Черное солнце

— И все-таки, зачем… Агна оглянулась, прижала ладонь к губам Харри, и с тревогой осмотрелась по сторонам. В доме что-то изменилось, что-то было не так. Но что? Посмотрев на жену, Кельнер, не оборачиваясь, тихо закрыл входную дверь, и, мягко ступая, вышел вперед, закрывая собой Агну. Взведенный курок «Вальтера» плавно щелкнул в тишине гостиной. Прежде чем пойти вперед, Харри знаком приказал Агне оставаться на месте. Девушка молча кивнула, с волнением наблюдая за тем, как он уходит все дальше, вглубь дома. Под подошвой ее черной туфельки что-то негромко хрустнуло. Взгляд зеленых глаз зацепился за маленький осколок знакомого стекла, оставленный на ковре. Ваза. Та самая, в которую она каждое утро ставила цветы, подаренные Харри. Теперь ваза была разбита, и то место на маленьком деревянном столике, где она стояла, зияло пустотой. Агна застыла на месте. Мерное звучание больших напольных часов, казалось, было единственным звуком в трехэтажном особняке респектабельного берлинского района. Где-то вдалеке, очень отдаленно, будто они проходили через десятки слоев плотной ваты, звучали сигналы автомобилей и поездов. Харри долго не было. Сняв туфли на каблуках и тихо отставив их в сторону, Агна начала обходить комнаты первого этажа. Ни звука. Ни движения. Ничего. Только предчувствие того, что что-то — не так. Кто-то заходил в дом Кельнеров, когда их здесь не было. Вернувшись к тому месту, на котором она остановилась, когда только вошла в дом, Агна еще раз внимательно осмотрела все вокруг. И нашла то, что искала. Круглая медная пуговица закатилась за ножку деревянного столика. На ее внешней стороне не было никаких знаков: толстая и ровная, она тускло заблестела в ладони Агны, и перекатилась в ее узкой руке, показывая то, о чем фрау Кельнер уже догадалась. Тем рождественским вечером, когда ее забирали в гестапо, она успела хорошо рассмотреть эти круглые пуговицы. На короткое мгновение Агна прикрыла глаза, разрешая воспоминаниям показаться в памяти. Да, именно такие. Круглые, медные, с двойным «ϟ» на внутренней стороне, обведенным в круг. Пуговица от формы СС. Девушка шумно сглотнула, рассматривая пуговицу со сломанным ушком, и беззвучно шевеля губами, проговорила номер, — 1194/39. Послышались шаги, и она, испуганно зажав находку в руке, быстро положила ее в карман платья. Это был Харри. Он посмотрел на Агну, и она поняла, что в доме никого нет. Но это ее мало успокоило. По-прежнему тихо ступая по паркету, она направилась в библиотеку. Харри последовал за ней. Широкая дверь шумно ударилась о стену, и Агна едва не подпрыгнула на месте от испуга, мысленно отругав себя за трусость. Осмотрев большую комнату с множеством книг, она какое-то время размышляла над тем, с чего лучше всего начать поиски, и, отметив в дальнем конце библиотеки передвижную лестницу, с помощь которой она раньше часто доставала книги с верхних полок, направилась к ней. Забравшись на верхнюю ступеньку, она оглянулась на Харри, который стоял на том же месте, и удивленно наблюдал за ней. Взглянув на него, Агна отвернулась к полкам, продолжая поиски того, о чем, кажется, знала только она. Кельнер с хмурым видом сложив руки на груди, наблюдал за тем, как девушка, встав на носки, передвигает книги на верхних полках, медленно и монотонно, одну за одной. Книга за книгой, полка за полкой, — Агна что-то настойчиво искала, и, кажется, даже не думала отдыхать после перелета из Лондона в Берлин. Послышался какой-то неясный то ли шорох, то ли скрип, Агна повернулась к Харри и приподняла тонкую бровь. Кельнер подошел к