Подноготная чувств

      Как бы ты повёл себя, читатель, если у тебя львиное сердце, преисполненное отваги, мужества и рвения к новым открытиям, но в этом всём семья тебя ещё не поняла?       Ребекка Дюбуа была старшей дочерью и до поры до времени была окружена заботой и лаской. Родители питали огромные надежды на её счёт, с малку взращивая в ней все те качества, что должны быть присущи благопристойной леди. Вы вот, к примеру, знали, что блюдо, которое подают вам в гостях, не положено солить или перчить, даже если на вкус оно напоминает пресную стухшую воду из венецианских каналов? И кому только могло прийти такое в голову, верно?       Вот и Ребекка росла с устойчивой мыслью, что бесконечные правила этикета, манеры и изысканность — это напускное, и что этим, скорее всего, промышляют только пустышки, которым больше нечем выделиться. А вот она выделиться любила поистине, только выходило это у неё кривовато, несмотря на упорные старания. И тогда ты отчаянно пытаешься совершить подвиг, такой, который бы точно одобрили. Но кто же в детстве не мечтает о подвиге?       Отец её ушёл в мракоборство ещё мальчишкой и за двадцать лет аврорского труда обрел те черты наивной, самолюбивой, деспотической гордости своей профессией, которые ни одной из профессий не свойственны в такой степени. Он не смог смириться с отставкой, и с тех пор его преследовало маниакальное убеждение в том, что повсюду предатели и лгуны. Поэтому Ребекке пришлось научиться врать настолько искусно, чтобы её, не дай Мерлин, не поймали с поличным, иначе заклеймили бы на всю оставшуюся жизнь.       Мать же Ребекки — изящная женщина с хроническим недосыпом и извечными простудами — была выходцем из семьи чистокровных волшебников, берущей своё начало в глубокой древности. Она помнит, что руки у неё были тоненькие, белёсые, как у младенца, но сильные настолько, что после того, как она бралась за розги, кровавые рубцы не сходили очень долго.       После рождения брата Ребекка росла, как трава в степи. Стало быть, она должна радоваться, но трудно было испытать какие-либо положительные эмоции, когда тебя постоянно приводят младшему в пример того, как делать не надо. И если раньше она хотя бы старалась, то со временем её стремление показаться хорошей дочерью и потакать родителям-деспотам улетучилось.       Мысли как будто мешали дышать тем, какие они были большие и вязкие. Плыли, словно облака по небу, ничем не привязанные, не обязанные никому. Девушка на секунду почувствовала себя тряпичной куклой, которую всё никак не получалось собрать в единство ощущений. В памяти белым убийственным огнём затлел её последний визит домой, который выжег в Дюбуа всё, до чего смог достать.       В ней всегда присутствовало то детское и часто неподвластное укреплённому временем уму желание идти против правил. Поэтому некоторые её привычки в обществе признавали редко. Например, она часто от нечего делать помогала домовым эльфам, под шумок, скрытно, но какое удовольствие ей приносило осознание, что она делает что-то запретное, но в то же время, бесспорно, полезное.       В Шармбатоне её ловили несколько раз за этим занятием, поначалу полагая, что она пробиралась на кухню с целью стащить что-нибудь вкусненькое, но когда мадам Максим понаблюдала за тем, с каким упоением Ребекка надраивает тарелки, ложки, позолоченные праздничные кубки и дубовые, впитавшие в себя запахи и вкусы поколений столы, отчитывать её перестала.       Но сейчас, когда Дюбуа невзначай поинтересовалась у временных соседей, есть ли у них эльфы, а после утвердительного ответа поспешила узнать, как попасть на кухню, на неё обрушилась волна негодований. Ей очень оперативно дали понять, что если её поймает завхоз, о котором она уже наслышана от Фреда, то узнает, почём фунт лиха, однако Ребекку это не пугало. На отточку навыка бесшумного попадания в царство половников и кастрюль ушли годы, и не может быть такого, чтобы он вероломно подвёл её именно в этот момент.       