Тысячелистник

Она проснулась от крика дочери. Сольви захлебывалась рыданиями. Бриенна вскочила, схватила ее на руки и начала прикладывать к пустой груди, но Сольви так просто было уже не обмануть, и, наученная прошлыми горькими ночами, она принялась размахивать ручками и словно бы даже отбиваться, и Бриенна только качала ее, чувствуя, как к бессилию примешиваются стыд и страх. На эту возню и крики прибежала сонная служанка. За окном едва занимался быстрый рассвет. В комнатах на вершине лета стало жарко и душно, и идущие с морских краев грозы то и дело проливались на замок стремительными теплыми ливнями. Служанка, натягивая на плечо падавший ворот сорочки, заметалась вокруг, забормотала: - Иду, иду, уже иду. Сейчас… я… Она рысью побежала к столику у камина, схватила глиняную бутылочку для выкармливания слабых детишек, бутылочку с тонким носиком, который позволял ребенку пить, не давясь – изобретение какого-то мейстера, надо заметить, очень полезное – наполненную козьим молоком. Протянула руки к Бриенне, сидевшей в мрачном оцепенении на краю мокрой от пота постели: - Дайте мне, миледи, давайте, я помогу. - Нет, пусть побудет со мной. - Пожалуйста! Крики ребенка нарастали, грозили обернуться этим ужасным сухим плачем, от которого Сольви, бедняжка, начинала задыхаться. Может, она чувствовала, что от матери ее почти ничего теперь не осталось – лишь оболочка, не способная даже заплакать или сожалеть. Все несчастья, цеплявшиеся одно за другое, выпили Бриенну до дна, оставив ее груди пустыми, а сердце – мертвым. Некоторое время девушка уговаривала ее отдать Сольви, воркующим и теплым ото сна голосом, и Бриенна в конце концов сдалась, почувствовав себя еще хуже, чем прежде. Ей вновь захотелось вымыть себя, показалось, что все, чего она касается, теперь какое-то грязное и нелепое, как и она сама. Она посмотрела на содранные до крови, но уже заживающие костяшки пальцев и бурые ссадины на своих локтях – следы яростных часов, проведенных в наполненной едва терпимым кипятком лохани. Она мылась по шесть раз на дню, сначала ее вытаскивали из воды и пытались угомонить, но потом оставили эти попытки, смирившись с ее силой и бесконечным упрямством. Однажды она услышала, как Джейме за дверью выговаривает служанкам: - Вы не должны ее толкать и понукать, от этого ей только станет хуже. Но и позволять всему тянуться… вот так - не стоило бы. - А вы могли бы справиться?! – дерзко пищала одна из горничных. – Вы пробовали ее вытащить из воды, когда она не хочет? Мы и сами все видим, не слепые! Она сидела в лохани всю ночь напролет, и терла, терла себя щеткой и золой, до того, что вода стала красной от крови! - Надо обращаться ласково, - упирался Ланнистер. – Дайте мне с нею поговорить. - Леди Старк не велела. - Я понимаю. Просто пойдите к миледи Бриенне, спросите, может, она захочет меня видеть, я тогда смогу с ней сладить, я знаю, как надобно вести себя… Словно с какой-то сумасбродной лошадью, подумала Бриенна. Однако этот подслушанный разговор отчасти привел ее в чувство. Она перестала сдирать кожу до крови. Ей стало казаться, что Джейме втайне насмехается над этой ее слабостью. - Скоро придет еще одна кормилица, миледи, - говорила служанка, улыбаясь Сольви и цокая языком, чтобы ее отвлечь. – Чистая, приличная женщина, мы выписали ее с южных границ, она очень добрая, очень… - Не нужно, - с тоской проговорила Бриенна. – Я не хочу. - Но она плачет от этой еды. Ей еще нехорошо кушать такое молоко, хоть мы и разводим его сладкой водичкой, хоть мы и… Ох, бедное дитя. Поглядите, она вся словно усыхает. И так кричит, что сердце обрывается. Это было правдой. Для Сольви надо было найти кормилицу, как можно скорее. Санса рассылала гонцов и фрейлин во все концы Северного Края, обещая большие награды, золото и драгоценности, и даже земли с поместьем или замком, и даже за Стеной пыталась искать. Но Бриенна всех отсылала прочь. Двух или трех женщин, по настоянию Сансы, оставили, но их отвергла сама Сольви, выплевывая грудь и сплевывая сцеженное молоко. Казалось, она, как и мать, не желает больше ничего, кроме как забыться в своем горе, отдаться ему сполна – и в нем угаснуть. Так гаснет луч света, придавленный сырой темнотой. Сольви все же, словно бы с неохотой уступая настырной служанке, поела, и притихла, и Бриенна встала, чтобы помочь ее переодеть. Ей пришлось одеться самой, умыться и привести себя в порядок, хотя, когда горничная подступила к ней, чтобы уложить ей волосы, она отшатнулась: - Не трогайте меня. Я же просила! И она сидеть осталась с распущенными волосами, мрачно таращилась за окно, на угол серой каменной кладки, за которым виднелись цветущие лужайки вокруг замка и кусок синего неба. Сольви лежала у нее на руках, тихонько покряхтывая и перебирая ручками в кружевных пенках пеленки. Было раннее утро, когда следовало бы еще видеть сладкие сны, но внизу уже пробуждались те, кто устраивал в замке сытую, удобную всем жизнь – носились поварята, слуги несли охапки дров, в пекарнях месили тесто и ставили первую партию хлеба. Скрипели подводы, везущие сюда всякие полезные вещи – кувшины с горчичным маслом, бочонки с медом, битую птицу, мотки шерсти и шелка, ароматные травы, коробы с земляникой и малиной, льняные холсты, мясные туши, корзины с сазанами, кефалью и горными радужными форелями - праздник жизни, торжество плоти, от которого Бриенну теперь мутило. Что-то дрожало у нее внутри при мысли о том, как она прикоснется ко всему, что было сутью жизни живых – и осквернит все своими прикосновениями. И вдруг она поняла тоску Джона Сноу, это