***
Ах да, они же заперты.***
А что же до Королевы Лжи? Та искусно шантажировала одних другими, наблюдая за развитием своего уровня в этой игре. Денег будет больше в разы, желаний исполненных—количество несчетное... Она застывала с этим осознанием и у себя в покоях, если комнату её можно так назвать, и в подозрительно пустых коридорах, где лишь отдалённые разговоры на концах слышны были, и перед рабами грандиозных планов безумия души. Замирала на полуслове, завороженная чувством скорой полноценности. И пусть прозвучит это весьма странно, но все так и было: ей казалось, что состояние её дополняет. Дополняет её образ, потакает её прихотям и беспрекословно следует её пути, словно послушная, запуганная бессердечными детьми, собачка. И даже сравнение не очень понятное для люда простого ей казалось непреклонно верным, никак не сломилась бы она. Даже тогда, неся чушь несусветную доверчивым недоумкам, смотря как они её жадно проглатывают и забавляясь их глазами, завязанными полупрозрачными тканями. Одно зависело от другого, вот только нити для взора её ясного никогда не казались запутавшимися. Все было до чертиков просто—продуманность до мелочей. Время, место, причина, цель—это не всегда термины, связанные с учеными в сфере языка. Зачастую это пункты в списке, требующие раздумий. Соотношение, вот что от неё требовалось. И может это требовала она сама—времени на раздумья теперь же катастрофически, так ей казалось, не хватало. И еще тогда полюбила она это затейливое занятие—убивать людей. Изначально косвенно, конечно же, но это было равносильно репетиции. Писать имя жертвы на листе пергамента, выводя буквы по особой каллиграфической технике; перечеркивать его, оставляя разводы как на подушечках пальцев, так и на бумаге, где еще не успевшие подсохнуть чернила приобрели вид синеватого облака; сминать грубоватый материал в комок, отчего на мягкой коже рук недолгое время оставались узоры, пульсирующие странноватой болью; обрызгивать сей музейный экспонат дорогим парфюмом, в какой-то степени содержащим спирт, или же разливать на него—на пергамент,—что-либо из алкоголя, искусно и незаметно взятого в мини-баре, о котором, к счастью, никто не знал; и наконец, решающее—поджигать длинными спичками, зачарованно наблюдая за вспыхнувшим огнем и чернеющим—будто таящим на глазах,—материалом. В заключение могла она и огонек догорающего убийства использовать для того, чтобы прикурить свою сигару. А мундштук был словно влит в её руку ценным металлом, так красиво гармонируя на общем фоне. Здесь возраст уходил прочь, вслед за здравым смыслом и прочей условностью. Это казалось весьма забавным: вы так не считаете? Об этом всем люди так подозрительно коллективно забывали, что диву даться можно! Можно было бы, если быть точнее—сейчас это уже не удивляет, будто стало обыденностью и ритуальным процессом. Пора бы для вида издать приглушенный смешок и едва заметно закатить глаза, как это излюбили делать в фильмах прошлого века. Да и все происходящее казалось полным безумием, авторство которого принадлежало сумасшедшей, но все время тихой и незаметной, семикласснице. Хотя насчет тихости и незаметности, которая превратилась в утратившее былой интерес клише, шаблон, стереотип, можно было и поспорить: вся эта ересь вполне могла принадлежать и идеальной отличнице, хранящей скульптуры из кальция, если он там вообще сохранился, в длинных шифоньерах. Но мы вновь уходим не туда, господа, дамы, а также другие прекрасные личности. При таком раскладе верно положить, что определенное «туда» у нас имелось. Напрасно. Её жизнь, скорее всего, полнейший бред. Разве не так? Сказочка, которую на ходу сочиняет великий автор ужасов своим детям на ночь. Как прелестно. Что же до неё? То ли убийца мечт, то ли их исполнительница. Металась из одной крайности в другую, балансируя лишь в ночи. Главная в своей жизни, распевающая о собственном величии во время лунных затмений. Иногда позволялось умирать и возвращаться к жизни, но это происходило при острой необходимости. Смерть была её давней знакомой. С уверенностью можно было и заявить, что у них заключен контракт. Эпидемия была наслана её таинственной и воистину смертельной улыбкой. Вакцины не находилось, какой ужас. В двух словах: мечта самоубийцы. Бонус: муза детектива. Таких ищут веками. К слову, не находят. В единственном экземпляре.***
