Тысячелистник

Джейме увидел Бриенну у окна, она стояла к нему лицом, в наполовину распахнутом платье, под которым видна была сорочка розового цвета, нежная, как лепестки. Одна рука сжата в кулак, другая комкает тонкий шелк. Мысль о том, что она попытается его пырнуть любым подручным средством, как-то отрезвила и вытеснила все остальные – приятные – мысли. Он нахмурился, едва не свернув шею ключу в замке. Повернул его несколько раз, стараясь лязгать погромче. От каждого поворота ключа Бриенна вздрагивала, как от невидимого удара. Но головы не опускала и глаз с него не сводила. - Что в руке? – спросил он наконец небрежным, светским тоном, будто спрашивал – «Что ты читаешь?» Она повела плечами, словно ей было зябко. - Думал, тебя по-другому встретят? – буркнула Бриенна после паузы. – Ласково, лежа в постели, ко всему приготовившись? - Ты моя жена. Что я еще должен был думать? Джейме подошел к столу. На нем было много всего - оставили пироги и пирожные, кусочки оленьей вырезки, запеченные с морковью и тыквой, медовые сладости с лещиной и дорнийским изюмом. Он взял кувшин и налил себе светлого вина, от которого пахло дымком и белыми сливами. Вино было приятно, хотя и слабовато, но он выпил, усевшись и закинув ногу на ногу, и продолжая глупо улыбаться застывшей в своей стоической муке Бриенне. - И что значит – «ко всему приготовившись»? – спросил он, подняв бровь. – К чему ты должна была себя приготовить, гм? Бриенна провела рукой по лбу, потом стянула потуже завязки платья на своей груди. - Я не знаю. Мне рассказали и о девице по имени Беони, и о твоих… гадких замашках. - Так говоришь, словно никогда со мною в постели не была, - упрекнул он. - Да, что это я. Ведь ты и со мной был весьма… весьма… Она замолчала. - А ты, значит, привыкла к иному, моя милая леди Ланнистер, - протянул он, оглядывая ее из-под ресниц. – Что ж, можем поступить с тобой по-иному. Ляжешь на спину, закроешь глаза, прикроешься простынями и будешь терпеть, покуда мой маленький друг тебя долбит. От его слов Бриенна покраснела и крепче сжала свой кулак. - Маленький друг, - тихо и ядовито проговорила она. – Хорошо, что ты сам все понимаешь. Джейме залпом допил и поставил бокал, уж слишком громко им стукнув о стол. Подскочила тарелка с сахарным печеньем, жалобно звякнули кувшины. - Хорошо, что и ты понимаешь, - в тон ей сказал он. – Что я не имею привычки бить леди. Не то не избежать бы тебе затрещины за такое неуважение. - Давай, подойди, - ласково позвала Бриенна. – Мы поглядим, как далеко ты улетишь от МОИХ затрещин. Он хмыкнул. Проклятущая баба, в самом деле. Интересно, как этот рыжебородый дикарь ее уломал? Небось, вился вокруг в брачную ночь, развешивая по ушам лапшу, умасливая да уговаривая. Джейме стало неприятно. - Чем же я так противен? – спросил он, делая вид, что выбирает пирожное. – Может, поделишься своими тревогами? - С тобой? – неискренне удивилась Бриенна. – После всего, что ты совершил? - А я не чувствую за собой вины, - нахально сообщил Джейме, сунув в рот пирожное с апельсиновой долькой. – После того, как позволил Артуру победить, я получил королевское дозволение… Даже приказ. Бриенна так и задрожала от негодования: - Как ты смеешь! Позволил победить! Что ты несешь, Ланнистер? Думаешь, я слепая, тупая? Я видела, что произошло, смотрела глазами рыцаря! Тебя повергли, повергли в честном бою, так что не смей более говорить о том, что поддался. - Ладно, ладно, ладно, - жуя, он поднял одну руку, призывая ее к спокойствию. – Уймись. Незачем так кудахтать. Так или иначе, я сражался в поединке, был на суде, и, кажется мне, заслужил теперь право быть с тобой. - Это тебе Король сказал? Он прожевал и проглотил. - Я не насильник. Думаешь, стал бы тебя принуждать? Мне это не интересно. Хотя говорил он ледяным тоном и старался придать словам столько злой насмешки, сколько вообще вмещалось, Бриенна, как ни странно, заметно умиротворилась. Она сделала пару шагов и уселась на край постели. Тут он заметил, что она была босиком. Сложила руки на коленях. Кулак все еще сжат. - Что у тебя там? – небрежно кивнул он. – Покажи-ка. Помедлив, она