Тяжела и неказиста жизнь простого героиста

Антон зевает, на автомате прикрывая рот: он полночи не спал, потому что ждал Арсения с операции, а днем ему помешала выспаться работа. Какая несправедливость, что посреди рабочего дня нельзя уложить голову на пачку документов и хотя бы минуток десять от души похрапеть. — Меня тоже рубит, — подавляя зевок, невнятно говорит стоящий рядом Эд. Как и Антон, он в классическом черном смокинге, который в сочетании с татуировками на лице и шее выглядит несколько несуразно. — Ночью спал дерьмово, Егорка во сне опять скулил. Антон сочувствующе ему улыбается. Пока Эд сычует дома, время от времени рисуя будущее и отправляя результаты в головной офис, Егор прыгает по операциям — а там порой такая жесть случается, что без ночных кошмаров после не обходится. И ведь мог бы выпросить себе задания попроще, сын мэра же, но нет: по собственной воле отправляется в места, куда кидают основной состав героев. — Он ходит к психологу? — Да ходит, конеш. На самом деле они все ходят, потому что при их работе без этого никак. Антон сначала отнекивался, мол, он же в офисе сидит, зачем ему психолог — а когда Арсения однажды изрешетили пулями, сам побежал в крыло консультаций. Чаще всего он живет в гармонии с мыслью, что встречается с героем, однако час в неделю на терапию еще никому не вредил. Так, чисто для профилактики. К ним идет Егор — весь такой красивый, лощеный, с золотыми цепями на шее. В принципе ничего удивительного, он же популярный: днем спасает людей, вечером торгует лицом. Либо проводит всякие акции и снимает ролики для ТВ в духе «Как защитить себя при атаке пришельцев», либо сверкает улыбкой на благотворительных вечерах — как этот, например. — О чем сплетничаете? — интересуется он, вставая у их столика — вернее стойки, стульев-то нет. Больше всего Антон не любит эти мероприятия за то, что на таких крайне редко бывают сидячие места. Вообще не участвуй Арсений во всем этом параде жополизства, он бы отмазался и остался дома — спать. — О тебе, — фыркает Эд. — Рассказываю о том, как ты подавился хуем на прошлой неделе. — Можешь еще рассказать, как ты уснул во время прелюдии, — шутливо парирует Егор. — Я на минуту отвлекся, чтобы ответить на срочный звонок, а этот уже дрыхнет. Антон смеется, хотя искренне понимает: Арсению тоже как-то прислали материалы по заданию во время секса, так тот начал читать их прямо в процессе. Да уж, прошла беззаботная юность последнего курса, когда они ночи напролет проводили у Арсения в комнате — и тогда хрен бы тот на что-нибудь прервался. Но отношения меняются со временем, это понятно. — Твой тиран на горизонте, — вырывает его из размышлений Эд, взглядом указывая куда-то Антону за спину — приходится обернуться, чтобы увидеть Арсения. Тот не в смокинге, как все вокруг, а в своем геройском костюме, обтягивающем всё тело, как резиновый чулок. Очень крутой резиновый чулок: с бронированными вставками и светящейся молнией на груди. Антону до сих пор кажется нелепым имя Молния, но герои имена себе не выбирают, их им выдают вместе с костюмом и оружием. Костюм сидит на Арсении безупречно: облегает рельеф, подчеркивает все мышцы — хотя кое-где это и не мышцы вовсе, а специальные накладки для большего эффекта. Но выглядит всё равно секси, а еще секси то, что на челке виден залом от заколки, с которой Арсений ходил дома. Тот из-за него ужасно бесился и чуть ли ни утюгом выпрямить пытался, но потом помедитировал и успокоился. Всё-таки медитация — это вещь, недаром Дарина теперь какой-то модный гуру на Бали. — Так держать бокал неправильно, — подойдя к ним, заявляет Арсений. — Надо держать за ножку, иначе вино нагреется от тепла руки, плюс останутся отпечатки. Добрый вечер, — обращается он к остальным. Антон без лишних споров берет бокал за ножку, потому что ему поебать, а Арсению меньше нервов. Нет ничего глупее, чем спорить просто из принципа, когда сам предмет спора не шибко важен. — Привет, Арсений, — дружелюбно улыбается Егор. Он изначально держал фужер правильно, но если бы нет, то подстроился бы — Антон искренне ему за это благодарен. Эд только кивает в