Репетиция окончена, начало спектакля в 18:00. Просьба не опаздывать. Билеты распроданы.***
А те, кто хотел положить конец своей жизни, отчаянные трусы. Безумцы, что за безобразие воцарилось! Жизнь ведь так прекрасна:убедитесь в этом, оставшись в пустой темной комнате ночью. Тогда жизнь и начнется, именно тогда. А здесь это исполнить, казалось, проще простого—вы одни, а окна недоступны. От скуки спасает лишь скука, порождающая безумие. Разговоры с зеркалом, красота, сумасшествие, художество, музыка, игры с феями и слова. Молчать стоит там, где это необходимо, но никогда не замолкайте внутри. Конец изречения. А страшно лишь тем, кто себе позволяет бояться. Ужас нужно наводить, а не пугаться его. Мысли как безумец—они без ума, но с умом. Философия подвластна любому, кто умеет делать вид, что в ней разбирается. Пламя догорает. Аккорды звучат. Жизнь продолжается. Мы рождены, чтобы умереть, в конце концов. Любовь умрет за тобой, не бойся, заставляй бояться. Сила в искусстве. Жизнь—это искусство. Сделай из своей жизни музей искусств. Не теряй нить своей цели, но теряйся в себе. Это же так красиво! Романтизируй, ты ведь ненормальный. Человек? Дошедший до неопределенной точки, но в любом случае странный. Мне такие нравятся. Интересная история однако...***
И было уже ясно, как день летний, что смерть произойдёт. И не одна, умрут все, каждый по-своему. Смейтесь, пока молоды. Кто-то уже готовит орудие убийства. Сиреневые локоны падали на лицо, не давая разглядеть пространство впереди. Ей это не нравилось, но она все еще улыбалась. Она забавная. Аккорд. Глушение. Аккорд. Глушение. Аккорд. Глушение. Хотя подождите, точно ли? И это было вовсе не глушение. Даже корень, подразумевающий столь мирное понятие мнимой тишины, пусть и не в полном объеме, пусть и преднамеренных попыток её воссоздать, был бессилен—это совершенно точно был стук в дверь. Но даже здесь, даже тогда её заманил ритм, мелодия, утянул звук. Да-да, она, прежде чем направиться к подозреваемой личности за дверью, записала свой секретнейший шифр на листке—буквенные наименования нот, отдаленно напоминавшие сломанный алфавит. Абсолютная тайна, известная только ей, никак иначе.***
Шутка.***
Зачем? Поиграть захотелось. С жизнью. Азартно, как никак. Оправдана по всем пунктам. Ведь жизнь здесь была так скучна, так холодна к робкому сердцу раненной души и так черства, что удовольствие приходилось считать роскошью. А та же считала все это уже приевшимся, родным и близким. Привычным? Может быть, все может быть. И востребован стал на тот момент какой-то риск, может в мелочах, однако и те имели свойство вечность и неизменно выкристаллизовываться в нечто безудержное. В опасность, одним словом. В этом и была суть риска—то была чаша, однако наполняющий не знал меры, с лихвой да через край наполняя ту азартом. Но в играх азартных и того не хватало: что-то всегда нужно еще, еще, еще... А сейчас, стоит отметить, мы к этому еще вернемся, недостающее нашлось: чем еще же в жизни довольствоваться, кроме как не табаком, спиртом и химией? Первое пробу прошло. Это имело эффект: дым был не только в комнате, но и в голове, да и что-то свое в этом было. Если бы и было время, то мы определенно сказали бы о востребованности. Но минуты неумолимо проходят, пробегают, время всегда и вечно утекает в свой выдуманный океан. Второе