Тяжела и неказиста жизнь простого героиста

То, что стопроцентно совершил ошибку, Антон понимает спустя несколько дней после задания, когда действие грибных токсинов окончательно сходит на нет, и он выбирается из серотониновой ямы. До этого он успевает прогулять кучу пар, поссориться с Макаром и написать родителям огромное сообщение о том, что у них такой непутевый сын и место ему под мостом в коробке из-под холодильника — словом, наделать делов. После выздоровления всё это кажется абсурдом, а расставание с Арсением — двойным абсурдом, с оливкой и без взбалтывания. В адекватном состоянии Антон не может понять, как умудрился накрутить себя до такого идиотского вывода: понятно, что быть героем опасно, но их мир вообще полон опасностей. Кроме того, над ним самим так или иначе всегда будет висеть угроза: он же тоже герой, и даже если удастся найти работу в офисе, то офис этот будет правительственный — и явно не на Почте или в УФМС. У него есть какие-никакие сверхспособности, а значит спокойная жизнь ему точно не светит, он пожизненно насажен на конец карандаша. Да и о какой спокойной жизни речь, если в позапрошлом году Землю атаковали марсиане и всё чуть не закончилось апокалипсисом? Из-за спада гормонов ему всё казалось серым и унылым, будущее виделось безрадостным — и чудилось, будто это его собственные эмоции и принятые на них решения обоснованы. Антон теперь сильнее сочувствует людям в депрессии, а свои косяки исправляет по одному: мирится с Макаром, звонит родителям с долгим доверительным разговором, начинает ходить на пары — и даже берется за отчет о последнем задании, который так и не сдал. А вот с Арсением всё сложнее. Во-первых, расстались они плохо: последний раз они виделись, когда ночью ехали в машине из леса — они потратили слишком много времени на привалы, чтобы раскладывать палатку и полноценно спать, так что решили выехать как можно раньше. Вернее Арсений решил — и вел машину с таким лицом, словно хочет давить всё живое, в особенности самого Антона. Отвечал он через зубы, так что Антон старался помалкивать и всю дорогу рисовал грустные рожицы в планшете. Во-вторых, Арсений его игнорирует. Если они встречаются в стенах университета, тот совсем не обращает на него внимания и не критикует, как бы неряшливо Антон ни выглядел, как сильно бы ни сползали его носки и под какими немыслимыми углами ни торчали бы волосы. И теперь тупо страшно подойти и сказать: «Знаешь, ты мне, это, очень нравишься, давай еще разок попробуем, типа» — за такое Арсений может дать вилкой в глаз и никакого раза в жопу. Поэтому пока Антон просто пускает на него слюни со стороны, но не собирается сдаваться, потому что так учил Наруто. А тот, между прочим, своей цели достиг и стал Хокаге. Антон собирает в рюкзак предметы, которые выпали ему за последнюю неделю: резиновый член, обертку от шоколадки, обертку от другой шоколадки, капли в нос, диск «Дельфина», игровую приставку и табачные стики — максимально странный набор, который нужно отнести Оракулу. Фактически эти вещи, как и сам рюкзак, принадлежат государству, так что Антон обязан их сдавать. Некоторые штуки он тратит еще до сдачи, некоторые ему позволяют оставить себе, другие забирают с концами. Скорее всего, это всё ему отдадут — только приставку протестируют, а то вдруг она дополнительно содержит базу ФБР или умеет извергать пламя. И диск послушают, чтобы на скрытые послания проверить. На самом деле вещи полезные (особенно шоколадки), вопросы возникают только насчет стиков: Антона такое не прикалывает, так что это, видимо, для Эда. Когда тот начинал встречаться с Егором, то бухтел: «Айкос — это дым с говном», а потом сам втянулся и присасывается к своей сосалке (не к Егору) при каждом удобном случае. В студенческом городке стики найти сложно, так что, видимо, Антон сегодня должен помочь другу. А вот за резиновый член почти не стыдно: он Оракулу и не такие вещи приносил, к тому же член не пользованный — и она в курсе. Первое время ему было тяжко общаться с человеком, который знает буквально всё о его прошлом, настоящем и будущем, а сейчас даже прикольно. Сеанс предсказаний она ему не устраивает, но что-то вроде «Не ешь сегодня бананы, милый, а то из туалета два дня не выйдешь» сказать может — тоже полезно. Но сегодня Антон планирует интересоваться не своим кишечником, а Арсением. Он выходит из комнаты и чуть не врезается в Эда — тот отшатывается, едва не вписываясь в стойку с цветами: в общаге всё утыкано цветами и статуэтками, как будто это маскирует убогость здания. Студенты постоянно ржут над тем, что учатся в Особняке Икс, хотя по виду это скорее Шарага Х — сокращенно от «хуй вам, а не ремонт». — Прости, — извиняется Антон, хлопая друга по плечу: он и забыл, что они договорились пойти к Оракулу вместе — Эд ведь тоже под ее началом. — Да ниче, норм, — зевает он. — Как сам? — Могло быть и получше, но в целом пойдет. — Антон кивает в сторону лестницы, намекая, что пора идти, и они медленным шагом начинают брести по коридору. — От грибов наконец отошел вроде. Кстати, у меня тут для тебя, — он сует руку в карман и достает пачку стиков, протягивает ее Эду, — вот что есть. Только Ляйсан дай проверить. — О, — Эд кладет свою здоровенную папку на ближайшую тумбу и берет стики, улыбается во весь рот, — ореховые, обожаю. Спасибо, брат, это из рюкзака твоего? — Ага. — Вот уж спасибочки ему. А что с тем зеленым хуем? И Арсением? Придумал, что с ним делать? И с тем, и с другим? Эд узнал о них с Арсением раньше, чем они сами: за день до задания нарисовал комикс про произошедшее в палатке — это его способность, так он предсказывает будущее. Когда Антон узнал, что тот рисовал порно с его участием, то чуть не умер от стыда. Но Эд не выбирает, что именно рисовать — просто в его голове всплывает картинка какого-то относительно важного события, и он чувствует необходимость ее отобразить. Вряд ли он сам был в восторге от рисования