знак приветствия, ничего больше не делая: но у него и бокала нет, он же не пьет. После выпуска, когда он нажрался так, что попер плавать в реку рядом со студенческим городком, он видеть алкоголь не может. Тогда из воды его выуживал Арсений, и лишь после этого между ними выстроилось какое-то условное принятие — не дружба, но хотя бы уважительный нейтралитет. — Волнуешься? — негромко спрашивает Антон, делая к Арсению шаг. Вокруг много людей, но все заняты друг другом, и на них никто не обращает внимания. Они же не на улице, где к Молнии тут же бегут фанаты. — Нет, почему я должен волноваться? — Арсений приподнимает брови. — Какая-то очередная нелепая награда, которая мне не нужна, она не стоит моих нервов. А незакрытый тюбик зубной пасты — стоит. В идеале Арсению бы пересмотреть приоритеты, хотя в его случае наверняка уже поздно: к тридцати пяти годам как-то смиряешься с тараканами. Вот Антон к своим тридцати пяти с тараканами смирился, хотя это и тараканы его мужа. — Ты только со сцены так не говори, — мягко советует он. — Спонсоры любят сладкие речи, ты же знаешь. И улыбнись хотя бы разок. — У тебя бы это вышло гораздо лучше, — вздыхает Арсений. — Просто будь в меру искренним, говори хорошее, не нуди, что микрофон плохо настроен, и всё будет супер. Ты же знаешь, люди тебя любят. — Да, особенно мои подчиненные, — с сарказмом подтверждает Арсений и выразительно косится на Эда, который слишком увлечен разговором с Егором, чтобы это заметить: — Я же тиран. — Зато благодаря тебе они еще живы. Ты самый лучший, Арс, никто не убедит меня в обратном. Это не пустые слова: два года назад Антона после работы подловила группировка во главе с Коброй — террористкой, которая владеет даром убеждения. Она пыталась настроить Антона против Арсения, чтобы выведать информацию, но обосралась. Во-первых, Арсений никогда не рассказывает Антону ничего важного для его же безопасности. Во-вторых, Антон скорее поверит в то, что умеет превращаться в мальтийскую болонку, чем в то, что Арсений преследует какие-то недобрые цели. — Я люблю тебя, — с улыбкой говорит тот, и это не звучит каким-то откровением — просто всем известный факт. За год проходит ровно год, у морских звезд форма звезды, соль соленая, а Арсений его любит. — И я тебя люблю. Стоит Антону это сказать, как свет в общем зале приглушается — Арсений разочарованно стонет. На освещенную софитами сцену выходит ведущий, а значит пришло время очередной благодарности важным шишкам, спонсорам и героям. — Надеюсь, вы прекрасно проводите вечер, — из-за стойки торжественно произносит мужик, чья башка светится от геля для укладки. Рядом с ним уже красуется фигура на подставке: символизирующий землю стеклянный шар с золотым огнем внутри — жутко почетная награда, которую выдают героям за «поддержание огня жизни в мире». У Арсения таких три или четыре. — Но давайте почтим своим вниманием человека, который заслужил это как никто другой. Именно благодаря таким героям мы можем спать спокойно. — Нет, не можете, — едва слышно бубнит Арсений. Так-то он прав: будь героев даже в десятки раз больше, до абсолютного покоя человечеству было бы далеко. — Он получает эту статуэтку не первый раз, — продолжает ведущий, — но мы не можем не вручить ее снова. Это единственная возможность выразить признательность от лица всех граждан нашей страны за мужество и бесконечное стремление к справедливости. И я с большим уважением вручаю эту награду и этот чек Арсению Попову, хотя вы знаете его как Молнию. Раздаются аплодисменты, а Арсений вздыхает и направляется к сцене — он и не пытается натянуть улыбку, но к этому все привыкли. В отличие от Егора, он действительно не создан для расшаркиваний, хотя Антон не сомневается: при желании он мог бы. За проведенные вместе годы Антон убедился: за что Арсений ни берется, у него всё выходит идеально — не считая готовку, в ней он ужасен. Поднявшись на сцену, тот не сразу встает за стойку — сначала передвигает ее сантиметров на десять вправо, выравнивает по углам и лишь потом принимает награду из рук ведущего. Никто этому уже не удивляется, никакого осуждающего шепота