Тысячелистник

- А затем, мой лорд, настанет черед шафрановых пирожных с черникой, кои я намерен покрыть также блестящей лимонной глазурью… Джейме поглядел на выставленные на длинном столе яства. Приглашенный повар, человек с грустным рябым лицом, тощий, весь какой-то ссохшийся и вертлявый, поначалу не произвел на него должного впечатления. Однако он привез с собою ворох бумаг от разных лордов – Простора и Дорна – уверявших в самых цветистых выражениях, что, дескать, вы не узнаете равных Дорео из Фонтона. Бриенна сжалилась над Дорео и дала ему поручение: изготовить образцы всех угощений, которые он посчитал бы нужными для детских именин. Теперь, разглядывая результат, Джейме не мог скрыть удивленно ползущих вверх бровей. Были тут и пирожные, и пирожки, и тарталетки, и булочки с беконом, и медовые палочки, и маленькие ореховые пудинги, и крендельки с корицей и мускатом, и лавандовые сладости, и лимонные шарики, и жареные птичьи гребешки, обернутые в тонкое тесто из белой муки и пряностей, и еще какие-то вещи, созданные где-то в Пекле специально, чтобы совратить с пути истинного даже самого стойкого аскета. Вдобавок к приготовленному, Дорео торжественно прочел длинный список того, что он ЕЩЕ собирался сделать. - Впечатляет, - сказал Джейме и подмигнул Герте. Та хихикнула, потом напустила на себя суровый вид, наклонилась и взяла с тарелки пирожное, изготовленное в виде маленького рубина. Она зажмурилась, пока жевала. - Ах! – сказала Герта через минуту, проглотив и вытаращившись на Джейме. – Это словно покушать небесной земляники! Дорео глядел на служанку, несомненно, гадая, обладает ли она большой властью на Утесе Кастерли, чтобы взять ее в свои помощницы и проводницы. Джейме решил развеять его сомнения: - Хорошо. Герта проследит, чтобы у тебя было все нужное. Праздник через три дня. Именины моей дочери должны быть лучшими в Западном Крае… А, пожалуй, и во всех землях. Ежели люди так станут говорить об именинах Сольви Ланнистер – я буду считать, что ты справился. Он выглянул в раскрытую на галерею дверь и увидел, что на площадке, заставленной кадками с цветущим лавром, сидят трое. Сольви расположилась на коленях у матери, безмятежно тренькая на своей обожаемой лютне. Хайл Хант сидел напротив нее, наклонившись, что-то тихо мурлыкал, почти касаясь губами плеча Бриенны. Потом он выпрямился и рассмеялся. Он начал стучать раскрытой ладонью по своему колену. Сольви подхватила ритм и вдруг запела высоким, звонким голоском. К ее голосу примешался приятный, низкий голос Ханта. Они пели, не сводя друг с друга сияющих глаз. Джейме повел плечами. Его жена, словно почувствовав нечто, обернулась. Ее волосы были уложены так, что открывали длинную белую шею. Платье переливалось синим и нежно-зеленым, шелк был похож на морские волны. Она была очень красива. Может, ее недостижимость делала все его чувства столь яростными – и яркими. Джейме привез сюда свою жену, и в первые дни страшно мучился от всего – от чувства вины и гнева на нее, и от осознания, что все потеряно, а еще сильнее – от глупой и детской надежды, что нет, не все, не теперь… Комнаты, хранившие молчание и холод после убийства Серсеи, встречали их с равнодушным терпением поруганной жертвы. Он заставил слуг – тех, кто еще на разбежался по разным углам Ланниспорта, будто крысы из ловушки – вычистить все от пыли и грязи, и запаха застоявшегося несчастья. Они поставили в вазы цветы, а детские комнаты наполнили игрушками. В спальне Бриенны он велел устроить все так, чтобы напоминало ей о Тарте – там было окно, выходившее не во дворы, а на морскую гладь. Там было много безделушек и красивая ванна, изготовленная по его заказу, из розового мрамора, которую каждый день наполняли горячей водой с лепестками глициний и сосновым