Тысячелистник

Джейме подвел свою лошадь и повел рядом с ней, и сказал, вполголоса, чтобы Артур не услышал, и чтобы не разбудить мирно дремавшую у ее груди Сольви: - Бриенна. Не знаю уж, поможет ли. А только я в этом решении на твоей стороне. Она подняла голову. Она сама начала дремать от медленной дороги. Трое их лошадей – и четвертая, которую навьючили множеством сумок и свертков, набитыми, в основном, провизией да детскими вещами – едва тащились по узкой тропинке, прошитой лучами горячего солнышка. Поместье скрылось за поворотом – а потом, когда поднялись выше, вновь показалось, и так случалось много раз - кедровые стены и высокие крыши терема, и море цветущего тысячелистника. Это случалось, пока Артур не обессилел от слез и не замкнулся, не желая больше отвечать ни матери, ни Джейме. - Что?.. - Я думал о том, что тут происходит. Знаешь… Эта женщина, одичалая. Хильде. Она заговорила со мной в тот день, когда состоялись похороны. Давала мне понять, что… Одним словом, - он устало поморщился, - что надобно тебя как-то уговорить уступить этот титул, врученный Артуру… - Почему? – Бриенна вытерла лоб запястьем. Вокруг них кружили крупные пестрые бабочки. Ей хотелось уснуть, ночь она совершенно не спала, но она боялась, что соскользнет из седла и тем повредит младенца. - Она… так намеками говорила, мол, есть и другие дети. А меня… Она приняла меня за некоего человека, что близок тебе… - Понятно, - буркнула она. Ничего нового Ланнистер, конечно, не сообщил, однако – странное дело – от его слов ей стало спокойнее. Он укрепил ее веру в то, что поступает она правильно. - Мы должны уберечь мальчика, - еще тише проговорил Джейме. – Мне известно, к чему такие разговоры могут вести. Ведь я… Мои дети… Мои дети, дети Серсеи, пострадали от такого рода распрей. Она угрюмо покосилась на него: - Подумай как следует, чья там была вина. - Ну, не Серсеи, по крайней мере… Он замолчал, увидев, как Бриенна презрительно кривится. - Зачем ты так? – спросил после паузы. – Зачем ты ее винишь в смерти всех ее детей? Немало за нею грехов, это верно, но несправедливо думать, что она всегда и во всем была чудовищем. Бриенна сглотнула. Она уставилась перед собой и, наконец, сумела выдавить: - Доедем до Стены - и убирайся. Мы не желаем идти с тобой. Дальше сам. - Перестань. - Нет, это ТЫ перестань, - огрызнулась она. – Я не хочу слушать эти истории. Больше совсем не хочу. - Я ничего не сказал. - И все же сказал достаточно. Он упрямо дернул щекой. Но успокоиться и допустить, чтобы за ним не осталось последнее слово, Джейме, конечно, не мог. Через какое-то время он тихо заметил: - Я никогда не прощу ей смертей Джейн и Томмена, но Джоффри и Мирцелла… Бриенне стало противно от этого всего, глаза ей уже заливал полуденный пот. И дорога, и обида сына, и жаркое солнце, и усталость как-то подорвали ее силы. Сдерживать себя она не то, что не желала – но и не могла: - Послушай-ка, Джейме Ланнистер, - сквозь зубы заговорила она. – Ты, верно, принимаешь меня за кого-то другого? За некую добрую сестрицу, какой у тебя никогда не было, или за септона, которого ты нанял, чтобы он отмолил твои грехи и выслушал… или за своего друга, быть может? Ты в самом деле рассчитываешь, что я – теперь – стану слушать твои сетования, слушать рассуждения про твою любовницу и сестру, чудовище она или нет, и стоит ли тебе прощать ее или нет, и что другим про нее дозволительно говорить, а что нет? Всего же забавнее, что речь идет про ту самую Серсею, которую ты своими руками на тот свет отправил! Нет, видала я тебя и в самом жалком, смешном и отвратительном виде, но в таком еще не доводилось. Он криво ухмыльнулся: - Да? Ну, что же, гляди, Бриенна Тарт. Рад, что доставляю тебе хоть немного радости. Думаю, тебе было бы весело меня увидеть также и когда меня раздели и привязали к бревну, раскалили меч, пытаясь мне его загнать в… - А, разжалобить меня пытаешься? – оборвала она, невольно вернув ему злобную улыбку. – Хорошая попытка, Джейме. Прими и мою попытку тебя утешить. Твои бедствия: все, все, все, до единого, - были результатом твоих собственных жестокости, пустозвонства и бесчестности. - И это? – он поднял неживую ладонь. Бриенна отвернулась и замолчала. - Не стоило нам заводить такой спор, - с сожалением протянул он, когда, наконец, поместье совсем скрылось за скалами. Их обступил прохладный и темный, мрачный, словно крипта, осинник, покрывавший склоны горного ручья. – Это я виноват. Я старше, и я… скажем, менее… изранен, душа моя не столь измучена, как твоя. Мне следовало промолчать. Прости меня, Бриенна. Я больше не стану… - Я не полоумная, - проворчала Бриенна, не желая принимать тот факт, что Джейме опять оказался мудрее и сговорчивее, а значит – и в самом деле прав. – Не выставляй меня взбалмошной дурочкой на фоне твоего сияющего здравомыслия. Он поморщился, но проглотил ответ. Желая поощрить его за