писюна близкого друга. — Не придумал, спрошу у Оракула… Всё думаю о том, что она ведь знала, что у нас произойдет, не просто же так нас вместе отправила. — Я думал, она из вас команду слепила, шоб ты не сдох от слизня, — косится на него Эд. — Чет сомневаюсь, что она хотела вам романти́к устроить, у нас же тут не «Дом 2». — А если дело не в слизне? Арсений же так одинок — может, она хотела это исправить. А я взял и так всё просрал, — вздыхает Антон. — И зачем я вообще начал тот разговор, надо было хоть пару дней потерпеть… Думаю, я был ему нужен... — Слух, ты бы хоть спасителя не строил из себя, ты даже свою жопу спасти не можешь. Если бы Арсению пиздец как не хотелось быть одному, он бы сел на какие-нибудь колеса или научился себя контроллить. Глянь на него щас — он же не ведет себя как жопа. Судя по рассказам знакомых и тому, что видел сам Антон, последние дни Арсений действительно ведет себя сдержанно. Он почти не срывается на других, не придирается по мелочам и даже не поправляет преподавателей прямо во время лекций — только бухтит себе под нос, рычит и сжимает кулаки. И вроде как это прогресс, но теперь Арсений совсем ни с кем не контактирует, а это плохо. — Никто не хочет быть один, — глубокомысленно изрекает Антон, и Эд косится на него. Они выходят на крыльцо, Антон натягивает на голову капюшон толстовки: ливень на улице адский, несмотря на теплую погоду. Хотя деревья потихоньку начинают желтеть, но время уродливых лысых веток еще не настало — пока можно наслаждаться остатками лета. — Эх, сука, — бубнит Эд, а в следующий момент откуда-то вытаскивает маленький складной зонтик и раскрывает его — Антон наблюдает за этим с легким ахуем, потому что ни разу не видел его с зонтом. — Это Егор всучил, — объясняет тот, — а я взял, потому что лучше щас его не злить. — А почему он злится? — Да он всё дуется из-за того, что я твой хер рисовал. Считает, что раз я это увидел, то это пиздец как важно лично для меня — типа, я по тебе сохну тыщу лет, и это всё из ревности. — М-м-м, — Антон играет бровями, — я так и знал, что ты томно вожделеешь меня с первой встречи. — Днями и ночами дрочу на ту твою фотку с КВН-а, где ты в трусах и в шубе, — тем же нарочито соблазнительным тоном отвечает Эд. — Ебусь с Егором, а представляю твою рожу. Антон оборачивается к дверям, но там никого, хотя по всем законам жанра оттуда должен был выйти Арсений — и не только выйти, но и услышать их разговор, не так всё понять и агрессивно уйти, громко топая по ступенькам. Но это всего-навсего фантазии, хотя Антон и не отказался бы от их исполнения: такое бы означало, что он Арсению до сих пор нравится. А сейчас неясно, есть ли у них шанс или всё уже вылетело в трубу. — Не кисни, — ободряюще говорит Эд, подходя ближе и скрывая его под своим зонтом — теперь они могут спускаться. — Всё будет заебись, я очком чую. — А ты вообще как относишься к тому, что мне Арсений нравится? В том плане, что, ну, это же Арсений. — Антон произносит его имя с той самой интонацией, с какой обычно говорят все студенты — будто бы Арсений это кто-то вроде антихриста. — Это странно, — отзывается Эд спустя некоторое время раздумий, перекрикивая дождь — тот шумно барабанит по зонту. — Но ты вечно каких-либо чокану́тых находишь, так что я не удивлен. Он по-любому лучше Кузнецовой. — Это правда. — Так что пока ты не подбиваешь клинья к Егору, мне в целом поебать, с кем ты мутишь. Не обещаю, что мы с Арсением станем братанами, но я перестану говорить «тиран на горизонте» каждый раз, как вижу его. — И на том спасибо. Они доходят до главного корпуса, когда Эд вдруг вспоминает, что оставил папку с рисунками на тумбе — а именно ее он и должен был отнести Оракулу. Он матерится, оглядываясь на стену дождя позади, но всё-таки снова раскрывает зонт и топает обратно к общежитию. Какое-то время Антон за ним наблюдает, а потом перехватывает рюкзак поудобнее и заходит в здание. Пары на сегодня уже закончились, и в корпусе почти никого нет: на пути Антону попадается всего один человек — кажется, кто-то из первокурсников. Несмотря на то, что студентов со сверхспособностями не так уж и много, запомнить всех нереально, хотя первые два года Антон искренне пытался подружиться с каждым. На первом курсе, кстати, он с этим своим дружелюбием подкатил к Арсению, а тот с ходу выдал ему целую лекцию, почему нельзя чихать громко. Антон с этим не согласился и тут же оглушительно чихнул — совершенно случайно, но отношения с Арсением после этого в гору не пошли. Действительно, после соплей-то в лицо. Он хихикает, вспоминая этот эпизод, стучит в дверь кабинета Оракула и сразу дергает ручку — у них так принято. — Привет, Антон, — улыбается Оракул, не отрываясь от какой-то папки на своем столе. — Вы предвидели, что я пришел? — Нет, узнала тебя по смеху. — Она всё-таки поднимает взгляд, и в нем отражается какая-то материнская нежность. — Над чем ты смеялся? — Просто вспомнил, как познакомился с Арсением… Кстати об этом, — вкручивает он с уместностью картошки в хлебнице. — Хотел у вас спросить кое-что. Оракул грациозно поднимается со своего кресла и подходит к нему, цокая каблуками по старому паркету — она всегда выглядит как с обложки журнала, а ходит как по подиуму. Антон ни разу не видел ее без укладки, макияжа, отглаженного платья и неизменной улыбки. — Что ты хотел спросить, дорогой? — уточняет она мягко, а Антона вдруг бросает в краску — по крайней мере, лицо начинает пылать. Пусть Оракул и капец какая милая, но она всё-таки его преподаватель, а говорить с преподавателем о личной жизни — тот еще кринж. — Э-э-э, — тянет он, — я понимаю, что многие спрашивают, и вы на такое обычное не отвечаете, но… В общем, мне надо знать, а почему вы нас поставили в пару с Арсением? Ну, на последнем задании? — На том задании, по которому ты до сих пор не сдал отчет, хотя Арсений сдал его на следующий же день? — иронизирует она. — Я посчитала, что вы будете