***
Последний лестничный пролёт, словно последний круг ада, дался особенно тяжело. Пять ступенек. Три. Одна. — Ёбанный насрал, — на глубоком выдохе протянул Хесус, устало упираясь ладонями в собственные колени, сгибаясь напополам. Двадцать четыре этажа пешим ходом дают время подумать о многих вещах. Например, зачем всё-таки морские котики пытаются насиловать пингвинов, или почему Half-Life 3 так и не вышла в свет, даже несмотря на такое количество фанатов, желающих отдать последние деньги за неё, а может, где этот блядский дед с ключами от подъезда, что мило бы провёл парня человеческим ходом, а не по сраной запасной лестнице. А ещё, всегда ли в этой жизни Лёша поступает правильно. Он скинул с плеча увесистый рюкзак, особо даже не заботясь о его содержимом, и тот со звоном упал на пол. Мужчина подошёл к краю совершенно спокойным прогулочным шагом, но в последний момент, опомнившись, оступился. Слишком близко к обрыву. Он даже не осознал это, но, посмотрев под ноги, увидел, что носки его кроссовок уже находились за пределами кровли прямо над многометровой высотой. Стоит всё же вовремя брать себя в руки и понимать, что это не шутки, и там, в пределах одного шага, не ощущение полёта, а стремительное падение, оканчивающееся неминуемой смертью. Вопрос состоит в другом: поступал ли Лёша хоть когда-то в этой жизни правильно? И он делает шаг. Назад, конечно — он же не суицидник какой-то. Как ни крути, но жизнь Губанов любил, хоть она его в ответ и не слишком жаловала. Киллер оглянулся по сторонам, осматриваясь. Ещё со вчерашнего вечера над городом стоял густой смог, до сих пор в разы ограничивая обзорность вокруг. По-видимому, столичные заводы снова начали выбрасывать в атмосферу летучие отбросы, а значит, Шевцов уже сегодня утром будет сидеть с попкорном и насмешливо читать форумы борцов-экологов, возмущающихся о том, что их всех травят. Но пока ещё рано — сейчас и восьми не было. Небо уже посветлело, но солнца не видно. По Арбату лениво передвигались немногочисленные автомобили. Четверг — день особенно муторный, середина недели всё-таки. А вчера была среда, и Лёша лежал целый день на диване пластом, просто потому что ни на что другое ему сил не хватило. Он ничего не смотрел и ни во что не играл: так и пролежал на одном месте, борясь то ли с самим собой, то ли сразу со всем миром. Мысли не давали покоя. Он подошёл к ранее намеченному углу здания и сел на корточки. Видно было не слишком хорошо, но вполне достаточно, чтобы разглядеть обе точки, на которых когда-то упали уже мёртвые от его рук люди. Снайпер с шумом вдохнул прохладный воздух. Если два убийства на этом месте были собственным пределом, то Лёша, кажется, тот ещё беспредельщик. После того, как он ещё с полчаса пропетлял по всем знакомым улочкам и убедился, что преследования больше нет, Алексей завернул в свой двор и сразу же скрылся в подъезде, подолгу на открытых местах не задерживаясь. Захлопнув входную дверь, понял, что, кажется, вляпался в дерьмо. Давно с ним такого не случалось: Хес всегда был осторожен до крайностей, но тут где-то конкретно проебался. Весь следующий день он рылся во всех возможных своих последних делах, пытаясь понять, где напортачил. Даже ездил на места преступлений с Диззи на всякий случай. Дизастер — простой мужик, к тому же и надёжный друг. Он всегда улыбался и веселил Губанова, и по нему никогда не скажешь, что он прирезал несколько человек. Ему не нужно было лишний раз что-то объяснять, да и Лёха бы не смог: его английский даже спустя нескольких лет дружбы оставлял желать лучшего. Вечно позитивный американец, которого чудом — невезением, как выражался Айтипедия, — закинуло в российский отдел JOLYBELL, был готов вписаться в любую «движуху» ради своего «Russian brother». Но они не нашли