Тысячелистник

Склоны вокруг Закатного Замка покрылись бело-розовой пеной – зацвел миндаль. Весна дышала влажно и громко, словно давно болеющий грудным недугом старик. Остатки отрядов Сноу начали собираться домой: погода на Тарте ввергала их в тоску. Им по душе был холодный и сухой ветер, выжигавший все на своем пути, а не мокрые простыни морского утра, что хлестали по лицу всякого, кто осмелится бродить в скалах. Оставались еще несколько человек – те, кого Артур уговорами и лестью принуждал составить ему компанию – но и они каждый день спускались к портовым улочкам, выспрашивая у моряков, как вернуться в Белую Гавань или Восточный Дозор. Бриенна их не осуждала. Жизнь в замке шла сумбурно и неустроенно, хоть, спустя луны, и удалось нанять нескольких служанок, а Джейме вытащил откуда-то из Штормового Предела пару десятков солдат. Он посулил им большое жалованье, дорогие доспехи и щедрую кормежку. Ланнистер клялся, как ярмарочный мошенник, всеми своими родственниками до седьмого колена. Бриенна даже не вмешивалась, понимая, что солдаты не верят ему, а остаются лишь из жалости к ней и к детям, да из уважения к покойному Сельвину. Комнаты были разорены и пусты. Печально колыхались под потолком липкие паутинные завесы. Прибывшим в разгар зимы владельцам и гостям пришлось разломать на дрова немало стульев, кресел и козеток, что било Бриенне ножом по сердцу – однако тепло стало главной ценностью, превыше золота и роскоши, и уж тем более стоило оно пары разбитых шелковых пуфиков. Сольви кашляла, сопела и фыркала, и так продолжалось, покуда ледяные дожди не сменились теплыми, как молоко, туманами. Тогда стали топить меньше каминов. И все равно большой очаг в комнате, некогда служившей обеденным залом, а теперь и гостиной, и кухней, и залом для приема гостей – никогда не гас. Здесь они сидели весенними вечерами, за длинным столом, обнажившим под снятой, вытертой до дыр, скатертью, следы от ножей Золотых Отрядов. Наемники пировали за этим огромным столом, убив отца Бриенны, так рассказывал септон Килиан. Пировали, резали своими кривыми мечами тяжелую плоть красного дерева. Эти пиры были дики и отвратительны, и напоминали разбойничьи попойки. Когда они ушли, испугавшись налета дотраков, которые – такие же дикие, подобно саранче - возвращались через эти края домой – то оставили после себя кучи мусора, дерьма и лужи крови. Вот как было, сказал бедный старик, и он глядел на Бриенну почти с осуждением, качал головой: ах, зачем же с детьми, сюда? Ведь он видел своими глазами, как прекрасен и уютен был Тысячелистник. - Мы все восстановим, - ласково и спокойно сказала она септону. – Это дом моего отца, а значит, мой дом, моей дочки и Артура. Мы все здесь устроим, как прежде, или даже лучше того. Тут влез беспардонный Ланнистер и стал горячо доказывать старику, что он, видите ли, придумал некий план, что у него имеются еще кое-какие влиятельные друзья среди вассалов Баратеонов (какая чушь, подумала Бриенна, но вслух ничего говорить не стала). Она не вмешивалась в этот поток красноречия. Возможно, к лучшему: Артура, доверчивую душу, самоуверенность Ланнистера очень ободрила. Возможно, подумала Бриенна сразу вслед за тем, именно на то и был у Ланнистера расчет. Артур и Джейме в самом деле, прибегнув к помощи отрядов Сноу, энергично взялись за дело. Они расчистили несколько комнат, содрали отставшие от стен шелковые обои, сняли слои плесени с камней, оставив голую кладку бело-розового и голубого кварца. Выменяв у кузнеца кое-что из оружия на корзины гвоздей и ведра соснового лака, они привели в божеский вид огромные кровати – ими славился Закатный Замок, ибо обитатели его, испокон