это, Бриенна смягчилась: - Пожалуйста, спроси у Артура, той ли дорогой движемся. И после обеда нам надо начать искать убежище на ночь. Помнится, здесь неподалеку была маленькая заимка… - А что… - начал Джейме, и тут же спохватился. - Он со мной не желает общаться, - проворчала Бриенна. – Сам видишь, какой упрямый. Сегодня с ним вовсе нет сладу. Я боюсь, что, если стану ему что-то говорить, он опять заплачет. Или опять станет на меня кричать, подумала она, задрожав и с тяжелым вздохом. Артур, особенно начав взрослеть, частенько с ней спорил, и вообще любил стоять на своем, но ее сильнее всего ранило, когда он вел себя так отчужденно, почти жестоко: словно в такие мгновения переставал быть ее сыном. Словно стремился оборвать ту невидимую нить, которая их всегда связывала. Но ты никогда ее не порвешь, подумала она печально. Это невозможно. Невозможно. Я буду любить тебя, даже если ты в своей ненависти совсем от меня отречешься… Джейме подъехал к мальчику, который понуро ехал верхом впереди их маленького отряда (Бриенна не позволила ему идти сзади, опасаясь, что он отстанет от них и вовсе сбежит обратно) и тихо заговорил. Сначала Артур молчал, но потом начал что-то бурчать в ответ, не поворачивая к Ланнистеру головы. Потом он оглянулся на мать, сердито сверкнув своими выразительными глазищами – и осуждающе, и очень похоже на нее, поджал нижнюю губу. Джейме опять начал говорить, ласково и спокойно, Артур опять ему отрывисто отвечал, но постепенно, она это видела, мальчик вовлекся в беседу. Два Ланнистера, подумала она без всякого удивления. Им друг друга не переспорить – но и не переговорить. Они сделали привал в тени высоких сосен, Бриенна с наслаждением вытянула ноги, усевшись под высоким деревом. Артур и Джейме о чем-то тихо совещались, и, наконец, стали растягивать между стволов веревки для шатра. - А как же заимка? Артур? – окликнула она, когда кормила девочку грудью, прикрывшись большим шелковым покрывалом. Сын не ответил. За него сказал Джейме: - Верно, ты верно все помнишь, но еще довольно далеко. Пожалуй, до темноты не успеем. Заночуем тут, а завтрашний вечер уже будем под крышей… Артур так считает. Он помнит дорогу и все тропинки окрест. Карта у Артура… - Вот тут, - мальчик ткнул оттопыренным большим пальцем себе в лоб, не поворачиваясь к ней. – Я все хорошо знаю. - Ты со мной теперь не будешь говорить? Вообще? Никогда? – не выдержала она. - Делай свои дела, - бросил он через плечо. Джейме оглядывал их с непривычной в нем растерянностью. - Какой ты стал важный!.. – протянула Бриенна. - Прошу, не говори со мной, - сердито отозвался Артур. – Не говори мне ничего, не говори со мной больше, мама. Ты лишила меня моего дома и памяти о моем отце, и памяти о Сорене, Мие и Кае, которые жизни свои за нас положили… А ты бросила их, бросила там все их вещи, мои вещи, НАШИ вещи, все, что было мне дорого, и что они так старались, делали для тебя, они так любили тебя, так сильно тебя любили, а ты их оставила в один миг, без сожаления, без благодарности… Ты лишила меня трона, лишила… всего. Прошу, не говори мне больше ни слова. Ты ранила меня в самое сердце. Она посмотрела на Ланнистера, не зная, стоит ли спрятать улыбку. Артуру нравилось говорить такими словами, которые бывали лишь в книгах. Он, впрочем, принимал все эти высокие фразы вполне серьезно. Джейме стал складывать веточки для костра. Снежинка сидел с ним рядом и с любопытством на все таращился. Бриенна проговорила, смахивая мошкару, что закружила вокруг золотых кудряшек дочери: - Я их никогда не забуду, и никогда не перестану любить. И ты не сможешь, хоть увезти тебя на другой конец земли. Память нельзя отнять. Память у тебя там же, где хранятся твои карты. - А ты все желаешь у меня отобрать и выбросить. Даже память. Это предательство хуже… хуже, чем все на свете, мама. Ты желаешь меня всего лишить, оставить без ничего… Сольви наелась и уснула, и Бриенна осторожно положила ее в плетеную корзинку, которые у одичалых принято было привязывать к седлам. Теперь эта корзинка, набитая мягкими одеяльцами, сверху укрытая тонким батистовым пологом, лежала на сухом нежно-зеленом покрывале из мха. Застегивая свою походную куртку, Бриенна поймала брошенный искоса взгляд Ланнистера. Ей стало неприятно, и она отвернулась. - Нет. Не желаю, - устало ответила она. – Просто… Мы не могли там оставаться. - ТЫ не могла. - А я все еще твоя мать. - Если Джон вышлет за нами погоню, или же ярлы пошлют отряды, чтобы вернуть меня, то я им противиться не стану. - Пойдешь против своей мамы и сестренки? – с горечью спросила она. – Может, и меч на нас поднимешь?! - Сольви еще ничего не знает, ты ее сюда не вплетай, - гневно заявил Артур. И, повернувшись к Ланнистеру, с важным видом заключил, – Решать она покамест не может. Я думаю, она еще слишком юна. Пытался ее научить говорить, но она только скрипит, как котенок. Слова ей