ничего такого, что могло бы дать на Хесуса хоть какие-либо наводки. Снайпер тогда даже к Неле Рей обратился для перестраховки: она была штатным юристом-следователем из JOLYBELL, работающая в правоохранительных органах и занимающаяся тем, что прерывала на корню все дела, которые заводились по поводу смертей от рук организации. Шевцов на неё молился: её деятельность заметно снижала вероятность того, что у кого-то из участников будут серьёзные проблемы с законом. Просто каждый, кто обращался с делом об убийстве, получал в распоряжение «очень компетентного» специалиста Нелю Хусаинову. А потом, припрятав последние зацепки и заметя все следы за две недели, она приходила и говорила, что, к несчастью, дело это обречено. Неля. Губанов скромно улыбнулся, осматривая приклад винтовки, что он вытащил из рюкзака. Когда в Джолибелле узнали, во сколько обошлось киллеру оружие, то мужчина ещё с неделю выслушивал самые разнообразные подколы о том, какой он «богатый уёбок». Винтовка была одна из лучших в своём роде и обошлась очень прилично. Тогда и пошла легенда о том, что Хес не просто снайперку купил, а, судя по сумме, «Гунгнир» выбил. А через пару дней Лёша неожиданно обнаружил на прикладе небольшие витиеватые узоры, нанесённые синим акрилом, оставленные, очевидно, Хусаиновой. Так и остался он для всех «Гунгниром». В тот день девушка ему ничего не рассказала — во всех делах, связанных с Губановым, было глухо и беспросветно. Ей даже не пришлось стараться, чтобы прикрыть его: родственники погибших даже и близко к снайперу не подобрались. Хес потёр руками напряжённую шею. Это был Братишкин. Оставался единственный возможный и логичный вариант, кто мог оказаться за рулём того «мерина» и, Бог не даст соврать, Лёша отдал бы всё, лишь бы вместо этого он бы просто спалился перед кем-нибудь из пострадавших. Но он перешёл дорогу не какому-то человеку, а именно киллеру — так что да, он в дерьме. Это Хес оказался на его территории, и он каким-то образом позволил себя вычислить, а потом и преследовать. Слишком много внимания и ненужных рисков. Это не оставило парню выбора — нужно было действовать срочно и на месте, а не пытаться подойти к жертве с другой стороны. Хотя, кто теперь из них был жертвой, Лёха не уверен. А на следующий день он чувствовал себя будто побитым: ужасное настроение после всех стрессовых мыслей и ломящая боль во всех мышцах после выматывающей беготни. Лёша лежал и заранее ненавидел себя за поступок, который ещё не совершил. Ему и не нужно было действие — одна только мысль, что он снова предаёт Семенюка и уродует их хрупкий мир, отдаёт тупой ноющей болью под рёбрами прямо в районе солнечного сплетения. Он не хочет, но лишаться собственной жизни не хочется вдвойне. Мужчина по памяти вставлял затвор, сидя на углу и бесцельно глядя вдаль. Так странно: он сидел здесь же всего каких-то несколько часов назад. То есть не здесь, конечно, а там, на той крыше, и не один, как сейчас. Хоть и сидели они в тишине. Диме было тогда слишком паршиво на душе, чтобы хоть как-то держать лицо. Семенюк тоже был подозрительно тих: ходил из стороны в сторону задумчиво и, как показалось Карпову, потеряно как-то, будто места себе не находил. Очень хотелось спросить, что же такое у него в голове происходит, но старший молчал, так и не решаясь. Ведь если хочешь залезть кому-то в душу, то будь готов, непременно, раскрыть в ответ свою. Дима был не готов. В этом месте и так было сказано слишком много, а правды — лишь половина, и то уж точно не по его заслуге. Множить количество лжи, произнесённой в этих нескольких метрах, было выше его сил. Так и сидели в тишине, в мыслях находясь и не друг с другом вовсе. А потом Вова подошёл и встал чуть сзади. Наверное, сказать что-то пытался, но мужчина не услышал ни