веков, в свою очередь, славились богатырскими статями. Наконец, они умудрились даже, скатав в рулоны, утащить вниз, к морю, драгоценные дорнийские ковры, где вычистили их от пыли и грязи, высушили и приволокли обратно. Так, постепенно, следовало отдать должное упорству Ланнистера и бодрой надежде на лучшее у Артура – несгибаемой надежде, крепкой, как стебель тысячелистника – были приведены в порядок спальня Бриенны, затем - ее детская, отданная теперь Артуру, и, наконец, комната для Ланнистера – некогда это была одна из спален ее отца, та, в которой он принимал наложниц (об этом Бриенна сообщать ему не стала, боясь, что сей факт приведет Джейме в игривое расположение духа). Сделали также комнату для септона – прежде он ютился у своих дальних родственников в морском городишке, и, поскольку он был ужасно стар, так стар, что ронял ложку чаще, чем мог поднести ко рту – родственники Килиана были не слишком рады его у себя держать и весьма рады избавлению от него. Потом настал черед кухонь, библиотек и гостиных, и тут дело, конечно, застопорилось – денег не было, как не было и мастеров, а чинить надо было уж слишком многое. Тем не менее, Джейме и Артур все время были обуреваемы планами и «производили расчеты», и, к изумлению Бриенны, умудрялись вовлекать в свои прожекты слуг, крестьян, рыцарей и купцов Тарта. Однажды утром она проснулась, а Сольви уже сидела в своей кроватке, разбрасывая вокруг себя кружевные покрывальца и радостно лопоча. Тут Бриенна сообразила, что служанки не явились ее будить, как и не помогли малышке умыться и не одели ее. Ей пришлось выбраться из теплой постели, встав ногами на обжигающе-холодный пол, собрать девочку и отправиться с ней на кухню. Но и здесь было пусто, лишь тихо булькал над остывшими угольками котелок с утренней кашей. Удивившись такому беспорядку, Бриенна взяла Сольви на руки и спустилась по лестнице. Здесь она услышала радостные голоса, плеск воды и шум: из некогда запертой комнаты в дамском крыле замка тянуло сырым дымом, будто чистили дымоход. - Что там такое? – спросила она у Сольви, или, скорее, у самой себя. - Братик, - обрадовалась Сольви, - Инка! Эйме! Там Эйме, дем, дем, дем! Это на ее языке означало «идем», и Бриенне пришлось послушаться. Взорам их предстала самая странная картина. Впрочем, вскоре все стало понятно. Комната была устроена ее отцом для одной из своих «подруг». Та любила нежиться в большой ванне, и Сельвин, щедрый человек, приказал поместить здесь огромную лохань, скорее похожую на бассейн, целиком высеченную из дорнийского малахита. Теперь окна, выходящие на восток и на запад, были распахнуты, так, что виднелись море и ступени, ведущие вниз, почти под обрыв, и скрывавшиеся в запущенном саду. Камин дымил, в нем жгли можжевеловую золу, чтобы вычистить трубу. А в лохани, оставшись в одних только нижних панталонах, возились, все в застаревшем иле и ошметках пыли и грязного налета, Джейме и Артур. Они скребли и чистили стены лохани, служанки только и успевали оттаскивать корзины с грязной водой. В этой всеобщей суматохе крутился Снежинка, радостно тявкая и уворачиваясь от спотыкавшихся об него слуг. Сольви счастливо засмеялась, увидев своего любимого «Эйме». Тот высунул из-за высокого борта всклокоченную голову. В волосах его застрял сухой лист клена, залетевший сюда в непогоду. Джейме скорчил страшную рожицу, чем привел девочку в неописуемый восторг. Бриенна поставила дочку на пол, и Сольви побежала в самую гущу событий. - Что тут устроили? – с напускной суровостью спросила Бриенна. - Чистим! – заорал Артур, высунувшись следом за Ланнистером. Он свесился с борта и, пыхтя, сунул горничной еще одну корзину с