ней как раз в том момент, когда она начала спускаться с лестницы. Сжав его руку, она спустилась на нижнюю ступень, и через несколько секунд стройные ноги, затянутые в черные чулки с тонким швом, который, по верному расчету продавцов, то и дело притягивал к себе внимание, мягко опустились на ковер. В правую руку Кельнера Агна положила маленькую черную вещицу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась новой моделью потайного микрофона. Именно такие гестапо массово устанавливала с прошлого года в домах обычных немцев, даже тех, кто был приближенным фюрера. Харри быстро взглянул на Агну, и долго, с нескрываемым удивлением, принялся изучать найденную прослушку. Закончив осматривать микрофон, Харри, как и Агна несколькими минутами ранее, положил находку в карман, и начал свои собственные поиски. На проверку всего дома у них ушло около четырех часов, и к концу поисков каждому из них казалось, будто они заново рассмотрели каждый миллиметр пространства и окружающей их обстановки, которой, впрочем, до этого никогда не уделялось столько внимания. Ковры, книги, диванные подушки, папье-маше, шахматы, одежда, письменные принадлежности, шкатулки с драгоценностями Агны и запонками Харри, камины, ключница, посуда, ящики со столовыми приборами, стопки белоснежных полотняных салфеток и носовых платков, комоды и шкафы с одеждой и бельем, ящики со спальными принадлежностями, коробки со шляпами и перчатками, ковровые дорожки на лестницах, круглые набалдашники на перилах, под которыми были деревянные полости, даже внутренняя сторона великолепного рояля фирмы «Бехштейн», который незадолго до внезапного отъезда в Лондон Харри подарил Агне, и на котором она так и не успела ничего сыграть, — все в доме № 10 с синей крышей по улице Хербертштрассе, было досконально осмотрено, открыто, проверено, перевернуто и возвращено на место. Харри сел на лестничную ступеньку рядом с Агной, медленно вытягивая вперед длинные ноги. Оба тихо и тяжело дышали, застыв в неудобных позах. Казалось, ни у кого из двоих не осталось сил на еще хотя бы одно движение, и лестница, ведущая на второй этаж, вполне могла стать для них кроватью. Положив голову на ребро верхней ступени, и чувствуя, как нижние остро впиваются в спину, Кельнер облегченно вздохнул, поворачиваясь к Агне, которая сидела у стены без единого движения. — Какая ты умница, Эл! Как ты поняла? Она медленно повернулась к Харри и разжала ладонь, на которой было пять мелких, черных микрофонов. Когда он, повторяя за ней, раскрыл свою ладонь, на ней оказалось восемь таких же, похожих на скрюченных, толстых червяков. — Не знаю. Просто показалось, что здесь что-то не так. Когда в доме бывает кто-то другой, это всегда… чувствуется. А в доме мод Гиббельс я однажды случайно увидела, как полицейский ставил прослушку. Эдвард устало улыбнулся, рассматривая сосредоточенный профиль Элис, выпрямился, и, помедлив секунду, — словно расценивая риски, — нежно провел пальцем по ее щеке. Кожа под его рукой покрылась красными пятнами, Эл отвела его руку в сторону и отодвинулась ближе к стене. Кривая усмешка напополам с сожалением показалась на его лице. — Нужно проверить Кайлу. — Вряд ли она станет рисковать своей работой. Элис достала из кармана платья пуговицу с дробным номером и показала ее Милну. Он аккуратно взял находку за сломанное ушко, и поднял выше, рассматривая в свете раннего солнца. — Это Гиринг? — голос Элис снизился до шепота, Эдвард отрицательно покачал головой. — И да, и нет. Все, что касается гестапо и прослушек — в его ведомстве. Но я очень сомневаюсь, что