хорошей командой, и так и оказалось. — Ну… вообще-то, я был ужасен, вы же знаете. Забыл спальный мешок и маску, поранил ногу, нанюхался грибов, словил слизня… Не то чтобы мои предыдущие задания были сильно лучше, но это прям «фиаско, братан». Оракул смотрит на него странно — кажется, она не знает этого мема. Но, в отличие от Арсения, который точно сказал бы что-то вроде «Какой же бред ты несешь», она говорит лишь: — Тем не менее задание было выполнено, и наши юные умы уже синтезируют лекарство из этих грибов в лаборатории. Антону немного обидно, что этим заданием они по сути обслужили «Д»-класс и предоставили им материал для их экспериментов. С другой стороны, герои для того и нужны, чтобы выполнять грязную работу, тогда как люди с мозгами сидят в чистых лабораториях. Наверняка Арсений и сам при желании мог бы быть в их числе — он же реально умный. — Мы справились только благодаря Арсению, — вздыхает Антон. — Вы поэтому нас в команду поставили? Потому что он лучший, а я лох педальный? — Не только поэтому, милый, — уклончиво отвечает она, и у Антона загорается надежда — как будто ему горящих щек мало. — На самом деле я и без своих способностей уверена, что ваши характеры хорошо сочетаются. — Потому что он помешанный на контроле фрик, а со мной сможет расслабиться? И потому что он одинок, и ему кто-то нужен? — Ну… — Оракул явно теряется, что случается с ней крайне редко — еще бы, она всё-таки предсказывает будущее. — Если честно, солнышко, я считаю, что тебе Арсений нужен гораздо больше, чем ты ему. — Э? — только и говорит Антон, хлопая глазами. То есть, разумеется, ему Арсений очень сильно нужен, но лицо Оракула выражает не «Любовь спасет мир», а скорее «Ты без него по миру пойдешь, бедный мальчик». — Антон, я не хочу, чтобы ты понял меня неправильно, но у тебя же определенные проблемы с… со всем, — признается она неловко. — Твоя несобранность, и забывчивость, и прогулы, и травмы… Вспомни хотя бы, как ты вывихнул колено, милый. Если это физически возможно, то Антон наверняка краснеет сильнее, ему даже дышать становится тяжело от смущения. Колено он вывихнул при сексе, и это была ужасно тупая ситуация, хотя и произошедшая по его вине: почему-то ему показалось прикольным пошутить над Ирой, из-за чего та обиженно его пнула — и он слетел с кровати. Какой позор, что Оракул об этом знает. — Ляйсан Альбертовна… — бормочет он. — Антон, мы же оба взрослые люди. Я говорю о том, что Арсений хорошо на тебя повлияет — и он нужен тебе больше, потому что он… сам понимаешь, научился быть один. Он сильный мальчик и справится со всем, что бы на него ни свалилось. — А я, значит, слабый? — Антон дует губы. — Спасибо большое, сенкью вери матч. — Ты не слабый, просто у тебя другие сильные стороны, золотой мой. Ты добрый, терпеливый, спокойный тогда, когда это требуется. Но тебе недостает собранности и инициативности, иначе бы ты сейчас говорил не со мной. По ощущениям голова Антона уже превратилась в головешку: тлеет и обугливается. Теперь ему и самому кажется странным, что он решил поговорить на эту тему с Оракулом, а не с Арсением, что было бы раз в десять логичнее. — Он меня игнорирует, и я не уверен, что он вообще как-то, ну, пойдет на контакт. Кажется, я его сильно обидел. Антону ужасно стыдно, что он сначала дал Арсению надежду на отношения, потом забрал ее, а теперь собирается заявиться и предложить «А давай переиграем всё заново» — какого доверия после этого он ждет? Вот бы можно было вернуться в прошлое, да только даже при их технологиях это пока невозможно. Ходят слухи, что американцы работают над машиной времени, но если и так, вряд ли они позволят Антону ей воспользоваться. — Хороший мой, ты ведь не узнаешь этого, пока с ним не поговоришь. Знаешь, когда Роберт набедокурит и скрывает это, потому что боится меня разочаровать, меня куда больше разочаровывает сокрытие, чем его проступок. — Роберту шесть лет, — всё еще дуется Антон. — И это не то же самое, я ничего не скрываю, просто… ну, боюсь, что он разозлится. — Я думаю, что он гораздо сильнее злится из-за того, что ты затягиваешь с разговором. На его месте я бы чувствовала себя куда более одинокой и ненужной именно сейчас. А ведь она права: злость Арсения куда менее страшна, чем его тоска — и Антону становится еще более стыдно, если такое в принципе реально. Теперь ему хочется действовать прямо сейчас: сорваться с места — и вперед к Арсению, чтобы не затягивать еще больше. Но у него, вообще-то, консультация с преподавателем. — Ляйсан Альбертовна, а можно я чуть-чуть попозже зайду? Там всё равно скоро Эдик придет с комиксами, я после него буду, хорошо? Мне надо, это, кое-куда… — Кое к кому? — подсказывает Оракул и, кинув ему улыбку, возвращается к своему письменному столу. — Кое-кто сейчас в читательском кружке, если тебя это интересует. — Читательском… кружке? — Антон поднимает брови. — У нас есть читательский кружок? И Арсений в нем состоит, серьезно? — Он его основатель и единственный член. Да уж, Арсений полон сюрпризов. Может, тот еще и основатель подпольного бойцовского клуба, у которого первое правило — никому не говорить о бойцовском клубе, поэтому никто и не в курсе. И он там тоже единственный член, каждую ночь борется со своей шизой, б-р. — Спасибо, — благодарит Антон и уже идет обратно к двери как оборачивается: — Ляйсан Альбертовна, а где этот читательский кружок находится? — В библиотеке, родной. — Антон кивает и берется за ручку двери, как слышит вслед: — И потише, пожалуйста, это же всё-таки библиотека. Он успевает выйти из кабинета, когда до него запоздало доходит: либо они с Арсением будут громко ссориться, либо… громко мириться. Лучше бы последнее, конечно; но если Арсений вообще захочет с ним разговаривать, это уже будет победой. *** Главный корпус огромный, и Антону приходится сначала обегать его целиком, а потом зайти на сайт университета и выяснить, что библиотека находится в другом