкусная у господина Гону, — кряхтит Хван, располагая тушки над огнём, — но я тоже постараюсь. Всё получается. И рыба, и вечер, что удаётся на славу… Феликсу кажется, что Хёнджин идеален во всём, даже несмотря на то, что он немного пересолил скумбрию. Хван считает, что самый идеальный человек — перед ним. — Хочу сделать кое-что. — Хёнджин роется в своём рюкзаке, когда они, поужинав, сидят возле самого берега, слушая плеск волн. — Что там? — Ли заглядывает в рюкзак с любопытством. — Ручка?! — Дай мне свою руку, — просит Хван, смотря в упор. — Не бойся, это всего лишь ручка с обычной синей пастой. Феликс и не боится — даже не думал! Он протягивает свою руку, на которой красная нить, что он никогда не снимает, и Хёнджин, аккуратно придерживая его за локоть, выводит на запястье, прямо над нитью, какие-то буквы. — Щекотно! — признаётся Ли и хихикает, чуть дёргается, но руку не отрывает. — Что ты там пишешь в полутьме? О том, какой я дурак? — И это напишу, если не будешь сидеть ровно, — бухтит под нос Хван. Он обводит уже написанные буквы, а после — отпускает руку. На запястье корейскими буквами выведено «우리», что в переводе означает «мы». Лишь две пары букв, такое простое слово, но оно, освещённое лунным светом и фонариком из палатки, становится для Ликса особенным… Это так трогательно и одновременно интимно… Мы. Феликс готов поклясться, что больше не хочет добавлять к этим палочкам ни единой чёрточки, ни единого звука… Он смотрит на свою временную татуировку, переводит взгляд на Хёнджина, что почти не дышит, наблюдая за реакцией. Ли чувствует покалывание в глазах, а ещё подступившую влагу… — Я хочу написать тебе то же самое. И пишет. Хёнджин ведь совсем не против, а Феликс старательно выводит две самые заветные буквы, располагая их над точно таким же браслетом — красной нитью. Он целует, закончив, не говорит ничего, просто целует, забросив ручку в белоснежный песок, а Хван — отвечает. — Давай сыграем в игру, — предлагает Хёнджин, когда они с трудом отрываются друг от друга. — Как в детстве. — Ракушки желаний? — Ликс тут же понимает, о чём идёт речь. Он вообще всегда Хёнджина понимает с одного лишь взгляда. — Именно! — Хван поднимается, выравнивается, подаёт руку Ликсу и тянет вверх. — Правила просты, как ты помнишь, выигрывает тот, кто дальше забросит ракушку. — Мы ещё никогда не играли ночью. — Феликс чешет затылок. — Как мы увидим? — Фонариками посветим, — отмахивается Хван. — Всё! Давай! Проигравший выполняет желание победителя. Они находят по самой увесистой ракушке, встают в одну линию, очертив полосу на песке, считают до трёх и бросают ракушки в море, освещая чёрные воды походным фонарём. — Да! — кричит Хёнджин, подпрыгивая и приземляясь босыми ногами на песок. — Я! В этот раз выиграл я! — Зато я выиграл в гонки, — чуть дуется Ликс. — Ладно, не тяни… Какое твоё желание? — Ты же помнишь, что проигравший обязан его выполнить? — хитро щурится Хван. — Что ты там придумал? Неужели что-то… — Нет, не нужно всё сводить к одной теме, — смеётся Хёнджин, понимая, о чём речь. — У меня есть для тебя кое-что поинтереснее. — Выкладывай. — Ты обязан сказать «да». — Говори уже! — Если тебе не понравится моя затея, ты всё равно ответишь утвердительно. — Окей, хён, я отвечу, только скажи уже! — Если тебе покажется, что есть какие-то обстоятельства, мешающие тебе согласиться, ты всё равно долж… — Я знаю, знаю! — нетерпеливо выкрикивает Феликс, переминаясь с ноги на ногу. — Что ты задумал, хён? Хван выдерживает минутное молчание, лукаво заглядывая в глаза напротив. Он не специально тянет, ему ни к чему издеваться над младшим, но эта его реакция такая умилительная… — Ты полетишь со мной послезавтра в Сеул? — Что?.. — Ты полетишь со мной послезавтра в Сеул? — повторяет свой вопрос Хёнджин, прожигая взглядом. — Да…