мусором. – Скоро можно купаться! - Так уж и скоро, - усомнилась Бриенна, разглядывая грязные лужи и перемазанную Боги ведают чем, физиономию сына. – К чему такие старания? У нас есть лохани. - Они мелковаты, - упрямо сказал Джейме, поднимаясь во весь рост. Даже в таком положении борта малахитовой чаши доходили ему до бедра. Он перегнулся и схватил девочку на руки. Чмокнул ее розовый носик. – Ах, моя радость. Смотри, как мы все устраиваем. А? То-то же. Ты скоро научишься плавать, будешь тут с мамой в теплой воде купаться… - Пупаться, - сказала Сольви очарованно. – Мамочка будет. И я. - И твой брат, - закивал Джейме. - Здесь работы на луны и луны, - проворчала Бриенна, обходя купальню и осторожно стирая пальцем слои пыли на подоконниках. - Ну и что. Главное – начать, да, бусинка? Сольви была на его стороне. Она кивала и хихикала. Она всегда была за Джейме Ланнистера, тут Бриенна ничего поделать не могла. - Надо было меня предупредить, - сурово отрезала она, перехватив смеющийся и умоляющий взгляд сына. - Это был подарок тебе, - Артур сдул с лица длинную прядь. – Мы так решили. - Вы. Бриенне пришлось, закатав рукава и подоткнув подол, помогать им. Таковы мужчины, думала она, оттирая от грязи подоконники и окна, - очертя голову, берутся за какую-то ерунду, а женщины расхлебывают. Но работа пошла споро. Они пообедали, разделив трапезу со слугами, отослали горничных и Сольви на прогулку, чтобы малышка не надышалась дымом, и снова взялись за дело. К закату, теплому, длинному и лазурному, комната была готова. Слуги и солдаты наполнили лохань горячей водой. На медных крюках развесили полотенца, расставили вымытые до блеска кувшины и ковшики. В раскрытые окна влетали и кружились белые лепестки с цветущих деревьев, и птицы пели на все лады – от соловьев до горных соек. - Помнишь нашу парилку? – тихо спросил Артур, подходя к Бриенне, которая разглядывала похорошевшую купальню, вытирая со лба капельки пота. – Мама? Ты помнишь? Она молчала. Положила руку на тонкое плечо сына, притянула к себе и ткнулась носом в его макушку. От него пахло молодым потом, дымом и цветущим миндалем, и совсем немного – тем милым, славным малышом, каким он был, кажется, только вчера. Бриенна заметила, что Артур дорос почти до ее плеча. - Куда так спешишь, - проворчала она, когда он стал с тихим ворчанием вырываться. – Ведь совсем недавно я могла поднять тебя на руки. - А скоро я смогу. Тебя, - хихикнул Артур. – Не такая уж ты тяжелая, миледи мама. - Упрямое дитя. Он опять захихикал, ткнулся сухими губами в ее щеку и тотчас отскочил – чтобы никто не заметил за ним никакого ребячества. - Ладно, - с напускной суровостью сказал он ей. – Ты отдыхай здесь, а нам с Ланнистером еще предстоит много работы. Ставим сваи в амбарах. - Так говоришь, ну просто хозяин замка, - улыбнулась она, но сознавала, что улыбка выходила испуганной. Ей не хотелось, чтобы от всех невзгод Артур рано повзрослел, и уж тем более чтобы взял на себя тяжелую ношу лорда. Разве я не от этого его увезла, подумала она с тоской. Не от короны Вольного народа, не от ранней зрелости, что всегда надрывает сердце? И неужели Ланнистер, поощрявший в нем эту самостоятельность, даже пестовавший ее – не понимал, по себе не мог посудить, как, порою, скверно оборачивалось такое взросление? Артур надулся, выпятил подбородок - и тотчас опять сделался мальчиком с десяток весен. - Мы же стараемся, - обиженно пробубнил он. – Стараемся, мама. - Вечером у тебя урок с септоном Килианом, не забудь, - строго сказала она, но внутри себя обрадовалась, что Артур все еще дитя, и еще долго, пусть Боги так устроят, пробудет дитем. – Лучше читать побольше книг, чем