здании. Пока он бежит до него под нестихающим дождем, то успевает промокнуть чуть ли не до трусов — из-за этого Екатерина, библиотекарь и по совместительству жена Позова, отказывается его пускать. Он ругается с ней, убеждает, что книги трогать не будет, она в ответ спорит с ним, зачем ему тогда в библиотеку, раз он не хочет трогать книги. В итоге он сообщает ей, что пришел в читательский кружок, из-за чего она окончательно выпадает в осадок и машет рукой куда-то вглубь помещения. Антон с трудом находит неприметную дверь в углу, за секцией книг о мутировавших животных, и без стука заходит — сразу видит Арсения, который сидит за столом, обложенный кучей книг и горсткой ластиков, похожих на маршмеллоу. Как и всегда, он очень красивый, даже несмотря на усталый вид и мешки под глазами, его волосы влажные на кончиках, но футболка — сухая и наверняка совсем не пахнет. Странно видеть его в стенах университета не в костюме, а в обычной одежде. — Почему ты мокрый? — поднимает тот голову и хмурится, сильнее сжимая пальцами ластик и одновременно с этим закрывая книгу. — Попал под дождь. — Антон указывает на единственное в этой крошечной комнатке окно, по стеклу которого дробят капли. — А ты? — Я недавно был в зале и после принимал душ. Не люблю ходить потным по университету, знаешь ли, — цедит он, гневно смотря на Антона снизу вверх со своего места — сидит он на пуфике за низким столиком, хотя в углу стоит видавший виды диван с горой подушек. — Я не знал, что у тебя есть кружок, — виновато улыбается Антон и скидывает влажный рюкзак на пол у двери, зачесывает ладонью мокрые волосы, капли с которых текут на лицо. — И что ты сейчас читаешь? — У меня на столе лежит двадцать резинок, неужели похоже, что я читаю? — Арсений поджимает губы и снова открывает книгу: иллюстрация на странице изрисована карандашом, Антон замечает на лбу Черчилля хуй — яйца свисают ему на глаза. — Я восстанавливаю книги. Стираю всякие письки, склеиваю страницы, отдираю жвачки. — Зачем? — Антон брякается на пуфик напротив него. — В смысле почему это делаешь ты, а не какие-нибудь специально обученные люди? — Потому что никаких специально обученных людей нет. И потому что это меня успокаивает. Я попробовал медитировать по совету Дарины, но это не помогает, и я всё так же хочу кого-нибудь убить… — Он роняет голову на руки и бубнит уже в ладони: — Особенно, когда этот кто-то чавкает или чихает. Антон, у которого от соплей свербит в носу, шумно шмыгает — Арсений злобно смотрит на него через раздвинутые пальцы. — Прости, у меня после дождя сопли текут… Стой, ты общаешься с Дариной? — Да, а что? — Арсений опускает руки — в прямом смысле, слава богу, в целом он выглядит вполне себе бодро и явно не убивается страданиями. — Мы с ней вместе занимаемся организацией праздников. Ты же не думал, что я одиноко одинокий одиночка? Вообще-то, Антон и до этого знал, что Арсений и Дарина — две затычки в каждой бочке, но он почему-то не связывал их вместе и не представлял, что они общаются, хотя это логично. — Ну-у-у, я не думал о таких вещах, — увиливает он. — Слушай, я на самом деле пришел поговорить с тобой. Ну, о том, что случилось. Если ты не хочешь меня убить, потому что если ты хочешь, то я лучше пойду. — Если ты уйдешь, я точно захочу тебя убить, — мрачно отвечает Арсений. — Это очень воодушевляет, — кисло улыбается Антон. — Короче… прости меня. Я имею в виду, прости за те слова, которые я тогда наговорил, я на самом деле так не думаю. Меня… ну, меня накрыло этими токсинами, и тогда мне казалось, что всё так и есть. А на самом деле не, ни хуя. — Я так и думал, — вздыхает Арсений с явным облегчением. — То есть ты не хочешь зарубить всё на корню, потому что я стану героем? — Нет, я не… Подожди, что значит ты так и думал? — Антон тупо хлопает глазами и на автомате втягивает голову так, что чувствует все свои подбородки — хотя их вроде как и нет. — Арсений, ты знал, что дело в токсинах? — Нет, я предполагал, — подчеркивает тот, — что дело в токсинах. — Но почему тогда ты сразу мне об этом не сказал? Может, это бы меня вразумило! Мне в тот момент даже мысль такая в голову не пришла, к тому же я до сих пор перед глазами видел… В голове всплывают картинки той самой сцены, которой на самом деле не было, и Антон тут же мысленно оживляет в ней Арсения: Варнава сказала делать такую проекцию, и это правда помогает. — Потому что тогда я не понимал, — терпеливо, хотя и с явно не бесконечным терпением, поясняет Арсений. — Я тебе не говорил, но когда я нашел тебя, то надел на тебя свои очки и респиратор. И пока тащил тебя, меня самого проняло этими грибами. — И ты принял мои слова за чистую монету, — понимает Антон. — А когда ты понял? — Уже после того, как мы вернулись с задания. Я сам хотел прийти к тебе, но подумал: а что если дело не в грибах… К тому же почему это я должен к тебе идти, если отшил меня ты. — Ты обиделся. — Антон виновато сводит брови — обычно эта несчастная рожа срабатывает. — Но я же правда не осознавал, что грибов обнюхался, плюс та галлюцинация… В общем, жуть. — И как ты сейчас себя чувствуешь? Тебя не преследует то, что ты видел? Варнава помогла? — Откуда ты… — Антон прищуривается, но качает головой: какая разница, откуда Арсений это знает, потом спросит. — Да, сейчас всё нормально. Но после задания меня три дня мотало, поэтому я не мог прийти к тебе. — Прошло семь. — Ты всё еще обижаешься. — Не обижаюсь, просто немного обидно, — фыркает Арсений, и Антон всерьез грустнеет. — Да шучу я, успокойся. Хотел дать тебе время разобраться. Говорил же, что понимаю: я всё-таки не подарок. — Я тоже — с моим-то несимметричным лицом. Арсений издает какой-то непонятный, но определенно злой звук и кидает в Антона одним из ластиков — тот угождает прямо в лоб. Этот агрессивный ластикометатель явно собирается продолжить обстрел, но Антон вовремя хватает его за руку — и порывисто через всю столешницу притягивает к себе. Он