пробу пройти собиралось. Говорили, что алкоголь туманит разум. Какая ересь и чушь! Он не туманил, здесь и близкого к понятию дымки не было: он совершенно точно и весьма искусно овладевал им. То были демоны, и картежница себя к их числу нередко относила. Добро пожаловать на шоу марионеток. Третье пробу проходит. В какой-то степени, может быть, она и застряла на грани науки: никто не говорил, что обязательно точной. Однако что же могло быть еще? Пора подумать. Раз, два, три... так нет же, мы вновь вернулись к счету, ведь он уже завершен на числе двенадцать, я полагаю? Верно, меня память не подводила. То, что овладевало сознанием и было в разы своевольнее, чем сомнительные напитки. Браво, мы стали флористами, собирая столь сложный букет. По видимому для аллергика. Наркотические вещества? «Как с языка сняла!»—мог бы воскликнуть один из вас, дорогие читатели, если это было бы так. Но увы и ах, не то. Это все слишком переносило бы в обстановку больничную, к холодному кафелю и холодному свету. Другая эстетика, я бы сказала. Химия, о которой идет речь, лишь образна. О ней воспевали очарованные, её рисовали околдованные, ею восхищались избранные. Она окрыляет, безусловно, но удержать равновесие—вот что нужно было уметь. Любовь. Сокрой её в теплейшем сердце, направь свой взор к светилам в ясной ночи, и ты все прочувствуешь. Люби и будь любим, так ведь говорят? Пусть будет и так, дело не в принципе. Её бы все равно никто бы не остановил. Не стоит волноваться. «А стоило ли вообще?»—спрашивается. Сезон зайцев, ничего не могу поделать. Еще не вечер. И именно поэтому королева Лжи прилично незаметно тащила из мини-бара алкоголь. Почему незаметно? Никому в голову не пришло бы ей перечить, да и никого в округе не было. Все продуманно. Дверь отворила, внесла в комнату звякающие склянки и приняла выискивать бокалы. Взяла один, открыла бутылку с красным полусладким и прыснула на глоток-второй. Покрутила емкость, перемешав и без того однородную жидкость и попробовала. Каково же? Прилично. Неплохо даже. Доливала, пробовала еще, и вновь. Когда насытилась этим вкусом, перешла к чему-то еще. Вешайся, культурность. Не пренебрежение, а новое звено—в этом было нечто своеобразное, согласитесь. Горят листы, горит нутро. Красиво. А приличность переходила свои же ограничения. Она пьяна, да простят нас сторонники здорового образа жизни. Ментальное здоровье и то было столь крепко, что казалось—спиртное его не портит. Забавная теория, однако же имеет место быть. Но голову уже вскружило, поэтому осмелюсь представить вам следующее безумство: взяла полную бутылку очередного, два чистых бокала и вышла из комнаты. Спаси и сохрани её и жертв нетрезвого разума.***
Конец шутки.***
Подошла, открыла. Кто? Вновь она. Рада ли была? Безмерно. Да снаружи странное восприятие. Ненадолго, определенно ненадолго. Впустила, будто выбор был. Демоническая леди, забиравшая через поцелуй все проклятия. Вот она, стояла пред ней, её муза, небесная нимфа. Вот они дышали одним и тем же воздухом, находились в одной и той же комнате и смотрели друг другу в глаза. Одна—влюбленно, зачарованно, а другая—пьяно и любовно. Это называется взаимность. —Dear*, может,—ломаное произношение и заплетающийся язык сдавали ее сполна,—испробуем сие великолепное питье? Клянусь своим особняком, я об этом никому не доложу. Est-ce que tu me crois?* —Разве могу я отказать тебе, my soul*? —Конечно можешь!