уронить топор на ногу. Ланнистер пускай тешет бревна, а ты должен выучить уроки и написать письма для дочерей лорда Эстермонта. И последи, чтобы малышку покормили как следует, ей надо есть спаржу и курятину, а она опять будет просить одну только пастилу… Артур ее больше не слушал, он закружился вихрем по комнате, схватил свою курточку и ринулся в коридор, и ей пришлось докричать свои наставления ему вслед: - И запри Снежинку на ночь, убежит в скалы – не пущу искать!.. Ответом ей было невнятное бормотание откуда-то с лестницы главного холла. Снежинка вошел в пору расцвета своей мужественности, что привлекло к замку множество окрестных лисичек. Они выли и тявкали, и катались по траве, и портили стены амбаров, а к ним подтянулись и ревнивые лисы, устраивая то игривые потасовки, то яростные бои. Эти свадьбы немало делали шуму, мешая обитателям замка спать. К тому же, Бриенна все время боялась, что Снежинка, увлекшись очередной невестой, убежит на своих трех лапах в полные весенним гомоном и соблазнительными ароматами леса на склонах окрестных гор. Размышляя об этом и улыбаясь, Бриенна начала, наконец, раздеваться, вздыхая от приятной ноющей боли в спине и ногах. Она сняла с себя платье, развязала шнуровку на нижней сорочке, стянула ее через голову. Потом вышагнула из туфель, и осталась в одних только шерстяных чулках, и, когда наклонилась, чтобы скатать их к коленям, у двери за ее спиной послышался шум шагов. Она обернулась – и очутилась лицом к лицу с Ланнистером. Оба застыли. Смущенная и дерзкая улыбка заиграла на его губах. Джейме помедлил и, наконец, отвернулся. Бриенна тоже пришла в себя, взвизгнула и схватила со скамьи чистую простыню, закуталась в нее. Руки у нее затряслись. - Какого дьявола?! - Прости, - уставившись куда-то в сторону, хрипло, пробормотал Джейме. – Прости. Здесь где-то… мой жилет. Бриенна обезумевшим взглядом оглядела комнату. Оказалось, что Ланнистер не соврал: кожаный его жилет валялся, позабытый в разгар уборки, на кресле в углу купальни. Она схватила его одной рукой, другой сжимая края простыни у своей груди. Бросила Джейме, и он неловко поймал его. - Убирайся, - велела она. - Прости, - повторил Ланнистер, подняв на нее глаза. – Я не хотел, клянусь тебе. - Просто уйди. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, открывал рот и закрывал, словно хотел еще что-то произнести. - Да скроешься ли? – повысила она голос, леденея от мысли, странной и щекочущей: что, если не уйдет? Его щеки побагровели – от загара, от работы или от чего-то еще. Джейме в конце концов торопливо закивал, отвернулся и потопал прочь. Она выглянула за порог, видя, как он, уходя, пытается натянуть жилет, едва попадает в рукава. Рука его, та, что была из чардрева, двигалась неловко, он оттопыривал локоть, и рука попала в огромную прореху в шве, и Джейме, чертыхаясь, запутался в своей небогатой одежонке. Ей стало на миг его жаль – и она тотчас разозлилась на себя за это. У него было мало одежды, и она вся истлевала от пота, соли и солнца, и он скреб ее камнями, стирал сам, уходя к ручьям внизу, под скалами. Часто Бриенна замечала дыры в его рубашке или – вот теперь – даже в кожаном крепком жилете, который пошили еще в Винтерфелле. Надо бы зашить это все, подумала она, переводя дыхание и запирая дверь купальни на два поворота ключа. Не хватало еще, когда начнут приезжать гости – Эстермонты, Пенрозы и прочие, кого она приглашала не без задних мыслей, навроде попросить в долг, или подыскать будущих невест для Артура, или образовать союзы, обменявшись солдатами – чтобы эти гости заметили, в каком ужасном виде таскается по Закатному Замку бедняга Ланнистер. Бриенна, наконец, разделась