бесконечное и мучительное чувство собственной чуждости всему, что только может дышать, ходить, смеяться. За дверью опять послышалась возня и голоса. Она услышала голос Ланнистера, который сюда стал являться по нескольку раз в день, уговаривая, требуя и вымаливая, чтобы его приняли. Служанки закудахтали на него, но Бриенна встала, прижимая к себе ребенка и сказала громко, чтобы ее услышали: - О, Боги. Да пусть войдет, впустите его, только перестаньте… Перестаньте шуметь, вы все! Отворилась дверь, и он ввалился, поправляя меч на поясе и уставившись на нее в жадном нетерпении. Глаза его перебегали с ее встрепанной головы – на Сольви, и на лицо Бриенны, и на ее покрытые ссадинами руки. - А Леди Санса не веле… - начала горничная, которую он нахально отпихнул со своего пути, едва не припечатал спиною к стене. - Оставьте нас, - сказала Бриенна негромко. – Оставьте. Очутившись с ней наедине, Джейме закружил вокруг кровати, зачем-то заглянул в колыбельку, что-то там поправил с деловитым видом и, подойдя, остановился в нескольких шагах. Бриенна села в кресло у окна, не сводя с него глаз. Он же уставился на ребенка, будто не мог себя заставить смотреть куда-то еще. - Чего тебе надо? – грубо осведомилась она. – Почему ты все время тут крутишься? Он прищурился, медленно оглядел ее: - С тобою все хорошо? - Нет, - сказала Бриенна спокойно. - Сольви… - Я знаю, - оборвала она. – Я знаю, что с ней что-то не так. - Я беспокоился, вот и все. Она отвернулась и стала смотреть в окно. - Артур, - сказал Джейме. – Что с ним? - Все время спит или лежит рядом с лисом. Думаю, Снежинка умирает, - тихо сказала Бриенна. – Мейстер не знает, как ему помочь. - Почему он все время спит? - Он сказал мне, что, когда просыпается, то миг или два не помнит о том, что случилось, и в этот миг он счастлив и доволен. Он сказал, что мечтает уснуть или же превратиться в кого-то, в лису, в собаку или в кота, и убежать в лес… вырыть там нору и лежать в ней. Он мечтает разучиться говорить и думать, так он сказал. Джейме слушал все это, подняв бровь, но под конец ее слов она заметила, как по его лицу прошла судорога, его губы задрожали. Он, по своему обыкновению, выпятил подбородок, чтобы это скрыть. - Мы должны что-то сделать, Бриенна. Позволь мне помочь. Она решилась отмолчаться, но он стоял напротив нее и сверлил этим своим сухим, лихорадочным взглядом. Он был из тех людей, и она давно поняла, еще прежде, чем влюбилась – и разлюбила – кому проще делать хоть что-то, чем топтаться на месте в растерянности. - Я не знаю, чем можно помочь, - пробормотала она. – Не знаю. Не знаю… - Позволь мне, - упрямо сказал Джейме. – Почему ты отталкиваешь мою помощь? - Я не отталкиваю, - слабо запротестовала она. – Это мой сын, неужели ты думаешь, что я спокойно выношу то, что творится? - По тебе я вижу, что нет. Послушай. Там, за дверью… есть кое-кто, кто давно желает видеть его. Ты позволишь? Ты разрешишь нам?.. Она растерянно заморгала, не понимая, о чем он говорит. Она редко покидала свои покои в эти дни. Артур же вовсе никуда не выходил, что было, конечно, плохим знаком. Ужасным, принимая во внимание его - прежде - живой и любопытный нрав. И говорил он теперь только с нею – и лишь по необходимости – и с умиравшим от своей ужасной раны Снежинкой. Снежинке он шептал какие-то слова, утешения или обещания мести за него – она не знала точно. Джейме прошагал к двери, распахнул ее и сказал, обращаясь к кому-то в коридоре: - Входите, но будьте вежливы, как обещались. Бриенна поднялась, с тревогой прижимая к груди дремавшую малышку. Она округлившимися глазами смотрела, как они входят, гуськом и настороженно, и, проходя мимо нее, к двери, ведущей в комнату Артура, кивают и бормочут: - Доброго утра, миледи. - Здравствуйте, миледи сир Бриенна. - Доброе утро, леди Бриенна. Они делали неуклюжие поклоны – мальчики, одетые в латы и доспехи, и лица у них были бледны от напряжения, а у иных, вроде толстого Виллиса, на щеках выступил багровый румянец сильнейшего смущения. Джейме встал у порога комнаты Артура и тихо, веско сказал: - Я буду здесь, и я буду все слышать, мои маленькие рыцари. Ежели замечу, что кто-то ведет себя без подобающей почтительности – наказание будет страшно. Вчера вы были на казнях, и знаете, вам всем донесли: часть этих истязаний для дикарей была выдумана мною, и я еще ко многому подобному способен. Мальчишки уставились на него, раскрыв рты и дружно, послушно закивали. - Но вы дали мне слово, каждый из вас, и я доверяю слову рыцарей Золотого Льва и Волшебной Руки. Войдите же. И он с торжеством, более ярмарочным, чем настоящим, толкнул дверь. Они стали протискиваться в комнату Артура прежде, чем Бриенна успела что-то произнести. Она бросилась было наперерез, но Джейме схватил ее за локоть, сжал и удержал, и, сунув губы к самом ее уху, быстро и горячо произнес: - Т-с-с. Останься здесь. Просто слушай, просто смотри. Не вмешивайся. Она осталась, и с изумлением видела в приоткрытую дверь, как мальчишки Винтерфелла столпились вокруг кровати Артура. Он сел, положив руку на бок тихо дремавшего от сонного зелья лиса. Снежинка лежал теперь на его постели, на расстеленых попонах и покрывалах. Он почти не поднимал головы и не шевелился, и лишь по его короткому дыханию и стонам, когда становилось слишком больно, можно было понять, что он еще жив. Бриенна видела кончик серебряного хвоста, торчавший из-под синего шелкового платка, которым Артур прикрывал своего друга. - Как ты, Ланнистер? – заговорил Виллис, как видно, самый храбрый и прямодушный из них. – Я… мы слышали, что ты в одиночку