еще не даются. Она очень маленькая. Я взял у мамы ленту, которой она плетет свои косы, и делал на ней отметки углем, измерял ее каждый день от макушки до пяток. Вот, пожалуйста. Произвел расчет. Ежели так дело пойдет, то нескоро она еще вырастет. Джейме хмыкнул. Бриенна покачала головой: - Дети быстро растут. Ты помнишь отметки, какие мы делали на двери в Винтерфелле? Измеряли, как ты растешь… Артур опять надулся. - Я, может, чего не знаю, - он по-прежнему обращался к Ланнистеру, словно понимал, что это Бриенну особенно заденет. – Только вот посчитать, как она растет, вполне могу. - Я бы не додумался, - вставил Джейме. – Ты молодец, что так придумал. - Она нарочно желает ранить меня. - Сольви?! - Да мама же. - Брось, - примирительно сказал Джейме. – Мы только хотели тебя уберечь. - От трона, который мой по праву? По всякому праву, а особенно после того, как все ярлы… - Да хватит уже, Артур, - взмолилась Бриенна. – Повернись ко мне, скажи, что хотел, мне скажи, не ему. - Не буду с ней говорить. - Прошу, - осторожно сказал Джейме, когда наступила тишина. – Повернись к ней. Ты сказал, что она ранит твое сердце, но и ты её… - Мое сердце уже истерзано! - Так зачем множить такую боль? Кому лучше? Артур не ответил. Легли ночевать в шатре, а Джейме остался под открытым небом, довольно фальшиво объясняя, мол, ему на воздухе даже свободнее. Уговаривать его Бриенна не стала. Сбежит, так и в Пекло его, решила она, положив руку на колыбельку, что стояла между нею и сыном. Артур долго ворочался и вздыхал, но, когда она звала его шепотом, только возмущенно пыхтел. В конце концов он отвернулся от нее, и она услышала его ровное дыхание. Ей хотелось обнять его, погладить его макушку, поцеловать упрямый лоб или теплый висок – как прежде, когда он во всем ей доверял. Но теперь между ними стояла колыбель, а еще – невидимая стена из ее предательства и его обиды. Ей приснилось, что она бродит среди леса, одетая лишь в нижнюю сорочку, безоружная и босая. Кто-то шел позади нее, она оборачивалась - и никого не видела. Словно бы тот человек прятался от нее в испуге. Она позвала, и невидимка не подал никакого знака, и она слышала только шаги позади себя. Страха в ней не было: только огромная печаль, и она разливалась в ее сердце все сильнее и сильнее, пока не вытолкнула ее обратно, в сияющий утренним светом мир. Сольви в колыбельке не было. Артура рядом с нею – тоже. Грудь у нее ныла, потекло молоко. Она выбралась из шатра и увидела, что Джейме сидит под деревом, раскачивая Сольви на руках, Артур же, стоя на коленях у костра, раздувает погасшие за ночь угли. В котелке что-то вяло булькало, и, судя по запаху, Артур или Джейме, или они вместе, пытались наварить каши с кусочками вяленого мяса. В животе у Бриенны, несмотря на негодование, заурчало. Она двинулась к Джейме. - Я же просила. Никогда ее не забирай без моего согласия. - Да ты так крепко спала, - забормотал он, поднимая к ней сонное лицо. – Бриенна! Прости, мы не хотели тебя будить. - Слишком много думаете, вы оба, вот что, - она забрала Сольви, устроилась под другим кедром и, прикрывшись платком, начала ее кормить. – Артур! Что ты там делаешь? - Завтрак тебе готовлю, - недовольно пробурчал Артур. – И я лично не так, чтобы много думаю. А сколько могу, столько и думаю! - И как у тебя в голове все помещается, - вздохнула она. - Сам не знаю! – хмыкнул Артур и, взяв ведро, двинулся к реке, что шумела неподалеку. И бросил насмешливо, через плечо, – Ежели узнаю, так непременно вам доложу, миледи Мама. - Прямо как взрослый наглец говорит, - пожаловалась Бриенна безмятежно приникшей к ней дочери. – Прямо находчив, слов нет. Она посмотрела на Джейме, и заметила, что он тоже искоса глядит на нее. - Хватит на меня пялиться, Ланнистер. Думаешь, не замечаю?! - Не с той ноги встала, - улыбнулся он, как ему, наверное, казалось, очень очаровательно. – А ведь ты права. Он порою рассуждает как взрослый. - Только у него ни опыта, ни знания нет, чтобы так рассуждать. - Сегодня я догнал его. Бриенна выпрямилась, и Сольви недовольно хныкнула. - Прости?.. - Он пытался бежать, - тихо сказал Джейме. – Наверное, хотел вернуться. На рассвете. Я заглянул в ваш шатер, и его там не было. - О, Боги, - на нее накатила запоздала паника, приправленная острым чувством вины. Сольви всхлипнула. - Как же ты его отыскал? Джейме вздохнул, вытер свой лоб испачканной в саже ладонью. - Не знаю. Просто пошел… ноги меня будто сами несли куда-то. Я не знаю. По этим лесам так странно ходить. Часто я чувствую, будто кто-то позади меня или же рядом. Или впереди. Но оборачиваюсь, гляжу окрест… и никого нет. Бриенна нахмурилась, вспоминая свой сон. В утреннем свете лес казался уютным, свежим, безмятежным. Странно было говорить о всяких неведомых вещах в таком простом, безыскусном месте. - Я догнал сперва не его, а лисенка. Он же хромает. Взял его на руки. Тогда… И