и шагнула в малахитовую чашу. От воды приятно пахло миндальным цветом, клейкими листочками, мать-и-мачехой. Она с удовольствием вытянула ноги, положив голову на специальную выемку в бортике чаши. Малахит хранил тепло, казался мягким и гладким. Удивительный камень, более всего напоминающий при касании шелк. Из сада донеслось пение ночного соловья. Бриенна закрыла глаза, подняла руки и провела кончиками пальцев по горячей воде – вперед и назад. Тихий плеск. Вода качнулась и обвила ее грудь, защекотала соски. Она вспомнила взгляд Ланнистера, воровато скользнувший по ее телу, вспомнила, что предстала перед ним в самом что ни на есть уязвимом виде – в таком, что и любимому мужу не часто показывалась. Тормунд, впрочем, находил вид ее в одних только тонких чулках очень возбуждающим. Было в этом нечто бордельное, непристойное не столько наготой, сколько половинной наготой, и вообще… Бриенна растерянно провела мокрой ладонью по пылающему лицу. Зачем об этом думать? Ну зачем? Она разлепила пересохшие губы, медленно произнеся, без выдоха, без звука – Тор-мунд. Любовь моя, любовь моя… Выпростав руку из чаши, нащупала на низком столике рядом бокал с теплым белым вином. Это кисловатое, сухое, горькое вино делали на Эстермонте, и торговали им с большим пиететом, заламывали цену, которую ее отец поднимал на смех. Тем не менее, веками Тарт покупал бочки эстермонтского вина, и оно всегда хранилось в подвалах: белая горечь, растаявший пепел и тихий хмель, туманный вкус Штормовых Земель. Бриенна сделала глоток, поморщилась и поставила бокал. Но Тормунд из ее мыслей не уходил, и она выпила еще. А все этот Ланнистер, подумала она сердито. Крутится вокруг, шпионит, сует свой нос, куда не следует. Она фыркнула. Что за человек! Его следовало казнить за то, что он ей наговорил там, в логове ведьмы, что он тогда сказал… Какие-то мерзости, достойные его поганого языка и нечистых мыслишек. …я буду трахать тебя, буду трахать, сколько угодно, каждую ночь, в любых позах, как мне будет угодно, как я… как я захочу! Мерзость, подумала Бриенна, содрогнувшись и сделав большой глоток. Как он смел. А что со мною, почему после такого я его не только простила, но и назначила Мастером над Оружием в замке моих предков? Нет, не зря Тормунд говорил, какое же мягкое, девичье сердце. Глупое. Глупое сердце. Вновь она вернулась мыслями к Тормунду, впервые за долгие луны позволив себе вспомнить – тепло его объятия и его губы на своей коже, прикосновения к ее плечу, когда он целовал веснушки, слизывал с нее нечто невидимое, какой-то вкус, знакомый только ему. Вспомнила, как он отводил в сторону ее завившиеся от пара пряди, пальцы его были жесткими, покрытыми мозолями – от тетивы, от топора, от древка копья и рукояти ножа – но такими нежным и осторожными. Бриенна поставила бокал и, зажмурившись, лежала в теплой воде, она сложила руки перед собой, сплела пальцы. В груди у нее возникла какая-то дрожь, словно проснулась и загудела невидимая струна. Она росла, росла, пытаясь вырваться наружу криком или всхлипом, а потом вдруг замерла – и тепло покатилось от груди вниз. От напрягшихся сосков – к трепещущим мышцам живота, и ниже, и ниже, и Бриенна, едва понимая, что делает, сунула ладонь между ног. Что же я такое творю? Она распахнула глаза, понимая, что уже не сможет остановиться, если начнет. И сейчас же ветер прошелся по комнате - чистый, весенний ветер, в котором смешались запахи цветения и похоти. Ты все делаешь верно, сердце мое, - она услышала шепот Тормунда у своего уха и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть его. Ты устала, ты должна отдохнуть, вот так, любовь моя, дотронься, в