перевернула руку, раскрыла пальцы и показала ему заколку для волос, изготовленную в виде волнисто изогнутой спицы. Конечно, подумал Джейме, при должном умении можно и такой безделушкой проткнуть человеку глаз или ввинтить ее в ухо. Он пожал плечом: - Могла бы найти и чего потяжелее. Вон, у камина кочерга стоит. Бриенна поглядела на каминную решетку. Заметив, что Джейме откровенно веселится, следя за ее потерянным и безумным взором, она покраснела и поджала губу. Он подумал, как было бы приятно сейчас ее поцеловать. Она распалена перепалкой, ее губы наверняка горячие, мягкие, сливочно-нежные, а язык такой сладкий, шелковый, гибкий, он помнил его вкус, когда позволил себе угоститься поцелуем в септе… Он мог бы, целуя ее, заставить ее высунуть кончик языка и стал бы его сосать, покусывать, заставляя Бриенну постанывать от удовольствия и боли. Но все это были мысли напрасные. Джейме подпер щеку рукой и поглядел на свою жену, прищурив глаза. - Наверное, ты все еще зла на меня из-за поединка, - сказал он. Она опустила ресницы. - Солгу, если скажу, что нет. Артур мой ребенок… - И мой. Теперь это объявлено и явлено всему свету. - Артур мой ребенок, - повторила она, словно глухому. – Я выносила его под сердцем, кормила грудью, и это я, я бежала с ним по болотам, спасаясь от твоего отряда. Это я плакала, когда он болел, это я пела ему колыбельную песню, когда в наш дом ломилось огромное разозленное чудище. Это я ему отвечала на его детские вопросы – откуда он, откуда я, как выглядит остров Тарт и кто его отец. Очень легко явиться теперь к нему и сказать правду. А еще легче все это убрать одним движением руки, в которой зажат фамильный ланнистеровский меч. Джейме выпрямился, слегка ошеломленный ее тихой, быстрой, кипящей речью. - И ты понятия не имеешь, что я чувствовала, глядя, как ты преспокойно явился на поединок с ребенком, которому я мыла зад и которому я готовила пирожки. Для тебя все игра, Ланнистер. Все игра, все – наслаждение. Ты никогда меня не поймешь. Она замолчала, переводя дыхание. - А мне и не надо, - закончила Бриенна твердо. – Я даже не стану пытаться тебе объяснить и воззвать к твоей совести. Ты явился сюда, зная, что будешь обласкан Королем и что твой брат за тебя во всем заступится. Я слышала, будто, когда тебя разжаловали из рыцарей, так грозились вырезать страницы с твоим именем из Белой Книги. Что же случилось? Мне сказали, что… как это? «…за него перед Королем вступился кто-то из его семьи». Ах, кто бы то мог быть? Вот так ты и живешь, Ланнистер. Каждый раз выходишь сухим из воды. Оттого на твоем красивом лице всегда столько самодовольства. И Тарт тебе был не нужен. Мы тебе были – не нужны. Джейме выбрал еще одно пирожное и стал жевать, не чувствуя вкуса. Бриенна с грустью глядела на это представление. Он проглотил и сказал: - Не дано тебе меня понять, а впрочем, я тебя не виню. Ты женщина, причем женщина самого нежного, кроткого нрава. Интриги и хитросплетения дворцовой жизни тебе чужды. Впрочем, рад, что все еще находишь мое лицо красивым. Так ведь я и всюду красив, невзирая на шрамы… Правда, Бриенна Ланнистер? - Тебе прямо нравится это новое имя? - Да, нравится, - сказал он с пьяной прямотой. – Я всегда даю тебе новое имя, заметила? Нарек тебя Сир Бриенна. А теперь дал имя Ланнистер. Это делаю я, дарю тебе свои подарки… И я это дело люблю. И тебе бы имя должно полюбиться, хоть я и знаю, как ты нас ненавидела. - Было, за что. - Но ведь теперь не за что. Она устало отмахнулась, поднялась и начала перекладывать вещи на столе у зеркала, стараясь привести в порядок не то свои безделушки, не то мысли. Он смотрел ей между лопаток и думал, как было бы хорошо теперь, когда Бриенна угомонилась, подойти и обнять ее, ощутить тепло ее тела, вдохнуть аромат нежных волос. Вместо этого он сунул в рот веточку петрушки и принялся с остервенением работать челюстями. Она оглянулась через плечо. - Словно не наелся там, на пиру, - тихо заметила она, но без укоризны, а, скорее, с удивленной тревогой. - Я очень волновался, - нашелся Джейме. – И ты тоже, как я заметил… - Я, ежели волнуюсь, так не могу