молочком. Но, разумеется, Бриенна не была здесь счастлива. Он мог это сказать по ее потухшему взгляду, которым она обводила пышную, терявшую прежнюю спесь, и все-таки невыносимо вычурную, обстановку. По тому, как холодно она разглядывала портреты его сестры и матери, все еще украшавшие парадные залы. По тому, с каким мертвецким безразличием она касалась золоченой посуды. Как она шла сквозь галереи замка, ссутулившись, опустив голову, сцепив руки за спиной. Это Бриенна, а вовсе не несчастные заговорщики Простора, оказалась главной его заложницей. Осень и зиму она провела, томясь, будто огромная и прекрасная птица в клетке, и, если бы не Хайл Хант, Джейме полагал бы, что она вовсе разучится говорить и смеяться. Следовало отдать ей должное, тем не менее, если опустить кое-какие важные обязанности, которыми Бриенна с упрямством пренебрегала – но, если забыть об этой стороне дела, в остальном она была хорошей женой. Превосходной женой, такой, о которой иные лорды не смеют и мечтать. Во всех делах, касавшихся солдат и вассалов, земель и налогов, она была на стороне Джейме. Она стремилась во всем ему помогать. Осень и зима были печальны в Кастерли – печальны, безденежны, бесприютны и унылы – но Джейме ни разу не услышал от жены ни слова жалобы. Вместе с немногочисленными служанками поздними осенними вечерами она возилась во дворе, где, для торопливых заготовок, стремясь наполнить подвалы хоть чем-то, поставили переносные жаровни. Она нанизывала на нитки зажаренные каштаны, вываренные с вином и уксусом свиные потроха и подсушенные в меду орехи, она пересчитывала бочки с пахтой и пивом, а посреди зимы, когда зерно, купленное по дешевке у фермеров Красных Гор, стало гнить и портиться, Бриенна, вместе с батраками и солдатами, дни напролет перетрясала его, спасая то, что еще можно было спасти. Волосы ее взлетали и падали, высоко подвернутые штаны мужского кроя открывали тонкие и крепкие лодыжки, от ее дыхания шел пар. Зерно золотыми волнами опадало в огромное сито, и Джейме казалось, что он видит какую-то чудную, удивительную картину из детских сказок Утеса – великая Мать, спустившаяся в амбары бедняков, чтобы защитить их от бед зимы. Да, она во всем была ему опорой и подмогой, не считая лишь того самого дела, ради которого, думал Джейме с горечью, люди вообще друг друга берут в супруги. Ближе к весне его стало охватывать внезапное и странное отчаяние, и он часто думал: я не готов умереть, даже не коснувшись ее губ, не дотронувшись до ее кожи, я не готов, не готов, не готов. Ему стало мечтаться о том, чтобы совратить ее или уговорить, подобно тому, как это случилось дождливым вечером в горном замке. Бриенна тогда раскрылась ему навстречу: ну в точности словно цветок, трепеща и ожидая, что он сделает с нею что угодно – что взбредет ему в голову – и в то же время истекая сладкой надеждой, томной, золотой, драгоценной надеждой, что он сделает – все, что угодно - ради ее удовольствия. Но затем цветок закрылся, как закрываются цветы во время дождя или бури, и Бриенна отвернулась от него, и, кажется, вообще позабыла о том вечере – впрочем, разве удивительно? Оползень разделил их жизнь на две части, показал им, как хрупко и ненадежно любое помышление о мире и покое – и как не созданы мир и покой для них - о, нет, только не для Ланнистеров. И все было между ними окончено, так и не начавшись. Бриенна, заметив его в двери, встала и, что-то ласково бормоча, пересадила дочь на скамейку. Она закутала Сольви в плащ из золотой куницы, а сама отвернулась и начала спускаться по ступеням, что вели в маленький сад между нижним двором и верхними площадками замка. В этом саду, состоявшем, по правде сказать, лишь из нескольких чинар и одинокого розового куста, притулившихся на краешке замковой стены, она любила