звука. Самому пришла идея спросить, как у парня день прошёл, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, но он почему-то не произнёс ни слова. Вова куда-то ушёл, и стало вообще пусто. Мужчина вдохнул полной грудью и глаза закрыл. Открыл. Посмотрел на всё те же деревья и постройки, что видел ранее. — Надеюсь, у тебя всё хорошо, — тихо-тихо сказал уже, получается, Лёша и уже, выходит, самому себе. Ведь если все эти бабушкины россказни — правда, и они с Семенюком, действительно, идеальный баланс друг друга, то если здесь Алексею до невозможности противно и тяжело, значит там, где-то за МКАДом, у его родственной души всё обязательно должно быть хорошо. Должен же кто-то из них двоих быть хотя бы чуточку счастливым человеком. Эту обязанность Лёша с усмешкой оставляет Вове. После пары часов такого нужного сна пробуждение выдалось всё таким же подавленным и разбитым. Был бы Хес девицей, без сомнения, расплакался бы. Но он парень, и он решает позвонить сегодня вечером Антону и забухать с ним, желательно, до беспамятства. « — Алкоголь — это яд. — Если это яд, то зачем его пьёшь? — Потому что есть вещи внутри меня, которые я хочу убить. » Туман понемногу рассеивался, время близилось к девяти часам. Солнце словно нехотя, но появилось на небосводе, и его лучи мгновенно прицепились к чёрному бомберу мужчины, сразу же согревая, да так, что стало даже жарко. Хес поморщился, смотря на него: благо, он всё же расположился на западе, и небесное светило не будет мешать заданию, а только припекать позади. В это примерное время, как гласили лёшины распечатки, каждый четверг Братишкин приезжает в кофейню «Волконский» за двумя стаканами капучино и какой-нибудь сладкой выпечкой. Мужчина установил собранную винтовку в удобную позицию и, не стесняясь, лёг всем телом на поверхность крыши, опираясь на локти и смотря в прицел. Так как со стороны Арбата парковаться было не особо удобно, — уж Губанов знал это по себе, — то высматривать цель придётся здесь, со стороны дворов. Снайпер выдохнул, выравнивая сердцебиение и стараясь достичь максимальной сосредоточенности. Он был не в том положении и не на том задании, чтобы позволять себе осечки. Один промах, возможно, будет стоить ему жизни. В поле зрения появилась машина. Хес проморгался, сжав губы. Тот самый Мерседес «металлик» подъехал к соседнему зданию через дорогу, притормаживая у фонарного столба. Значит, Губанов был прав, и это действительно Братишкин. Киллер рвано вздохнул, сглатывая и ощущая какое-то режущее чувство, волной прокатывающееся по глотке и отдающее прямо в громыхающее сердце. Поморщился и приложился к прицелу, наблюдая. Из машины вышел силуэт парня, одетый в спортивки, тёплую толстовку с накинутым вновь на голову капюшоном и джинсовой куртке с какими-то цветными фрагментами. Из-за того, что Губанов был на приличной высоте, его взору открывалась только скрытая под тканью макушка и ничего больше. Капюшон был достаточно большой и, очевидно, прикрывал лицо от слепящих солнечных лучей недавно вышедшего солнца. Так было даже лучше. Лёша не слишком любил рассматривать лица, когда они ещё были живые. Да и мёртвые он тоже не жаловал. Фигура в чёрном худи двинулась в сторону лёшиного здания, и тот положил палец на спусковой крючок, прицеливаясь. Нужно было успеть раньше, чем жертва подойдёт к постройке слишком близко и окажется под неудобным для выстрела углом. Хес сделал последний вдох и провёл прицелом по траектории движения жертвы немного вперёд, ожидая, когда человек окажется прямиком на мушке. Шаг. Два. Три. Осталась секунда. Лёша сжимает палец на крючке, и в этот же момент человек внизу останавливается и поднимает голову вверх, смотря прямо в прицел. Прямо Губанову в глаза. Стальная серость его живых глаз сталкивается с