и кусочек проглотить. - Ты всегда была робким дитем, Бриенна. Когда ты волнуешься, губы твои дрожат, и ты похожа на ребенка, которого злые родители выставляют перед толпою придворных. Мне всегда хотелось тебя в такие минуты обнять. Она повернулась к нему, медленно вынимая из волос гребешок за гребешком. В ее движениях не было ничего соблазняющего, и взгляд ее скорее был печален, чем призывен. - Если ты так многое замечал, зачем же делал со мной то, что делал? – тихо спросила она. - Что именно? Она молча смотрела ему в лицо. Он заметил, что ее щеки и шея покрываются краской стыда. - Что же именно я делал, скажи вслух, - повторил Джейме, из чистого упрямства, и чувствуя себя скверно и возбужденно. – Разве брал тебя силой? Хоть раз? Бриенна качнула головой: - Нет. Я сама хотела быть с тобою и доставлять тебе радость. - Вот. - Но это было помехой, какой-то глупой игрой, которая тебе наскучила, и ты не любил меня. Она произнесла это спокойно и убежденно, и только тут до Джейме дошло, что сказала она это самой себе – и не раз, и не два, а столько раз, чтобы принять горькое лекарство и излечиться. - Но это неправда, - запротестовал он было, и замолчал, не в силах выдержать ее прямой и тихий взгляд. В нем не было укора или мольбы – «опровергни меня, обмани, солги, придумай что-то». Он встал и прошелся по комнате, делая вид, что рассматривает убранство. На ковре под столом заметил сшитую из лоскутов куклу Сольви, она ее выронила, пока вертелась тут, наверное, - всегда радостная от чужого праздника. В этой девочке было удивительное свойство, она умела радоваться чьим-то радостям, как своим. Джейме, наклоняясь, чтобы поднять игрушку, вспомнил, как на ее именины собрали детей со всего замка, а служанки придумали развлечение – нужно было проткнуть деревянным мечом подвешенный к ветвям липы мешок, полный сладостей. Орешки, помадки, леденцы должны были выкатиться на расстеленную по траве скатерть. Тут начались возня да шум, малыши прыгали и тыкали в мешок затупленными мечами, а он только крутился на веревке, не желая поддаваться слабым ударам. Сольви не сумела мешок одолеть, тогда начали по очереди трудиться другие мальчишки и девчонки. К его изумлению и тайной гордости, Сольви всех поддерживала и кричала им: ну же, Пит, давай! Ну, Карита, постарайся! У тебя получится! И так далее, покуда, наконец, не явился в эту беснующуюся толпу Артур и, чуть свысока глядя, хмыкая и посмеиваясь, не рубанул по мешку своим тренировочным мечом. Тут сладости окатили дождем малышек и малышей, и все принялись прыгать и веселиться пуще прежнего. Джейме подошел к Бриенне, наблюдавшей за этим со стороны, и тихо сказал: - Сольви очень рада. Замечательно придумали. Она покосилась на него, ничего не ответив. Он мог только представить, какую истерику закатили бы все другие его дети – все до единого дети Серсеи - если бы не сумели быть первыми и главными в этом глупом соревновании. Малыш Джоффри уж наверняка огрел бы мечом по башке желающих покуситься на победу. Да, маленький засранец обладал огромным и черным сердцем, способным вместить в себя больше злобы, чем сам порой мог выносить… Но Сольви. Но Артур. И Джейме ненавидел себя за это сравнение, и ругал себя, и гордился ими, и не мог с этим ничего поделать – эти дети, его дети, были сотканы из света и доброты, а у него не осталось достаточно любви, чтобы любить их так, как заслуживают. Он вообще не знал человека, с которым Сольви хоть раз вступила бы в ссору, на кого она сердилась бы, испугалась бы его или сторонилась. Она как будто совсем не умела обижаться и обижать. Джейме, притворно поохав, разогнулся и посадил куклу в кресло около камина. - Что ты там стонешь? – спросила Бриенна, сделав к нему пару осторожных шажков. - Спина, - сказал он, для убедительности потерев свою поясницу. – Стар я так низко склоняться. - И то верно, - раздраженно проворчала Бриенна. – Оставь игрушку в покое. Пусть бы лежала. У Сольви много кукол. А ты? Чем только думал? Отвешивал Королю поклоны в пол, вот теперь и вступило в спину. Джейме развел руками: - Я благодарен всем, кто пришел на эту свадьбу. И тем, кто