убил троих дикарей. Одного поразил ударом в самое сердце, обманным выпадом, которому тебя научили там, за Стеной. Ты был ранен, но теперь, говорят, идешь на поправку. Это правда, что тебя назначат самым молодым из нашего рыцарского отряда? Леди Санса намерена посвятить тебя прежде, чем ты даже окрепнешь для новых поединков. Артур беспокойно моргал и жмурился, переводя взгляд с одного мальчика на другого. Они стояли поодаль от кровати, озираясь и беспокойно поглядывая на спящего лиса. - Не называй меня так, - наконец, проговорил Артур. – Я никакой тебе не Ланнистер. И это не был обманный выпад, он просто наклонялся, чтобы поднять оружие… А… Что это у вас за отряд, интересно мне? Джейме покосился на Бриенну, которая стояла, замерев в напряжении, и едва заметно ухмыльнулся. Виллис заговорил было, но заговорили и все разом, перебивая, стремясь поделиться ошеломительнейшими новостями. Артур завертел головой, слушая, спрашивая, и вдруг – Бриенна даже рот открыла – засмеялся чему-то, сказанному невпопад или нарочно, кем-то из младших мальчишек. Джейме мягко оттер ее от двери и прикрыл, заглушив звонкие голоса. Он забрал у нее девочку и принялся с довольным видом расхаживать по комнате, что-то тихо рассказывал Сольви, улыбался и жмурился, довольный своей выдумкой, беспечный, как кот. - Что за отряд? – спросила Бриенна, прислонившись к стене и заведя руки за спину. – Что ты там наплел? Как тебе… как тебе это удалось?.. Он бросил на нее короткий и смеющий взгляд. Сольви одобрительно пыхтела у него в руках, глядя снизу вверх с этим своим неизменным обворожительным и нежным вниманием. - Я сам был мальчишкой. Может, я недалеко ушел в своем образе мыслей от их устремлений? Артур теперь наш герой. Его храбрость известна всем. Его подвиг тут нескоро забудут. Я позволил себе собрать их и все им рассказать, ну пускай… не без некоторого приукрашения. Но лгать я бы не стал, - быстро сказал Джейме, заметив, как она нахмурилась. – Просто есть вещи, которые требуют огранки, когда ты их… рассказываешь заново. На все можно поглядеть с разных сторон, верно? - О чем они там толкуют? – повторила она устало. – Что за Золотой Лев, Волшебная Рука? - Я их тренирую для боя, пообещав каждому, что в итоге все станут рыцарями при дворе Старк, и в самое ближайшее время. Мы желали провести поединок, в конце лета, когда отряд наш станет славен своими умениями, и другие мальчики Севера и Шести Королевств захотят приехать сюда, чтобы принять участие. - Турнир? Ты готовишь этих… мальчишек… к турниру? - Все верно. - И избрал Артура их героем? - А разве он поступил не как герой? Он совершил подвиг, Бриенна. Настоящий и неприкрытый ничем – лишь стремлением его сердца. - Он действовал в помутнении, обезумев от боли, от горя, - тихо сказала она. – И мне не нравится, что ты избрал такой способ… Он хотел все забыть, а вы снова и снова будете заставлять его вспоминать. - Рыцарь не отрекается того, что сделал, - заметил Ланнистер. – Забытье – для слабых. Мой сын не таков. Бриенна не знала, как ему возразить. Тысячи резонов толпились в голове – но ни один из них не был правдив или разумен, все были лишь отражением ее собственных отчаяния и страха. Наконец, она сказала: - Зачем ты нам помогаешь? - Что? – он повернул голову, он стоял у окна, и луч солнца играл в рыжих кудряшках Сольви. – «Зачем»?.. Она вздохнула: - Ты сам не знаешь причины. Верно? Джейме ссутулился. - Зачем ты сказал мальчикам, что Артур – Ланнистер? - Это они и без меня тут все знают, - упрямо пробубнил он. – Я этого ни перед кем здесь не утверждал, Бриенна. - Я не хочу, чтобы он знал, кто отец. - Он-то знает. Знает, что это был Тормунд, иного не ведает… - Да, и пусть так остается. - Я не буду в этом тебе перечить, - сказал Джейме таким тоном, словно говорил с сумасшедшей. – Кто знает? Может, ты уже сама в это поверила. Может, ты думаешь, что в ту ночь была так пьяна, даже и не помнишь, кто увел тебя с пира. А? Она отвернулась, подошла к зеркалу и взяла с полки гребень. - Не можешь без оскорбления, конечно же. - Прости. Я… не знаю, зачем это сейчас сказал. - Чтобы меня задеть, - тихо сказала она. – Пожалуй, ты прав в одном. Рыцарь не должен забывать о том, что сделал. Только вот остальным, пожалуй, напоминания ни к чему. Ты ничего не сделал в ту ночь, кроме как отдал свое семя, да и то, как вскоре дал мне понять – безо всякой особенной охоты, а лишь стремясь развлечься после битвы. Я все понимаю. Я лишь не могу понять, в какой миг тебе взбрело в голову, что кто-то из нас… захочет принять тебя. Вот и все. - Не надо, - сказал он обиженно. – Мне вовсе не надо. Не принимайте, хорошо, да, я слишком горд, упрям, и сир Давос ошибался, полагая меня кротким и терпеливым: я не таков, чтобы молить о вашей… О том, чтобы… В Пекло все. Сольви любит меня, а на остальное мне наплевать. - Никто никогда не полагал тебя ни кротким, ни терпеливым. Это тебе показалось, потому что сир Давос отнесся к тебе с состраданием: но это сочувствие, которые люди имеют несчастье питать к тебе, Джейме, ты постоянно принимаешь за восхищение тобою, золотым львом и превосходным воином! Что же касается твоих слов… Сольви любит тебя, потому что она всего только неразумный малыш. - Я бы предпочел, чтобы вокруг побольше было таких малышей! Тех, кто не судит и не винит меня за сделанное некогда, не казнит меня своими подозрениями и придирками целыми днями, дни напролет… Она фыркнула, быстро заплетая косу. Если в чем и была польза от Ланнистера, так это в том, что, разозлив ее как следует, он, наконец, заставил ее собраться с силами – или остатками сил - и привести себя в надлежащий вид. Бриенна грустно ухмыльнулась своему отражению. - Ты как будто соскучился по перепалкам со мною? – с той же неуверенной, кривой улыбкой проговорила она. – Что, более не с кем было говорить? Он с минуту потрясенно молчал - а потом вдруг засмеялся в голос. - Ты права, - хохотал он, и малышка радостно тянула руки к его смеющемуся лицу. – Ты права, Бриенна, как и всегда! Я скучал по твоему ворчанию и по тому, как ты всегда… ты со мной… Всегда так… Хлопнули двери: и он замолчал в испуге, будто его застали за чем-то непристойным. Бриенна вздрогнула, увидев на пороге разъяренную Сансу Старк. За ее спиной толпились служанки с подносами еды для завтрака, и у всех был такой вид, словно Джейме совершил какое-то отвратительное преступление. - Он что здесь делает?! Кто ему разрешил? – крикнула Санса. И тогда Джейме, с самым высокомерным видом, повернулся к ним и сказал: - Я знаю, как всем помочь, леди Старк. Всем, кто сейчас в этих комнатах. На следующее утро выехали до рассвета. Бриенна несла Снежинку, закутанного в попоны, чувствуя его горячее дыхание на своем плече, там, где голова его бессильно легла, как у полумертвого ребенка. Он поскуливал и едва шевелился, а когда открывал глаза, покрытые мутной пленкой, они тотчас закатывались. Он стал таким худым, что, и прежде нетяжелый, показался Бриенне просто несколькими невесомыми веточками, едва прикрытыми мокрой горячей шерстью. Хотя он уже перестал быть маленьким смешным щеночком: и даже подростком больше не был. Будь он здоров, он выглядел бы теперь как настоящий взрослый лис. Джейме помог ей устроиться в седле. Он тоже сел верхом, оглянулся на нее - и поехал вперед. Перед ними отворили южные ворота, и они вступили на утоптанный, широкий тракт, по сторонам от которого в полумгле блестели от росы дикие травы. - Откуда ты узнал об этой женщине? – решилась Бриенна, когда небо окрасилось нежно-лиловым оттенком, и проступили силуэты деревьев на холмах. – Кто-то сказал тебе? - Когда я устраивал казни, - дернул он плечом. – Одна из женщин, которых я пощадил, рассказала о мейеге. Мол, она вылечила ее пылавшую грудь, и все остальное. Мол, она чуть не мертвых овец поднимает на ноги. - Так не бывает. - Я знаю, - он обернулся к ней, и в рассветных лучах его лицо показалось Бриенне странно молодым, невинным – и виноватым. – Возможно, я цепляюсь за некую надежду. Только и всего. Я знаю, что ты не потерпишь обмана: и врать не стану. Но мы должны ее отыскать и… и попытаться. - Зачем ты в этом участвуешь? - Ну, кто-то должен тебе дорогу пока… - Нет, я о казнях. Он уставился перед собой, и она видела лишь его упрямый затылок. Ветерок слегка шевелил густые пряди темного золота. Санса была в такой ярости, столь ошеломлена случившимся, что истребила под корень весь городок в Кривом Овраге. Пощадили только младенцев до пяти лет, их матерей и беременных женщин. Остальные – дети, старики, мужчины, женщины, девушки и парни – болтались на длинных высоченных виселицах вдоль западной стены Винтерфелла. Мужчинам перед казнью вскрывали животы, вешали на ослабленных веревках, чтобы они дольше мучались - и их крики, стоны наполняли дворы и подворья. Всего этого Бриенна не могла понять, даже если бы и пожелала, но ее никто не спрашивал. Это была месть за нее, а не от ее имени, и Джейме, и его новый друг Райо, и все остальные северяне приняли во всем этом живейшее участие. Словно пожар, запаленный в одном конце дома, мстительный поход перекинулся на соседние поселения с горцами. Их стали убивать и калечить без разбору, оставляя женщин в живых – но далеко не всех и не всегда. Началось насилие, потекли какие-то слухи о пятнавших себя всевозможными пытками и дикостями рыцарях Волчицы, но северяне - в большинстве своем - твердо были уверены в своей правоте. Горцы перепугались. Одни в ужасе бежали к морю, к югу, к Стене, куда глаза глядят – другие вооружились кольями и пращами и пытались дать отпор, и, разумеется, эти попытки были жестоко подавлены. - Я не говорил, что мне это нравится. Но есть вещи, которые надо сделать, которые никому не поручишь, чтобы остаться чистым. И я не привык чужими руками жар загребать. Это было умение Серсеи, да и то давалось ей – с большим трудом. Бриенна в тоске поглядела на серебристую мордочку, что торчала из-под толстого покрывала. - Ты не думал, что не стоило бы поощрять в ней эту тьму? Это не она, это Рамси Болтон и все его пытки глядят на свет, когда она велит вспарывать им животы и скармливать кишки собакам. Это не она, Джейме. Не она. - Откуда тебе знать? Ты знала ее прежде, до Болтона? - Только видела мельком или же издалека, ведь мы вместе… - Да, я помню, как мы говорили о ней в Королевской Гавани. Но она ведь умудрилась принять участие в отравлении Джоффри. - Разве Оленна Тиррел не призналась после во всем? Я слышала это от… - Сансы. Да. Так установил ее брат. - И это не правда? Он улыбнулся, хотя и печально, когда Бриенна подвела свою лошадь к нему и пошла с ним рядом: - Нет, все правда. Старуха Тиррел мне все рассказала. Смеялась перед смертью, это казалось ей самой забавной и остроумной из ее выходок… Санса виновата была лишь в том, что… она с самого начала избрала желать ему смерти. - Это вовсе не показывает, что… - Видишь ли, есть люди, которых несчастья ломают. Есть – кого закаляют. А есть и такие, кого превращают в чудовищ. И Санса, похоже, одна из таких. Но я был рад, когда ее глаза заблестели. Знаешь, как это случилось? Она сказала: жаль, что нельзя продлить мучения повешенных! И я ответил: о, нет, миледи, я