кристальной голубизной глаз напротив. Руки вздрогнули, словно в сильнейшем припадке, и Лёшу будто на пару мгновений перевернуло и ледяной водой окатило. Вова. Палец соскакивает с курка запоздало, титаническими усилиями чуть не нажав на него сильнее, чудом только преодолевая отточенный годами рефлекс. Мужчина резко одергивает винтовку на себя, валя её набок и сиюсекундно перекатываясь на спину, по ощущениям чуть ли не сровнявшись с горизонтальной поверхностью. Сердце пропустило тогда удар, чтобы сейчас забиться с удвоенной мощью, чуть ли не мечась между рёбрами и позвоночником. В ушах звенит, и Губанову кажется, что всё происходит слишком заторможенно, хотя на деле не прошло и десяти секунд. Он немигающим взглядом упирается в стремительно плывущие по небу облака и только сейчас понимает, что не дышит. Первый вдох разрезает лёгкие чуть ли не на куски, и Лёша сразу же закашливается, переворачиваясь на бок. Он смаргивает возникшую пелену перед глазами, но понимает, что звон так и не уходит. Перевернувшись снова на локти, мужчина решил собрать последние силы в кулак и осторожно подвинулся к краю, выглядывая из-за бортика. Парня и след простыл. Хотелось бы просто проморгаться и наивно решить, что он сошёл с ума, и ему это показалось. Но стоящая у тротуара припаркованная светло-серая машина бескомпромиссно напоминала, что всё, что происходит прямо сейчас отвратительно реально и правдиво. Звон в ушах пропал. Вместо него Лёша почувствовал, как весь мир вокруг начинает непоправимо рушиться.***
Вова вжался в кирпичную стену так сильно, что болели лопатки. Но он продолжал вдавливать себя ещё сильнее, совершенно наплевав на сохранность недавно купленной одежды. Пульс зашкаливал безбожно, и Семенюк ощущал эту отдачу даже в горле, а вместе с ней и подступающую тошноту. Голова гудела, и парень быстро проморгался, стараясь избавиться от режущей боли в глазах. Он только что видел человека на крыше и, что самое страшное, снайперскую винтовку, прицел которой был направлен на него, Вову. Парень сжал челюсть и утёр пот со лба, судорожно выдыхая. Он просто шёл, как и всегда, к Оляше, и чёрт его дёрнул тогда остановиться и зачем-то взглянуть наверх. Ну да, туда, где он несколькими часами ранее уже бродил. Хард часто восхищался и говорил, что у Вовы нечеловеческая способность предчувствовать угрозу, исходящую от других. Признаться, Вова и сам на неё уповал: бывало, она спасала ему жизнь, когда до Семенюка резко доходило, что человек напротив представляет опасность. Но она играла свою роль только тогда, когда парень участвовал в разборках и был наравне со всеми по оружию. Но это первый раз, когда его пытались просто пристрелить, как собаку, а он об этом даже не знал. Семенюк закрыл глаза, слыша грохот сердца в собственных ушах. Его просто только что могло не стать. Ему казалось, у него по амбициям впереди ещё, как минимум, несколько жизней, а всё могло оборваться так глупо и резко прямо здесь — рядом с их с Димой местом. Неожиданно даже для самого себя подняв голову к небу, парень сумел заметить лишь тёмный силуэт на фоне ослепляющего солнца и снайперский ствол, но и этого ему вполне хватило, чтобы среагировать и, как ни странно, побежать аккурат к тому самому зданию, на котором и находился киллер, ломая ему таким образом угол для прицеливания, а вместе с тем и отбирая возможность выстрелить. Ибо попытки бежать наоборот, вдаль от убийцы, сулят куда более удобный угол для открытия и, как следствие, лёгкий по исполнению выстрел в спину. Это вбивал ему в мозг Хард, и это, вероятно, его только что спасло. Братишкин облокотился затылком о шершавую поверхность дома. Выше него совсем рядом висела опознавательная табличка. Улица Новый Арбат, дом 22 До смерти Владимира Семенюка не хватило одной секунды.