он отдал личное распоряжение. Министр слишком занят сейчас. А вот его ищейки свободны… — задумчиво протянул Милн. Подбросив пуговицу в руке, он поймал ее и положил в нагрудный карман рубашки, закатанной на локтях. — Похоже, нас здесь очень ждут, Эл. Возможно, новые знакомые. Нужно быть осторожнее. Несмотря на ее недавний молчаливый протест, Милн снова приблизился к ней, обнимая за плечи. Темно-рыжие волосы мимолетно коснулись его лица, когда она поворачивала голову. Посмотрев на него, Эл опустила взгляд вниз. Сняв руку Эдварда с плеча, она поднялась и ушла наверх. *** Фрау Кельнер была занята выкройкой, когда Магда Гиббельс накрыла ее руку своей, останавливая движения девушки. До того, как она посмотрела на жену министра, Агна успела заметить безупречный ярко-красный маникюр и массивные кольца с драгоценными камнями, украшавшими красивую руку женщины. — Фрау Кельнер, это Рудольф Биттрих. Он будет курировать модный показ. Гиббельс улыбнулась, переводя взгляд холодных светлых глаз с Биттриха на Агну. — Фрау Кельнер! Молодой эсесовец в безупречной форме с нашивками выкрикнул ее имя и отсалютовал по новой моде, не забывая после щелкнуть каблуками сапог. Агна замешкалась, лихорадочно раздумывая над тем, как ей ответить на подобный жест, а эсесовец, широко улыбнувшись, поймал ее руку и крепко поцеловал, чем немало удивил обеих женщин. — Рудольф! — супруга главного хромого в Третьем Рейхе изумленно всплеснула руками. И по тому, как неловко она это сделала, Агна поняла, что не ошиблась в своем мнении: столь бурное проявление эмоций было не свойственно фрау Гиббельс. — Фрау Гиббельс! Виноват! Я… я… — эсесовец замотал головой из стороны в сторону, поправляя жесткий форменный воротник — …не ожидал, что фрау Кельнер окажется настолько красива. Мне говорили, но… рыжие волосы… К концу своей страстной речи Биттрих затих, и с сожалением взглянул на блондинку. Гиббельс ответила ему строгим взглядом, который, впрочем, немного смягчился, стоило ей заговорить о предстоящем в начале июля показе мод. — Фрау Кельнер, вы подготовите платья для показа, — ее глаза блеснули, когда она посмотрела на девушку. — Сделайте так, как вас научила Аликс Бартон. Мы должны знать и видеть, для чего вас отправляли в Лондон. Коллекция должна быть готова к первому июля. Герр Биттрих — куратор этого показа, по всем необходимым вопросам обращайтесь к нему. Закончив говорить, Магда Гиббельс развернулась на каблуках и ушла, оставив Агну и ее нового знакомого наедине. — Я буду счастлив помочь вам в подготовке показа во славу нашего Рейха! — с чувством произнес Биттрих, снова уставившись на фрау Агну голубыми, выпуклыми глазами. — Это… большая честь для меня… — девушка взглянула на воротник черного мундира, где была нашивка с тремя квадратами, идущими наискосок от верхнего угла к нижнему, — …оберштурмфюрер! Биттрих просиял. — Сегодня я провожу вас домой, фрау Кельнер! То есть… разрешите проводить вас! В такой день! — «Такой день», господин оберштурмфюрер? Агна старательно выговаривала слова, надеясь, что ей удается контролировать выражение своего лица так же хорошо, как она об этом думала. Тренировки перед зеркалом не должны пропасть зря. — Ваш день рождения, фрау Кельнер. Сегодня, 22 марта! Биттрих вытянулся в полный рост, и на этот раз Агне не пришлось изображать никаких эмоций, — ее удивление было искренним потому, что Элисон Эшби совсем забыла о дне рождении фрау Агны Кельнер. Приоткрытые губы девушки растянулись в извиняющейся улыбке: — Прошу меня извинить, господин оберштурмфюрер. Ночной перелет из Лондона был