Из кухни веяло свежестью — пахло специями, выпечкой, медом, полынью; тугой и теплый воздух бил в лицо. Эльфы корпели над блюдами, заготавливая всё заранее, к завтраку. Было рано: небо едва затеплилось утренней зарёй. Помещение было освещено только бликами свеч в канделябрах, раскиданных тут и там, и стены окрашивались подпалинами, тенями, которые отбрасывали огоньки. Первым обратил внимание на внезапную гостью эльф, не превосходящий по своим размерам небольшую сову. Он был настолько крошечным, что Ребекка диву далась: в Шармбатоне все они были большими и упитанными. — Вы что здесь делать? Ученики запрещено быть на кухня, — на ломаном английском грозно начал он. — Брать что нужно и проваливать отсюда. — Я не хочу… Я не хочу ничего брать, — полушепотом начала Дюбуа, всикнув руки в капитулирующем жесте. Десятки маленьких глазок вперили в неё взгляд, поэтому действовать нужно было оперативно, пока не подняли шум. — А можно я тут… Не знаю, подмету? Или посуду расставлю? — Тебе что, делать нечего? — подал голос другой эльф. — Или ещё одна Уизли? Нам эти мелкие проказники все нервы извели. — Нет, не Уизли. Меня Ребекка зовут. Ребекка Дюбуа. — Иностранка, что ль? — Я из Шармбатона. Прибыла для участия в Турнире… — Турнире Трех Волшебников, — закончил за неё эльф. — И что, поди чемпионка? — Да, меня выбрали. И одного из этих ваших Уизли тоже. Старый эльф схватился за место, где у людей должно находиться сердце. Что там у этих существ Ребекка, к сожалению, не ведала. — Отличился-таки, поганец. Это Фред? — Он. — Упаси Мерлин его душу… — эльф, которого, судя по шепоткам вокруг, звали Аман, отвернулся. — Ты хотела подмести? Метла в углу. И никаких заклятий, а то я вас, волшебников, знаю. Совсем от рук отбились со своими чарами.                               ***       Уставшая, но очень собой довольная, Ребекка шла на свой первый в Хогвартсе урок — прорицания. Легкий свет от факелов расползался по потолку подсобки широкими стеклянными бликами. В густых медовых лучах кружилась пыль. Она резко замедлила шаг, инстинктивно закутываясь в мантию, будто пытаясь скрыться от холода, незримым полотном отражающегося от каменных стен. Коридоры впереди неё вились бесконечными лабиринтами, и риски прийти никуда уравновешивались шансами прийти куда-то. Пока Ребекка шествовала по заковыристым коридорам школы, она уловила взглядом свою соседку и по совместительству временную однокурсницу Анджелину.       Но дорога к одному единственному месту все же намертво засела в голове Дюбуа — заброшенный туалет для девочек в подземельях едва ли можно было назвать пятизвездочным отелем, но туда не то, что профессора, а даже ученики лишний раз побрезгуют заходить, и самым патриотичным обитателем была только Плакса Мирттл, которая куда-то улетела, как только макушка Ребекки показалась в дверном проёме. Видимо, решила смыться, чтоб не множить количество компрометирующих сцен, которые ей удалось засвидетельствовать за эти несколько дней, что девушка наведывалась сюда с одной целью.       Девушка уселась на небольшой выступ, где раньше была ныне вырванная с корнем раковина, трубу которой стягивала благородная зелень и паутина, и взглянула в окно, из которого кроме воды не было видно ничего.       Из заднего кармана юбки Ребекка выудила изрядно покоцанную пачку сигарет и, достав одну, чиркнула спичкой, тут же втягивая едкий дым. Она расслабляется почти мгновенно, опираясь спиной о кафельную стенку, и блаженно закрывает глаза. Скоро всё это закончится, а пока нужно быть сильной.                               *** — А что мне еще остается делать, Джордж?! — возбухал на брата Фред. — Как минимум пизду в лапти не обувать! И не водить за нос девушку! — порывисто кричал Джордж, всем своим видом выражая протест. — Да я же для нас стараюсь, блять! Ты мой брат, разве ты не должен поддерживать меня во всех начинаниях? — он всеми силами напускал на себя суровость.       