Красота и Сила

Жилина мучили кошмары. Из-за них и так короткий сон стал невыносимым, голова была несвежей, раскалывалась надвое. Утро было ужасное, как будто для сравнения с прошлым вечером. Их вечером. Теперь была уже среда и надо было что-то делать. Мысли о своём плане нельзя было откинуть в ящик. Оставалось только ждать звонка. Жилин грустно курил на кухне. Витька сегодня снова за главного. Ну и что, что он сержант? Главное, что толковый. Пока на мэра не будет собран компромат, появляться на работе вообще нежелательно. Ожидание убивало. Секунды шли медленно. Было неясно, сколько еще придётся ждать: до вечера, до завтра, до выходных, неделю или две? Каков шанс того, что Эдик вообще выполнит поручение? Жилин в глубине души надеялся, что не выполнит. Никогда. Покрутит у виска пальцем и вообще забудет, что их разговор был. Сергей вливал в себя третью кружку горького чая и скуривал пятую за утро сигарету, пытаясь унять дрожь. Страшно было до чертей, вот только чего он боялся? Возможно, разговора с Игорем, который выходит из ванной. — Чё не спишь, милиция? — В ответ тишина, пустой взгляд в полупустую кружку. — Серёг? — Игорь сел рядом, заметив, как трясутся у полковника руки. — Серёг, че случилось? Жилин сам себя сдавал с потрохами и осознавал неизбежность своего шаткого положения, и всё же врал: «Всё в порядке, голубчик.» — Я знаю, когда ты пиздишь, Жилин! Завязывай. — Игорь прикрикнул как-то отчаянно, но тут же сбавил тон. — Расскажи. Пожалуйста. — Не могу, Игорь. — Почему не можешь-то? — Игорь знал, почему. Его полковник всегда был любящим и оберегающим до чертей. Всегда думал, что из-за его проблем, нервов и дурного характера сможет его обидеть, поэтому и предпочитал оставлять работу на работе. Бесился, если Игорь приходил к нему на службу, говоря: «Не хочу, чтобы ты видел меня таким, тебе это не надо.» Но сейчас это уже переходило все границы. — Серёж, говори. Легче ж станет. Помогу, чем смогу. Я не хрустальный. — Не могу. Потому что это разобьет тебе сердце. — Жилин дрожащими пальцами тушил хабарик. — Потому что ты меня разлюбишь. — Его горло болезненно сжималось с каждым слогом и говорить было тяжело, страх, невероятный страх потери подступал всё ближе. Игорь со всей оставшейся силой поднял голову Жилина вверх, посмотрел так строго, как мог смотреть только по трезвому, говорил чётко, внятно: — Серёж, не дури. Ты можешь сделать мне больно. И очень больно. Буду обижаться на тебя. Подуюсь денёк-другой, поплачем с тобой вдвоём. Но я никогда тебя не разлюблю. Не смогу, понимаешь? Расскажи мне, пожалуйста. Тебя же это ест. Сергей сдался перед умоляющими глазами напротив и родными пальцами, гладившими его по скуле. Он вздохнул обречённо, зажмурился. «По крайней мере, я буду с ним честным. Он этого заслужил.» — Я с Ласточкиным буду сближаться. В рамках плана моего. — Так это же замечательно, Серёж! — Игорь просиял почти мгновенно. — За жопу его схватишь, посадишь, и всё! — Я домой к нему пойду, Горь. — Да хоть на работу. Ты ж не дружить к нему идёшь? — Нет, Игорь — полковник не выдержал, голос совсем сорвался. — Не дружить я к нему иду, а трахаться. — А? Игорь не выглядел ни злым, ни расстроенным, но недоумевающим, хотя всё еще улыбался. — Не понял. — Чего ты не понял, Игорь?! Это единственный способ достать хотя-бы какие-то доказательства. Компромата нарыть, так сказать. Чтобы сел он. Никак больше не выйдет. А чтобы вышло, мне надо…Это измена. Игорь свёл брови, обдумывая каждое слово и больше не выглядел удивлённым. Но и злым не был. Был просто…Игорем. — Прости меня. Прости меня, мой хороший. — Жилин отчаянно цеплялся за руки в ожидании того, что через секунду они пропадут. Ждал чего угодно: крика, ссоры, разбитой посуды, ждал удара по лицу и самого худшего: что Игорь молча встанет и уйдёт. Оставит вещи, кота, оставит все сожаления и уйдёт. И не вернётся никогда. Вместо этого Игорь спросил абсолютно спокойно: — Это