видел кое-какие трюки там, в Красных Горах, и я знаю, как это сделать. И глаза ее заблестели, Бриенна, я клянусь тебе, как у ребенка, которому показали дорогую игрушку. Она вздохнула: - Санса – самый справедливый, честный, умный, благородный человек, из всех, кого знаю… - Но не «добрый». Ты так не сказала. У Джейме всегда довольно просто получалось запутать Бриенну - и смутить. Она растерянно покрутила головой, словно выискивая подсказки, чтобы ответить ему на эти гадкие речи – но ничего на ум не пришло. Он смягчился, видя смятение на ее лице: - Бриенна. Я знаю, ты любишь ее, и она тебя… сильнее всех других, я знаю. Я знаю, что ты не допустила бы этой мести, если бы у тебя были силы, но ты должна была прийти в себя, и никто не хотел тебя тревожить, ведь и без того ты слишком многое пережила. - И поэтому меня даже не спрашивали. - Тебе надо было думать о сыне и о Сольви. Ты знаешь, - сказал он после паузы, очень осторожно. – Мы станем просить не только спасти Снежинку, верно? Мы попросим помочь тебе. Вернуть молоко. - Я даже не уверена, что мейеги могут… - запротестовала она, впрочем, без особенной горячности. Он сумел заразить ее этой свой надеждой. И все равно вскоре она узнала. Все узнала сама. Позже она думала, что, когда к вечеру они свернули в темный ельник, мрачный и похоронный, прячущий лучи в своей холодноватой тьме, что у нее еще были эти мили, чтобы передумать и повернуть. Что случилось бы с нею? Ничего, ровным счетом. Снежинка, вероятно, поправился бы сам, и молоко бы вернулось: она пила бы зелья, которые делал для нее мейстер, и она пришла бы в себя, и накормила бы Сольви, и все было бы как прежде, стало бы на свои места. Но в этом лесу, на едва видной в папоротниках тропе, ей стало жутко и странно: и лошадь ее шла и шла вперед, а Бриенна сидела, не двигаясь, в мертвой тишине. Тропинка вскоре совсем пропала, и Бриенна остановилась, и Джейме, позади нее, сказал, негромко и с горечью: - Мы пришли. Видишь? Погляди. Это здесь. Она увидела хижину, вросшую в землю, обнесенную частоколом, политым старой и новой кровью, черной, бурой и алой. На колышках развешаны были освежеванные тушки кроликов, выдр и куниц, всяких мелких зверушек. Больше никаких признаков колдовства не было – не было ароматных трав, как в комнате Каи, этих чудесно пахнущих венков из горошка, герани или ромашек. Не было горшочков с вытопленными из семян маслами, аккуратно прикрытых восковыми пробками бутылей, в которых Кая запечатывала запахи лета, свежести и жизни: ягодные настойки, вишневые косточки, брусника, жимолость, березовые почки, ивовая кора, душица, зверобой, шалфей… Здесь было мрачно и холодно, и кружили жирные мухи, и воняло кровью и разложением. Они спешились, Джейме пошел впереди, но, едва протянул руку, чтобы стукнуть в ветхую, покрытую зелеными наростами мха, дверь, она сама отворилась. Женщина, одетая в черное платье, зашитое разноцветными нитями – на рукавах, подоле, груди – с собранными в жидкую косу седыми волосами, вышла и тотчас с недовольством прищурилась на гостей. - А, вот и ты. Долго же добирался. Она посмотрела на Бриенну, что прижимала к себе Снежинку. Смерила ее взглядом и обнажила в улыбке длинные темно-серые зубы: - Ты его задержала? Разговорами о совести и чести, как и всегда? Ты всегда ему мешала. Ты всегда у него - обуза. Бриенна открыла рот и, совершенно неожиданно для себя, выпалила: - Так пусть оставит меня. Старуха покатилась со смеху. Отсмеявшись, не замечая, как Джейме и Бриенна в недоумении переглядываются, она начала вытирать свои дряблые веки кончиками пальцев, черными от дурманных зелий: - Пусть, пусть, пусть… попробует. Он приворожен навеки, и ты это знаешь, хитрая ты корова. А знаешь ли, сколько раз он проклинал тебя за эту неистребимую тягу к твоему жирному белому телу? Ладно, возможно, не знаешь. Ты баба не большого ума. Иди в дом. Лепешки остынут. - Мы приехали, многоуважаемая леди… - заговорил Джейме, приходя в себя. – Мы ищем вашей помощи в спасении этого существа… - В дом, - она мотнула головой, отвернулась и скрылась в дурно пахнущей мгле. Бриенна вошла и едва не пошатнулась от бившей в лицо вони. Маленькие окошки, все засиженные мухами, едва впускали сюда остатки солнечного света. На столе дымилась миска с бурым варевом, а на деревянном подносе дымились лепешки из темного теста. Всюду царил ужасный беспорядок, грязь, вековая и въевшаяся во все: в жирные тряпки над лоханями со сцеженной кровью и темной водой, в земляной пол, в черные от копоти стены. На плохо сложенной, кривой печи что-то булькало в котле, что-то довольно мерзкое, как и все здесь. Мейга показала гостям на длинную скамью, покрытую рваным тряпьем, связанным в подобие коврика. Бриенна осторожно села и сказала: - Как вас зовут? - Почему спрашиваешь? Или он тебе не сказал? - Увы. Я не имею чести знать вашего имени, миледи, - сказал Джейме, усевшись рядом с Бриенной и положив деревянную ладонь на столешницу. Старая карга покосилась на нее с плохо скрытым любопытством. Но в нем сквозила и какая-то странная брезгливость. - Эзалинн, - нараспев проговорила она. – Эзалинн, Линн, так мой отец меня называл. Это было… Старуха застыла, выпучив свои водянистые глазки куда-то поверх плеча Джейме. - Это было словно вчера. Линн, Линн, так он звал меня, пока я не прибегала. Ох, он был славный охотник. Теперь я сама могу ставить капкан или забить полевку острой палочкой. А прежде его умения куда как превосходили мои. Что смотришь? – вдруг раздраженно сказала она, поймав взгляд Бриенны. – Северная мейега тебя не учила, что это