тянется и почти целует его, но замирает в сантиметре от губ и глупо уточняет: — Я же правильно понял, что мы помирились и я могу тебя поцеловать? — Дурак, — шепчет Арсений ему в губы и целует сам — резко и с напором, как умеет только он. Может быть, не только он, но Антон проверять и целоваться с кем попало не собирается, его более чем устраивает сегодняшний расклад. Арсений кусает его за губы, скользит языком в рот, шумно дышит и гладит пальцами его по шее, слегка царапая кожу ногтями — а Антон просто отвечает, плавясь под этим натиском. Он хочет притянуть Арсения к себе ближе, но тот отстраняется и зачем-то начинает перекладывать книги со столика на пол. — Ты чего делаешь? — недоуменно спрашивает Антон, наблюдая за ним. — Всегда хотел, чтобы мне отсосали на столе, — как бы невзначай сообщает тот, ставя книги в аккуратные стопки. — Даже если этот стол журнальный. Антон так и сидит с разинутым ртом, как придурок — хоть сейчас член вставляй. Ему в жизни никто никогда не заявлял о своих желаниях так открыто, к тому же они посреди дня и в библиотеке — это не укладывается в голове. Почему-то он ожидал от Арсения какой-то ботанской скромности типа секса в темноте и под двумя одеялами, хотя и до этого было очевидно, что тот куда более раскрепощен. — Ты не хочешь? — уточняет тот, прерывая уборку. — Можем начать с тебя, я не против. Или ты против минета? Или ты против всего? — Арсений, — Антон на автомате понижает голос, — мы в библиотеке. — Нет, мы в читательской комнате. — Там Катя снаружи. — Она ничего не услышит, если ты не будешь орать, — пожимает Арсений плечами и убирает последнюю книгу со стола, а затем по одному складывает ластики себе в ладонь. — Ее стойка у самого входа. — А если кто-нибудь зайдет? — Никто не зайдет, сюда вообще никто никогда не заходит. Но если боишься, то закрой дверь. Антон кивает и облизывает губы, вытирает о джинсы вмиг вспотевшие ладони. Ноги ватные, и он кое-как доходит на них до двери, дергает язычок старой советской щеколды. Несмотря на сковавшее всё тело волнение, предвкушения в нем больше — аж голова кружится от мысли, что сейчас у него будет секс, причем секс в библиотеке, причем секс в библиотеке с Арсением. Когда он глубоко вздыхает, стараясь хоть немного унять участившееся сердцебиение, и поворачивается обратно к столику, то Арсений уже лежит на нем, опирается на локти и смотрит заметно потяжелевшим взглядом. — Я никогда не сосал член, — брякает Антон от растерянности и тут же добавляет: — но хочу. — С таким ртом это большое упущение, — произносит Арсений не игриво и не с флиртом, а просто как факт — но это всё равно почему-то заводит. — Встань на колени, — он разводит ноги шире, давая больше места, — и слушай меня, иначе ты всё сделаешь неправильно. Для начала протяни руки. Антон сглатывает вязкую от нахлынувшего возбуждения слюну и подходит к нему, медленно опускается на колени между его раздвинутых ног и протягивает сложенные ладони. Арсений достает из кармана пузырек и выдавливает приличную дозу содержимого — пахнущего спиртом прозрачного геля — ему в ладони. — Антисептик? — прыскает Антон, тщательно растирая гель между пальцами. — У меня руки чистые были, вообще-то. — Лишним не будет. И толстовку сними, она же вся мокрая. Антон без лишних слов, чисто на автомате, стягивает толстовку через голову, хотя она на молнии — и вообще это худи. Антибактериальная процедура по идее должна была сбить напряжение, но этого не происходит — Антон по непонятной причине возбуждается только сильнее. Из-за спада серотонина последние дни дрочить тупо не моглось, но теперь всё скопившееся желание разом разливается по телу — и он мягко проводит ладонями по упругим бедрам перед собой, чуть сжимает. Очень хочется взять Арсения под колени и притянуть к себе, прижаться твердеющим членом к промежности, но пока смущение сильнее. — Если не хочешь, то можем просто полизаться, — аккуратно предлагает Арсений, неправильно истолковав его заминку. — Но я подумал, что раз мы уже… — Нет-нет, — перебивает его Антон, — я хочу, хотя я и лизаться хочу, и лизать, вообще всего хочу… В смысле с тобой, а не с кем-то другим, если что. — Я догадался. — Арсений убирает антисептик, расслабленно садится и берет Антона за запястье, медленно ведет его руку по своему бедру, кладет ладонь на пах. Антон слабо сжимает его член, чувствуя как тот напрягается под его пальцами — Арсений сам направляет его движения, горячо дышит над ухом. Повинуясь его руке, Антон крепче мнет ствол через ткань джинсов, трет с нажимом, и его собственный член от этого так твердеет, что приходится сжать свободной рукой. Он делает с собой то же самое, что и с Арсением, повторяет в точности все движения — а потом поднимает голову и смотрит тому в глаза, получает легкий поцелуй в кончик носа. — Ты красивый, — тихо говорит Арсений и снова целует его, в ту самую родинку, которая его так раздражает. — Ты тоже. — Антон пытается поймать его губы, но Арсений на каждой попытке шутливо отстраняется. — Эй. — Я скучал, — шепчет Арсений и лижет его в уголок губ. — Ни к кому не привязываюсь, но к тебе успел привязаться. — Не отвязывайся, пожалуйста. — Даже если ты привяжешь меня к кровати? — хихикает Арсений, водя губами по его лицу — Антон ластится, подставляясь, хотя руками темп не сбавляет — такой вот он многозадачный молодец. — А ты хочешь, чтобы я тебя привязал? — уточняет он насмешливо, хотя от фантазии о распластанном на кровати Арсении, чьи запястья привязаны к столбикам кровати, его мозг превращается в желе. — Нет, но я хочу привязать тебя. — Арсений звонко чмокает его в щеку и отклоняется, закусив губу, сам расстегивает пуговицу на джинсах, вжикает молнией. — И перестань себе дрочить, ты так кончишь, ты же скорострел. — Ничего я не скорострел, — бубнит Антон, но руку со своего члена убирает и выразительно заводит ее за спину, как бы показывая: вот, не дрочу. Другой рукой он помогает Арсению