—она рассмеялась,—но я,—она взяла детектива за подбородок, выдыхая слова прямо в губы,—не позволю. И пока доблестная последовательница начинаний Шерлока стояла, застывшая на одном месте, королева Лжи и Обмана уже разливала спиртное по бокалам, напевая что-то себе под нос, нечто очень знакомое. А затем повернулась к обладательнице сиреневых очей. —Интересная мелодия вышла, однако. Мне понравилось. А та смутилась вмиг. Слышала? Неужто? И порозовели щеки, так мило. А потом вспомнила про стук. Забавно звучит, да? Вспомнить про стук. Тук тук-тук тук-тук... как-то так. —Сыграешь мне, цвее-ик,—картежница, икающая от нетрезвости, это чертовски романтично, change my mind*,—точек? И вновь смутилась, улыбнулась, потянулась к инструменту и записям, пока вторая не остановила её, мягко взяв за запястье и взяв лист, параллельно непрерывно смотря в глаза. Безмолвно, удивленно, медленно. Совсем как заметки над прыгающими и плавающими нотами стана. —Что это за тайный шифр? Ты состоишь в злобной секретной организации?—вмиг стала серьезной, забавно сощурив глаза, и приблизилась к её лицу,—ты сектантка? Сатанистка? Это ваши молитвы? Принялась усердно разглядывать буквы, пытаясь уловить нить событий и смысла. Безуспешно, увы и ах. —Вовсе нет,—мягко и ласково взяла за подбородок, проведя большим пальцем по еще влажным губам,—сейчас услышишь. Взяла гитару, села напротив, разочарование талантов, честное слово! Детектив играет на музыкальных инструментах, безумие, очередное безумие. Абсолютный поп-айдол перевернулась бы в гробу, если он, конечно, имелся. И принялась играть ту самую мелодию, тот стук. Перебирала струны, верх-вниз, верх-вниз, глушила, брала баррэ—голова шла кругом! А вторая буквально сходила с ума, зачарованно слушая эту ангельскую мелодию, и улавливала в ней тот самый стук в дверь. И все это на пьяную голову. Невообразимой силы воли дива! Влюбленно до ужаса. Любовно до беспредела. Им это нравилось. Чертовски нравилось. Золото детективных комиксов, аккомпанируемых заливистым звучанием струн, взяла наброски текста и, находу корректируя его, спела. Даже голос имелся, верно полагать, что череп директора этой школы давно уже раскалывался от таких противоречий. Буквально. И с конца да в могилу. Ах, стойте же, не туда. В огонь! —Ведьм у нас сжигают, видимо на этот раз забыли тебя... —Ах, я определенно не позволю себя забыть.—она прикрыла рот рукой, мило хихикнув, и взглянула тебе прямо в очи. Слова эти, безусловно, являлись правдивыми, и никакой титул Королевы Лжи не способствовал обратному. Такую, как она, забудешь лишь после смерти. Учтите, если умрет она—имя её жить будет вечно. Оно переживет тебя и все следующие поколения населения планеты, впитавшись в кислород и отравляя всех в округе. Ядовитый газ—вот кем она была. Как дым от пожара. Умрет и утащит за собой других, но некие единицы стремглав за ней побегут. Романтика? Влюбленность. Безумие. Хаотичность. Все, как мы любим.***
Бесконечная благодарность судьбе за тот вечер. Чем все закончилось, спросите вы? Повествую: Она, слетевшая со всех ограничителей, дышит тебе в губы, играется, черт возьми! Чертила, самая настоящая. Исчадие ада, можно сказать. Горит внутри, снаружи, сжигает все на своем пути, спалит тебе комнату и не поведет бровью. А потом сожжет тебя, прямо за собой. В полымя, за ручку и поцеловав в щечку. И напоит алкоголем. Но я отхожу от темы. Она шептала тебе что-то бессвязное и нелепое, что-то о своем коте и любимых карточных играх, иногда икала и заплеталась в словах, а потом охлаждалась, перегорала, как лампы холодного освещения в коридорах проклятой Богом школы, и предлагала «кирять» с ней. Вот так любовно, красиво, со вкусом. А ты согласилась, будто выбор мог вообще предполагаться. Смешная шутка. Потянулась к бокалу, покрутила слегка, перемешала, глотнула, закрыла глаза, насладилась и одобрила. Протянула второй тебе. А ты пошутила, но приняла хрусталь. —Приучаешь меня к вредным привычкам? Криминал в спальнях академии. Никто ведь по утру не решит, что нам пора в палату? Отшутилась и она, хихикая и искусно сохраняя жгучую жидкость в бокале, все еще держа его в руке, своевременно испивая содержимое и поддаваясь действию спирта. —Все под абсолютным контролем, моя милая. —Верю! Смеялась, вновь