невежливо? - Нет, - медленно сказала Бриенна, не опуская глаз. – Она была очень добра. Ко всем. - Пустая самовлюбленная дурочка, - сплюнула Эзалинн. – И надо же, на что растратила свои силы? На вышиванье, на платья, на пирожки с ягодкой, на мягкие подушки и настойки из рябины да княженики. Боги, Боги, Старые Боги, ведь вы видели ее силу, почему позволили этой дурехе так себя растерять? И это все, что от нее осталось. Старуха поглядела на руку Джейме. - Вместо золота, а? Каково тебе, мой славный рыцарь? Таскаться за уродливой жирной коровой, сменять золотую руку на деревянный обрубочек, выточенный полуслепым, полусумасшедшим дикарем, а вместо власти и славы пожинать всюду позор и презрение? - Думаю, покамест меня все устраивает, - вежливо наклонив голову, молвил Ланнистер. Бриенна покосилась на него. Испуганным он не выглядел. Раздраженным – пожалуй. Когда он начинал сильно злиться, он всегда принимался для начала сухо шутить. Горе было тому, кто не замечал перехода от этих шуток к делу, подумала Бриенна. Снежинка в ее руках зашевелился и заскулил. - А! – захихикала мейега. – Вот и он, однорукий лис. Что, бедолага? Измучили они тебя? Дай сюда. Бриенна медлила, и старуха прикрикнула на нее: - Дай, дай, отдавай его мне. Почему не окончил его мучения? – проворчала она, забирая Снежинку и со странной бережностью укладывая его на скамью под маленьким треугольным окном. Тот лишь взвыл тихонько, видимо, от тряски в дороге его рана начала болеть и кровоточить. – Поглядела бы на тебя, коли тебя бы кто заставил половину луны жить с порванным в клочья пузом. - Я не… мы не нарочно, - сказал Джейме, побледнев. – Мы желали излечить его. Можете вы помочь нам? Я слышал, леди Эзалинн… - Ничего ты толкового не слышал, - пробормотала мейега, ощупывая лиса быстрыми и вороватыми движениями. Она наклонилась к самой его мордочке, что-то забормотала, потом выпрямилась и, на глазах у Бриенны, которая просто оцепенела в тошнотворном ужасе, подставила под свой рот сложенную ковшиком ладонь. Изо рта ее потекло что-то черное, старуха плюнула раз, и два, и, оскалившись, захохотала: - Ох, видела бы ты свое лицо! Кая тебе такого не показывала, верно? Верно?! А, она, наверное, думала, что ты не вынесешь вида истинной волшбы. Старуха вытерла ладонь о свое платье, и, как ни в чем не бывало, схватила лепешку (той же рукой, подумала Бриенна, борясь с катящимся к горлу комком) и протянула ей. - Ну, быстрее. Остынут – придется новые ставить. Холодные не помогают. Ешь, не то не видать твоей дочке молока. А мы не хотим, чтобы она оголодала, верно? Кто знает, что такие, как она, могу сделать, оголодав? Нет? Ты не знаешь? Не ведаешь, глупенькая… И старуха, совсем развеселившись, протянула обе ладони и начала гладить голову Бриенны. Джейме сделал какое-то движение, нащупывая рукоять меча, но старуха только хмыкнула: - Ну-ка тише там. Не мешай нам. Не мешай. Не мешай… Вот. Вот так… Хорошо. Ну? Ты так голодна с дороги, правда же? Бриенна вдруг ощутила ужасный голод, словно внутри нее открылась какая-то бездна, немыслимая пустота. Она схватила лепешку и запихала в рот и начала глотать, едва жевала, давилась, из глаз ее побежали слезы – она не могла заставить себя остановиться, хотя и чувствовала на себе потрясенный взгляд Ланнистера. И вдруг старуха отпустила ее голову, напоследок проведя пальцами по вискам: - Ну все, все, все. Все хорошо. Ты все понимаешь. Бриенна вытерла слезы и проглотила последний кусок. Этот хлеб, со странным привкусом, словно его замешали не на воде или молоке, а на сырой крови (и, может быть, так и было) улегся в ее желудке тяжелыми камнями. - Почему вы так сказали? – Джейме словно бы очнулся, стряхивая с себя оцепенение. – О… дочери? О Сольви? - Ну, потому что возлюбленная твоя корова и сама это знает. Девочку прислали к нам с большой силой. Кая тоже знала, а то, поди, и готовилась: с нее станется верить, будто часть ее в ней возродится. Как будто это на самом деле можно сравнить с нею, с этой рыжей недотепою. Нет, я и не ведаю, каким даром ее наградили – будет ли она знать о людях, все их темные секреты, грязные тайны - или сумеет вселяться во все живое и управлять их помыслами, или, может, станет способна на что еще. Мейеги по всему свету творят всякие чудеса, просто люди боятся нас… И не могут глядеть в наши лица. Ну, а когда дитя обладает какой-то силою, кто же в здравом уме станет такое дитя мучить или злить? Ешь еще. Это поможет. Едва солнце взойдет, ты почувствуешь, как молоко возвращается. Не будет маленькое чудо голодать. Не будь я Эзалинн. Бриенна медлила, не понимая, можно ли доверять этому потоку бессвязного бреда. Старуха стала казаться ей сумасшедшей, затерявшейся в дальнем лесу и в собственной злобе юродивой, которая просто получала наслаждение, играя с пришельцами в могущественную колдунью. Но, когда ее пальцы в неуверенности застыли над угощением, со скамьи, где лежал Снежинка, послышалось тявканье. Лис потянулся, расправляя свои лапы, зевнул во всю пасть. И вдруг, соскочив на пол, закружил с недовольным видом, пошатываясь от слабости, и все же совершенно очевидно – живой. Он подергал носом, потом устремился к лохани, в которой темнела, переливалась сизо-алым звериная требуха, сунул в нее свою морду – и принялся жадно есть. Он стоял, пошатываясь, на своих истончившихся трех лапах, бока его ходили ходуном, он всхлипывал и шмыгал носом от удовольствия, и вилял своим поистрепавшимся за дни агонии хвостом. Джейме вздрогнул рядом с Бриенной. Она схватила теплую лепешку и запихала в рот, стараясь не замечать ее медного, кислого-противного