Тысячелистник

Сначала Джейме ничего не увидел, и лишь очень удивился тому, как спокойно было под поверхностью. Здесь шторма не существовало, наоборот - все дышало покоем, солью и холодом, и его сердце сжалось – и вновь застучало, ободренное тем, что он не погиб, не разбился о скалы или о высокую воду. Нет, не погиб: он легко вошел в воду и очутился здесь – в царстве нефритовой тишины. Он посмотрел себе под ноги, переворачиваясь головой к поверхности. Там качались длинные темные водоросли, словно прекрасные волосы великанши. Словно ее же белые груди, возвышались холмики внизу, далеко, между темно-красными осколками гранитных скал. Джейме повернулся вокруг своей оси. Он словно парил в тишине. Он понимал, что ему осталось не так много времени, чтобы найти Артура – но под водой все из той, иной жизни как-то останавливается и кажется мимолетным, суетным… Мимо его щеки пролетел вверх обрывок водного растения, нежно коснулся его скулы: эй, поторопись, незваный гость! Он судорожно заворочался, помогая себе ладонью из чардрева – до странности легко она чувствовала себя в воде, словно бы даже ожила. И увидел, наконец, Артура. Он поднимался быстрее Джейме, спиной вперед, бессильно повесив руки и ноги, и золотые волосы качались, как цветок. От его лица, которое Джейме не видел, вилась дымная струйка крови, все текла и текла вверх, вбок, качалась, словно красная лента на ветру. Джейме понял, что Артура ударило о скалы, что он потерял сознание – в воде или еще до того, при падении. Он подплыл к мальчику, обхватил его рукой поперек груди, чтобы другую руку оставить свободной. И устремился наверх, к куполу света над ними. Артур был легким: невесомая фарфоровая кукла, и послушным – или лучше сказать, бездвижным, что Джейме очень встревожило, однако и облегчало ему задачу. Вскоре они вынырнули, точнее, голова Джейме высвободилась из воды, и тотчас его оглушило ревом шторма. Волны кидали его вверх и вниз, волосы Артура облепили бледное, окровавленное личико. Оно то пропадало в воде, то вновь появлялось – острый нос и мокрые ресницы, длинные, как у девушки. В отчаянии Джейме закружился, не понимая, куда ему дальше плыть – он не видел ничего, кроме высоких стен морской воды. И вдруг до его ушей донеслись крики, стук уключин, скрип дерева. Он зарычал и заплакал, забил рукой по волнам, стараясь привлечь спасение. Лодка приблизилась, люди ругались и спорили, потом Артур стал совсем легким, его куда-то тянуло из объятия. Джейме понял, что его волокут брошенным вниз багром, тянут в лодку, едва не засмеялся от счастья. Он стал толкать мальчика выше, и ему закричали, откуда-то из-под свинцовых туч: - А ну-ка, помоги еще, еще чуток, Ланнистер! Мелькнули чьи-то руки, Джейме ударило волной о смоленый бок лодки. Артура заволокли через борт, и Джейме начал было протягивать свою руку навстречу второму багру. Он видел ржавый крюк прямо перед своим лицом, схватился – и тут его швырнуло о лодочный борт, так, что в голове зазвенело. Поднялся вал морской воды, огромный и тугой, ледяной – и лодка исчезла. Джейме остался посреди волн, а крики были уже далеко – наверное, лодку относило в сторону. Он выругался, плюясь соленым, не то слезами, не то этим проклятым морским супом, что набился ему в глотку и в нос. Все тело у него отяжелело, и соображать он стал медленно и лениво, будто, отдав Артура, он более не нуждался в том, чтобы дальше метаться и что-то еще делать. Ему захотелось уснуть. Не было ни страха, ни трепета. Просто успокоиться, опять попасть в ту чудесную тишину, из этой нелепой, мокрой, тяжелой сутолоки вокруг. - Ланнистер! – голос издалека, разорванный, тающий. Имя его трепал ветер, как те несчастные сломанные крылья. Ланн… стер… Лодка была далеко, он ее даже не видел, только понимал, что волны ее отбили, или его оттеснили, подобно толпе в Королевской Гавани, которая теснила его, стремившегося к своей сестре на последнее – и страшное – свидание. И, как и тогда, в нем возникла ледяная уверенность: будет все хорошо. А потом ничего не будет. Он поднял голову, с ужасом глядя, как на него катится очередной вал – с человеческий