Джейме замолчал, опять вытирая свое лицо. Он опустил голову и стал рассеяно глядеть в землю перед собой. - Тогда он вернулся. И я… я сказал ему, что его высочайший долг и самая высокая доблесть – в том, чтобы защищать тех, кто ему доверен. Снежинку. Тебя. И сестренку. Бриенна молчала, пораженная этим рассказом. - Он расплакался. Очень горько, странно, страшно. Я не знал, что ему говорить. С детьми я… не то, чтобы не приучен… Не слишком-то хорош, понимаешь ли. Рыцарь. Не отец. Не муж. Я этого для себя очень долгое время не хотел. Мне казалось, для другого создан. Когда захотел и стал страстно желать, то было… поздно и напрасно, и я все лишь испортил. Джейме шумно выдохнул и обвел глазами высокие деревья вокруг полянки. Бриенна с изумлением поняла, что голос его задрожал. - Но, когда он плачет, я… Понимаешь, я… Он закусил губу и умолк. - В тот же миг я подумал, и совсем отчетливо, а не так, как прежде: если бы я мог остановить его горе, я все бы отдал, все, совершенно все на свете, чтобы Тормунд был жив, и вы были бы счастливы. И тебя бы Тормунду отдал, не ревнуя, не злобствуя… и себе ничего не желал, я больше не нужен… нигде и никому, себе и тебе, я только… хотел бы, чтобы вы… чтобы вам… Джейме махнул своей деревянной ладонью, тяжело поднялся, отряхивая штанины, и побрел к привязанным на опушке лошадям. Бриенна растерянно смотрела в его ссутуленную спину. Вернулся Артур с ведром воды, и Бриенна умыла свое лицо. Артур опять начал бегать вокруг костра, суетливо засовывал походный черпак, выточенный из еловой веточки, в котел с кашей, и вообще возился с необыкновенной сосредоточенностью. Сольви, когда Бриенна взяла ее на руки и подняла повыше, играя с ней, начала радостно тянуть к нему неуклюжие ручонки. И вдруг Бриенна заметила, что Артур все делает как-то неловко, словно движения ему непривычны. Он все делал левой рукой. - Ты чего это? – забеспокоилась она. – Артур! Что у тебя с рукой? Артур покраснел и поглядел на подошедшего к ним Джейме. Мотнул головой: - Да это я так. Он меня обещал обучить сражаться левой. А я решил, что все научусь ею делать. Как вот он. Чем я-то хуже? - Почему же «хуже», - спросила Бриенна, тяжело вздохнув. – Может, попросту умнее? - Но у него же получается, вот, - уперся Артур. – Весьма ловко. - Цени то, что имеешь, мальчик, - улыбнулся Джейме, - а сражаться с двух рук научу, не беспокойся. У нас два валирийских меча. - Это я умею держать, - важно сообщил ему Артур. – С Длинным Когтем упражнялся. И немало, уверяю тебя. Они уселись вокруг костра, Бриенна запеленала дочку в чистое и уложила в походную колыбельку. Она разложила еду по тарелкам и всем раздала. Джейме задумчиво пожевал. Она тоже попробовала. Крупа хрустела на зубах. Артур покраснел и съежился, когда она перевела на него взгляд. - Неплохо, - сказала Бриенна. – Только… Давайте подождем немного, чтобы сварилось как следует. От ее спокойных слов мальчик заметно повеселел. Он тотчас повернулся к Джейме и сообщил: - Буду учиться писать и рисовать левою рукой. Ты как быстро выучился? - Пришлось приложить усилия, - сказал Джейме, пожав плечами. – Только не скажу, что у меня и прежде был почерк хорош. За то меня все время отец отчитывал. Когда я был мал… Юн. В твоих годах, так скажем. Так что, не многое я потерял, начав писать левою рукой. - Да? – изумился Артур. – А мой отец, напротив, моим почерком был ужасно горд. Даже и я сам его учил красиво выводить буквы. У него хорошо получалось. Он… он хорошо все… умел. Все у него выходило превосходно, вот за что бы ни брался… Как-то раз сделал нам с мамой солнышки для вырезания пряников, так ловко, быстро. Эти солнышки там остались, тоже, как и… как и все остальное… Он замолчал, ткнувшись носом в руки, сложенные поверх согнутых коленей. Сидели они на земле, на расстеленных вокруг костра попонах и плащах. Густая прядь длинных волос выскользнула из прически Артура и упала ему на глаза. Он так и замер, не шевелясь, повернув голову набок и глядя куда-то далеко. - Я помню, что у твоей мамы тоже всегда была твердая рука. Красиво она выводила буквы, - тактично заметил Джейме. – У нее много талантов. Артур поднял голову и посмотрел на него в упор, выпятив губу. Бриенна поняла, что он отчего-то насторожился. - Ну, а как же ты свою-то руку потерял? – мрачно осведомился Артур. Джейме молчал. Она поймала его осторожный, робкий взгляд, брошенный на нее искоса. Он почти сразу отвернулся и стал глядеть в костер, так же старательно, как сидевший с ним рядом лисенок. Но, если Снежинка облизывал свою мордочку и подрагивал боками, мечтая о вкусной каше с мясом, то Джейме только печально и как-то покорно, словно запряженный бык, склонив упрямую большую голову, кусал губу. - На поединке, что ли, каком? Запретная дуэль? – настаивал Артур, стараясь казаться презрительным, равнодушным, но - с плохо спрятанным предвкушением. Ему нравились истории