ее устроил. Я бы даже руку королеве Севера поцеловал, но она не далась бы. - Ты ей противен, - усмехнулась Бриенна. – Джон Сноу говорил, что она знает Ланнистеров, как никто другой. - Ну… Теперь она знает еще одну леди Ланнистер. Может, переменит свое мнение. - Не сомневайся, не переменит, - сухо отрезала Бриенна. – И что это за разговоры от сира Давоса, что еще за гнойники, которые на тебе были, как на запаршивевшем кобеле? - А, Давос, - холодно осклабился Джейме. – Вечно плетет ерунду. Старый благочестивый дурак. - Он тебя спас, - Бриенна подняла брови. – Никакой благодарности, как вижу. - Нет, отчего же. Я очень ему благодарен. Но не хочу о тех днях вспоминать. Я был… раздавлен. Разбит на голову. Совершенно впал в ничтожество. Ты не узнала бы меня в ту пору. Ведь ты помнишь мое тело прекрасным, гибким, божественно сильным… Она поежилась, обняв себя за плечи. Улыбка у нее вышла кривой и безрадостной: - Правда? А это не я ли мыла твое жалкое тело, когда ты лежал, умирая, с распухшей от морской воды глоткой? А прежде того – не я ли отмывала дерьмо и гной, пока ты оплакивал свою правую руку? Тут Джейме было нечего возразить. Он подумал немного и начал рассказывать, невольно стараясь выставить себя чуть храбрее, сильнее, умнее, чем был. Он рассказал о мальчике по имени Эйрик, о девочке по имени Мелле, и еще о других детях, о доме Матери в горах, куда отвел малышню, напуганную, оборванную и грязную. Потом настал черед еще более неприятных признаний, но тут Джейме обошелся сухими фразами вроде «желали меня пытать, да только ничего не вышло. Я не хотел с ними разговаривать». На этом моменте брови Бриенны поползли еще выше. К тому мигу, как рассказ Джейме дошел до кораблей дерзкой любительницы щелок, Яры Грейджой, в синих глазах его жены выступили слезы. Она отвернулась и заморгала, стараясь их скрыть. Джейме было очень уж мерзко все вспоминать. Наконец, он кое-как добрался в своем рассказе до высадки на берег западного Застенья, и тут Бриенна не выдержала. Она подошла к нему, почти вплотную и, глядя сверху вниз, проговорила: - Почему прежде не рассказывал? Ничего никогда не говорил! И слова ее были обвиняющими, строгими, и Джейме тут же подумал – да вот поэтому, дубовая ты колода. Ни проблеска сочувствия в речи, хотя сама едва не всхлипывала! Упертая бабища! Но вслух пробормотал, отводя глаза: - Это казалось не… очень важным, знаешь ли. Были другие хлопоты. Насчет твоего мужа, Тормунда. Роды. Хищные звери. Глубокая яма посреди необитаемого леса. И другие важные дела. Бриенна сжала зубы так сильно, что он видел мускул, дернувшийся под опушенной нежнейшим, сладким, как персик, золотистым дымком, щеке. - Болван, - тихо процедила она. - Виновен лишь в том, миледи, что не счел нужным вас беспокоить, - криво ухмыльнулся Джейме. – Мне не требовалась твоя жалость. И теперь не нужна. - Болван, - повторила она, хмурясь. – Какой же несносный болван. Она отошла от него и встала у окна, он видел ее профиль, освещенный пламенем свечей и отблесками камина. Одной рукой она обхватила свою талию, на которой все еще то и дело предательски распахивалось платье, а пальцы другой перебирали украшение на ее шее, кольцо Тормунда, которое она так и не сняла, даже ради свадьбы. Джейме вдруг стало очень обидно. - Скажи, - начал он, стараясь придать словам небрежную насмешку. – Зачем ты носишь его? Бриенна покосилась на него, стоявшего у камина. Волосы ее начали рассыпаться, и расплетенная коса лежала меж ее лопаток – легкие волны белого и золотого. - С тем же успехом, - веско сказала Бриенна, - ты мог спросить, «зачем ты любишь его». Затем, что я буду его помнить, видеть его в своих снах, и думать о нем, и скучать по нему. Когда Тормунд мастерил эти кольца и украшения, он видел красоту в невзрачном с виду камне… и все, чего он касался, расцветало и приходило в порядок. Джейме нахмурился. Этого ответа он менее всего ожидал. Бриенна особенно не распространялась о своем муже (первом муже, поправил он себя мысленно), как будто оберегала самое его имя от злобных выпадов Ланнистера. И не любила говорить о своих чувствах к нему. Это