заглядывалась, в алых очах тонула, а недавно ведь таяла от ощутимости присутствия. От того, что ходили по одному полу, завтракали за одним столом, участвовали в одной игре... Безумство полное. В каждой встрече, хотелось верить, было и должно было быть нечто особенное. По-своему романтичное и любовное, тайное, чарующее, красивое, волшебное... Мы дошли до второй, но в тот момент казалось, что до миллионной. И все так до невозможного странно: и взаимно, и интересно, словно великий роман, и сказочно, будто в блеске лунного отражения. Любовь между двумя девочками? Бред сумасшедших? Люди не знают, ведь в этом нет никакой нужды. Все слишком прекрасно, чтобы о чем-либо задумываться. И задуматься не получилось бы—разум отчаянно покидал тебя. Внимание рассеивалось, будто туман влажного вечера, да и не нужно было. Полное доверие. И ведь ты уже знакома была со вкусом алкоголя, неоднократно встречаясь с ним по праздникам. Так почему же тогда ты не могла подчиниться самой себе, почему тебе так приятно было чувствовать её присутствие? Молчание лишь украшало вечер, а слова имели свою ценность. И вы искусно нарушали тишину, давая слово друг другу. —Была б моя воля, я бы тебя украла. Хитрая ухмылка, что ей до безумия идет. Она появляется на этом фарфоровом личике из раза в раз, заставляя сердце замирать и стучать еще чаще. —Прости? —Прощаю. Украла бы, научила вальсу под звездами и ночной мглой, кольцам сигарного дыма, держала бы за руки, надеюсь, не скрытые под грубой кожей?—она мягко прикоснулась подушечками пальцев твоей руки, а ты вовсе забыла про свои перчатки и их отсутствие. Румянец, в последнее время тебя часто сопровождавший. —Звучит как тост,—спирт бушевал в венах, вскружив голову,—не считаешь? —Думаешь?—не доверяла, как в шутку, игриво улыбаясь. —Я уверяю. Выпьем?—и ты входила во вкус, ощущая что-то, по-видимому, азартное. —Что за никчемные вопросы? Прошу речь! Наигранно откашлявшись, ты находу начала придумывать свой тост: —За отчаяние, за погибшие мечты, за убитые желания, за проклятую академию и за еще один поцелуй! И, глоток за глотком, стремительно опустошила сосуд с жидкостью прежде, чем смогла бы обратить внимание на какие-либо, неважно—восторженные или недовольные,—возгласы. А когда покончила с ним, улыбнулась деве напротив. Та устремила кокетливый взгляд на, полагаю, губы, и произнесла: «выпью за последнее, пожалуй», и выпила, теперь уверенно, шампанское. Дальше температура в помещении резко повысилась, но будто нужно выяснять, от чего. Бокалы, небрежно и со звоном поставленные на прикроватные тумбы по обоим сторонам, в неведении отброшенная к краю гитара и пьяное сумасшествие. Руки к шее, но с осторожной страстью, колено меж ног, но без синяков, юбки задрались, волосы мешают, как и чрезмерное количество оборок и бантов, пиджак летит на ковер, а рубашки расстегиваются в жаре набирающего обороты поцелуя. Глаза закрываются в блаженстве, а спирт дурманит восприятие жизни. Нехватка кислорода, многократные вздохи и невнятное мычание прямо в губы, спадающая челка, откидываешь её спиной вниз, на мягкую и уже мятую постель, взявшись за ладони и прижав их по обе стороны. Жарко, словно в котле ведьмы, но даже если и так, то приятно. Дошли до пика? К нему мчались. В яркости чувств пообещали друг другу что-то, клялись в бредовых умыслах и завороженно глядели в очи.***
—Не променяешь меня на глупое убийство?—так наивно выискивала во взгляда ответ, его малейшее проявление, что забыла обо всем на свете. —Что за вопрос? Определенно, хочу сказать, конечно же...—очередная безумно красивая ложь. Так и не ответила, что-то там себе придумав о том, что убийство не будет глупым. Но кто умрет, в конце концов? Все они, или лишь двое? Сожаление? Неведомо.***
«Труп обнаружен!» Как ты могла меня променять?***
«Труп обнаружен!» О Господи, как тебя понимать?