о непокорных, мятежных рыцарях. В них он словно бы обретал ту свободу, которой потихоньку начинал жаждать. Бриенна растерялась. Она хотела бы как-то прервать эту их беседу. И все же не знала, никак не могла сообразить, как вступить в разговор. - Можно и так сказать, - вымолвил Джейме, наконец, и все так же негромко. – То была битва за честь одной прекрасной… молодой девушки. - Высокородная леди, - обрадовался Артур такому повороту. - Да, очень высокого рода. Знатного рода, и весьма хорошо воспитанная. - Ну, а красивая? Бриенна встала, взяла походный мешок и принялась вынимать из него куски сыра, обернутые влажной тканью. Авось, подумала она, начнет жевать и свой рот займет хоть на время. - Очень, - сказал Джейме за ее спиной, и она услышала в его голосе улыбку. – Очень красивая. С волосами… светлыми и нежными, и прекраснейшими на свете глазами. Очень честная, добрая, очень… благородная девушка. Таковые мне прежде, до нее, еще не встречались… Не видел никого прекраснее и потом… - Что же ты, - с досадой перебил его Артур, - выходит, так себе сражался? Как же так, ведь ты был тренирован, был в доспехах?! - Нет, - сказал Джейме, но в голосе его уверенности не было. – Нет, я… Видишь ли, мне пришлось отдать им руку за то, что я вступился за ее честь. Их было много. А я был в плену. Они меня связали. Они… они желали обесчестить эту девушку. Но я не мог такого допустить. Тогда главарь этих негодяев взял меч и закричал… - Артур, возьми сыра и хлеба, - сказала Бриенна, повысив голос. – И ты, Ланнистер, лучше поешь. Они начали энергично уплетать этот быстрый завтрак, и она поняла, что все за эту ночь ужасно проголодались. Глотая огромные куски, кивая, чтобы побыстрее прожевать, Артур все никак не мог успокоиться: - Ты мог бы сражаться левою рукой! - Да, - покаянно кивнул Джейме. – Но я едва не истек кровью. - Но ты ее спас. - Вышло так, что… да. Да. - Было ли больно?! - Отменно. И все же… Я в тот миг не думал о боли. Лишь о том, как же теперь стану держать свой меч. - А, это верно, Ланнистер. И я бы о том переживал… Могу лишь представить, как ты был несчастен в то мгновенье! Пауза. Артур переваривал эту нескладную побасенку, наверняка живо и в красках воображая кровавую, но героическую сцену. Бриенна поморщилась. - Что такое «обесчестить»? – спросил вдруг Артур. – Как это? Оба – Бриенна и Джейме – застыли, застигнутые врасплох, и уставились друг на друга в немом страхе. Бриенна строго покачала головой, но она видела, что Джейме и сам все понимал. У него даже лицо вытянулось с перепугу. - Это… это… Как бы, скажем… Отнять… самое дорогое, - промямлил он, когда стало ясно, что Артур не сводит с него нетерпеливо горящих глаз. - Золото? – деловито осведомился мальчик. – Алмазы? Оленей?.. Бриенна не знала, стоит ли начать кричать на него прямо сейчас. Он не был ни в чем виноват, в конце-то концов. Лишь в собственной детской невинности. - Да, - почти с облегчением закивал Джейме, осторожно отложив в сторону куски хлеба и сыра. Снежинка уставился на них, подрагивая кончиком хвоста. Джейме это заметил и начал кормить бедняжку со своей ладони. Пока лисенок увлеченно чавкал, Ланнистер, побагровев, закончил. – Сапфиры. У той девицы было много сапфиров. Она… была из такой… богатой этими камнями земли. - Ну прямо как Тарт, - вздохнул Артур. – Да только про Тарт-то это легенды, септон Киллиан все рассказал. Это досужие выдумки. Впрочем, ежели я там побываю, то исследую вопрос как надо… Возможно, у тех побасенок имелись основания, ведь Тарты долгое время были королями Штормового Предела. Так… Выходит, ты проявил себя рыцарем, Ланнистер. Настоящим. И бесстрашным! Руку вот за сапфиры отдал! - Выходит, что так. - Я тоже бы кого-нибудь спас, - с завистью сказал Артур. - Только тут, во владениях у отца… то бишь, в наших землях, никто ничего ни у кого не отнимает. Даже порой и обидно, право. Надо мне найти какую-нибудь девицу, у которой хотят отнять честь… Тоже мог бы спасти, защитить. Только руку б я не отдал, я был бы ловчее тебя, Ланнистер! И было видно, что необходимость защищать всего лишь обремененную младенцем мать, гонять от нее комаров да мошек, носить воду и варить кашу - ему кажется очень нудной и неинтересной. А подвиг во имя неизвестной и совершенно выдуманной девицы, наоборот, обретает все черты заветного желания. Бриенна громко фыркнула. Джейме, который явно чувствовал себя не в своей тарелке и уже стыдился поднятого вопроса, а более того – своих наполовину лживых, наполовину нелепых, ответов - вдруг торопливо объявил: - Эй! А знаешь, что еще я уяснил, потеряв правую руку? Что левою удобнее всего ковырять в носу. Правда. Пальцы на ней прямо созданы под размер твоей собственной ноздри. Совсем другое, чем правой. Ну. Поверь-ка. - Ланнистер! – крикнула Бриенна, закипев от негодования. - Правда?! – воодушевился Артур. Он кинул свой хлеб лисенку, обтер руки о