было несправедливо, решил Джейме, несправедливо – но понятно. Несколько раз за эти лета и зимы он срывался и осыпал ее всякими гадкими предположениями, так что она уже никогда не чувствовала, что ее покойный Тормунд в безопасности, точнее же, память о нем… - Значит, рыжий дикарь все еще любим тобою, - пробурчал Джейме, не пряча разочарования в голосе. Она дернула плечом, кашлянула, как он запоздало сообразил – для храбрости – и выпалила, таращась во тьму за окном: - Я клянусь тебе, если ты сейчас заведешь свои разговоры, опять начнешь мерзости говорить о его… о его… О том, как он был… Клянусь тебе, я размозжу твою глупую голову той кочергой, что ты так любезно мне показал. Джейме поглядел себе за спину. Да, кочерга дожидалась своего часа, покуда дрова в камине испускали чарующе-сладкий яблоневый дым. - Не расходуй силы, - сказал он. – Не стану. Я был пьян, не знаю, что на меня находило, вероятно, некая форма ревности… - Или бесстыдства. И… О, Боги, какая еще ревность, о чем ты?! Это я была молодой дурой, которая только посмела когда-то в тебе такое предположить. Меня обуревала надежда. Я думала, ты ревнуешь меня. Так я поумнела с тех пор, глаза мои раскрылись. Тебе ведь все едино, Джейме. Шлюха из борделя. Ведьма в лесу, и другая, на болотах. Или вдова из Застенья. Да в Пекло всех их, покуда они – не твоя возлюбленная сестра. В крайнем случае ты заставишь их изображать ту или иную женщину, ведь ты не в состоянии любить никого, кроме своего отражения-близнеца. А коли уж нет любви, а лишь зеркала? Тебе нет разницы, на ком оттачивать свое остроумие и куда пристроить себя. - Вот, а сейчас ТЫ отвечаешь несправедливостью на прошлую обиду. - Попробуй-ка опровергни хоть слово из сказанного мной. - Только что ты собиралась меня порешить кочергой, а ведь я тоже говорил лишь правду. Но правда бывает обидна, и сказанная так, чтобы вызвать боль, она перестает правдой быть, а становится самой отвратительной ложью. В ответ на эту пышную отповедь Бриенна вновь повернулась к нему, и на сей раз всем телом. Некоторое время она молча изучала его лицо, и вдруг тихо сказала: - Если бы ты знал, какая то была свадьба, как было всем весело и легко, и… И кругом было лето, и цветущие луга, и синее небо… И как я была тогда счастлива, и как я несчастлива здесь, с тобой… Ты не стал бы. - Не стал бы – что? - Не стал бы в этом участвовать. Джейме пожал плечами, стараясь унять горечь, что поднялась в его сердце и так и просилась наружу тысячей обидных слов. Он прошелся по кругу, заложив руки за спину, делая вид, что страшно заинтересован узором на канделябрах и вышивкой на шелковых креслах. - И мне, и тебе очевидно, что тогда поучаствовал бы кто-то иной. Королю взбрело в голову выдать тебя замуж, видимо, боится оставлять такую заметную вдову в одиночку властвовать над Тартом. Кусок немаленький, и место куда как важное. Если, как говорит Давос, сделать там форпосты для его любимой флотилии, Узкое Море, почитай что, будет под Короной. А там возможностей хоть отбавляй. Начнут с дани, которую припишут всем купцам на всех кораблях. Далее, есть Ступени, где будут ставить цитадели, а там и до Тироша рукой подать. - И что же, полагаешь, мы бы не справились? - Полагаю, справились бы. Только вот… Ты такой человек, которому несправедливость вечно как заноза в заднице. Уж прости. А ничего справедливого я лично в задумках Короля не нахожу. - Даже в задумке вернуть Ланнистерам землю? Он отмахнулся: - Ты слишком плохо его знаешь. Ему нужен вассал, постоянно ожидающий наказания, и я тут ему прямо лучший помощник. Ценнейший приз. - Тогда мог бы и отказаться. - Я выбираю жить, как ни странно. Уж прости, такой вот я. - Я не таким тебя помнила. Впрочем, - вздохнула Бриенна, перехватив его вопросительный взгляд, - ты прав. Может, я и ненавижу этот брак всею душой, но избавиться от него такой ценой… Любуясь на твое повешенное или растерзанное толпою тело – нет, это меня вовсе бы не взбодрило. - Смею надеяться, миледи. Я тоже не хотел бы издохнуть, как пес, оплеванный и связанный, от рук палача-неумехи, глядя в миг перед смертью, как какой-нибудь