гулять, даже в самые холодные зимние дни, и Джейме велел там прибрать и расчистить тропинки. Он сбежал по ступеням, ведущим в сад с другой стороны, и увидел темно-синее платье, мелькавшее среди ветвей. Весенний ветер крепчал и раскачивал флаги над башенками Утеса Кастерли, и хлопал шелком ее большой юбки. Над морем взмывали и тотчас падали вниз чайки, бакланы, альбатросы, выхватывая из волн свою добычу. В комнатах кто-то смеялся. Сольви играла на лютне, вытаскивая из нее пронзительные ноты одну за одной, старательно и громко повторяя за сиром Хантом: - И-и раз, и-и два, и-и раз, и-и раз! Бриенна прошлась по саду, заложив руки за спиной, повернулась и начала подниматься обратно. Она остановилась, поняв, что тропинку ей преградили. Лицо ее стало несчастным, встревоженным. Джейме расправил плечи, глядя на нее сверху вниз: - Прекрасный день для прогулок, моя леди. Бриенна молчала, поджав губу. У платья был вырез, скроенный по дорнийской моде – до самого расшитого янтарем и ониксом пояса. В этом вырезе виднелась белая рубашка, оттенявшая нежный розовый атлас кожи. Джейме мельком подумал: интересно, сколь многое открылось сиру Ханту, когда он склонялся к его жене, полагая, что выглядит галантно и невинно? Груди у Бриенны были малы и все еще по-девичьи высоки, и, если бы она пошевелилась или вздохнула поглубже, ее обожаемый рыцарь-менестрель мог бы увидеть краешки темно-малиновых сосков. Сердце у Джейме ныло от обиды. - Почему одна? – спросил он, обернувшись и делая вид, что прислушивается к пению лютни. – Где же твой сладкоголосый сенешаль? - Это просто смешно, - буркнула она, наконец, поняв, что Джейме не собирается сходить с тропинки. – Зачем ты так отзываешься о Хайле? - О сире Ханте, - поправил он ее без улыбки. – А мне не следует так его называть? - Он предан нам, служит со всем сердцем, и добросовестно. - Думаешь, я не нашел бы дочери учителя музыки? Любого другого? И дело не только в лютне. Её пора учить всему остальному. Думаешь, мы без Ханта не справимся? Нам ни к чему его услуги более. Артур научил ее читать… - Думаю, ты вновь не в духе, Джейме Ланнистер, - бесстрастно сказала Бриенна, подходя к нему ближе. – Эти весенние бури делают тебя угрюмым. Как тебе Дорео из Фонтона? - Славный малый, - ответил Джейме, усмехнувшись. – Ему удалось поразить меня. - Да, - кротко кивнула Бриенна. – Я слышала, прежде здесь устраивались роскошные пиры. - В этом и отец, и сестра знали толк. Что там: даже Тирион искушен в яствах, подобно какому-нибудь пресыщенному валирийцу. Бриенна поправила непослушную прядь, отведя ее от щеки. И вдруг улыбнулась: - А ты знаешь толк лишь в вареве из заячьей капусты. Джейме нахмурился было, а потом до него дошло – его жена пытается с ним шутить! Сердце его наполнилось беззаботной и горячей радостью, в которую примешалось столько благодарности, что он почти готов был наброситься на Бриенну с объятием. - Я ведь и еще кое-в-чем знаю толк, - негромко сообщил он. Бриенна робко рассмеялась. Я люблю тебя, захотелось ему сказать, вложив в слова столько страсти, сколько он был способен передать. Но слова – лишь только слова. Перед его мысленным взором мелькали картины, которые он не мог удержать, разрывавшие ему душу, наполнявшие его грудь и живот каленым железом. Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя, и так сильно тебя желаю. Если бы я мог, если бы я мог, если бы только посмел, явился бы в твою спальню, пока ты лежишь в теплой и мягкой постели, и встал бы на колени, простоял бы всю ночь на холодных камнях пола, целуя край простыни, в которую кутается твое прекрасное тело, вдыхая запах, от которого схожу с ума, вылизывая свод твоей стопы, выглянувшей из-под покрывала, умирая от счастья, замирая от восторга, плача в экстазе… Джейме кашлянул и сказал: - Только спроси меня. Только… попроси. Бриенна поглядела себе под ноги. Она сделала шаг, и очутилась с ним рядом, наверняка ожидая, что он шагнет в сторону. - О чем я должна просить? Он молчал, думая, будет ли уместным, наконец, протянуть руку и взять ее ладонь в свою. Мысль о ее тонких и длинных пальцах причиняла ему сладкую боль. - О чем угодно, моя леди. Она отвернулась, и, пока он завороженно разглядывал прекрасные волосы, вьющиеся вокруг ее свежего личика, вдруг сморщила нос. - Что это взбрело тебе в голову? Ветер крепчает. Бриенна обвела взглядом сад, а потом, поняв, что Джейме не собирается сходить с тропы, резко повернулась и пошла вниз, к выходу на морскую галерею. Он потащился следом, ненавидя себя за то, что нес какую-то чушь и вновь ее расстроил. - Почему ты так со мною обращаешься? – спросил он, буравя взглядом ее лопатки. – Бриенна. Я словно приблудный пес, получающий пинки вместо еды, в собственном-то замке. Она молча ускорила шаг. - Люди смеются за моею спиной, - предпринял он новую попытку. Бриенна дошагала до площадки, выходившей на открытое море. Она остановилась, обхватив себя руками за плечи. - Смеются, - она слегка повернула голову, разглядывая его, будто впервые видела. – Не верю, что это когда-либо тебя волновало. Как ты думал об этих людях, когда жил тут с сестрой? Джейме вздрогнул от ее спокойного, почти безмятежного, тона. - Я не думал. - А теперь это тебя тревожит. - Послушай, не надо все так переворачивать… - «Людей, подобных мне, нет на свете. Я один такой», - насмешливо вымолвила Бриенна. – Я думала, ты наслаждаешься этим. Быть выше всех, это ли не счастье для тебя, Ланнистер? - Могла бы разделить мои чувства. Ведь ты теперь тоже Ланнистер, - проворчал он, не найдя для ответа ничего лучшего. - Не по крови. Я совсем другая. Так зачем никчемные разговоры? - Я никогда не требовал от тебя измениться. - Да? Ну, прекрасно. Потому что я не стану ублажать тебя в этом ужасном месте. - Это теперь твой дом. - Не повод становиться перед тобой на колени. - Разве я к этому тебя принуждаю? Хоть к чему-либо? Хоть раз? Она уставилась в морскую даль, старательно делая вид, что выискивает там некие невидимые корабли. Джейме хотелось захохотать от злобной досады, переполнявшей его, как переполняет глотку сухой кашель или живот – крутящая боль. - Не этим ли вы прежде тут бывали заняты? Развлекались, как умели. Ланнистеры. Упертая женщина, подумал он. Стоило лишь раз ранить ее гордость, и будет годами мучиться, да мучить всех вокруг. - Зачем слушаешь болтовню служанок? Да, мы жили тут… Как уж могли, как… Мы думали, что построим некое будущее, которое… Он замолчал. Ох, наверное, Бриенна просто гневалась на все эти сплетни и слухи, которыми Западный Край все еще был полон до краев. - Я тебя давно не виню, - тихо сказала Бриенна. – Не в том, что хотел был счастлив. Мы все хотели. Зябко поежившись, она договорила: - Мне жаль твоих детей, ваших детей… И, если бы я даже желала тебе или твоей сестре сгинуть в те дни, детям я бы зла не желала. - Конечно, - торопливо закивал Джейме, внезапно осознав, что Бриенна все эти луны мучилась не только и не столько от старых обид, сколько от своего особенного чувства вины. Это было тем более странно, что у нее не было к тому ни единого повода. И все же она была такой. Бесконечно упрямой, невыразимо благородной - и невыносимо, до крика и боли, доброй и честной. Может, проблема была лишь в том, как сильно он любил ее – за это и вопреки всему: и ненавидел, чтобы, попав в вечную сладкую ловушку, влюбляться и терять голову еще больше. - Сольви говорит, она подружилась с девочкой, что живет в запертой комнате, - грустно сообщила Бриенна. – Ты что-нибудь об этом знаешь? - Здесь нет никаких де… - ошеломленно начал