этом нет ни вреда, ни греха. Дотронься, раздвинь эти чудесные лепестки. Там так сладко, и туго, и жарко, и бесконечно хорошо, и будет еще лучше, это лишь маленькие шажки, а ты заберешься на вершину, только делай шаг, и еще один, и еще… Ее палец обвел то место, которое было самым чувствительным, словно собирало в себе всю дрожащую сладость, чтобы затем она потекла вниз и вокруг, окружила кольцом и проникла внутрь, в бархатистые складки, в шелковую обивку тайной шкатулки. Бриенна повторяла эти движения, пока ее не начало слегка подбрасывать от желания, оно завладело всем телом, ее колени помимо воли раздвинулись, она сжала другой рукой свою грудь, воображая, что это прикосновения Тормундовой ладони. За время супружества он успел сказать ей тысячи нежных слов, тысячи комплиментов и непристойностей, и вдруг все эти слова ожили, закружились в ее голове, она раскрыла рот, представляя, как он целует ее – жадно, жарко, его язык обводит ее губы, проникает глубоко, настойчиво, щекочет, дразнит и распаляет. Бриенна выгнулась, чувствуя, как желание расправляет в ней крылья, гудит в позвоночнике, заставляя ее всю словно бы раскрываться, распахивая ее. Вода выплеснулась за край чаши и закапала – мелко-мелко, дробно застучала по мрамору пола. И, словно в ритм, ее рука задвигалась все быстрее, она втолкнула в себя палец, а затем еще один, терзая свое лоно, раскрывая себя, закусив губу и закатив глаза в полном, искреннем и бесстыдном экстазе. Она долго еще лежала в воде после – дергаясь от малейшего прикосновения к себе и от шорохов по углам, слушая беззаботные трели ночных птиц, ни о чем не думая, голова ее опустела и отяжелела. Когда, наконец, выбралась, вытерла себя, переоделась в приготовленную чистую одежду, то чувствовала себя странно – потерянно и законченно. Прибрав волосы и заколов их гребешками, она подняла с золоченого блюдца, которое поставили на камине для безделушек, цепь с турмалиновым кольцом. Это кольцо с нее содрали там, в Кривом Овраге, и оно было втоптано в нечистоты и грязь. Но Джейме вместе с Артуром после вернусь в заброшенный дом, долго рыскали там, пока не отыскали кольцо Тормунда. Бриенна больше не носила его на пальце, но всюду возила с собой. Здесь, в Закатном, она нашла, среди разбросанных и разграбленных шкатулок тонкую цепь из золота, может, принадлежавшую ее матери, или ее сестрам, или бабке – Бриенна не знала, и было уже не у кого спросить. Она повесила кольцо на цепочку и стала носить на груди. Зеркало отразило ее порозовевшее лицо, аккуратно собранные косы и край чернильно-синего платья. Сорочка, расшитая бледно-кремовыми маргаритками – подарок от Сансы, выглядывала из-под жесткого корсета. Бриенна поправила ее, стараясь придать своему виду строгость и холодность. Никому знать о ее делах тут, в малахитовой купальне, не обязательно. Когда она вошла в столовую, ужин уже закончился. Джейме сидел за столом, Сольви у него на руках. Она возилась с деревянными игрушками, которые Ланнистер для нее смастерил. Артур, высоко отклячив зад, ползал по полу, среди каких-то своих чертежей, сделанных углем по тонким овечьим шкурам. Снежинка сидел у камина и с тоской зевал, плоско прикладывая уши и, видимо, пытаясь уловить голоса своих наложниц из леса неподалеку. Джейме поднял на нее лицо. Сольви старательно и деловито выцарапывала из его пальцев грубо раскрашенное деревянное яблоко. - Лябко, - бормотала Сольви, - моти, лябко. - Да, - сказал Джейме, не сводя глаз с Бриенны, пока она шла вдоль длинного стола, - яблоко, малышка, оно самое. - Дай мне свой жилет и другое, что надобно починить, - сказала Бриенна, остановившись напротив него. – Ты весь в