рост, в серой воде колыхались тонкие щупальца вырванных с корнем водорослей. - Правьте к берегу! – гаркнул он с отчаянием. – Я продержусь! Это было ложью, но ложью во спасение. Больше голосов он не слышал, потому что его голову накрыло тугой тишиной, и всего его спеленало, будто простынями. Падая вниз, он вдруг вспомнил недавний день в Закатном Замке, один из тихих и скучных дней, ничем не приметных, таких же, как все остальные. Бриенна стояла у окна в большом зале. Она привязывала обрезками лент веточки плетистых роз, что цеплялись к старым камням. Для этих роз в стены были вбиты крючки, покрытые ржавчиной, но еще довольно крепкие. Она возилась, молча и спокойно, и, когда он окликнул ее, обернулась. Солнце пронизывало выпавшие из косы пряди, утреннее солнце, придававшее ее милому личику вид особенно свежий и милый, и она улыбнулась, несомненно, в первые секунды не сознавая, что делает. Просто улыбнулась ему, широко, безмятежно, мелькнули ее ровные крупные зубки, покрасневшие от солнца и покрытые пятнышками нестерпимо сладких веснушек губы, сорочка цвета снятого молока под розовыми холмиками скудных грудок. Поняв, кто ее окликнул, она перестала улыбаться, но это было уже неважно, потому что миг был запечатлен, миг был совершен и исполнен, и запечатан в памяти Джейме – чтобы явиться в самую страшную минуту и отнять всю печаль его, и весь страх. Джейме падал, падал, медленно, даже слишком, на его вкус. И все это время он думал об этой улыбке Бриенны, и ему казалось уже, что все было не случайно, что она каким-то образом знала, что это – он, знала, что скоро им придется расстаться, и ее сердце смягчилось. Конечно, подумал Джейме не без самодовольства, она любила меня. Точнее, любит. Любит меня. Без всякого уже сомнения. С этой ласковой мыслью, он открыл рот, сделав, наконец, вдох под водой. Вода его заполнила и оглушила, и он слышал удары своего сердца – раз, и два, три… И, наконец, оно стукнуло в последний раз. Тогда стало тепло, темно и спокойно. Открыв глаза, он приготовился к чему-то торжественному и чудесному. Ему пришло в голову, что там, за покровом смерти, он все же сумел найти тропинку в неведомое, и скоро повстречает всех, кого любил, но кому не умел или не успел сказать нежное слово. Он благостно улыбнулся – и от этого движения в нем родилась вдруг такая невыносимая тошнота, что его буквально подбросило. Вывернуло чем-то горячим, мокрым, еще и еще, и он задохнулся. Что же это такое! Мои муки никак не окончатся! Боги, за что, за что же - и сотни подобных глупых, трусливых мыслишек его обессилили, а его все рвало, горло саднило, голоса не было. Над ним, в слезах, плавали какие-то серые клочки, небо, море или песок – трудно было сказать. Вдобавок ко всему его качало, кружило и мутило, и вдруг над самым ухом раздался отчаянный голос Бриенны: - Да чтоб тебя! Дыши, вот так, вот так! Сделай же вдох! Скотина! Она осыпала его отборной бранью, но он не видел ее. Ему было трудно глядеть куда-то, кроме как наверх, а еще глаза у него закатывались, он словно бы ослеп от соли и слез. Он что-то жалобное прохныкал, умоляя Бриенну не трогать его, и вдруг грудь его приняла удар такой силы, что, показалось ему, ребра хрустнули. Голова его ударилась обо что-то мягкое, сыпучее, в ушах загудело. Новая волна тошноты поднялась из-под удара, и изо рта у Джейме полилась горькая водица. Он заморгал, застонал. Его голову рывком повернули на бок, заставляя воду выливаться из ослабленного криком рта. Потом повернули вновь, и тут он, в ужасе, увидел, что Бриенна склонилась над ним и занесла сжатый кулак. И опять она ударила его в грудь, и опять его начало рвать водой, он хрипел, задыхался – но сквозь эти мокрые удары вдруг понял, что к нему прорываются малюсенькие клочки воздуха, каждый раз все длиннее, все больше. Он разлепил заплаканные глаза, чтобы сообщить эту прекрасную новость своей прекрасной мучительнице – и увидел, что она вновь занесла руку для удара в его несчастную грудь. Тут, может, и от священного ужаса, который его охватил при виде ее бледного, решительного, некрасивого и прекрасного лица – может, и от звенящего