Джейме. - Нет, разумеется, нет. Может, она просто видит слишком яркие сны. Глядя на профиль жены, упрямый и печальный, он испытал приступ короткой тоски, будто перед каким-то долгим прощанием. - И что еще она говорит? Бриенна помолчала, прикусив губу изнутри. - Я спросила, как она выглядит. Были ли у нее… ну, ты понимаешь, Джейме? Служанки, должно быть, хорошо помнят облик маленькой леди Джейн. - Хочешь сказать, это они ее пугают? Надо положить конец этим слухам, черт бы их всех подрал. - Нет, - терпеливо сказала Бриенна. – Не в том суть. Она говорит, что это очень красивая девочка. У нее золотые волосы и зеленые глаза. Она веселая и милая. И знает множество игр. Иногда она ищет своих братьев, но никак не может найти. Она часто заморгала, глядя на скалы, о которые далеко-далеко внизу бились белые шапки волн. - Это место хранит печали, - Бриенна глубоко вздохнула. – Я не хочу делать вид, что ни о чем не догадываюсь. - Я такого бы и не стал просить… И ты все знала, Бриенна, я ничего не таил. - Тогда не спрашивай, почему мы так живем. - Нет, нет никакого «мы», - рассердился он. – Есть ты со своими заботами, твой рыцарь, и я. Ты оставила меня здесь… совершенно одного. Делаешь вид, что ты рядом, а на самом деле ты так далека, что, вздумай я отослать тебя за Стену, где тебе так хорошо жилось, вздумай я тебя так далеко отпустить – и тогда мы не стали бы дальше. Бриенна. Ты совсем не задумываешься, каково мне? Думаешь, мне так легко? - Нет, не думаю. - Тогда зачем делать еще хуже? Она повернулась к нему всем корпусом и, глядя сверху вниз, подняла обе руки и обхватила ладонями его лицо. Жест тем более неожиданный, что Джейме на самом-то деле был готов в тот миг ко всему – к очередной суровой отповеди, к печальным признаниям, даже к ее слезам. Но, вместо этого, она сжала его лицо в своих теплых руках. По спине у него, невзирая на прохладу и ветер, побежали струйки горячего предвкушения. И прямо в его несчастный пах. - Мне очень жаль, Джейме, - тихонько проговорила Бриенна. – Так… бесконечно жаль тебя. Прости. Он схватил ее запястье, ухватился, как дитя за материнскую юбку, как тонущий за соломинку: но Бриенна высвободилась, отвернулась и пошла от него прочь. Вечером в комнату его пришла Герта, поскреблась и тут же вошла. В руках у нее был поднос с новыми угощениями неутомимого Дорео. Джейме мотнул головой на свой стол: поставь туда. - Эти маленькие пышки с шафраном и корицей просто что-то невероятное! – весело сообщила Герта. – Ну же, мой лорд, попробуйте. Я уже отнесла малышке. И Артур не отказался. - Хорошо, хорошо, я попробую. Как там Сольви? Он осведомился небрежно, словно бы между прочим. Герта мялась, поглядывая за окно, на расцвеченные звездами полотна синевы. Джейме вынул из ящика монетку и подвинул по столу. - Ну, я не знаю, - сказала служанка. – Она наше солнышко… - Мне донесли о какой-то девочке, с которой она якобы играет. - А, - смущенно сказала служанка. – Думаю, она все выдумала. Сир Хант учит ее песням, балладам, а ее брат приносит ей книги. От этих историй у малышки все в голове перепуталось. Вы же знаете, какая она. Сольви из тех, кто в сказки верит больше, чем своим глазам. - Ты так полагаешь? – Джейме поднял бровь. – Ты уверена, что это лишь выдумка? - Но… Другие дети здесь не бывают. Он вздохнул. Служанка, конечно, была невероятно глупа – хотя и столь же невероятно добра к его детям. - Что Артур? – решил он сменить тему. Герта смешно выпятила губы. С Артуром она пребывала в вечной ссоре. Мальчик был слишком умен, чтобы не заподозрить ее в шпионских делишках. - Сами с ним говорите, - пробурчала девушка, нервно дергая головой. – Я больше не хочу терпеть это хамство. - Ах, если бы кто-то мог терпеть, - сказал Джейме. – Думал, приезд юной леди Линоры его обрадует. Герта