лохмотьях, Ланнистер. - Септон Килиан говорит, мудрый муж должен служить не в доспехах, а в рубище, - заметил Артур и захихикал. - И ты тоже собери рубашки, которые следует зашить, - бесстрастно сказала Бриенна. – Вы поужинали? - Я оставил твою тарелку вон там, - Джейме угодливо мотнул головой на каминную решетку. – Повар сегодня постарался: чудесный пирог с ягнятиной… Вижу, купание пошло тебе на пользу. - Да? – Бриенна нахмурилась. – Что ты такого видишь? Ланнистер не ответил, лишь тонко и нагло ухмыльнулся. Бриенна поежилась. Протянула руку: - Ну же? Два раза предлагать не буду. Скоро жилет твой, как и дублет, развалятся на части. Подгоняемые ее ворчливым тоном, Джейме и Артур принесли ей ворох рубах и курток, и она, достав корзину с нитками и иголками, села за работу. Пришла горничная, чтобы унести сонную малышку в постель, и они остались втроем – Бриенна возилась с шитьем, Джейме таращился на нее через стол, а Артур все ползал среди своих чертежей, что-то бормотал себе под нос, пока Снежинка, разочарованный тем, как его лишили ночных гуляний, тихо посапывал у огня. - Надобно заказать новые рубашки, - сказала она, откусив нитку. Подняла голову. Ланнистер так и продолжал на нее пялиться. – Да, и тебе. Джейме заискивающе усмехнулся. Было видно, что он не знает, как ей ответить, и боится, что любой ответ ее разозлит. - Артур быстро растет, - в итоге изрек он. - Верно. А ты должен достойно выглядеть, когда явятся гости. - Хорошо, - покорно кивнул Джейме. – Как скажете, миледи. Она промолчала. Ей казалось, что Джейме притворяется тихим и скромным, лишь потому, что уже достаточно разгневал ее там, в купальне, своим подглядыванием. Эта кротость у него ненадолго, решила она. Попросту не умеет держать себя достойно, вот и… - А я вспомнил вдруг, как ты для меня вышила герб Ланнистеров, - заговорил он вновь, и Бриенна рывком подняла к нему лицо. Быстрый взгляд на Артура – и Джейме все понял, оборвав сам себя. Наступила неловкая тишина. За окнами зашумели сосны, и ветер, кружась, забился в дымоходе. - Завтра ветер меняется, говорят, - наконец, выдавил Ланнистер. – Придут бури. Корабли снимутся с рейда, ветер погонит их в Дорн, чему купцы очень рады. - И я рад, - отозвался Артур. – Это мне очень поможет. - В чем же? – удивилась Бриенна. - Увидите, - загадочно сказал Артур. – Все сами увидите. Она отправилась спать, и спала очень крепко. Ей снился Тормунд, он ее обнимал и целовал ее щеки, веки, виски. От этих прикосновений ей было так хорошо, она несколько раз открывала глаза, видела туман, вползавший в приоткрытую створку окна – и опять засыпала, чтобы вернуться в объятие своего мужа. Наконец, она проснулась окончательно, села на постели рывком. За дверью ее спальни кто-то ходил, смеялся и отдавал приказы. Артур. Бриенна поглядела на Сольви, которая спала, смешно закинув ногу на край кроватки, погладила ее обтянутую белым носком пяточку. Сольви засмеялась и перевернулась на бок. Было раннее утро, такое раннее, что даже малышка, ранняя пташка, еще не собиралась просыпаться. Артур все топал там, в коридорах и галереях, командовал слугам, но слов было не разобрать. Бриенна выбралась из постели, и, накинув толстую, мехом подбитую робу, босиком вышла из комнаты. Сын пронесся мимо нее, не обратив никакого внимания. Следом за ним шли двое молодых рыцарей, которых Джейме только взял в обучение из городишки рядом с Морном. Они несли какую-то странную, неуклюжую конструкцию, похожую на сложенный парусиновый парус. Следом за ними явился Джейме. - Что это вы делаете? – спросила Бриенна, ежась от холода. В спальне у нее было натоплено, но в коридорах еще стояла ночная сырость. - А, - сказал