у вас кто в милиции решил начальника на опасное задание посылать? — Сам решил. Сам придумал. — А девчонок у вас в отделе совсем что ли нет? — Он гей. — Тогда понятно, почему сам пойдёшь. Жилин открыл глаза и подумал, что ссора неизбежна. Пусть так, думал он. Пусть кричит, злится, обвиняет во всех грехах, лишь бы не плакал. — Начальство конечно постаралось. Самого красивого из всех ментов выбрало. — Игорь только грустно выдохнул. — И самого дурного. Серёг, ты думал, я буду злиться? Это ж по работе твоей. — Но ты грустный. Я тебя расстроил. — Боюсь за любимого мента. — Игорь крепко обнял Серёжу за плечи. — А теперь нормально расскажи про план свой. Игорь встал, чтобы заварить еще по кружке свежего чая, а Жилин объяснял всё, что пока мог объяснить. На что-то Катамаранов понимающе кивал головой, где-то хихикал, даже немного подшучивал, но суть уловил. Но больше всего был доволен тем, что еще пару дней Жилин не будет ходить на работу, а будет валятся рядом. Завтракали буквально чем попало, ведь последние деньги Жилин, как последний дурак, спустил на шампанское вместо нормальной еды. Страх полковника унялся, на его место пришёл непонятный дискомфорт с примесью странного стыда. Игорь это чувствовал. Игорь, на самом деле, был тем еще психологом, всё знал, буквально по глазам читал. Поэтому после завтрака уволок ненаглядного в койку, моментально навалившись своим немногочисленным весом, не забывая целовать шею и ключицы, смотрел хищно. Почти как раньше, когда у него были силы. Рычал в лицо: «Покажи ему. Навести эту гадину и покажи ему, кто в городе главный. И никогда не забывай, Жилин: ты только мой.» На что полковник только слабо улыбался в усища, соглашался: «Твой, Горенька, твой. Чей же еще?» Весь день был как последний кусочек рая на земле. Последние минуты жизни перед расстрелом, и Жилин был рад провести эти минуты в кровати с Игорем, целовать его, слушать про то, что на Венере очень жарко, зато на Уране невозможно холодно; смеяться до слёз от одной только фразы: «идёт индюк по мавзолею…»; ласкать неспешно, обниматься крепко, и смотреть-смотреть-смотреть без возможности отлипнуть. Признаваться в любви тысячу раз и не знать, чем же заслужил его. Рай был разрушен вечером, одним звонком. Пуля была выпущена тогда, когда Жилин пообещал подъехать завтра к одиннадцати. * * * Уснуть не мог долго, пришлось выпить коньяку. Только от дурных мыслей это не помогало. Не помогал даже сопящий Игорь. Сон был тяжелый, кошмарный: Снилось, как приезжает ночью к дому, с которого смотрели горящими глазами золотые львы. По периметру охрана, люди в форме с васильковыми вставками, а им под ноги с неба падает мёртвое вороньё. Жилин становился на колени перед Ласточкиным, прямо в мокрый снег, покрытый кровью, а с плеч сыпались звёзды. Проснулся поздно, без будильника. Длительный, хоть и кошмарный сон немного освежил полковника, и теперь появились силы действовать: он ровным шагом пошёл в ванную. Заглянул в зеркало. — Я делаю это ради него. — сказал он отражению — Я знаю. Я помогу тебе. — отвечало отражение со странной улыбкой. То ли беды с головой, как следствие стресса, то ли очередная хтоническая сущность, посетившая дом полковника, но на балкон Жилин уже выходил другим человеком. Он не был страшен или жесток. Жилин был в ужасе, однако собран, как никогда. Ближе к вечеру, Жилин начал сборы. Он знал, что должен выглядеть идеально. Эдик был не обычной проституткой, а самой настоящей элитой, и целью Жилина было достичь того же уровня. Это минимум. Как максимум, Сергей хотел превзойти и Эдика, и всех роскошных мальчиков мэра. Это было не только профессиональное требование, но и какое-то внутреннее желание превосходить всех во всём. Жилин еще со времён работы в Москве почувствовал одну вещь: ему безумно хотелось нравится даже тем, кого он ненавидел. Еще совсем зелёный старший лейтенант Жилин получал удовольствие, когда понимал, что его хотят