очень утомительным. Биттрих так резко кивнул, что на долю секунды Агне показалось, будто от такого рвения его голова оторвется, упадет с плеч и укатится к дверям ателье фрау Гиббельс, которая будет шокирована этой очередной, неслыханной дерзостью молодого полицейского. Уголки полных губ Агны едва заметно дрогнули при этой мысли. — Я понимаю, фрау Кельнер, не думайте, что не понимаю! Вы тоже трудитесь на благо Рейха… своими силами! — Мне нравится моя работа, господин оберштурмфюрер. Мода — это очень красиво. Агна сказала правду. Мир моды увлекал ее красотой и изысканностью, помогая отвлечься от мрачных мыслей и окружающей обстановки. А с того времени, как их отношения с Харри становились все сложнее и запутаннее, это была ее единственная, — за исключением музыки, — отдушина. И сейчас, узнав о показе, фрау Кельнер была искренне рада той долгой работе по созданию коллекции платьев, что ожидала ее впереди, и для которой оставалось не так много времени, — чуть больше трех месяцев. Да, работы будет очень много, но тем лучше для нее: у Агны не останется возможности думать о своих проблемах. Только нужно быть очень внимательной и осторожной. Всегда. И с этим Биттрихом — особенно. — Рад это слышать, фрау Кельнер! Я провожу вас в Груневальд. Биттрих склонил светловолосую голову, и с готовностью взглянул на Агну, которая, оглянувшись на выходивших из ателье девушек, с удивлением поняла, что рабочий день закончен, и ей действительно пора домой. *** Харри Кельнеру, сотруднику фармацевтической компании «Байер», повезло гораздо меньше, чем его жене. И в тот момент, когда галантный молодой эсесовец в великолепной форме от Хуго Босс, провожал Агну домой, Харри сидел на стуле, пытаясь увернуться от слишком яркого света настольной лампы, чья медная черная шляпка была развернута в его сторону. — Отвечайте Кельнер! Почему вы задержались в Лондоне? Эта командировка предполагала отсутствие на две недели, а вас не было в Берлине 22 дня. — То есть три недели и один день, — спокойно уточнил Кельнер, щуря светлые глаза. — Я знаю, что 22 дня — это три недели и один день! Где вы были? Вы — шпион? Сотрудничаете с Великобританией?! Эрих фон дер Хайде, сотрудник разведки концерна «Фарбениндустри», в состав которого входила компания «Байер», схватил Кельнера за рубашку и потянул на себя. Его мутные глаза были заполнены злостью и усталостью. В конце рабочего дня ему хотелось ужина, пива и секса с женой после, — к тому же сегодня она приготовила его любимые клёцки со свининой, шкварками и луком, — а вместо этого ему приходилось сидеть здесь, в подвале, и допрашивать этого разряженного блондина. Если бы это зависело от Эриха, он бы просто прибил Кельнера, — хотя бы за эту самодовольную улыбку, с которой он смотрит на него. Но начальник контрразведки «Фарбен» приказал, для начала, его только допросить. Эриху это совсем не нравилось, и потому он решил, что если и допрашивать Харри Кельнера, то — с пристрастием. Надо сказать, Эрих очень старался, — заломив Харри руки, он свел их за спинку стула и громко защелкнул наручники на запястьях. Вообще, Эриху страсть как хотелось досадить Кельнеру как можно больше: за все, что ему не нравилось в блондине, и за испорченный вечер — в том числе. Но Хайде медлил, и пока не бил Харри, — хотя и едва сдерживал себя. За целый час разговора по душам ему не удалось вытянуть из Кельнера ничего интересного. А это значит, что допрос затянется, и когда он, Эрих, наконец-то доберется до дома, клецки будут холодными. От этой мысли Хайде стало совсем тоскливо, и потому он, зайдя за спину