не слышно: лет десять назад еще кто-то бухтел, а сейчас в глазах общества количество заслуг Арсения перевесило его невротические расстройства. — Прошу прощения, — извиняется он в микрофон. — Я благодарен за эту награду, хотя и не согласен с ней. Разумеется, я часто рискую жизнью, но у меня есть способности, вы знаете, — указывает он на молнию на своей груди, — а с такой силой опасность, согласитесь, в разы меньше. И поэтому в первую очередь мне бы хотелось поблагодарить службы полиции, МЧС и врачей скорой помощи, которые рискуют собой без всяких способностей и без снаряжения по последнему слову техники. Они всегда в самом пекле, но к их подвигам относятся, как к должному… А вот сейчас где-то в глубине зала слышится недовольный шепот. Арсений всё говорит, а Антону хочется побиться головой о плечо Эда — тот стоит с лицом «Твою мать, он опять это сделал». Говорить половине правительственной верхушки, что они выделяют недостаточно финансирования основным службам — это всё равно что плюнуть им в лицо. С другой стороны, если кто и может такое себе позволить, то только Арсений: что ему сделают, когда за него горой стоят миллионы фанатов? — Что касается чека… — Арсений кидает на стойку снисходительный взгляд. — Спасибо за эту щедрую сумму, но я, как и всегда, откажусь от нее в пользу детского фонда «Горящее сердце». И вас прошу не забывать, что хотя программе героев несомненно нужны пожертвования, есть и другие важные сферы. В нашей стране слишком много детдомов, и я уверен, что вы можете выделить для них немного ваших средств, не правда ли? Очередной укол в сторону правительства, причем не в первый раз. Удивительно, как после этого Арсению еще позволяют выходить на сцену и даже зовут на всякие шоу. Хотя тот не высказывается открыто против государства и не топит за войны с системой, а просто обличает проблемы. Однако после таких слов гости в зале начинают нервничать — заметно по напряженным плечам и неловким отводам глаз. — И по традиции, — продолжает Арсений, — хотелось бы сказать спасибо людям, чья храбрость остается незамеченной. Это родные и близкие героев, полицейских и спасателей, которые ежедневно борются со страхом потери. За каждым отважным человеком в форме стоит тот, ради кого он готов бросаться под пули — тот, кто ждет его дома и к кому хочется вернуться. Я бы никогда не стал тем, кем являюсь, без своего мужа, — он смотрит на Антона, и от этого теплого взгляда внутри тоже теплеет, — и, возможно, без пазлов на две тысячи частей. От шутки в конце все вроде бы расслабляются — поэтому, когда Арсений спускается со сцены под аплодисменты, такого тяжелого повисшего напряжения почти нет. Тот кивком головы указывает в сторону выхода из зала — Антон кивает в ответ, прощается с Эдом и Егором, ставит полупустой бокал на столешницу и сквозь толпу пробирается к дверям. Ведущий со сцены представляет какого-то толстосума, и, по идее, вроде как уходить сейчас невежливо — но по сути похуй. Они встречаются еще до дверей, Антон по-детски цепляет мизинец Арсения своим мизинцем и шепчет на ухо: — Спасибо, что не начал рассказывать, как всем оторвешь за меня башку. Такое было как раз после случая с Коброй: Арсений не упускал возможность к каждой своей речи добавить, что если кто-то еще раз тронет его мужа, то будет за яйца подвешен на звезду Кремля. Антон тогда был на нервах и просто хихикал. — Я и правда за тебя оторву голову, а также руки, ноги и другие части тела по необходимости, — хмыкает Арсений и вдруг останавливается, хотя они только вышли в коридор — в спину доносятся усиленные микрофоном голоса. — Что такое? — Антон тоже тормозит и беглым взглядом осматривает себя: манжеты на рубашке не расстегнуты, платочек в карман не свалился, штанины не задрались, носки не сползли. — У меня что-то с волосами? — Он касается рукой волос, но те вроде бы не торчат. — С лицом? — Да, с лицом. — Я измазался чем-то, пока ел те невкусные тарталетки? Губы в чем-то? — Антон облизывает губы, но те на вкус как обычно — только суховатые немного. — Не в чем-то, но с ними определенно проблемы. — Арсений игриво улыбается и за руку тянет