омерзительный старый лорд кладет пятнистую руку твою прекрасную талию. Она слабо улыбнулась: - Уж сразу и старый? Думаешь, более желающих нет? Бриенна помолчала, и улыбка ее стала шире, а в глазах мелькнуло лукавство, и тотчас сменилось тихой печалью: - Ты опять прав, нашлись бы вряд ли. Джейме подумал о плотоядных ухмылках и отвратительных ужимках скользкого Ханта, но решил Бриенне не сообщать. Хотя ему было жаль ее. Он остановился напротив стойки с полупрозрачным нарядом, несомненно, приготовленным для брачной ночи. Поднял и повернулся к Бриенне, глядя на нее сквозь сплетение кружев. Видно было хорошо. - Это твоя рубашка невесты? Бриенна скорчила гримасу: - Не трожь. Зачем взял? - А мне нравится. Превосходная вещица. Мне нравятся все твои вещи. Почему же не надела? Бриенна молчала, и Джейме, скорее, чтобы подразнить ее, прижал невесомую ткань рубашки к своему лицу, глубоко вдохнул. Он даже высунул кончик языка и полизал кружево, но оно пахло только травными настоями и чистотой, и более ничем – строгий и неживой аромат. Разочарованно фыркнув, он поглядел на Бриенну поверх скомканной ткани. - Шутовство, - проворчала она. – Ведь ты уже в солидных годах, Джейме. Оставь эту рубашку в покое. Я очень устала и хочу спать. - Тогда ложись. Она молча хлопала своими ресницами, и Джейме в раздражении швырнул кружевную чепуху себе под ноги: - Ложись в чем тебе будет угодно. Я не трону тебя. Не буду тебя принуждать. Уясни уже это своей тупой башкой! Вернусь в свою комнату, ту, что выделили мне перед поединком. Знаешь, я стал уже ее обживать… - Без оскорблений, конечно, не можешь, - ощерилась Бриенна. - А как мне тебя назвать, коли ты, будто девственница четырнадцати лет, трепещешь и боишься?! Думаешь, так люди трахаются? Она готова его подушкой придушить, едва заснет, а он насилует женщину, полагая, мол, хоть так – лучше, чем никак? Ты прости меня, если оскорблю память твоего Тормунда, но, если вы с ним так жили, то, может, и лучше… - Заткнись, - оборвала она, вспыхнув. – Ты ничего не знаешь о том, как мы жили. Конечно, он не принуждал меня, ни единого раза. Ему бы и в голову не пришло! Это ТЫ явился сюда болтать, спорить и стоять на своем. - Я вовсе не за этим пришел, - запротестовал Джейме. – Я думал… О, в Пекло тебя, глупая, скверная ты женщина. Все переврала и обернула дело так, словно я вновь какой-то преступник, винишь во всем меня… - Да уж дело нетрудное, если речь о тебе, Ланнистер. - Да и тебе не привыкать к возведению напраслины на меня! Тут они оба умолкли, поняв, что последние фразы оба едва не проорали. Джейме почувствовал, что кровь прилила к его лицу. Бриенна так и тряслась от обиды. Он налил вина в два бокала, чуть не расплескав. Подошел к ней и ткнул кубок в ее руку: - Вот, выпей. Мы оба вымотаны. Бриенна с неохотой взяла вино, поднесла к губам и сделала маленький глоток. Сморщилась, вытерла рот тыльной стороной ладони. Джейме повторил за ней. Отступил на шаг, видя, что она начала пятиться. - Видишь? И пальцем не трогаю. Хватит нам злиться и изливать свою злобу в темные слова. Позже станем жалеть об этом. И ты. И я. - Я-то не стану, - огрызнулась она. - Хорошо, но все же лучше будет не наговорить такого, что и вправду потянемся за мечами. Да? Она отстраненно усмехнулась. Джейме отошел к камину, хотя шаги давались ему тяжело. Он начал гасить свечи, а, когда обернулся, то увидел, что Бриенна, опасливо поглядывая на него, забралась под тяжелое покрывало и сидит, прижав колени к груди. Платье ее лежало на краю постели. Он видел край розового нижнего платья, сползший с ее плеча. Его бедная жена не сводила с него полных тревоги глаз. Наверняка думает, решил Джейме, что было бы неплохо все же огреть меня чем-то тяжелым. - Вот, - пробормотал он хрипло, - и нечего так на меня смотреть. Теперь я уйду. Однако перед тем позволь последнее слово. Бриенна подняла бровь, рот ее приоткрылся от частого дыхания. Но она ничего не ответила. - Ты дозволишь? Потом я отопру дверь и выйду из твоих покоев. Никому знать о том, что мы тут говорили, не следует. Пообещай сохранить эту тайну. - Я прежде хранила твои тайны, - тихо