штанишки и, без долгих размышлений, засунул пальцы себе в нос. - Артур! – завопила Бриенна, уже не помня себя. Но Джейме начал смеяться, Снежинка подхалимски и нежно затявкал, даже Сольви в колыбельке радостно закряхтела. По лесу побежал прохладный ветерок. Каша с дерзким бульканьем закипела, и крышка котелка упала в сторону: каша потекла на раскаленные поленья, повалил вкусный, жирный пар. Все пришло в движение, неловкая беседа обратилась в веселую, хотя и отменно глуповатую суету, какую только Ланнистер и мог устроить, несчастный скоморох и бесстыдник. Так она думала, и хмурилась, и ворчала: но грозные увещевания Бриенны потонули в шуме и гаме. К полудню они выехали на тропу, которую она узнала по стройным красноствольным сосенкам в чистом и сухом, словно прибранная комната, лесу. Здесь некогда она проезжала вместе с Тормундом: и двигались они к той же заимке, куда теперь вел их Артур. Стояла тогда макушка лета, самая жара, воздух под соснами пах густо и смолисто, а под копытами их лошадей мох пружинил, как некий волшебный, драгоценный ковер. То был один из тех дней, про которые Артур после уверится, что «они ходили за ребеночком в лес». Возможно, это Сорен ему наплел, чтобы Артур за ними не увязался, потому что ранним утром, еще до рассвета, когда Бриенна собиралась на крыльце, стояла, заплетая косу и склонив голову набок, мальчик вылетел к ней в одних только полотняных штанишках, еще и придерживая их рукой. - Куда вы? – заныл он, заметив ее плащ. - Никуда, - отмахнулась она. – Скоро вернемся. Отцу твоему надо проверить заимки. - Ты с ним? Она не ответила и начала подвязывать собранные в корзинку косы скрученным шелковым платком. Артур отколупал кусок смолы, что выступила на перилах под солнечными лучами, сунул в рот и стал глядеть на нее исподлобья. Он жевал и пытливо сверлил ее своими чудесными бархатно-синими глазами, они показались ей печальными и беззащитными, и ей стало его жалко: - Я с ним, - вздохнула Бриенна. – Мы скоро вернемся. Я принесу тебе сладкой земляники. - Я сам умею собирать, - Артур выплюнул смолу похожим на Тормунда движением, и так же, как отец, обвел языком зубы. – Чего это вы, а? Все время уходите! И без меня! - Тебя он тоже возьмет. В следующий раз. - Почему не сегодня?! И так они пререкались, пока не явился Тормунд, зевая и потягиваясь, на ходу возясь со своими ремнями, на которых всегда столько всего крепил – походная фляга, и еще одна – для вина, скляночки со снадобьями, которыми его увешивала Кая, меч, кинжал, точильный камень, топорик и амулеты от лесного зверья. Как и всегда, Тормунд тогда всех примирил и всем нашел доброе слово. Артур остался в поместье, а Бриенна вместе с мужем очутилась посреди дышащего тишиной и покоем летнего леса. Она слушала песни Вольного народа, смеялась шуткам Тормунда, не могла налюбоваться медным светом в его чисто вымытых кудрях. В том утре, в том солнце, в том дне – он, пожалуй, впервые показался ей красивым, по-настоящему, и ею овладело смущение, восхищенное, робкое, очень похожее на то, какое она некогда испытывала при виде Ренли Баратеона, а потом и Джейме Ланнистера. Но люди эти, будь они живы или мертвы, подумала она тогда, искоса поглядывая на него, болтающего и смеющегося без умолку – ни в какое сравнение с мужем моим не идут. Ни в какое. Никогда. И как же я была слепа! Как я была глупа. Ей захотелось быть достойной его, быть желанной ему. Тогда, подумала она, тогда она еще не понимала, как же сильно и беззаветно он любил ее. И как теперь жить без этой любви? Бриенна обвела глазами опустевший лес. Сольви спала у нее на груди, сладко посапывая. У нее был самый славный на свете носик, такой маленький и круглый, точно пуговка. У Артура был такой же, только, пожалуй, поменьше чуть, он был сыном своего отца, что ни говори, и была в его чертах присущая Ланнистерам аккуратность. У Сольви же кончик носа от солнечных лучей чуть порозовел стал похож на круглую драгоценную жемчужинку. У нее было серьезное круглое лицо, которое вдруг расцветало улыбкой, точно солнышко озаряло комнату. А в иные минуты она была так сосредоточена, тиха и спокойна, словно бы знала обо всех нечто, что они и сами покамест не ведали. Они проехали под сосны и построились друг за другом, ведя лошадей по узкой тропе. Бриенна помнила эту тропу. Здесь, в те дни, она скинула с плеча шелковый плащ, сшитый Каей для ее летних прогулок. Кая сшила для нее и чудное платье, весьма, как показалось ей сперва, весьма… фривольного вида. Но Кая уверила ее, что знает такие фасоны. Кая была необыкновенной женщиной, это Бриенна уже тогда поняла. Она отличалась от всех в Вольном народе, но словно бы старалась за собой того не замечать. И все же она была иной, чужачкой им в каком-то смысле, как бы сильно все они не любили ее и не преклонялись перед ней. В ней было любопытство к другим народам, к чужим людям, к дальним странам. Чужаков