Харри, приложил его о железный стол со всей силой, на какую был способен. Послышался стон, за ним — тяжелое дыхание. Кельнер сплюнул кровь на бетонный пол и оглянулся на Эриха. Из рассеченной брови по лицу Харри побежала бурая кровь. В одной и той же точке на лице Кельнера она останавливалась, смешивалась с кровью из разбитых губ, и темным, густым потоком бежала дальше, закрашивая своим цветом Харри и подвальный пол. Не делая попытки убрать кровь, Кельнер выпрямился, передернул онемевшими руками, и замер на стуле, чувствуя, как постепенно, — капля за красной каплей, — воротничок его светло-голубой рубашки, идеально выглаженной сегодня утром и недавно помятой Эрихом, пропитывается теплой кровью. — Ну?! — Хайде заходил вокруг Кельнера, — что ты теперь скажешь? Харри молчал, наклонив голову вправо, чтобы свет от лампы слепил его не так сильно. Наконец, он разлепил испачканные кровью губы, и хрипло проговорил: — Я был в Лондоне по поручению компании, Эрих. Ты это знаешь. Губы Кельнера дрогнули. Он сухо сглотнул, чувствуя, как резко пульсирует и бьется в ранах кровь. Головокружение, путая его сознание, становилось все сильнее. «Надо выбираться отсюда…» — подумал Харри, наблюдая левым глазом за Хайде. Правый глаз заплыл и не открывался. — И какое поручение вы выполняли? Эрих повернулся к Харри, сложив толстые руки на груди. — Заключение контракта с фармацевтической компанией в Лондоне. — Как она называется? Компания? Хайде отошел к письменному столу, взял небольшой листок и что-то записал. — М-м-м… — протянул Кёльнер от боли, и медленно продолжил, — «Бичем». The Beecham Group. Интересная для нас компания. Помимо таблеток Бичема, глюкозного напитка Lucozade и зубной пасты Macleans она… занимается… исследовательской деятельностью, что может быть полезно для «Байер» и «Фарбениндустри» в целом. Эрих свирепым взглядом вгляделся в разбитое лицо Кельнера, и тот медленно пояснил: — В рейхе должно быть все самое лучшее, герр фон дер Хайде. — Конечно. Толстый дознаватель подошел к Кельнеру и шепнул: — А что если я сдам тебя в гестапо, а? Они быстро собьют с тебя все твое спокойствие. Харри покачал головой, снова морщась от боли. Отек с каждой минутой все сильнее менял его лицо, которое так раздражало Эриха. — Конечно, но… Харри все-таки улыбнулся. И за раздвинутыми в улыбке губами фон дер Хайде увидел измазанные в крови ровные зубы, на которых мелко пузырилась кровь. — Дело в том, что я уже был в гестапо, и меня отпустили в тот же день, Эрих. Сам Рудольф Дильс. Ты же знаешь, кто это, правда? Он лично отпустил меня. Потому что на меня ничего не нет. Если ты сдашь меня в полицию, то они снова ничего не найдут, потому что я… верен фюреру, а тебе… тебе придется везти меня туда, сдавать им, потом возвращаться сюда и делать полный доклад начальству о моем допросе. А это очень утомительно и долго. А как ты будешь чувствовать себя, когда подтвердится, что все твои подозрения на мой счет, — ложные? Кельнер снова улыбнулся, и от этой улыбки, больше похожей на оскал, Хайде стало не по себе. — Это будет значить, что ты ошибся, плохо сработал, а я потеряю время, которое могу использовать для заключения контракта с компанией «Бичем». Ее наверняка уже проверили, иначе бы я не смог поехать в Лондон и вести переговоры с британцами. Нужно взять у них все, что может пригодиться нам, Эрих. Взять все! На последней фразе Харри в упор посмотрел на Хайде, и тот машинально кивнул, отходя подальше от блондина. Эрих, уже не возражавший против того, что этот идиот зовет его по имени, надолго задумался. Самодовольный