страха, смешанного с невольным восторгом – Джейме отрубился совсем. В следующий раз открыл он глаза, ощущая себя ужасно больным и слабым. Он лежал в своей постели. И не мог даже поднять руку, чтобы шевельнуть ею. Но это и не требовалось. Бриенна склонилась над ним, на сей раз лицо ее было, хотя и печально, но не искажено гневом. Нет, она не улыбалась, была серьезна – но в глазах ее таилась мягкая и тихая грусть. Джейме стало жаль ее. - Снова ты, - прошептал он, пытаясь поймать ее взгляд. – Все никак не отцепишься, милая девица. Влюбилась, признайся? Губы ее раскрылись и замерли. Она мелко захлопала своими золотистыми ресницами. Рука ее, прикасавшаяся к его щеке – тут он понял, что она держала в ладони мокрую теплую ткань – задрожала. - Уже вечер? – удивился Джейме, показав ей глазами на окно. В него лился прозрачный закатный свет. – Вот так дела. Я напугал тебя? Что с Артуром? Она убрала руку и отстранилась. Джейме, глядя снизу, видел ее широкое плечо, длинную шею и мягкий подбородок - и он слегка трясся. - Бриенна? Что с мальчиком? Я сегодня едва не утонул, а он… - С ним все хорошо, - выдавила она торопливо. – Джейме. Ты думаешь, это случилось сегодня? Это было луну назад. Тут настал его черед изумленно и шумно выдохнуть. Он даже тихо хрюкнул – и услышал, что Бриенна заплакала. - Ты чего плачешь? – всполошился он, закаркал, давясь воздухом и плохими предчувствиями, и все еще не в силах шевельнуться. – Что со мною? Скажи, не щади меня, говори! Но она ничего больше не отвечала, встала и ушла, а он заметался, чувствуя, как в кончиках пальцев постепенно нарастает тонкое покалывание, словно их кусали десятки слабосильных мышей. К моменту, как дверь его комнаты вновь открылась, Джейме сумел подтянуться на руках и сесть. И тут на шее у него повис кто-то шумный, горячий, весь состоящий из детских мослов и воплей. - Ланнистер! Очнулся же, наконец! О, морское чудовище! Как ты мог меня бросить?! - Я не бросал, - прохрипел Джейме, пытаясь обхватить плечи Артура и заглянуть в его лицо. – Это все волны. - Ты должен был за меня держаться, глупый, глупый мой рыцарь! – причитал Артур, плача и смеясь. – Ты спас меня, проявил такую храбрость! Ну! Говори, что теперь ты здоров! - Вполне, - солгал Джейме, бросив взгляд поверх плеча Артура. Бриенна стояла у изножья кровати, рядом с нею топтался септон Килиан и Герта – горничная Бриенны. У Герты в руках дымилась чаша с чем-то горячим. Тут только Джейме понял, что пахнет супом, который на Тарте варили из ягнятины и приправляли пажитником, пшеничной крупой и морковью, и в животе у него заныло. - Он врет, - сказала Бриенна. – Артур, сир Джейме еще очень и очень слаб. Отойди, дай мне покормить его. И она в самом деле подвинула кресло, взяла из рук служанки тарелку с супом, ложку и кусочек хлеба, и сунула ложку Джейме в рот. Он был так оскорблен этим всем, застигнут врасплох – что проглотил, ни слова не сказав. Когда Артур протянул руку и заботливо вытер салфеткой его бороду, а Бриенна зачерпнула еще одну ложку, Джейме, наконец, восстал: - Что вы делаете?! Зачем так ведете себя, будто я немощный старикашка? Он услышал, как Герта хихикнула. Септон Килиан вздохнул. - Ты не приходил в себя, - сказала Бриенна, поглядев на него с упреком, словно он сам был виноват в своей гибели. – Вызванный нами мейстер из Пергаментов, лучший в своем деле, сказал мне, что ты пробыл в воде слишком долго, и более никогда не сможешь ни говорить, ни даже открыть глаза… - Какая наглая выдумка, - возмутился Джейме. – Поглядите на меня. Поглядите же! Он откинул парчовое покрывало со своих ног – и замолчал. Его тело истаяло, как будто пыталось исчезнуть. Ноги стали тонкими, словно жерди, а колени торчали под покровом нижних бриджей, как два булыжника. Бриенна, вздохнув, укрыла его одеялом. Артур смущенно положил руку на его плечо и слегка сжал. - Думаю, раз уж сир Джейме очнулся, значит… мейстер Лоран был не так уж прав. Состояние тела зависит, возможно, от силы духа, - заметил септон. - Этого у Ланнистера не занимать, - бесстрастно пробормотала Бриенна. - Выйдите, дайте ему поужинать. Артур! Ты