приспустить джинсы, гладит очертания члена через тонкую ткань трусов. Легко различить ствол, округлую головку, оттягивающую темное белье — рот наполняется слюной, и Антон опять сглатывает. — Не пытайся засунуть член глубоко — всё равно не сможешь, только подавишься, — советует Арсений, запуская пальцы ему в волосы, мягко перебирает прядки. — Если станет противно — заканчивай, не заставляй себя ради меня, договорились? Я это всё равно распознаю. У него такой строгий тон, что Антон соглашается чисто механически, не до конца осознавая смысл: вообще ему нравится подчиняться и доверяться, он по натуре ведомый — хотя зависит от того, с кем, конечно. Выполнять приказы Иры в стиле «неси пакеты» ему не шибко нравилось, но тут — совсем другое дело. Хотя для Арсения он бы и пакеты носил, и самого Арсения на руках тоже, как Гена — Чебурашку с чемоданом. Несколько неуверенно он касается члена Арсения, водит по нему кончиками пальцев, ощущая тепло кожи, а потом цепляет резинку трусов и тянет вниз — Арсений привстает, снимая их с концами и оставаясь в одной футболке и черных высоких носках с тугими, не сползающими, резинками. Член у него действительно красивый, нет, потрясающий, прямо как из качественного порно: большой, ровный, головка не крупная и не мелкая — щелка влажная от сочащейся смазки. Антон облизывает губы и на пробу проводит рукой вверх-вниз, обнажая головку полностью — Арсений рвано выдыхает, опаляя ухо. — Оближи головку, — командует тот, и Антон послушно выполняет: касается головки кончиком языка, ощущает гладкую горячую кожу и солоноватый, еле различимый, вкус смазки. — Да, вот так, теперь высунь язык посильнее. Антон лижет его снова, но уже всей поверхностью языка: широко и смачно, входит во вкус. Член под языком покачивается от возбуждения, и приходится придерживать его рукой за основание. — Кончиком языка попробуй потеребить уздечку… Нет, помягче, да, вот так, — инструктирует его Арсений, и с каждым словом его тон становится ниже, а дыхание — тяжелее. — Прижмись к ней губами и пососи, но не так, будто хочешь оставить засос, это больно. Антон скользит по головке мокрыми от слюны губами и останавливается на уздечке, посасывает — и Арсений сверху издает такой сладкий стон, что хочется стараться еще лучше. Тот крепче сжимает его волосы, пока Антон обхватывает головку губами полностью и насаживается глубже, чтобы член упирался в нёбо. Он пытается протолкнуть его дальше, в горло, но Арсений за волосы тянет его назад — и Антон с разочарованным мычанием отстраняется и поднимает глаза. — Не строй из себя порноактера, — ворчит Арсений, его грудь вздымается от тяжелого дыхания, а на лбу уже выступил пот. — Но я же хочу, чтобы тебе понравилось. — Тогда делай то, что я прошу. — Арсений проводит пальцами по его щеке, и, несмотря на строгий тон, в глазах его плещется нежность. — Я же знаю, как надо. И я не хочу, чтобы ты тут подавился и всё заблевал. Он проводит большим пальцем по его губам, размазывая слюну, и Антон улыбается, чмокает его в подушечку, а затем наклоняется к члену и пробует снова: лижет головку по кругу, посасывает уздечку, льет слюны столько, что она стекает по стволу — и ловит ее языком. Такое ему нравится больше, чем просто сосать — когда он пытается опять, то понимает, что челюсть быстро затекает, губы напрягать тяжело, а шея вообще грозится отвалиться. А вот так, ласкать член языком и губами, потираться о него носом и щекой — это легко и приятно, без всяких напрягов. Арсений откидывается на столешницу и выгибается в спине, скребет ногтями по дереву, но членом в рот не толкается — сдерживает себя, хотя и ерзает. В какой-то момент он начинает постанывать всё громче, и эти стоны перемежаются с тихими «Анто-о-он», от которых собственный член твердеет до боли. Антон всё-таки расстегивает джинсы и спускает их вместе с трусами, сжимает ствол — но рукой не двигает, не дрочит, потому что так сказал Арсений. Тот в очередной раз стонет, когда получает поцелуй в головку, и упирает ладонь Антону в лоб, отталкивая от себя. — Стоп, — выдыхает он, — у тебя презервативы есть? — Есть, — Антон поднимает голову и наслаждается видом того, как Арсения раскатало по столу, его румянцем на щеках, светящимися глазами, припухшими от покусываний губами, — но смазки нет. — Смазка есть у меня. — Арсений вытирает лоб тыльной стороной ладони, а потом садится и проводит кулаком по стволу, пальцами трет головку — и это не было бы так горячо, если бы он при этом не смотрел Антону в глаза. — Займемся сексом? — Прям сексом? — глупо спрашивает Антон и точно так же вытирает лоб — он и сам не заметил, как вспотел. — В смысле прям анал? Я это… а как, в смысле, а всякое там… — Он делает какие-то непонятные даже ему жесты, и Арсений наблюдает за этим с явным весельем. — Да блин, подушки под жопу и пальцы, как ты в меня пихал? — Антон, мне это не нужно, я привыкший. И поверь, у меня есть такие игрушки, после которых твой член войдет в меня без всякого дискомфорта. — Больше, чем, ну, тот зеленый хер? — Антон косится на свой рюкзак, как будто дилдо в нем может услышать его слова. Он тут же представляет, как Арсений по вечерам, пользуясь уединением своей комнаты, трахает себя чем-то подобным… — Боже, я хочу как-нибудь это увидеть. — Буду рад тебе показать, — ухмыляется Арсений, — но ты же не носишь его с собой? — Вообще-то, он в рюкзаке, — Арсений на это удивленно поднимает брови, — нет, не подумай ничего такого, я не таскаю его как талисман, я хотел отдать его Оракулу. Она проверяет все предметы из рюкзака, и… — Давай его сюда. Антон еще несколько секунд смотрит на него, не в силах поверить в услышанное, и наконец плетется к рюкзаку, путаясь в своих же штанах. Руки такие мокрые, что дилдо из них чуть не выскальзывает, а презервативная пачка таки выскальзывает — приходится поднимать ее с пола, а потом снова, потому что она выпрыгивает из подрагивающих пальцев. Каждый раз, когда дело