блондин был прав. К тому же, Хайде, прекрасно знавшему весь широкий арсенал пыток, совсем не хотелось вызвать на себя гнев начальства, и оказаться на деревянном стуле, подобно Харри, — лишь потому, что он проявил ненужное рвение в этом допросе. Обдумав все еще раз, Хайде решил отпустить Кельнера. В тишине подвала раскрытый замок наручников щелкнул особенно звонко. Растерев сбитые запястья, Харри Кельнер вскинул на прощание руку вверх, выкрикнул два слова, и пошел к лестнице, ведущей наверх. *** Эдвард нашел Элис в спальне. Она спала, откинувшись на подушки, с карандашом, зажатым в руке. На коленях лежала папка с листами плотной бумаги, предназначенной для эскизов. Один из рисунков, — с силуэтом женской фигуры, — съехал вниз, и лежал рядом с Эл. Милн подошел к девушке, любуясь ее лицом, во сне спокойным и безмятежным. От дыхания, ровного и глубокого, ее грудь плавно поднималась через равные промежутки времени. Его взгляд остановился на кружевном вырезе ночной сорочки, и он вспомнил, как в первую ночь, которую они провели в этом доме, Эл пришла к нему, напуганная своей новой жизнью в нацистской Германии. Тогда на ней была другая сорочка, с глухим плотным воротом, но даже через ее плотную ткань, обнимая Элис, он тогда ощутил тепло ее тела. Милн усмехнулся и тут же поморщился от боли. Где Эл взяла ту сорочку? Он готов был биться об заклад, что она была сшита еще во времена Джен Эйр. С момента их первого приезда в Берлин в январе прошлого года прошло уже слишком много времени, и много событий, которых хватило бы на несколько жизней. Теперь же, ко всем существующим нюансам жизни в столице рейха, добавилась еще одно. Слежка. Кто за ними следит? Ответ «гестапо» Милна не устраивал. Ему нужен был конкретный человек, из плоти и крови. Тот, кто разбил вазу и оставил свою пуговицу на ковре дома Кельнеров. Тот, с кем он готов был говорить также, как сегодня Эрих фон дер Хайде говорил с ним. Вот только Эдвард, в отличие от него, не отпустит своего визави. Поглощенный своими невеселыми мыслями, Милн не заметил, как Эл открыла глаза и теперь со страхом смотрела на него, зажав рот рукой. Он наклонился, на эскизе с женским силуэтом растеклась кровавая капля, и Эдвард вспомнил, что поднялся в спальню как был, — в пальто, сразу после встречи с Хайде. — Что с тобой? Что случилось?! — Эл соскочила с кровати и подошла к Милну. — Гестапо?! Милн помотал головой и сел на кровать, чувствуя, как его уводит в сторону. «Не хватало только упасть», — подумал Эдвард, и тяжело вздохнул, закрывая глаза, и надеясь, что кровь перестанет так оглушительно стучать во всем его теле. — Не-е-ет, Агна, это старина Эрих!... Мы встретились с ним вечером после работы, немного поболтали… Голос Милна зазвучал глухо и хрипло, но, наблюдая за тревогой Элис, Эдвард не мог перестать улыбаться. — Эд, перестань паясничать, и скажи, что случилось! Элис сердито посмотрела на него, пытаясь взглядом призвать к серьезности и порядку. — Однажды ты запретила называть тебя «Эл», а сама зовешь меня, как хочешь? Фрау Кельнер, это нечестно! Лицо девушки не изменилось, и Эдвард объяснил: — Меня допросил сотрудник контрразведки «Фарбен», Агна. — Что он хотел? Элис протянула руку к лицу Милна, но отдернула ее и крепко обняла себя за плечи. Распознав ее жест, он тихо рассмеялся, и кривая ухмылка, красная от крови, запекшейся на губах, выглядела так жутко, что по сердцу Эли прошла волна страха. — Интересовался моей поездкой в Лондон. Думаю, он не отстанет, и будет следить за мной дальше. Эдвард поднялся, медленно снял пальто, бросил его на