тоже. Все ушли, и Джейме уставился на Бриенну, тяжело дыша. Он поднял дрожащую ладонь, с отвращением таращась на свои полупрозрачные пальцы. - Честное слово, такого дерьмового вида я не имел даже в проклятых Красных Горах, когда меня убивали, пытаясь сунуть мне в зад… Он прикусил язык, увидев, как болезненно изогнулась бровь Бриенны. Она сидела с ним рядом, машинально помешивая суп в этой медной миске, и стук ложки о медь казался одновременно растерянным - и до странности успокаивал. - Не плачь, - сказал Джейме, когда кончик ее носа предательски порозовел и дернулся. – Не плачь, пожалуйста. Я бы вернулся. Я очень… Понимаешь, я очень… Я просто… Я люблю вас, хотел он сказать. Я люблю вас так сильно, вы не поверили бы, как сильно, и тебя, и Артура, и Сольви, я вернулся бы к вам из любых глубин, с любой темной тропы, из любой тишины, которая так манит… Но вместо этого Джейме тихо сказал: - Я очень живучий. - Да. До омерзения, - тотчас парировала Бриенна, и, когда он изумленно приоткрыл рот, засмеялась и просунула ему ложку между зубов. Он проглотил горячий суп - и загоготал вместе с нею. Несколько дней провел он в настоящем раю. Бриенна была с ним очень нежна. Говорила какие-то сердитые слова, а при этом ее лицо покрывалось розовым румянцем, и ее касания были так невыразимо ласковы, осторожны. Несмотря на ранки над его измученной лежанием задницей – рваные цветы, взрывавшиеся болью от каждого неловкого движения – она ни единожды не причинила ему боли, когда переворачивала его, чтобы протереть чистым полотенцем. Чудо какое-то, думал он, плавая на волнах блаженства. И было, от чего: когда она склонялась над ним, от нее пахло летними садами, свежими бутонами, чем-то таким, что заставляло его бормотать слова нелепой и нескладной благодарности. А еще ему открывалась ложбинка между грудей. Край сорочки, жесткий край платья, а под ними – эта восхитительная белая кожа, думал Джейме с восторгом и тоской. Она закатывала рукава, обнажая свои длинные, крепкие руки в бледных веснушках, с розовыми пятнышками на локтях. Ее гибкие пальцы ощупывали его тело, проходились по нему, даря всякие наслаждения и пробуждая мечты. Когда она уходила – обыкновенно далеко за полночь, выгоняла Артура, который читал Джейме вслух нудные книги о подвигах давно почивших королей, выгоняла вечно крутившуюся по комнате, словно маленькая юла, Сольви, и слуг – и, наконец, сама она поднималась со своего кресла, аккуратно сложив вязание или отставив в сторону бокал с теплым молоком для него – Джейме несколько минут по-детски горевал. Он желал бы окликнуть ее, умолять остаться, сидеть с ним всю ночь, но, конечно, не решался. Но затем его тоска сменялась нежностью, воспоминания о ее груди, шее, завитках волос, пушившихся над хрустальной белизной – соединялись с разными видениями. Он вспоминал ее тело, открывшееся ему по чистой случайности, невиданная удача – дар Богов, можно сказать. Ее длиннющие ноги в этих тонких серых чулках, и то, как края чулок врезались в тяжелую плоть, и скольжение света по мягким, манящим ягодицам. О, как бы он хотел, чтобы она вновь его полюбила, позволила бы ему встать на колени и покрыть поцелуями эту плоть, он мог бы плакать и просить прощения – а мог бы приникнуть губами, глотая ее вкус и упиваясь теплым шелком кожи. И он придавался иным мечтам, представляя, как его пальцы собирают край чулка и медленно стягивают его вниз, обнажая полоску кожи, прижатую, примятую - красноватый след, который он целовал бы, великолепное украшение. Потом бы спустился губами ниже, к тонкой лодыжке, и там бы… Он засыпал, еще слишком бессильный, чтобы познать до конца даже эти сладкие, как нектар, истории. Они путались, вели его за собой в далекие комнаты, на край солнечного света, к полосам солнца от высокого окна, туда, где он окликал ее – тысячи раз – и тысячи раз она оборачивалась с улыбкой, и он утверждался еще и еще в одной короткой и радостной мысли – она любит меня. И любила. И будет любить – всегда. Утром она будила его, открывала окна нараспашку. Снежинка забирался в ее кресло и нагло тянул мордочку к тарелкам с его завтраком – взболтанные в кипящем молоке яйца, горячий хлеб, молодой овечий сыр, сладкие булочки с ореховым кремом, тонкие полоски мяса и пригоршни ранних черешен. Бриенна говорила: - Вот. Нет никакого сладу. Я не знаю, что с ним делать. Джейме бросал на пол кусочек вяленой грудинки, и Снежинка покидал свое излюбленное место, тяжело управляясь с собственным округлившимся задом. Он чавкал и сопел, пока Бриенна качала головой и сердилась, складывая на груди свои длинные руки, покачивая своей хорошенькой аккуратной головой. Всегда так хороша, думал Джейме со смесью тоски, радости и острой жалости к самому себе. Всегда так чисто умыта, косы закреплены гребешками, ни единой ниточки на огромном платье, розовое кольцо между длинных изящных ключиц сверкает на скромной цепочке – безупречна. Непостижимо безупречна. - Тебя покормить? – спрашивала Бриенна, усаживаясь напротив Джейме и, словно в ответ, разглядывая его своими внимательными, чистыми глазищами. – Трудно тебе еще держать ложку, я знаю… Бедный Джейме! Правда, Снежинка? Бедный наш Джейме! А ну-ка, поди отсюда, ну куда ты потащил грудинку… Он мог бы сказать ей правду, что справляется, пусть и приходится, слово годовалому малышу, зажимать ложку в кулаке. Пальцы его еще плохо слушались. Но вместо этого он хмурился и виновато улыбался: какое там. Куда уж мне. И даже вздыхал, для убедительности. Тогда она брала тарелки и начинала кормить его, наклонялась, показывалась эта восхитительная ложбинка между невинных маленьких грудок… Джейме жевал и думал о том миге, когда все же придется правду-то сказать. Потом она его умывала, переворачивала, говорила: ох, потерпи, пожалуйста. Она это говорила тихо, почти прикасаясь губами к его плечу. Тогда Джейме трепетал. Боги, Боги, Боги. Да сколько раз он бы умер еще, лишь бы попасть в ее руки, вот сюда, в эту сердцевину щемящего счастья. Впрочем, вскоре ему захотелось большего. Захотелось встать, поговорить с нею, открыться уже с полным осознанием всего, что произошло. Мышцы на его руках и ногах стали крепче, он мог садиться в кровати, а затем и ходить – держась за стены, но все же. Часто Артур подставлял ему плечо, и, вдвоем, они ковыляли на террасу, откуда открывался замечательный вид на сады и море. Оно сияло золотом и синевой, присмиревшее, летнее море. Край его был отмечен клочками облаков и парусов – а к вечеру и вся поверхность заполнялась рыбацкими лодками. Такая чудесная жизнь, раздумывал Джейме, сидя на скамейке, весь обложенный подушками и подушечками. Артур сидел у его ног и что-то беспрерывно бубнил, о своих новых грандиозных планах и открытиях, а также о расчетах в торговле, согласно которым следовало бы действовать, чтобы к следующему лету превознести Тарт выше всех иных земель в Штормовом Пределе. - Это у него от Тириона и моего отца, - сказал он Бриенне, когда та пришла к нему в один из этих чарующих вечеров, чтобы отвести обратно в спальню. Артур как раз убежал, прихватив пергаменты со своими записями. - Что? – удивилась она. - Такое стремление все рассчитать наилучшим для своего владения образом. Знаешь ли, что он выдумал новый способ винной торговли? - Ох, - сказала Бриенна, положив руку на свой крутой бок и сдувая прядь со щеки. – Мне хватило его выдумки с крыльями! - Это иное, - упрямо пробубнил Джейме. – Мы должны его послушаться. Он чрезвычайно умен. Умнее тебя… Она сердито нахмурилась. - И умнее меня в сотни раз. Мы должны с этим смириться. Он наше дитя, но он выше нас во всем, Бриенна. Во всем. Джейме сказал это тихо и твердо, и, к его удивлению, Бриенна спорить не стала. Она помогла ему встать, и они побрели в комнаты – немощный старикашка (тьфу ты, подумал он с горечью) и цветущая красивая женщина, в самом сладком соку. Да, женщина, которой бы еще лежать и лежать под мужчиной, еще стонать и стонать под ударами крепкого копья, принимая в себя густое семя, вынашивая плод за плодом, подставляя детским губам налитые молоком груди, подставляя свою чудесную мягкую плоть под новые атаки ретивого мужа… Ночь за ночью, много ночей… Все эти размышления слились у него в голове в какой-то не слишком пристойный шум, это