Джейме. – Доброе утро. Кажется, твой сын решил опробовать свое открытие. - Какое еще, в Пекло, открытие? – в голос возмутилась Бриенна. - Пойдем, увидишь, - сказал Джейме, стеснительно усмехаясь. Он опустил ресницы, заметив ее босые ступни на голом полу. – Только возьми туфли, пожалуйста. Там ветер. Они поднялись на круглую площадку, устроенную здесь для укрепленной защиты – а теперь поросшую плющом и пустынную. Старые камни, обтесанные еще при королях Андалов, выстилали ее, окруженные невысоким парапетом. Море кипело внизу, свинцово-серое, по волнам летели пенные шапки. Артур бегал вокруг, расставив руки, и только теперь Бриенна поняла, о чем они все говорили. К его спине и рукам были ремнями пристегнуты деревянные перемычки, между которыми ветер натягивал белую парусину. Он был похож на большую птицу, и со смехом метался взад и вперед, подпрыгивал и подскакивал, и верещал от радости. Заметив ее, Артур остановился. - Мама, гляди! Я это сделал! Теперь могу подняться и все рассмотреть, я… - Осторожнее, - прикрикнула Бриенна, внутренне холодея. Ветер поволок Артура к парапету, хлопая крыльями-парусами. – К краю не подходи! - Глядите все, - не унимался мальчик. Он вспрыгнул на парапет, поднял руки и опустил, показывая, как работает его рукотворное «крыло». Поджав ногу, скакнул в сторону, и опять, и снова, расправляя крылья и складывая. Он склонил голову к плечу, и по его лицу Бриенна видела, как он горд собой. - Что я тебе говорил, Ланнистер? Рано или поздно я крылья все ж таки смастерю! Смотри, как тут складывается… Говоря это, Артур опять растопырил руки. Ветер ударил в паруса, и Артура сорвало с края каменной кладки. На долгие мгновения он завис в воздухе, болтая ногами и хохоча. Потом его начало поднимать выше и выше, по внутренней кромке какой-то огромной дуги, он согнул одну руку и сумел перевернуться, ловко управляя крылом. Сердце у Бриенны ушло в пятки. Ее сын парил над пропастью, не стоял на земле, не касался ногами камней, а взлетал – и стремительно. Она вскрикнула, слова потерялись от страха, побежала к парапету, думая лишь о том, что хочет схватить его, стащить вниз, да надавать подзатыльников, захлебываясь слезами, мольбами и бранью. - Хватит, - гаркнул вдруг Ланнистер своим самым злым голосом. – Артур, хватит. Ты пугаешь нас! Отпихнув Бриенну с дороги, он тоже зашагал вперед. Артур, с надменной и ласковой улыбкой, держался в воздушном потоке, а потом, засмеявшись, сделал переворот, легко кувыркнулся – и опять захохотал. Потом вскрикнул – и упал вниз. Ветер ослаб, сменил направление - или же Артур слишком самонадеянно себя повел, или крылья все же не были так прочны – никто никогда не узнал причины. Бриенна даже толком не помнила ничего, покуда не очутилась у края бездны. Внизу бесновались волны, швыряя о скалы, с яростным гулом колотя разбитые крылья. Бриенна видела обрывки парусины и сломанные рейки, в несколько мгновений превратившиеся в жалкую и беспомощную кучку мусора на поверхности ревущей воды. На краю ее зрения что-то мелькнуло, темное, высокое, какая-то фигура подалась вперед – и упала вслед за мальчиком в море. Это был Ланнистер: и он так же исчез под темно-серой водой. И все стало таким, как прежде, море доломало крылья, и вновь покатило волны к каменному утесу, в своей бесстрастном, неживом танце - словно ни Артура, ни Джейме – никогда здесь не было. Бриенна услышала собственный стон ужаса, а потом все как-то замерло и остановилось. Волны бились о скалу, скалились ей в лицо белыми улыбками, вертелись и крутили водовороты. Людям не место здесь, словно пели они, людям не место в стихии, и люди не могут над нами лететь. Не могут. Никто. Никогда.