доходит до секса, он ужасно переживает, что всё пойдет не так. Что он облажается, что он кончит слишком быстро, что партнер или партнерша не кончит — и всё по его вине. Но когда он возвращается к столу, на котором Арсений деловито выжимает смазку себе на пальцы с таким лицом, словно знает всё на свете, то как-то в момент успокаивается. В воздухе витает уже знакомый концентрированный запах вишни, и Антон глубоко вдыхает его, протягивая Арсению дилдо вместе с презервативами. — А зачем тебе смазка с собой? — Потому что я предусмотрительный и надеялся, что ты придешь ко мне рано или поздно. Садись на диван, — командует он, беря одной рукой сначала презервативы, а уже после дилдо — другой рукой он неспешно надрачивает себе, растирая смазку по члену. — Я никогда этого не делал перед кем-то, так что концерт не обещаю, но я человек упорный и старательный, как-нибудь справлюсь. В его голосе столько уверенности, что не поверить невозможно. Антон наклоняется и целует его в щеку, а после покорно идет к дивану, придерживая сползающие джинсы. Диван оказывается чересчур мягким, и Антон утопает в его подушках, как в зыбучих песках или в дьявольских силках — и, по совету Гермионы, старается расслабиться. Однако в паре метров от него Арсений стягивает футболку и гладит ладонью грудь, тормозит на соске, сжимает его пальцами — и расслабиться не получается. — Не дрочи, — осаживает он, когда Антон уже тянется рукой к своему члену. Ну и ладно, ну и пожалуйста, не очень-то и хотелось. Бессмысленно спрашивать, почему ему запрещено дрочить — очевидно, потому что Арсений так хочет. Тот тем временем зубами распечатывает целлофан на пачке, а потом и фольгу на презервативе, раскатывает резинку по стоящему на столе дилдо. Антона возбуждает даже это — то, как тонкие пальцы обхватывают искусственный член, уверенно и без всякой там дрожи. Арсений льет смазку прямо сверху, затем снова себе на руку, гладким движением мажет себя между ягодиц — и смотрит при этом в лицо. Антон не может сконцентрироваться так же: плавает взглядом от синих глаз к длинной шее, по родинкам на плечах, по бледной груди с розовыми сосками, упругому животу с заметным рельефом пресса — и, конечно, к покачивающемуся члену. — Можешь пока рассказывать, что ты хочешь со мной сделать, — игриво говорит Арсений, приподнимаясь на коленях и заводя дилдо за спину — Антон хочет видеть его сзади, но в то же время хочет видеть и лицо, такой вот парадокс. — Всё, что ты позволишь, — отвечает он, облизывая губы, и ерзает в этой горе подушек — мягкая ткань приятно касается обнаженной кожи. — Я позволю всё, что ты захочешь. — Придерживая рукой дилдо, он медленно садится на него, крутит бедрами — закусывает губу, прикрывая веки. — Кроме удушения, рейпа, сенсорной депривации в принимающей позиции… У меня большой список, я тебе потом его отправлю. Антон не выдерживает и посмеивается, но смех застревает где-то в глотке, когда Арсений покачивает бедрами, насаживаясь глубже. Хочется опять встать перед ним на колени, облизать истекающий вишневой смазкой член, поцеловать его в тазовую косточку, живот, грудь, втянуть сосок в рот и прикусить его. Антон прислушивается к стуку дождя по отливу, но это не успокаивает — его вообще вряд ли что-то может успокоить, кроме ведра льда на голову, да и тот наверняка растает от разгоряченной кожи. Арсений утирает пот с лица и, придерживая дилдо, меняет позу: встает на четвереньки спиной к Антону, и от этого вида перехватывает дыхание. Член в нем не полностью, не до округлых зеленых яиц, а всего лишь наполовину — но и этого достаточно, чтобы свести с ума. Антон наблюдает за тем, как Арсений плавно вставляет фаллоимитатор в себя, слегка прокручивает его, явно ища нужный угол, а затем почти вытаскивает — и опять по новой. Смазки много, от нее рука соскальзывает, а кожа ягодиц блестит, и густые прозрачные капли стекают на мошонку. Антон стискивает пальцами ближайшую к нему подушку и думает: а если он потрется об эту подушку членом, считается ли это за дрочку? Но он всё-таки останавливает себя и просто во все глаза наблюдает за Арсением, который трахает себя игрушкой — выгибается в спине сильнее, не стонет, но мычит. В какой-то момент он, не вытаскивая член, встает на колени и оборачивается к Антону, смотрит на него опьяневшим от возбуждения взглядом. — Я чувствую себя глупо, — жалуется он. — Ненавижу чувствовать себя глупо. И колени болят. — Я бы назвал это как угодно, но не глупо, — Антон тянет к нему руки, — иди сюда, я хочу тебя обнять… И не обнять тоже, просто хочу. Арсений кивает ему и вынимает из себя член, а затем аккуратненько стягивает с него презерватив и кидает в маленькую мусорку у стола — и это так же странно, как и мило. Оставив дилдо на столе, он встает и, чуть пошатнувшись, идет к Антону, и колени у него правда покрасневшие — так и тянет их поцеловать, приговаривая «У кошечки боли, у собачки боли, а у Арсения не боли». Тот кидает ему квадратик презерватива, вырывая из умилительных фантазий, после чего вежливо и без иронии интересуется: — Умеешь надевать или лучше я? — Умею, — не слишком уверенно признается Антон и разрывает упаковку зубами — но получается не с первого раза и далеко не так эффектно, как у Арсения. Покрытый смазкой презерватив выскальзывает из рук, Антон чуть не роняет его на диван, но всё-таки умудряется натянуть на член — всеми пальцами сразу. — Надо дать тебе несколько уроков, — вздыхает Арсений и садится к нему на колени — обнимает за плечи и горячо шепчет в губы: — Руки мне на задницу. Гладить, сжимать можно, шлепать — нет, мне такое не нравится. — Да, капитан. — Я не слышу, — улыбается Арсений — самой красивой улыбкой на свете, до ямочек на щеках и ровных белых зубов. Один из передних немного сколот — кажется, ему на какой-то тренировке прилетело по лицу, но этот скол его совсем не портит. — Так точно, капитан, — нарочито серьезно чеканит Антон и чмокает его в