был гул мыслей и образов. Он сам мог едва их различить, так быстро они мелькали, исчезали и появлялись. Но Бриенна, всегда очень чуткая, напряглась, когда они дошли до постели – и отступила, едва Джейме плюхнулся на покрывало. - Идешь на поправку, - сказала она бесстрастно, сделав еще один маленький шажок – от него и в сторону двери. – Зажгу свечи. Герта принесет твой ужин. Джейме ошеломленно поднял голову. Его волосы Бриенна теперь каждый день причесывала и собирала ремешком сзади, так они стали длинны – но теперь они упали вдоль его скулы, и он глядел на нее сквозь полоски седых прядей. - Почему Герта? А как же ты? Бриенна молчала. Она смотрела себе под ноги. Он в испуге опустил глаза, и тут только заметил свое дерзко восставшее естество. Он прижал обе ладони, прикрывая себя, ладонь из чардрева как будто даже защипало от стыда. - Какие-то пустяки, - выдавил он. – Просто… Видишь, давно меня женщина не обнимала. Такая роскошная, теплая женщина… Бриенна стояла тихо, опустив лицо, прикусив губу. - Ну, что ты, милая девица, - попытался он пошутить. – Или не видела никогда обрадованного твоей близостью мужского органа? - Джейме, - негромко, предупреждающе сказала Бриенна. И все. Больше ни слова не произнесла, уходя и оставляя его наедине с собственными нахальством, трусостью и вожделением. Хорошенькая компашка, подумал он, когда дверь закрылась. Опять все испортил. Дурак. С того дня рай стал рассыпаться просто-таки на глазах. Еду ему приносили слуги, есть приходилось самому, ходил он, опираясь то на плечо сына, то на суковатые палки, которые для него выстругали. Но это его даже радовало – без заботы, которой Бриенна его окружала, пропало и то чувство, когда не стоило ни в чем рассчитывать на себя самое. Вскоре он стал поднимать дочку на руки, смог поднять меч и топор, а затем и смог забраться в седло. Стояло жаркое лето, прекрасное тем, что больше ничто не напоминало ему о прошлом. Прошлое словно стерлось, истаяло за горизонтом, там, где качались белые паруса идущих в Дорн и за Узкое море кораблей. Все дни заполнялись делами и трудами, небольшими или короткими, тянувшими за собой – другое, третье, и так далее: почини стены в пристройке, и придется возиться с крышей, покроешь крышу – надо ставить ворота, справишься с ними – придет время покупать лошадей, а им нужны упряжь, попоны, ведра, сено, а потом надо чистить колодцы для скота… А потом крестьяне привезут подводы с фруктами и зеленью, и лишь успевай помогать слугам все это таскать в погреба да под навесы открытых кухонь. Солдат у них прибавилось. К концу самой жаркой луны их уже было две дюжины, и еще дюжину Бриенна и Артур привезли, наняв на мелких рыбачьих островах на Ступенях. Джейме нравилось ими командовать. Джейме они уважали, перед Бриенной же трепетали. Где-то там пошел гулять слух о возвращении настоящей хозяйки Тарта – высокой и великодушной девы с волосами из белого золота. Когда дети мелких фермеров, рыбаков или лордов обнаруживали, что это не слух, а правда, они приходили в наивное восхищение. Джейме это было, конечно, на руку, преданные солдаты важнее умелых. Вскоре они наняли кузнеца-оружейника, и солдат одели в достойные их доспехи, выковали им копья и мечи. Все шло своим чередом, пусть неспоро, но аккуратно, как будто во всех делах Тарта чувствовалось касание руки Бриенны, осторожное, тихое и ласковое. Все шло своим чередом, и шло хорошо. Эту мысль Джейме и решился сообщить Бриенне в один из вечеров, когда закат томился и полыхал, заливая прибрежные тропинки жидким золотом, а море – густым розовым медом. Они возвращались из порта, где забрали несколько слитков для кузницы. Там Бриенну и Джейме зазвали, конечно же, в купеческую таверну, где угостили супом рыбака. В нем плавали тонкие полоски вяленой на солнце рыбы, мидии и куски крабового мяса. Наевшись и выпив ягодного вина, они вежливо отказались от других приглашений, сели на лошадей и направили их по долгой каменной тропинке между оливами и мимозой – к подножию Закатного Замка. Ехать было недалеко, но они не торопились, так что путь затянулся. Лошадь Бриенны шла впереди. Джейме