кресло и направился в ванную комнату. Из зеркала на него посмотрел бледный, но в целом, — как считал он, — не слишком пострадавший человек. У него бывали дни и похуже. Да, глаз жутко заплыл, бровь была рассечена, губа и нос — разбиты. Хотя нос, — Милн аккуратно ощупал его пальцами, — не сломан, это уже хорошо. Промыв раны от крови, он снял рубашку и вернулся в спальню, доставая из тумбочки набор из иголок и тонких нитей, которыми раньше уже зашивал себя. Элис остановилась перед ним, вытягивая руку вперед. Когда пластмассовая коробочка оказалась у нее в руке, она замешкалась, оставила ее на прикроватной тумбочке, вышла из комнаты и вернулась, захватив с собой аптечку и спиртное. Эдвард сидел на краю кровати. Элис подошла к нему, и он выпрямился, вытягиваясь вверх как струна, и поднимая голову выше, чтобы ей было удобнее зашивать бровь. — Выпьешь? — Эл протянула ему красивую металлическую фляжку. — Виски. Молча кивнув, он сделал один большой глоток, и медленно проглотил обжигающую жидкость. Подождав, пока он выпьет, Элис вплотную приблизилась к нему, и сказала: — Я помыла руки. Послышался негромкий смешок, после которого Милн медленно протянул: — Это очень хорошо… Агна. Обработав бесцветной перекисью рассеченную бровь, Эл сосредоточенно следила за белой пеной, образовавшейся внутри раны, и, вытянув губы, с силой подула на разорванную кожу. Милн дернулся пару раз, когда перекись пробила рану электрическим током, и зашипел от боли. Медленно и очень осторожно Элис промокнула остатки перекиси и пены ватой, и подготовила иголку с ниткой. Ее тонкие пальцы чуть-чуть дрожали, и чтобы отвлечься от того, что ей предстояло сделать, она тихо спросила: — Как ты? Очень больно? — Нет, — глухо раздалось после паузы. — Ты зашивала раньше? — Нет, — ответила Элис, снова начиная нервничать. — Не бойся. Просто обработай иголку, сделай глубокий выдох, и зашей. Голос Милна, глухой и далекий, придал Эл смелости. Не отдавая себе в том отчет, она нежно провела рукой по его волосам и лбу, делая так, как он говорил, и, посмотрев на раскрытую рану еще раз, поднесла иголку к ее внешнему краю. Эдвард закрыл глаза. Пройдя первый край раны, игла дернулась, причиняя ему боль, и Элис вскрикнула: — Прости, пожалуйста, прости! Чувствуя, как сильно дрожат ее руки, Эдвард сказал как можно спокойнее: — Тише, Эл, тише. Все хорошо. Возьми иголку и проведи через второй край. Я в порядке. Элис кивнула и тут же вздрогнула. — Я боюсь сделать тебе больно, я делаю тебе больно! По тону ее голоса Милн понял, что Элис начинает паниковать, а этого нельзя было допустить. — Ли́са, успокойся! Успокойся… вот так… вдох и выдох, вдох и выдох… не думай о том, что мне может быть больно. Не думай о том, что зашиваешь рану. Просто зашей, стежок за… да, так… за… стежком…ты шьешь очень красивые платья, Ли́са, с этим ты…тоже…справишься. Дыхание Элис было все еще нервным и сбивчивым, но теперь иголка двигалась гораздо легче и увереннее, от одного края раны до другого. Когда все было готово, она осторожно убрала иголку, закрепляя кончики ниток. Пальцы Эл были сухими и холодными. Отстранившись, она внимательно осмотрела шов, не зная, что сказать. Эдвард посмотрел на нее, и ободряюще улыбнувшись, подошел к зеркалу в ванной, выкрикивая в комнату: — Отличная работа, фрау Кельнер! Когда он вернулся в комнату, Эл там уже не было. Спустившись по лестнице, она забежала на кухню, и, спрятавшись в темной нише, заплакала, закрыв лицо руками. Смешные звуки босых ног, шлепающих по полу, затихли рядом с ней, и сильные руки крепко обняли ее, отгоняя страх.