его за поворот, в плохо освещенный отрезок коридора. — Хотя… Нет, забудь об этом. В моей голове это всё звучало эротичнее. Годы идут, а Антона всё так же умиляет, как Арсений обо всем говорит прямо — даже если речь про неудавшийся флирт. — Мне кажется эротичным всё, что ты говоришь или делаешь, — признается Антон, прислоняясь к ближайшей стене и притягивая Арсения к себе. — Что ты хотел сказать? — Что твои губы не в порядке, потому что давно не получали от меня поцелуев, — цокает Арсений, и Антон прыскает: и правда так себе. — Но это так убого, словно мы персонажи бульварного романа. — Да ладно тебе, — Антон проводит рукой по его боку, ощущая плотные кевларовые вставки, и наконец опускает ладонь на задницу — на ней никаких вставок нет, — чем плохи бульварные романы? Их тоже кто-то читает, значит, они нужны. — Думаешь? Тогда пойдем домой, побудешь моей белокурой Жози. — Арсений прижимается к нему всем телом и выразительно толкается бедрами. — Или не совсем белокурой. Уберемся, займемся сексом… — То есть убраться — это первое в списке приоритетов? — смеется Антон, хотя всё это неудивительно: у них дома так чисто, что можно британскую королеву приглашать. Когда-то Антона напрягало поддерживать постоянный порядок, а теперь это получается как-то само собой. Было бы удобнее вызывать на дом клинера — но нет, это ж как, чтобы чужие люди приходили и трогали вещи всякими там своими руками, фу. — Ты можешь поспать, пока я убираюсь. Антон бы хотел сказать, что убирать дома нечего — но Арсений всегда находит вопиющее несоответствие своему внутреннему идеалу. И это он еще на таблетках: без терапии вообще мог все выходные потратить на раскладывание одежды по оттенкам или на расставление специй по весу баночек. Когда-нибудь ему подберут таблетки так, чтобы они не влияли на способности и работали при этом на полную — но это будет явно не завтра, не в этом месяце и даже не в этом году. — Я помогу тебе убраться, а потом мы потрахаемся, если в процессе я не усну. — Как Эд? — хмыкает Арсений и на вопросительный взгляд поясняет: — Мне Егор рассказал — встретились в Центре, когда сдавали отчеты по своим операциям. — Мне стоит ревновать? — шутливо уточняет Антон. — О, не переживай — трахаюсь я с ним, но люблю только тебя. А это просто грязный животный секс на старом принтере в подсобке. — Ты же не любишь ничего грязного. — Кроме секса. — Ты путаешь грязный секс с сексом, в котором ты контролируешь всё вплоть до движения моего языка в твоей заднице. — Тебе это не нравится? — прищуривается Арсений — естественно, вопрос чисто формальный: знает ведь, что нравится. У Антона типичный склад характера «не хочу ничего решать, хочу шоколадку и чмок в пупок». Жаль, что у него больше нет волшебного рюкзака, из которого можно доставать шоколадки — а без него способности работают лишь изредка. Но зато у него есть волшебный Арсений, который может чмокать в пупок. — Нравится, — счастливо выдыхает Антон. — Мне всё в тебе нравится, мой капитан. Арсений улыбается и мягко чмокает его в губы — не в пупок, конечно, но для этого еще будет время, когда они придут домой. Антон обнимает его, крепче притягивая к себе и углубляя поцелуй, но именно в этот момент в носу становится как-то щекотно, и он отстраняется, тихо чихая и одновременно с этим бормоча извинения. — Блин, прости, — дополнительно кряхтит он. — Простудился? — взволнованно спрашивает Арсений, вытаскивая его нагрудный платок и протягивая ему. — Жар есть? Слабость? Горло болит? — Да это всё пыль. — Антон принимает платок и смачно сморкается, хотя тот прокатный, как и костюм. — И шампанское, я от него всегда чихаю из-за пузырьков. — Тогда пойдем домой, там никакой пыли. — И шампанского. — Пива выпьешь. — Только если из твоего пупка. Арсений молчит, лишь тихо посмеивается — до чудесных ямочек на щеках. Антон любуется им и думает о том, что… да ни о чем он не думает, он просто счастлив. А если будет очень нужно, то за него подумает Арсений: в конце концов, грамотное распределение обязанностей — самое важное в длительных отношениях. Не считая, конечно, любви — но с этим у них всё прекрасно.