видел пятнышко пота, приклеившее белую рубаху к спине. Видел и ослабленный ворот широкой мужской рубашки, который то и дело соскальзывал с веснушчатого плеча. Подумав, Джейме сорвал ветку оливы и отогнал мошкару, что начала виться вокруг, а потом протянул и дотронулся кончиком ветки между лопатками Бриенны. Наверное, она задремала, потому что вздрогнула и подняла голову. Ее волосы были скреплены обрезком темно-розовой ленты. От движения лента соскользнула, и волосы рассыпались. Джейме залюбовался тем, как в них играют ажурные пятна света. - Что? – Бриенна обернулась, сощурившись. - Дела идут неплохо, - сказал Джейме, стараясь придать небрежности своему тону. – Правда? Она отвела со щеки прядь, засунула ее за ухо и глядела на него из-под ресниц. - Да, - после паузы, согласилась Бриенна. – Думаю, эта зима будет лучше той, прежней. - Возьмем еще рыцарей в обучение, купим доспехи и сможем выставить их на весенних турнирах, - предложил Джейме. Она поджала губу. Потом отвернулась: - Может быть. Так далеко не загадываю. - Ты довольна тем, как все идет? Она покачивалась в седле, лениво и медленно, почти не напрягая ног, как это делают дотраки. - Я довольна тем, что со всеми все хорошо, - негромко сказала она. - Думаю, Мастер над Оружием тебя тоже не разочаровал? Бриенна обернулась к нему и фыркнула. - Кто? Который это? - Да вот тот, красивый, с ладонью из чардрева, - подхватил он невинную игру. - Красивый? Не припоминаю таких при нашем дворе. - Ах, какая жалость, - он помахал веточкой перед своим лицом, потом протянул руку и сорвал несколько соцветий вербены с горного склона, вдоль которого, сузившись, поднималась тропинка. Прелестный аромат окутал его и Бриенну, когда он бросил в нее белым, пышным цветком. Она поймала его над своим плечом, лепестки посыпались по ее рубашке и волосам. – Говорят, тот рыцарь хорош собою, умен, силен и статен. - Нет, - с притворным вздохом ответила Бриенна, собирая волосы на одну сторону и пристраивая цветок себе за ухо. – Наш Мастер над Оружием довольно поживший человек. Голова его покрыта сединой. Красавец? Может, когда-то и был. Теперь он весьма в летах, конечно. Одно в нем хорошо… - Что же? – сдерживая смех, раздражение и нетерпение, Джейме даже поднялся в седле. - Он очень скромен. Хоть на гербе его прежде рычал лев, но… Он, скорее… Кроток, послушен и тих, как новорожденный козленок. Джейме с горечью хмыкнул. - Никогда не думал, что это кто-то считает достоинством. Бриенна покачивала головой, вытянув шею и подставляя ее закатным лучам: - Нет, нет, в самом деле. Таков он, мой Мастер над Оружием. За это я ценю его превыше всех других. - Коли зашла речь о цене, может, обсудим жалованье? – кашлянув, предложил Джейме. Бриенна поглядела на него через плечо, подняв бровь. - Прости? - Ну, денег мне не надо, - заторопился он. – Однако было бы неплохо, согласитесь, миледи, было бы неплохо меня кое-чем отблагодарить за службу. Она засмеялась, наклоняясь вперед и прикрывая рот рукой. - Что я такого сказал? – обиделся Джейме. - У тебя очень забавный вид, когда просишь, - хихикала Бриенна. – Ну, говори же. Готова спорить, ты сейчас скажешь, что рыцарям надо бы пошить новые плащи, да подбить их птичьим пухом. Эту идею тебе внушил Артур, а ты и рад ему потакать! Джейме молчал, завороженный ее смехом, вербеной в ее волосах, белой каймой на вороте рубашки, открывавшей розово-мраморную кожу плеча. Эта кожа словно бы полнилась кровью и снегом, и изнутри ее шел какой-то необъяснимый, но чудный, свет. - Я разве лишь об этом мог бы просить? – тихо произнес он, когда Бриенна отсмеялась. Она поглядела на него и нахмурилась. - Думаешь, я только о таких вещах теперь тревожусь? – упрямо нудел Джейме. - Я не знаю, о чем тебе еще тревожиться, Ланнистер, - отрезала она. – Служи здесь честно, и мы тебя не выдадим. Люди, которых ты натренируешь и воспитаешь, станут отличными воинами, и тогда у тебя будет хорошая защита. Сюда, к нам, не сунутся. И, по правде сказать, я бы хотела, чтобы о нас, наконец, все в Королевствах забыли. - О нас, - повторил он за ней. – О нас. - О Тарте, - раздраженно сказала