вкуса. Старуха смотрела на нее сверху вниз, склонив седую голову к плечу. Потом показала подбородком на две грязных кружки: - Запей. Это особенный напиток. Он для… тебя и твоего мужа. - Мой муж, - начала Бриенна, проглотив, - мой муж не… - Нет, не здесь, я знаю. Ладно. Покамест не твой и покамест не муж, - мейега хихикнула. – Выпей, так будет легче. - Как мы можем отплатить? – спросил Джейме, не сводя со Снежинки потрясенного взора. Тот закончил есть, покрутился вокруг, потерся лбом о колено Бриенны, положил мордочку на ее бедро. Она погладила его: и лис, покряхтывая от удовольствия – отбежал к двери, где и улегся, положив голову на обрубок лапки. Он закрыл глаза и, кажется, уснул. – Мы привезли золото. - А, золото! Вот так выдумка. Словно бы я могу на него что-то купить, в такой глухомани. - Может, вам нужны вещи? Лошади? Подводы с дровами? Помощь в чем-либо? Только скажите. Бриенна кивнула, потому что мейега, на протяжении всей этой речи Ланнистера, сверлила ее пристальным взором. - Мне нужен он, - сказала она негромко, все не отводя глаз от Бриенны. – И, ежели хочешь, чтобы ему было легче, ты заставишь его сейчас выпить мой крапивный елей. - Что?.. – Бриенна растерянно заморгала. - Мед, крапива, немного свернувшейся крови, немного перебродившего любовного сока, - ухмыльнулась мейега. – Я варила напиток специально для вас, мои милые гости! - Я не понимаю, - сказал Джейме. – В чем дело? Вы просто не хотите принять никакой награды? - Выпей, и будем считать, что мы в расчете. Джейме поглядел на котелок и сморщился. Старуха схватила со стены половник из длинной веточки, сунула в свое отвратительное варево и налила дурно пахнущую жижу, более всего походившую на болотную водицу, в деревянную кружку. Она сунула ее Джейме и тут же наполнила вторую, протянула Бриенне. - И это все? – Ланнистер опять брезгливо задергал носом. - Пожалуй. - Надеюсь, это не яд. - Что за беда, коли так? Были времена, ты сам желал умереть. Но, хочу разочаровать тебя, на случай, коли желаешь и ныне: это средство не принесет тебе ничего, кроме отменной приятности. Джейме зажмурился, храбро дернул плечом и опрокинул в себя напиток. С минуту он сидел, очевидно борясь с приступом дурноты, прижимая к губам запястье правой руки. Бриенна вздохнула и отпила глоток. Ей, после хлеба, было, пожалуй, чуть легче – во вкусе ей чудились только мох, крапивный отвар да какие-то вялые отголоски металлической окалины. Совсем не так омерзительно, как лепешки, подумала она. Она тоже прикрыла глаза, чтобы маслянистый вкус побыстрее провалился из ее горла – вниз, туда, где он перестанет быть ощутим. Когда она разлепила ставшие влажными ресницы, то почувствовала, как кружка выскользнула из ее пальцев и с грохотом покатилась по полу, напугав Снежинку. Тот вскочил, взвизгнул оторопело – и выскочил за дверь, только кончик хвоста мелькнул в темноте. Но тьмы вокруг, хотя на лес уже опустилась сырая, душная ночь, больше не было: всюду горели яркие свечи, толстые, из дорогого, ароматного тирошийского воска. Свечи в золоченых и серебряных подсвечниках, в огромных ажурных канделябрах. Бриенна подняла глаза – и увидела, вместо черных балок ведьминской крыши над головой – уходящие вверх колонны из драгоценного камня и камни Красного Замка. Бриенна заметила, что кружка с зельем валяется теперь на мраморном полу, под резной скамеечкой для ног. А рядом со столом, накрытым бархатной скатертью, заваленным фруктовыми вазами, книгами и письмами, стоит, улыбаясь, Серсея Ланнистер. Ее золотые волосы струились шелковыми завитками по красному шелку платья. Она подняла обе руки, провела ладонями по своим щекам, по груди, по тонкой талии. И засмеялась: - Ты все это видишь? Хорошо. А ты, мой милый братец? Бриенна повернулась к Джейме, намереваясь вскочить, закричать, встряхнуть себя от этого странного видения – и увидела его лицо. И остановилась. Он был заворожен всем случившимся. Хуже всего – он был восхищен и очарован, и он глядел с такой жадной надеждой, словно ему открылся последний шанс быть счастливым. Бриенна встала и начала пятиться к двери, протянула руку в сторону – и пальцы ее нащупали склизкую, мокрую плесень на трухлявой древесине. Она посмотрела туда – и увидела, что касается прихотливо расшитого гобелена на стене королевской спальни. - Что вы сделали, что вы де… - забормотала она, тщетно пытаясь вырваться из морока. - Я хочу твоего мужа, - высокомерно проговорила Серсея. – И своего брата. Имею я такое право иль нет? И после всего, что для тебя сделала? Неужели он не может мне отплатить? А? Или это не то, чего ты желаешь в своих самых темных ночах, Джейме? Я пощадила тебя, подарив это видение. А то, что мы видим его, все трое – означает лишь одно. - Что? – хрипло пробормотал он, не сводя с сестры глаз. - У дракона три головы, - хихикнула она, - а у правды три свидетеля. Так говорили в Старой Валирии, или ты забыл? Наш младший братец был очарован их сводом законов. Он часто тебе этот повторял. Она наклонилась, охватила своими изящными ладонями его лицо и поцеловала его в губы. Поцелуй все продолжался, и Бриенна увидела, как рука Джейме скользнула вверх и обвила талию сестры, он притянул ее к себе, и, когда Серсея, тихонько смеясь, окончила поцелуй, он зарычал и вновь принялся ее целовать. Бриенна зажмурилась. - Открой глаза, - прикрикнула мейега. – Держи глаза открытыми! Пока это видят все трое, так и будет длиться, а не то придется ему нелегко. - Джейме, - забормотала Бриенна, - прошу, не надо. Не надо, ты не должен, мы не должны, ты не обязан, нет, нет… Ноги ее стали словно