она не боялась, не сторонилась, как многие из племен Манса. В молодости она исходила собственными ногами все Застенье. Даже в самые лютые зимы она куда-то путешествовала, и находила объяснение в своей нужности людям: но, как призналась она однажды Бриенне, порой она просто жаждала дороги. И она была модницей, как призналась тоже: она все время что-то шила и вышивала, придумывая наряды для себя, сестер, подруг и просто попадавшихся ей на пути женщин. Она пряла и ткала, если выдавалась такая возможность, крутила тонкие нити, красила их сделанными из корней и трав цветами. - Вот так, - сказала она, - я повстречала в Белой Гавани одну женщину, беглянку из Дорна, где ее держали как невольницу, а, быть может, таковой она там и была. Она научила меня шить дорнийские платья. Сразу тогда они очаровали меня, показались мне чудесными. Но мужики в стойбищах подняли меня на смех, а женщины стали ругать, на чем свет стоит. И вновь я одела шкуры да куртки из овчины, но я запомнила, как это все надобно скроить. Как ни старалась Бриенна, она не могла вообразить Каю молодой, бесстрашной и дерзкой, да еще одетой в такое изысканно-бесстыжее платье. Но Кая смеялась, рассказывая о своих приключениях. Платья, дорнийские или еще какие на южный манер, были ее единственным подарком себе самой за эту девичью и яркую мечту о дальнем пути. Кая сшила ей платье из тонкого, как паутина, зеленого шелка, такое открытое, с высокими разрезами на подоле, что его даже в качестве ночной сорочки иная скромная дама бы постеснялась носить. Но, сказала Кая, цокая языком и восхищаясь, пока Мия, поддакивая, завязывала на спине у Бриенны тонкие ленточки, это платье только для глаз твоего мужа! Вот выдастся случай, и ты ему явишься в нем: и тогда уж сама поймешь, что это за наряд такой. Плащ упал с ее плеча, а она подняла голые руки и начала развязывать платок на своих косах. Тормунд все это время увлеченно трещал, рассказывая ей о сортах кедра и сосны, и какие они имеют свойства при строении ладьи или рыбачьего ялика. И в какой-то миг покосился на нее, потом повернул голову, потом и весь корпус. И замолчал. Бриенна искоса на него глянула, распуская косу и чувствуя, как пряди колышутся под теплым ветром. Плащ лежал теперь на седле позади нее, и Тормунд, раскрыв рот, оглядывал ее оголившееся колено. Наконец, он сглотнул и проговорил: - Это… что за дела такие?! Старухи пошили или ты сама? - Кая говорит, ее научили кроить подобные этому платья, - начала Бриенна, оробев, - там, в гаванях… - А, - сказал Тормунд. – Следовало мне помнить, что бабка всегда болтала с чужестранками. То рецепт какого-то хлеба возьмет, то моток ниток… то украшение из павлиньих хвостов, то… эдакие придумки. Бриенна отвернулась от него и уставилась перед собой, едва сдерживая смех: - Тебе не нравится? Скажи, я прикрою. Он молчал. - Все равно мы только вдвоем, - опять начала она, и он фыркнул. - Ты совершенно обезумела, если полагаешь, что я тебя в таком виде к людям выпущу. Лесная принцесса. Лесная колдунья. И платье тебе старые ведьмы нашили – ну точно под стать своим манерам! Он начал гоготать. Бриенна немного посидела в седле, надувшись, но не выдержала и тоже подхватила смех. Тормунд спешился и пошел с нею рядом, положив руку на ее обнаженное бедро: - Ты все это не просто так придумала, ну-ка, сознайся. - И даже если сознаюсь? – нагло отвечала она, глядя на него сверху вниз. – Ты чего со мною сделаешь, ревнивое ты существо?! - Я?! – завопил он, распугав птиц из малинника неподалеку. – Я ревнив?! Да я кроток, как… как… перепелка! Она начала смеяться, зажав рот рукой, бретелька платья соскользнула по ее плечу, открывая чуть не полностью ее грудь. Тормунд, хихикая, прижался щекой к ее бедру, а потом поцеловал. - Хочешь, покажу, как я кроток? - Ну, давай, пожалуй, удиви меня своим тихим нравом, - с вызовом бросила Бриенна. Он отпустил поводья своей лошади, протянул руки и ссадил Бриенну на землю. Она вырвалась, когда он попытался поцеловать ее, но добежала недалеко: запуталась в тонком и длинном, как шлейф, подоле. Она упала на мох, и тут муж ее нагнал. Они покатились по пружинному ковру, заливаясь хохотом и целуясь, и вдруг веселье переросло в страсть. Словно кто-то попросту сдернул покров с сокровенного, как Тормунд сдернул с ее груди треугольники зеленого шелка. Тут лесные холмы делали уклон, но узнать об этом им пришлось, только когда они покатились, сплетаясь и обнявшись, куда-то вниз, все дальше и дальше. Мелькали ветки сосен над головой, мелькало синее небо, и смеющееся лицо ее мужа. Мир катился кубарем вместе с Бриенной, пока она визжала от ужаса и сладкой истомы. - Бесстыжая, - зашептал он, вжав лицо в ее шею. – Распутная южанка!.. А не хочешь ли изведать северного угощенья? Она прижала его к себе, обнимая еще крепче, раздвинула ноги и потерлась о него своим самым сокровенным местечком: - Мне говорили, что