Бриенна. – Не переиначивай мои слова. - И не собирался. - А прежде был вовсе не прочь. - Каюсь. Но ты же простила меня? Бриенна замолчала и теперь ехала, свирепо уставившись перед собой. Соцветие скатилось с ее чистых волос, упало на каменную тропу, и попало под копыто его коня. - Да, - проговорила она, когда дорога повернулась и начала виться между сосновых утесов. До их ушей донесся шум водопада. – Все, что ты говорил и делал раньше, до Тарта, наверное, прощено. Я не думаю об этом, Ланнистер. Просто больше не думаю. Живу, как живется. От одного дня до другого. Он обрадовался ее словам. - Правда? И я. Но, полагал… Я один завел такую привычку. Мне казалось, что я… Послушай. Бриенна! Мне кажется, что я обрел здесь свой дом. Она улыбнулась, он увидел это мельком, видя лишь ее профиль, пока поворачивали на тропе. Уголки ее большого рта поднялись, и на щеке появилась премилая ямочка. Ему очень хотелось прикоснуться к ней губами. - Хорошо, - сказала она. – Это, наверное, лучший исход для всех нас. Настал его черед промолчать. - Думал ли ты, что Тарт станет для тебя домом? Наш бедный, скромный остров, - хмыкнула Бриенна после долгой паузы. - Он вовсе не беден. - Сапфиры, - тихо поддразнила она. - О, оставь эти шутки, женщина, - взмолился он. – Но, послушай. В самом деле, говоря о награде за свою службу, я имел в виду нечто иное. - Ну, и что же? Она спросила это так спокойно и невинно. Джейме вновь слегка поднялся в седле, понимая, что выдает себя, и почувствовал, что его голова взмокла. По шее побежала струйка горячего пота. Под жилетом заколотилось так, что, казалось, сердце его решило выбраться наружу и сплясать напоследок. Один поцелуй, подумал он. И тут же, какой-то хладнокровный голос в его мыслях, насмешливый, бесстрастный, добавил: всего-то? Так разволновался из-за просьбы о поцелуе? Проси больше. Проси у нее все, что она может дать. Она хочет. Ты знаешь, и она знает, вы оба знаете – она тоже хочет. Обещай ей что угодно. Говори, говори сладкие слова, которые она не слышала много лун, а, может, и никогда, и ни от кого: медовые, шелковые слова. Пусть они свяжут ее по рукам и ногам, словно путы. Пообещай ей сжать ее груди, шлепнуть, укусить, облизать, пообещай дразнить ее соски, пока она не начнет призывать всех Богов к себе на помощь. Пообещай усадить ее к себе на колени и терзать ее, войти в нее, обхватить ее роскошную попку, развести ее, как пекарь разламывает белый горячий хлеб. Пообещай ласкать другую дырочку пальцами, пока она будет скакать на твоем члене, позабыв о всех других членах, о том, другом члене, пока с ее алых губ не потечет нектар, а из горла не вырвется стон. Вот что ты должен сказать. А может, и еще много другого, такого, что и у самой распутной девки в самом грязном борделе Солнечного Копья загорится румянец… Ну? Что же ты медлишь, братец? Джейме молчал. Язык присох к его небу. Вдруг нестерпимо захотелось воды. Он с тоской покосился на море, сиявшее между ветвей акаций и можжевельника. Потом поглядел на белые ленты водопада в расщелине между острыми скалами. Нет, подумал он испуганно. Я не смогу. Я… попросту не смогу. Она ничего такого не думает, не желает. Она слишком чиста, чтобы такое ей говорить. И она вовсе не заслужила таких слов, скверных, гнусных, порочных слов… Джейме в смятении сверлил взглядом широкую спину Бриенны. - Так что же? – повторила она негромко. - Позволь мне остаться и верно служить тебе. Навсегда. Обещаю, я буду лучшим из всех Мастеров над Оружием, которых только знал Закатный Замок. Дурак, спокойно и тихо заметил голос в его голове. Какой же ты, право, дурак, Джейме. Всегда был самым глупым из Ланнистеров! Бриенна обернулась, и он увидел отчетливые, как у ребенка, пятна малинового румянца на ее мягких скулах. Она опустила глаза, поймав его взгляд. - Иного и быть не может, Джейме, - ответила она быстро и строго. – Ты нужен мне. И детям, и замку… Всему Тарту. Никогда о том не забывай! Он забормотал слова благодарности, ненужные, пустые, бессильные - но Бриенна пришпорила лошадь и понеслась по тропе все быстрее, быстрее, выше и выше. И больше уже не оглядывалась.