из мягкого теста, они не держали ее. Она опустилась на пол, всхлипывая и дрожа. Спиной она ощущала холодную стену, мокрую и грязную, а перед глазами ее все еще была эта роскошная комната, наполненная благовониями, золотом, шелком - и летним теплом. Когда она моргала, то сквозь мокрую пелену видела, словно бы на миг, как отвратительная грязная старуха, мелко и зло смеясь, взгромоздилась на колени к ошеломленному рыцарю. А когда слезы скатывались по щекам, Бриенна видела, как Серсея Ланнистер, звеня своим фарфоровым чистым смехом, обнимает Джейме за шею и что-то шепчет ему, и целует его лицо, гладит своими белыми тонкими пальчиками, перебирает завязки на его куртке. Она освободила его от одежды, очень споро, но все же не слишком торопливо, как будто бы наслаждалась тем, какое зрелище ей открывается. Приникла губами к его ключицам, начала целовать его грудь. Джейме дышал часто и тяжело, словно пойманный в капкан зверь, но он не сопротивлялся. Наконец, он начал ей помогать, сдирал с белых точеных рук пышные рукава, тянул ее платье вниз, открылась ее грудь, такая прекрасная, безупречной формы, округлая и ровная, и Бриенна опять разревелась. Серсея оседлала своего брата, волосы ее падали на его крепкие, темные от загара, мускулы, скользили по ним, и он стал целовать ее соски, раскачивался в каком-то завороженном ритме, слегка подбрасывал ее – легкую, невесомую красавицу – толкая бедра вверх. Серсея игриво повернула лицо, цепляясь за его шею, нашла глазами Бриенну: - Ты глядишь?.. Прекрасно. Скажи нам, что думаешь. Бриенна молчала, и тогда Королева повысила голос: - Потеряла дар речи, глупая корова?! Отвечай, когда к тебе обращаются! - Джейме… - И это все? – в голосе слышалась ядовитая насмешка. – Все, что имеешь ему сказать? Не лги мне, что не представляла эту сцену тысячи раз, умирая от ревности и ненавидя себя за то, что это не ты… Ты любила его, но сильнее всего... Ты ненавидела себя, верно? Скажи, как сильно. Как ты желала умереть, думая, что он никогда тебя не любил. Скажи, как ты мечтала, чтобы твое лицо было раздавлено камнем или вырезано ножом, чтобы с тебя сняли твое уродство, как кожуру с яблока, чтобы ты могла уподобиться его сестре, стать такой же красивой - или сгинуть совсем! Ты безобразна, ты ему омерзительна, ты жалкая и тупая... Ну? Повторяй это, пока он тешит меня и радуется моей красоте! Говори: я - просто уродина, он никогда не полюбит меня... - Это неправда! – упрямо выплюнула Бриенна. – Оставь его, прошу, зачем ты хочешь, чтобы он мучился?! - Я-то хочу? А он, выходит, лишь терпит? Ну, поверь в это, раз тебе так проще. Но он что-то не выглядит измученным, он, - Серсея сунула руку между их тел, соединенных в тесноте шелков, скрепленных чем-то невидимым и липким, - он вполне в боевой готовности. А ты так надеялась, что он все это делает через силу? Ну? Я не насилую его, как видишь. - Перестань, - Джейме нетерпеливо хмыкнул. – Оставь ее, перестань, повернись ко мне, закончим, что начали. Тут Серсея радостно и беззаботно расхохоталась, запрокидывая голову. Она завела руки назад, выгибаясь, подставляя его взору свои прекрасные груди, и гладкий розоватый живот, который словно светился, так он был безупречен и чист. Бриенна увидела ее бедро, открытое в упавших складках платья, белое в алом и золотом, и атласную туфельку, и руку Джейме на этой беззащитной, открытой для ласк, коже. И они двигались, двигались так ровно, в своем особенно ритме, и вскрикивали, и стонали, и их поцелуи были так глубоки, так искренни: два самых красивых человека в Семи Королевствах, избравших друг друга по праву и с самого мига рождения. Бриенна перестала плакать, наконец, и силы начали возвращаться к ней, когда первая счастливая судорога начала сотрясать Серсею. Королева живо перевернулась, и опять уселась верхом на налитом кровью члене своего брата – все это Бриенна видела так четко и ясно, и не могла заставить себя отвернуться, словно чары мейеги не только ввели ее в этот кошмар наяву, но и пригвоздили к месту, и лишили всякой воли, всякой разумной мысли. Теперь Серсея прыгала, постанывая и повизгивая, закатывая свои прекрасные изумрудные глаза, лаская свою грудь, широко разведя бедра. А Джейме подкидывал ее выше и выше на этих бесстыдных качелях. Ладонь из чардрева лежала поперек живота Королевы, другая держала ее за подбородок – так, чтобы он мог целовать ее шею, оставляя на ней темно-розовые отметины, следы грубой и неистовой радости. Серсея закричала вновь, выгнулась тетивой - и Джейме зарычал, вжимая ее в себя, насаживая на свое орудие, он начал осыпать ее ласковой бранью, раскачивать на себе еще сильнее, он тяжело дышал и захлебывался стоном. Бриенна увидела, как на мраморные плиты закапала мутная жидкость, несколько капель упало на розовую ткань туфельки. Ее накрыло волной тошноты, она, с отчаянием цепляясь за гобелены – или плесень на стенах хижины – каким-то чудовищным усилием заставила себя подняться. Едва переставляя ноги, она попятилась к порогу, споткнулась о него – и вывалилась в сырую ночь, дышавшую прелой хвоей и свернувшейся кровью. Едва она упала – спиной – как тотчас перевернулась на четвереньки и отползла, и ее вырвало прямо в траву. Минуту она так и стояла, плача и подвывая, сама не зная, о чем. Потом выдрала пучок листьев мать-и-мачехи и вытерла ими свой раззявленный в рыдании рот. За ее спиной хлопнула дверь хижины, послышались чьи-то тяжелые шаги, она повернула голову – и увидела, что Джейме стоит, согнувшись пополам, бриджи все еще раскрыты, член обмяк - и изо рта его бежит горячая зеленоватая рвота.