рассмеялась: - Если вы думаете, что совладаете с ним или его решениями… О, сир Джейме, тогда помоги вам боги! Я слышала, как девчонка в любви ему признавалась! Она какие-то баллады рассказывала, да все так нараспев и с чувством! Думала, сама разревусь! - Так, - проговорил Джейме, предчувствуя нехорошее. - Он вот так взял ее ручку, поцеловал… - Герта закатила глаза, всем своим видом показывая ту смесь высокомерия и сострадания, которые Артур нередко демонстрировал людям, явно не понимая, что в том плохого или унизительного - и Джейме чуть не фыркнул от схожести. – Да и говорит: миледи, вы прекраснее весеннего цветка, но мое сердце разбито, и ему более не суждено никого полюбить. Я не стою вашего мизинца, а мое страдание останется лишь со мной. Будь я проклят, ежели причиню вам боль! Джейме, понесший ко рту пышку, так и застыл. - Я думала, девчонка разревется, бедняжка. Вместо того она бросилась целовать ему руки и уверять, что будет ждать до скончания веков. Вот что творится в этом доме! Все просто сошли с ума! Проклятье, подумал Джейме. Упрямство Артура было ему прекрасно известно, и являлось отражением его собственного в те же годы, а еще было помножено на все эти высокопарные книжные речи да на рыцарскую галантность – однако, Лиденнам того не объяснишь. Они уже вообразили себя вторыми в Западном Крае, а о помолвке везде разнесли, словно дело уже случилось, словно свадьба уже на носу. Победа над Браксами в земельной распре, спасение Ланнистеров, а также солидный кусок плодородных, солнечных холмов, оттяпанный ими по такому случаю – все это сира Джоффри и леди Дженну прямо-таки вдохновляло. На рыцарские замашки Артура им было плевать. Им нужен был титул для дочери и внуков. Теперь, явившись в гости, якобы, на именины Сольви, они только и ждали, что Джейме объявит помолвку, выставив их лучшими союзниками и первыми претендентами на Утес. Все это ему очень не нравилось, но он был связан обязательствами войны, долгом чести. Ланнистеры всегда платят долги. И… Только боги ведают, что теперь, в слезах да соплях, рассказывает своей матушке Линора, и какими неприятностями обернется отказ. - Послушай, что говорят их слуги меж собой, - велел он Герте, но при этом подумал: ах, наивное ты, доверчивое дитя, да разве можно давать тебе эдакие поручения? Нет, люди с Тарта, включая его драгоценную супругу, вовсе не способны к деликатным делам такого рода. Они прямодушны, добросердечны, горды и упрямы: все качества – как на подбор, чтобы служить провалу любой тайной миссии. Джейме побарабанил пальцами по столу. К слову, о драгоценной супруге… - Как себя чувствует твоя госпожа? Герта настороженно улыбнулась. Может, монетки и грели ей сердце, но еще больше грела сердце преданность леди Бриенне. - Она… она… Она в полном порядке, милорд, - промямлила служанка. - Правда? А мне кажется, леди Бриенна очень грустна. - Нет, ну… Сир Хант ее веселит. Иногда. Тут бедняжка умолкла, поняв, что сморозила лишнее. - Гм? Часто он бывает с нею? Наедине? Герта покраснела: - Я никогда их вдвоем не видела. - Так уж и не видела? - Нет, милорд, - твердо ответствовала служанка. – Всегда с ними я, или Сольви, или мы все вместе… Или еще кто. Я вам поклянусь на чем угодно. - Ну, а ежели они бывают рядом… О чем говорят? - О, ну… Служанка начала разглядывать потолок. Почему все и из всех клещами тащить приходится, подумал Джейме с досадой. Неужели он повторяет судьбу своего отца, прОклятого ревностью? Боги, вот кто сказал бы ему, что такое брак на самом деле – вечное чувство, будто идешь по трясине. И ведь отец любил его мать, любил так, как способны лишь Ланнистеры – всем сердцем и всем своим существом. Что ж говорить о тебе, Джейме Ланнистер, сказал голос в его голове, странно похожий на голос юной Серсеи, что