бывают и прямо богатые пиры… - О, не уйдешь голодной, не сомневайся. - Больше разговоров, чем дела, - прошептала она, притянув его голову к себе и целуя его висок. – Одна болтовня и напрасное хвастовство. Тормунд задохнулся от искреннего возмущения. И долго еще они возились, и она запомнила смолистый аромат вокруг, что мешался с чистым и знакомым до боли запахом ее мужа, и ее собственным – свежий пот, горячая соль, влажный мох под ее спиной. Прежде она любила вспоминать тот день, потому что никогда ни до и ни после она не чувствовала себя такой счастливой, беспечной. Тогда впервые она познала – даже не смысл супружества, а саму суть жизни, вкус собственной жизни: звеняще-простой, настоящий, терпкий, как самая тайная правда, и сладкий, как самая сокровенная мечта. Она ощутила себя цельной, и сильной, и мудрой, как эти целомудренные и тихие леса, и столь же прекрасной. Но теперь воспоминания причиняли лишь тупую боль, будто кто-то толкал и толкал бил в ее сердце, желая его остановить и не в силах того сделать. - Скоро уже, - услышала она голос Артура, как будто сквозь пелену. Это была пелена памяти, что частенько ей застилала реальность. Джейме что-то ему сказал, терпеливо и вдумчиво. - Скоро, - отозвался мальчик. – Мама с отцом тут часто бывали прежде. Им тут нравилось. Тут растет сладкая земляника. Наступила короткая тишина. - И еще кое-что встречается, - бесстрастно и тихо проговорил Ланнистер. - Да? Что же? Тут тихо, даже волков не… Ох. - Бриенна, - позвал ее Джейме, но она сама видела, что лес перед ними заполняется темными фигурами всадников. Они двигались неширокой цепью навстречу им, шли с юга. Лошади неслышно ступали, и разговоров слышно не было. Джейме остановил своего коня, начал разворачивать, потом передумал и выступил вперед, закрывая Артура. Бриенна подъехала к нему. Она оглянулась, потом быстро переложила дочку в плетеную колыбельку и передала сыну. Артур что-то потрясенно забормотал, но она не слушала: - Стой здесь. Не иди за нами, ты понял? Сторожи Сольви. Береги Сольви… - Прошу, - умоляюще сказал Джейме. – Останьтесь сзади, вы оба. - Это ты останься. Ты никто, - бросила она ему, не поворачивая головы. – Успокойся. Ты никто, и никому здесь не нужен. - Но я… Она поджала губу, даже прикусила ее, боясь, что теперь, в накатившем на нее страхе, сболтнет ему что-то непоправимое, что-то совершенно ужасное. Что он однорук, жалок, стар, совершенно бесполезен. Клянусь богами, я это ему скажу, подумала она угрюмо, наблюдая, как отряды приближаются к ним из-за деревьев. Я скажу, и я навсегда его отважу от нас и от привычки лезть не в свое дело. Они прошли еще немного, глупый Ланнистер так и не отставал, вздернул свой дурацкий подбородок повыше, что за дурак, подумала она с отчаянием. Ну что за дурак, право же. От отрядов, что перегородили им путь, отделилась одна фигура и направила к ним коня. Бриенна, сощурившись, глядела на медно-золотые косы и темный мех тяжелого плаща. Так они и встретились посреди полянки в сосновом бору. Санса, мрачно и недоверчиво, глядела ей в лицо. - Где дитя? Я хочу ее видеть. - С ней все хорошо, - сказала Бриенна. - Где дитя?! – крикнула Санса с каким-то детским отчаянием. – Как ты могла, Бриенна?! Оставила поместье? Забыла своего мужа? Предала его память! Что ты наделала! Все позабыла?! Куда ты направляешься? Что ты задумала? Глупая, глупая, глупая… И она расплакалась, а потом взмахнула рукой, не оборачиваясь к своим солдатам: - Взять его! Это предатель, убийца и преступник! Берите его! Мы совершим правосудие, наконец… К Джейме направились шестеро. Он спешился и пошел прямо к Королеве Севера. Вид у него был отчаянный, полный какой-то смертельной решимости: - Значит, все же передумали меня отпускать? - Не сегодня, Ланнистер, - Санса приоткрыла верхнюю губу, показывая ему острые белые клыки. Ни дать, ни взять, волчица. – О, ты долго искал этой встречи. Радуйся же: нашел. - С вами? Нет, не искал. Я искал ее, - он мотнул головой на Бриенну. - Теперь остается лишь помолиться за твою грязную, скверную, мелкую душу. Если найдется, кому. - Найдется, - тихо сказал Джейме. - Сомневаюсь, - парировала Санса. Бриенна видела, что она вся дрожит от негодования. – Берите его! Что же вы! Он однорук, он калека, берите его, избейте его, убивайте его, пусть кричит, тут же, тут же, тут, при нас!.. Выносить дальнейшее Бриенна не могла. Она слышала, как заплакала Сольви, как заревел Артур, очевидно, так и не набравший в себе решимости избавиться о чужака, или, во всяком случае, не готовый лицезреть жестокую казнь. Снежинка, сидевший у Артура за пазухой, трусливо хныкнул. Она соскочила на землю и пошла на солдат Севера, вынимая из ножен Верный Клятве. Встала, загородив Ланнистера собой. - Вы его не тронете, - услышала она собственный голос. Было в нем больше усталости, чем уверенности. Но было еще что-то, что их пригвоздило к месту.