даже самые отпетые мрази, начиная от капитанов и заканчивая закоренелыми зэками. Ярость, ненависть сначала к Жилину, а потом и к самим себе, и желание, и страх, и беспомощность, именно беспомощность перед ситуацией плескались в их глазах, в которые тогда еще не полковник заглядывал с упоением. Сейчас старые демоны проснулись и были голодны. Хотелось не просто посадить Ласточкина, но и сделать это красиво. Выжать из процесса все соки. Чтобы сидел до конца своих дней и вспоминал, как его обставили. Жилин лежал в ванной с этими мыслями. На лице застыла маска из зелёной глины и выражение полного безумия. Хотелось как можно скорее устроить этот театр одного актёра, но при этом не отказывать себе в удовольствии сборов. — Алло, Танюш? Слушай, дело есть важное, государственной важности считай: можешь на вечерок шубу одолжить? Ту, которая белая, да. Длинная. А тебе всё расскажи, куда да зачем. На свидание иду, да. А с кем же еще, я приличный человек, однолюб. Даааа? Ой спасибо тебе, хорошая моя. Да, выйду заберу через часик, целую. Ой! Танечка, еще вопрос: сапоги те, белые…Да, на шпильке высокой, дашь? Какая ты у меня замечательная, самая лучшая подружка. Конечно мне нужна будет сумочка, о чём речь! Всё, буду ждать! Часть образа была считай в руках. Другая — в шкафу. Какое надеть белье, полковник додумывал уже когда заканчивал наносить парфюмированное масло на гладковыбритое, отскрабленно тело. Восьмиглазова всегда угадывала, какие Сергею нужны подарки с другой стороны земного шара. И всё же, что по макияжу? Вечерняя классика. Никогда не прогадаешь. Всем нравятся чёрные тени. Помада? Однозначно кроваво-красная. Синяки под глазами скрыть, румяна? Нет, полковник холоден, как змея перед нападением. Белье — однозначно чёрное, кружевное, с чулками, подвязками и всеми делами. А какое же еще надевать под чёрное платье? К выбору платья Жилин отнесся с особым пристрастием. Чёрное, потому что стройнит. Вырез глубокий, чтобы сделать акцент на хрупких ключицах, рукава три четверти — скрыть сильные и широкие плечи. А пайетки — чтобы никто не сомневался в сфере его деятельности. Когда контрольная примерка была окончена, Жилин вышел в коридор и не узнал себя в зеркале: путана. Ни дать, ни взять. * * * Таня привезла оставшиеся вещи. Жилин приступил к сборам всего самого необходимого: Снотворное в порошке? В подвязку. Если спросят — можно будет врать, что это кокаин. Фотоаппарат? В сумочку, по частям. Для улик. Револьвер? Туда же, в потайной кармашек. Для храбрости. Сигареты, зажигалка, деньги на такси. Записанный адрес. Всё взял. Жилин любовался собой в коридоре, в его глазах бегали черти. Хорош, гад, и знает это. — Серёж, ты уже готов? Смотреть можно? — Игорь выходил из спальни после своего внезапного дневного сна, щурился на свету, как котёнок. — Вот это да… — Он моментально проснулся от вида такого Жилина. Да, переодевание для полковника в откровенные наряды было делом обычным, но такого Игорь никогда не видел. Смотрел и млел. Ему казалось неправильным даже прикосновение к идеальному, дорогому Жилину. — Серёжа, будь аккуратным. Пожалуйста. — Буду, хороший мой. — И вернись ко мне. — Вернусь. — И…Я люблю тебя. — Игорь подошёл и аккуратно обнял, поцеловал в скулу невесомо, чтобы ничего не смазать. — Я тоже люблю тебя, Горь. Ты не представляешь, как сильно. — Жилин обнял в ответ, и его безумие как будто снова пропало. Появился страх. Полковник хотел бы сейчас плюнуть на всё, скинуть шубу, отдаться в своём лучшем наряде Игорю, прямо тут, прямо у входной двери, чтобы взял, чтобы укрыл от всего, спрятал от мира, спас. Но таксист уже ждал у подъезда через два дома. — Не разрешай ему руки распускать! — Игорь то ли шутил, то ли надеялся. — Не могу, родной. Я шлюха! — то ли отшутился в ответ, то ли констатировал факт Жилин. Такси увозило его на окраину города, к золотым львам, к людям в форме с васильковыми вставками и к неопровержимым уликам.