подбородок. — А я поднимусь по карьерной лестнице, если трахну капитана? — Это кто еще кого трахает, — хмыкает Арсений и привстает, направляет в себя его член, придерживая рукой — и от того, как головка трется о ложбинку, уже можно кончить. Презерватив должен притуплять ощущения, но нет, не-а, хуй там — не с Арсением. Член входит тягуче и упруго, Антон бы зажмурился от удовольствия, но его взгляд примагничен пушистыми ресницами Арсения. Он поднимает голову и дотягивается до них губами — Арсений закрывает глаза, позволяя поцеловать себя в веки. Эта щемящая нежность контрастирует с тем, как пошло он сжимается вокруг его члена — Антон удерживает себя в сознании, чтобы опять не отключиться, как в прошлый раз. Ему слишком хорошо, его слишком кроет — и он без разбора целует Арсения у глаз, в щеки, в нос, скользит губами к шее и лижет кадык, потными руками гладит его по ягодицам, сжимает их, разводит в стороны, представляя наверняка потрясающий вид сзади. Он осторожно касается пальцами ложбинки, трет там, где член распирает тугие стенки. — Мне нравится, когда покусывают вот здесь, — Арсений трогает шею прямо под челюстью, — но не сильно, ты же не вампир. Антон понятливо угукает и тут же прижимается губами к указанному месту: целует, лижет и только после покусывает, слегка оттягивая кожу зубами — Арсений выстанывает что-то похожее на одобрение и начинает расслабленно покачиваться на его члене. — Хочешь немного шоковой терапии? — с хрипотцой спрашивает он, и Антон согласно мычит, не отрываясь от его шеи. Арсений гладит его по плечам, груди, подушечками пальцев теребит соски — а в следующую секунду их стимулирует слабым разрядом, от которого Антон вздрагивает. — Еще, — просит он, и Арсений делает то же самое — и уже всё тело пробирает дрожью, и это самое необычное, что Антон испытывал. Это не больно, похоже на легкое пощипывание, но глубже. Арсений двигается всё резче и быстрее, пока это не переходит в откровенные скачки — в таком темпе долго продержаться невозможно, в глазах темнеет от удовольствия, так что Антон накрывает ладонью его член, но слышит недовольное: — Я сам. — Ну извините, пожалуйста, — заглатывая ртом воздух, нечетко выдыхает Антон. — Просто я, — Арсений так же делает паузы на вдохи, — знаю, как надо. Но… давай так. — он берет его руку и сам сжимает его пальцы вокруг своего члена, большой палец укладывает на уздечку — и всё это не прекращая скакать. Антон послушно держит его член, кулаком не двигает, только натирает уздечку — рука соскальзывает от ритмичных движений Арсения. Тот сначала стонет сквозь зубы, а потом закусывает собственное запястье и зажмуривается, к мокрому от пота лбу прилипла челка — Антон захлебывается стоном от мыслей о том, как же это всё красиво, и кончает. Кажется, он говорит об этом онемевшими губами, но Арсений только что-то мычит в запястье и резче двигает его рукой по своему члену, затем чуть смещает ее — и стреляет горячей спермой в ладонь. Он не останавливается сразу, а несколько мгновений продолжает двигаться будто по инерции, замедляет темп, и лишь после обмякает. — Ты красивый, когда кончаешь, — устало бормочет Антон, хотя после оргазма толком не соображает, что именно — голова пустая и легкая, как футбольный мяч. — Блядь, — резко говорит Арсений, выпрямляясь и поднимая руку Антона — ту, в которую кончил. Пальцы испачканы, с ладони вниз по запястью течет сперма. — Так, вроде больше никуда не попало, — осматривается он. — И что мне с этим делать? — Антон указывает глазами на руку. — Сидеть так, пока оно не высохнет? Арсений смотрит на него как-то зло и с вызовом, а затем вдруг высовывает язык и ведет им по одной из капельных дорожек — и Антон бы возбудился, если бы не кончил только что. — А с моего члена так слижешь? — шутливо предлагает он, когда Арсений слизывает всё подчистую. Тот закатывает глаза и словно в отместку целует — но Антон рад целоваться, пусть это и поцелуй со вкусом спермы. Он сам вылизывает чужой рот, расслабленно водя пальцами по влажной спине, а потом обнимает — Арсений мычит в поцелуй и отстраняется. — Нет времени на обнимашки, — он оборачивается и кидает взгляд на часы, висящие над дверью — обычные такие, стрелочные, — мне надо освободить помещение через пять минут. — А кто сюда придет? — Никто, но такие правила. К тому же тебе надо идти к Варнаве. — А об этом ты откуда знаешь? — всё-таки задает Антон этот вопрос, иначе точно умрет от любопытства. — Начинаю подозревать, что у тебя есть вторая способность, которую ты скрываешь. — Эта способность называется Дарина — не знаю, откуда она всё про всех знает. Мне было важно, и я спросил про тебя, хотя она бы и так рассказала, ее же не заткнуть. Но она терпит меня, а я — ее, так и ладим. — Я могу не идти к Варнаве, и мы… — Нет, нельзя прогуливать психотерапевта, даже не обсуждается. К тому же мне нужно еще книги расставить красиво и по порядку, иначе буду думать об этом полдня… Ладно, — неожиданно соглашается он, — две минуты на объятия, а потом поможешь мне убраться, идет? — Да, капитан, — улыбается Антон, сцепляя вокруг него руки плотным кольцом — и на этот раз Арсений не отстраняется и не выкручивается. А еще он не отвечает «Я не слышу» — наверно, потому что теперь он слышит. Антон думает о том, что если они будут слушать друг друга и держаться подальше от тех вонючих грибов, то всё у них получится. Даже если ему придется купить сотню новых носков, познакомиться с расческой, поработать над своим чавканьем и научиться тихо чихать, это определенно того стоит. Стоит только подумать о чихании, как в носу ужасно свербит — и он, не сдержавшись, чихает Арсению прямо в ухо. Тот вздрагивает и замирает, но спустя паузу бросает раздраженное: — Будь здоров. И всё же над этим стоит поработать, чтобы лишний раз его не раздражать. В конце концов, чихать со звуком взрывающейся гранаты — совсем не то, за что Антон готов бороться, а вот за отношения с Арсением — готов.