ж говорить о тебе, ведь ты весь отдался своему несчастливому чувству, и обречен на пытки, которые сам себе назначил. - Сир Хант обыкновенно рассказывает об успехах Сольви, и вот на днях говорил, что выпишет из города менестрелей, девочек и мальчиков, которые станут петь вместе с нею, оттачивая ее мастерство. Их голоса сладкие, будто у соловьев. Говорят, они пели для самого принца Дорна. Сладкие голоса, подумал Джейме. Сладкие, как твои речи, чертов бродячий рыцарь. Чего ты вцепился в нее, чего тебе от нее надобно? Неужели ты правда решил, что путь к ее сердцу лежит через любовь к дочери? Да, это правда: Бриенна любила своих детей так сильно, как никто и никогда, и в этом проклятущий Хант был прав, но правда была и в том, что ей не нужны были никакие помощники в этом деле, она отвернулась даже от Джейме, который не раз спасал их жизни, а Сольви и вовсе принял в родах, был первым, кого она вообще в этом мире увидала, бедная моя малышка, о, мой солнечный цветок… Он покашлял, прогоняя тоскливые, обиженные и предательские мысли, заодно обдумывая, о чем спросить Герту – так, чтобы ее не спугнуть. Никакие шашни, буде таковые имеют место в спальне его супруги, Герта не выдаст, он может ее осыпать монетками или отдать в пыточную мастерскую, где ей начнут кости дробить и глаза выдавливать. Посему следовало действовать хитростью, а не угрозами и не – боги упаси - жалким нытьем. - Хорошо, - сказал он, кивая и благосклонно улыбаясь. – Это ее немного обрадует. Верно? Она была рада? - Во всяком случае, не возражала, - Герта пожала плечами. – Вы знаете, какова наша леди Бриенна. Она добра ко всякому, кто добр с детьми. Но она никогда не пускает никого… Служанка замолчала, сконфуженно застучала носком туфельки по полу. - Ну? – нетерпеливо сказал Джейме. - Никогда не пускает людей к себе в душу, - выдавила Герта. – И я не думаю, что сир Хант найдет этот путь. - Ладно, - промолвил он, вынимая из сундука приготовленный сверток. – Отнеси ей подарок. Скажи, что это от меня. Пусть это развеет ее весеннюю грусть. В эти дни мы должны быть заботливы, и мы будем нежны друг к другу, правда? Герта с любопытством уставилась на красный шелк, перевязанный бледно-розовой лентой. - Безделушки, - сказал Джейме с тонкой усмешкой. – Дамские пустяки. Леди Бриенна красивая женщина, правда? - Очень, - искренне выпалила Герта. – Очень, и пусть те, кто злословят, свои гнилые языки сжуют, да проглотят! Она красива, и добра, и умна, и так… так сильно… Заслуживает этого, подумал он с удовлетворенным смешком. - Скажи ей это, - велел он, протягивая сверток служанке. – Да, так и скажи. Ей нужна наша поддержка, мы – это все, кто у леди Бриенны есть. Ступай. Эй, погоди, не забудь же свою награду. Он открыл стол и вытащил еще одну серебряную монетку. Герта убежала, а Джейме поглядел в ящик стола. Там, рядом с горстью серебра, лежал серебряный тонкий ключ. Через несколько минут он отпер ключом дверь в комнату, что находилась рядом с покоями Бриенны. Здесь было темно и тихо, и он слышал приглушенные голоса. Герта что-то объясняла, потом послышался ее смущенный смех. Бриенна ответила, но слов было не разобрать. Заперев за собою, он на цыпочках прошагал к стене. Коснувшись панели, искусно вделанной в узор над каминной полкой, он приник лицом к щели в красном дереве. Он увидел мраморную ванну, над нею плыл туман. Вода была горяча, и пахла лепестками засушенных цветов – бархатцы, дикий шиповник, лаванда. Бриенна положила сверток, который держала двумя руками, на низкую длинную скамеечку, обитую пунцовым бархатом. Она выпрямилась и некоторое время стояла, глядя на подарок, покусывая губу. Потом, не сводя взгляда со свертка, она принялась вынимать из волос шпильки. Ну? Чего же ты ждешь? Джейме нетерпеливо переступил с ноги