заметила она, как показалось ему – с укором. – Говори и убирайся. Он помолчал, собираясь с мыслями, но мыслей особенных не было. Расстегнув камзол, он пошевелил плечом, и тот упал на ковер. Бриенна вздрогнула. Джейме развязал шнуры на рубашке, и она, вместе с жилетом, последовала за камзолом. Когда рука его легла на завязки бриджей, Бриенна опустила глаза. И даже вся сжалась, хотя казалось ему – куда уж сильнее. Она показалась ему вдруг странно маленькой посреди огромной постели. - Я стою здесь, никуда не двигаюсь, - предупредил он, когда она открыла рот, чтобы что-то ему сказать. – Не делаю и шага к тебе. - Тогда… что ты делаешь? Он наклонился и стянул сапоги, и вскоре остался перед ней совершенно обнаженным. - Что ты делаешь? – в тревоге повторила Бриенна. Она бросила быстрый взгляд за его спину, потом – на свой столик с безделушками. - Говорю тебе правду. Для того ты должна не только ее слышать, но и видеть. Она посмотрела чуть ниже его глаз. И еще ниже. Он прямо видел, как она зажмурилась, поняв, о чем это он. - Я представлял себе тысячи раз, как ты станешь глядеть на меня. Я не вспоминал, как глядела – это в прошлом… Я мечтал о том, что будет. Я думал о том, как покраснеют твои щеки, как блеснут в полутьме твои прекрасные глаза. Как ты опустишь ресницы, думая, не слишком ли далеко зашла, разглядывая то, что принадлежит тебе. Это принадлежит тебе, ты понимаешь? Ты вольна взять нож и отсечь его, если тебя это зрелище оскорбляет. Пожалуйста. Прошу. Не стесняй себя в этом, ну вдруг такой каприз придет в голову. Бриенна прикусила губу. Она быстро взглянула в его лицо. - Что за глупые шутки? – выдавила она, и в голосе ее слышались мольба и слезы. - Прекрати, - велел он. – Не такая ты дура. Ты понимаешь, что голый и однорукий, я не соперник тебе. - Оденься и уходи, как обещал! - Ты не дослушала. - Я не желаю слушать всякие глупости, дрянные слова, не желаю смотреть… - Ладно, хорошо, закрой глаза. Я не против, мне все равно. Однажды ты поднялась мне навстречу, встала во весь свой рост, ошеломив меня, обнажение твое стало оружием, и оружием… всесильным. Но я не хочу тебя завоевать. Я не хочу тебя запугать. Я лишь хочу, чтобы ты меня услышала. Бриенна издала какой-то звук – всхлип, смешок, и закрыла глаза согнутым локтем, опустив голову. Хотя Джейме и было ее жаль, но он понял вдруг, что она не вскочила, не ударила его и не порешила тут же, на месте. Он поглядел вниз. Его член стоял с такой напыщенной гордостью, что сам Джейме подивился. Налитый кровью, блестевший в полутьме, головка плачет любовным соком: и Джейме положил на него руку. Поглядел на Бриенну, которая все еще сидела, спрятав лицо в скрещенных на коленях руках. Ее белая кожа, открывшаяся в упавших на локти рукавах, показалась ему невыразимо прекрасной. Во рту у него пересохло. Он нагнулся и поднял с пола кружевную рубашку. Прижал к своему члену, с наслаждением чувствуя нежное и чужое прикосновение. - Каждый раз, когда делаю это, то думаю о тебе, - сказал он как можно спокойнее, однако вышло с жалобным вздохом, почти стоном. Бриенна подняла пылавшее лицо. – Думаю, как ты раздвигаешь передо мной свои бедра, раскрываешь себя своими гибкими пальцами и говоришь – войди. Войди. Он начал двигать рукой, вжимая член в смятое кружево. - Я вдыхаю запах твоих волос. Твоей нижней рубашки, твоих чулок, твоей кожи, я чувствую твое дыхание на своей щеке, и ты так распалена, в моих мечтах ты так неистово желаешь, так сильно хочешь меня… Джейме, потеряв нить мысли, слышал звуки – мокрые и быстрые – пока его мужское копье вонзалось и вонзалось в жалкие, мокрые кружевные цветы. Слова полились из него, складываясь в самую бесстыдную литанию, которую только слышали эти стены… А слышали они многое. - Я воображаю, как твои титечки дрожат, когда я толкаю себя глубже, глубже, так, что тебе становится трудно дышать и невозможно молчать, и меня окружает твоя теплота, жар, шелк, из тебя все течет, словно ты вся превратилась в оставленный под солнцем мед. Я хочу кусать твои соски и тотчас облизывать, просить прощения за укусы, от которых ты криком кричишь, не понимая, больно