Джордж приосанился и подошел вплотную ко второму близнецу, пронзительно глядя ему в глаза. Если бы в комнату сейчас вошёл человек, который не знает сущности отношений между двумя братьями, то он вполне мог бы счесть, что сейчас начнется потасовка. — В таких начинаниях я тебя никогда не поддержу. Она этого не заслуживает. — А мы, мы заслуживаем, Джордж? Мы заслуживаем жить всю жизнь в нищете, донашивать вещи старших и ничего не стоить? Она не знает, что такое бедность, ей эта победа погоды не сделает. А у нас всё колоссально изменится. — Да откуда ты, нахуй, знаешь? Может у неё ситуация ещё хуже, чем у нас. Она честно выиграет, я уверен! Она готовилась, год на это убила, а ты вот так на все готовенькое, да?       В голове Фреда зароились подозрения, от которых начинало мутить. — Она? О-ох, ее-то ситуация однозначно даже не близка к нашей. Ты видел ее цацки, ее одежду? Катается, как сыр в масле, а победить хочет из-за блядских амбиций, — от волнения у Фреда плыло перед глазами. — И вообще, чё это ты её защищаешь? Глазки построила, и всё, ты поплыл?       В глазах Джорджа полыхнули недобрые искорки, а руки его слегка дрожали, выдавая сдерживаемый гнев. Первым сорвался именно он. Парень схватил Фреда за шиворот, придавливая к стене: — Это низко и подло. Ты ведешь себя, как чмо, я не узнаю тебя. Если бы ты не был моим братом, я бы тебе въебал. — Вот как ты заговорил? Так втащи, чего ждешь?       Повторять дважды не пришлось. За резким и точным ударом последовала ослепительная вспышка боли, и Фред согнулся, держась за нос. Переносица была рассечена ровно в том месте, где красовался шрам у Ребекки. — Ну спасибо, братик, услужил, — не теряя саркастических ноток, сквозящих в голосе, сказал Фред. — Пообещай мне, что бросишь все это.       Но Фред был убежден в необходимости привести свой план в исполнение. Он не мог так просто отказаться, зная, какие блага его ждут после победы, пусть и добытой по-чёрному. Ему будет легко забыть о содеянном, сидя в кожаном директорском кресле в кабинете собственного магазина и попивая дорогой огневиски.                               ***       Фред в последнее время много курил. Сложно находиться в своём привычном амплуа клоуна, когда внутри не то, что буря, а настоящий циклон бушует. Знал бы Джордж, какие душевные метания ему пришлось претерпевать, прежде чем прийти к своему гениальному умозаключению, — пожалел бы брата. Он умостился посреди коридора, дескать «вот он я, доброжелатели, ловите сколько хотите», и прикурил.       Анджелина, питавшая к старшему из близнецов глубочайшую привязанность и любовь, такое безрассудство не одобряла. Несмотря на то, что взаимностью тут и не пахло, девушка попыток не оставляла, поэтому, завидев курящего прямо посреди коридора Фреда, поспешила атаковать: — Ты совсем с ума сошел? Куришь перед уроком?       Уизли, пораскинув мозгами в поисках вполне уничтожающего ответа, глубокомысленно изрек: — Нет, перед окном.       Ровно в этот момент на периферии показалась Ребекка, обращая на себя взгляды Фреда, стоящего рядом с ним Джорджа и насупившейся Анджелины. — Доброе утро, — тут же оживился Фред.       Дюбуа удостоила его лишь короткого кивка, прежде чем упорхнуть в кабинет экстрасенсорики. Она даже не обратила внимание на его разбитую переносицу. Анджелина не без злорадства усмехнулась, всем своим видом показывая, насколько сильные антипатии она испытывает к Ребекке.       Однако Фред этого не заметил. Его мысли в мгновение ока переметнулись в совершенно другую плоскость. И хотя напряжение между близнецами Уизли уже почти что спало, заговорить никто из них первым не решался, хотя сейчас это было жизненно важно для них обоих.       Где-то вдалеке послышался звон колокола, извещающий о начале уроке, но пара рыжеволосых гриффиндорцев даже не соизволила поднять головы и взглянуть на огромные часы, демонстрирующие время. — Урок начался, — без энтузиазма заметил Джордж. — Слышу, — негромко отрапортовал Фред, на выдохе избавляясь от заполнявшего лёгкие дыма. Не хотелось прерывать эту умиротворяющую атмосферу спокойствия ради унылого бубнежа профессора прорицаний. — Я расскажу ей, что мне во сне явились сиськи. Кто знает, может это судьбоносный знак?                               ***       За окном сахарный белёсый туман спускается на Хогвартс и окутывает окрестности. Ветром из приоткрытой створки набухают тяжёлые гардины в кабинете прорицаний. Запах табака всё ещё окутывает волосы Ребекки. В воздухе витают всевозможные ароматы масел и жжённых трав, в ядреном букете которых можно было почувствовать едва уловимый кислый запах хереса. Сама комната больше напоминала шатёр какой-то рыночной гадалки, чем один из лекториев престижного магического заведения. Однако, несмотря на специфичность, ученики в общей массе очевидно привыкли к подобному положению вещей.       Шармбатонка прошествовала вглубь кабинета, мельком оглядываясь на сверлящую её взглядом преподавательницу и, не сдержавшись, в конечном итоге тоже повернулась к ней, в упор взирая на лицо человека, считывающего сейчас из сознания, подсознания, подподсознания и чего-то там ещё невероятно важную чепуху, которую по окончанию сеанса безвозмездного гадания Сибилла поспешила истолковать хозяйке этого будущего, пока ещё слепой душой и чёрствой сердцем: — Присмотрись к человеку, который сядет на красную подушку, — певучим голоском загадочно объявляет женщина, вынуждая ученицу окинуть весь периметр взглядом в поисках заветной красной подушки. Их очень некстати было две, поэтому Ребекка кивнула в знак благодарности и, страхуясь, приземлилась на одну из них, вторая же осталась пустовать в гордом одиночестве. Не к себе же ей напророчили присматриваться?       Бархат сентябрьской мглы обволакивает комнату, словно делая запахи насыщеннее и гуще. Свеча на столе, поставленная туда для антуража, оплывает воском, и в его матовой молочной белизне теплится пламя.       Пока Трелони готовилась к уроку, дверь вновь распахнулась, и в класс вползла смурная Анджелина, а за ней близнецы. Они моментально двинулись в самое сердце циганского шатра. Правда свободных столиков в кабинете не осталось, были лишь пустые места, по иронии судьбы находившиеся около двух девушек: Ребекки Дюбуа, исконно по-французски, задумчиво и изящно подпирающей нежной ручкой подбородок, и Анджелины Джонсон, изредка бросавшей на парней приглашающие взгляды. Джордж решительно приземлился за столик гриффиндорской охотницы. Фреду же ничего не оставалось, кроме как проследовать к Дюбуа. — Судьба-злодейка, — съязвил он. — Ради приличия мог сделать вид, что рад меня видеть, — в шутку корит его Ребекка, когда парень садится рядом, напрочь забыв о совете профессора особо внимательно отнестись к любителю красных подушек. — Что у тебя с переносицей? — Бандитская пуля, — процитировал Ребекку Фред. Сейчас его усмешку душа так и тянется назвать дьявольской. — Что вы видите на дне своей чашки? — спросила подошедшая к их столику профессор Трелони, стараясь взглянуть на работу Фреда: сегодняшней темой было гадание на кофейной гуще. Нихера он не видел, если честно. Лишь хаотично запачканную фарфоровую поверхность. Но не беда, на прорицаниях его уже четыре года спасает один принцип: хорошее воображение и капелька смекалки. — Ммм, я вижу здесь… квадрат. — А где? — взволновано спросила Трелони. — С краю? Или посередине? — Эмм… — Уизли на секунду задумался, вопрос был слегка неожиданным. — С краю? — О-о-о! — Трелони резко отпрянула от их скромной обители. Сложно было сказать, насколько правдивой показалась ей чушь гриффиндорца, но она пуще прежнего замотала руками. — Ждите в скором времени значительных изменений в карьере или личной жизни.       Фред хмыкнул, но по негласным порядкам откинулся на стуле, красуясь перед аудиторией. Едва ли он мог спиной заметить, как скривилось при этих словах лицо Анджелины, сидящей около его брата. Она раздраженно откинула в сторону карандаш и сдула со лба темные вьющиеся волосы. А вот профессор прорицаний в свою очередь не переставала вещать, не обращая внимание на разворачиваемую в аудитории драму: — А вы, леди, что увидели в своей чашке? — обратилась она к Ребекке.       Дюбуа повертела чашку, вглядываясь в каждую закорючку, издалека напоминающую фигуру. — Я вижу… Я вижу тут… — голос Ребекки с каждым разом становился все тише и тише. — Череп.