тебе или хорошо… Я говорю себе: но ты не можешь, но этого тебе нельзя, ты уже однажды ошибся, дорого заплатив… Но я не могу ничего поделать, Бриенна. Я вновь и вновь представляю себе… Как ты… Изгибаешься, извиваешься подо мной, как трясется твоя задница, сжимается, разжимается, как истекает соком твоя щелка. Ты седлаешь меня, переворачиваешься и подставляешь свой роскошный зад. И я вбиваю в тебя свой член, в мягкое, в мокрое, в горячее, и сердце мое пылает от любви, а в голове гудит, такой… Вой, словно вой метели. Твой язык приникает к моим губам, к моей груди, и твое объятие взрывает звезды в небесах… Джейме понял, что стоит на самом краю, он даже поднялся на цыпочках, и, сквозь пелену, которая начала застилать глаза – серая пелена, означавшая, что вскоре кровь застучит в висках и в горле, а семя будет излито – видел растерянное лицо Бриенны, ее огромные глаза и полураскрытый рот. Он вскрикнул. Ткань ее рубашки стала мокрой и жаркой. Глаза у него едва не закатились. Сердце сжалось и остановилось на миг. Джейме опустил руку, потом передумал, вытер себя рубашкой, собирая пот со своей груди. Теперь он старался не смотреть на жену. Та, без сомнений, пребывала теперь в потрясении и даже в омерзении. - Вот о чем я думаю непрестанно, Бриенна, и долгие годы, все эти годы – всегда. Я знаю, что это порочно, глупо и низко, это меня терзает… Но не сильнее, чем мысль о том, что когда-нибудь я буду лишен возможности видеть тебя, быть с тобою, говорить и даже ругаться с тобой почем зря. Он перевел дыхание. В его голосе появились просящие ноты, и это было неприятно, но – пожалуй, неизбежно. Такого позора в его жизни никогда не случалось, позора или торжества – тут уж как рассмотреть… Он подумал о своей сестре, случись бы ей стать свидетельницей такого развратного спектакля… Нет, она бы нашлась, что делать. Бриенна же просто оцепенела. Он решил закончить свою мысль, тем более, что сам едва не качался от усталости. - Я недостойный человек, плохой муж и, бесспорно, худший отец на всем свете, разжалован из рыцарей, многократно подвергнут суду, я убивал и предавал, и совершал множество скверного… Но, ежели в чем я могу еще назвать себя достойным, так это в том, как сильно я желаю тебя, и каким бы любовником я мог тебе стать. Если бы я мог обратиться в подобие себя, я склонил бы тебя к измене самому себе, и ни на миг не жалел бы. И ты бы не пожалела. Однако… Он вздохнул, покачнувшись от внезапного, жгучего чувства стыда, резкого, словно боль в грудине. Слова давались ему с трудом, язык начал заплетаться. - Однако выбирать лишь тебе. Будь хорошей женой хорошему лорду Ланнистеру, или же трахайся до изнеможения с плохим Ланнистером – мне все едино. Если скажешь мне – убирайся, твори свои паскудные дела в одиночестве… Так и сделаю. Я буду рядом и исполню все, что ты сочтешь нужным просить. Но лишь не проси остановиться. Не проси перестать обо всем этом мечтать. Джейме собрал с пола свою одежду. Его член, как назло, не желал увядать, а впал в какое-то долгое ожидающее торжество, что, конечно, мешало в движениях. Наверное, эта дурацкая ночь настроила проклятый стручок на возвышенный лад. Черт с ним, решил Джейме. Довольно с Бриенны представлений. Он выпрямился, сцепив зубы, прикрывая свой стыд одеждой. Кружевную сорочку он бросил на стол, и она лежала там, бедняжка, изнасилованная самым немилосердным образом… Ему стало горько, и, подумав мгновенье, Джейме сгреб ее и присовокупил к куче одежды в своих руках. Бриенна с самого начала его страстной речи не произнесла ни слова. Она была так тиха: просто сидела, вытаращившись на него, застыв в оскорбленном недоумении. - Ну? – ласково позвал он. – Что же молчишь? Что ты скажешь? Что выберешь? Бриенна сглотнула насухо, потом выпрямила спину и отчеканила, холодно, твердо и спокойно: - Ты закончил, Ланнистер? Джейме вздрогнул. Вот теперь, скорее, от ее тона, чем от слов, его копье сжалось и съежилось, размягчившись, как гниющий фрукт. В комнате пахло трахом: бордельный, теплый аромат с примесью прижженого сахара, металла и соли. - Да, но я… - Тогда сделай милость и убирайся вон.