на ногу. К запахам горячей цветочной воды примешивался сухой и тревожный аромат пыли – той, что копилась в этих панелях много, много, много лет. Сделанные на высоте роста взрослого человека, отверстия для глаз были изготовлены почти повсюду, во всех комнатах. Но не Джейме Ланнистер приложил к ним руку. Как и крепкие замки на дверях спален, они остались в наследство от его матери. Бедная женщина, думал он, впервые их обнаружив. Как это разбивало ее сердце… Как МЫ разбивали ей сердце. Отчего она не стремилась хотя бы спросить нас? Почему мы так делаем? Что с нами случилось? Нет, Джоанна предпочла шпионить за собственными детьми и запирать их в клетках, будто каких-то одичавших львят. Он выдохнул, прижавшись лбом к резному узору. Утес Кастерли для всех становился клеткой и темницей. Так уж тут было все устроено. Не было человека, которому было бы здесь хорошо. Но я смогу все исправить, подумал он тут же, с упрямым негодованием. Я не такой, как они. Не такой, как все. Не такой. Не такой. И она – не такая. Он поднял глаза. Бриенна сняла пояс и стояла, развязывая шнуровку на боку своего платья. Ее распущенные волосы золотились в свете ярких свечей из красного воска. Дорогие свечи, глупое расточительство, учитывая то, как хрупко нынче благополучие Ланнистеров. Но Джейме не хотелось, чтобы в обстановке комнат Бриенны было хоть что-то жалкое, хоть что-то бедное. Пусть он стремился избавиться от своего прошлого, но от своей натуры избавиться он не мог, как и от гордости. Как и от гордыни. Наконец, аккуратно и медленно действуя, Бриенна развязала все тонкие шнуры и ленты. Сначала на пол упали пристяжные рукава, а затем – широкое платье. Под шелком цвета морской волны была белая сорочка, та самая, что заставила его душу ныть от ревности, и теперь Джейме не мог удержать вздоха. Край этой сорочки почти касался ее сосков. Он видел, как они темнеют под тонкой тканью. Бриенна стояла лицом к нему, и он с жадностью разглядывал ее тело, по которому складки скользили, как водопад. Часть его жаждала, чтобы и эта сорочка была снята, чтобы увидеть прекрасные изгибы, сильную спину, тяжелые ягодицы, длинные крепкие бедра, переходящие в фарфорово-округлые колени. Другая же часть стремилась насладиться этим видом, неясным обещанием, туманной истомой, от которой внизу его живота разливалось мягкое тепло. Не случилось ни того, ни другого. Бриенна, собрав ладонью скатившиеся по плечу волосы, низко наклонилась. Джейме увидел ее грудки в упавшем вниз вырезе и нежную складочку живота. У него едва сердце не выпрыгнуло от этого прекрасного зрелища. Но тут его жена протянула руку и развязала ленту на его подарке. Джейме отвернулся и прижался спиной к стене, слушая стук крови в ушах и слепо таращась в полутьму. Звезды, крупные и яркие, заглядывали в пустую комнату, где он притаился. Когда он вернулся к наблюдениям за женой, Бриенна стояла, держа в вытянутых руках чулки из тонкой, ажурной шерсти. С восхищением она качнула головой и улыбнулась. Он почувствовал, что улыбается, будто в ответ. Впервые с того дня, как он начал свои неправедные визиты в эту комнату, свои тайные изыскания – он пожалел, что не стоит с женой лицом к лицу. О, эта ее улыбка. Все так же покачивая головой, Бриенна наклонилась, подняла подол сорочки и натянула чулок – сначала один, потом другой. Потом, покачивая бедрами, она пошла прямо на Джейме Ланнистера. Его прошиб горячий пот, пока он не вспомнил, чуть не отшатнувшись, что большое зеркало висело на той же стене, где сделали панель для подглядывания. Джейме не знал, что оно отразило, а точнее, он прекрасно знал, сам будучи в роли невидимого зеркала. Бриенна, держа подол двумя руками над своими коленями, повернулась, и снова, и еще раз. Джейме любовался ее длинными ногами, затянутыми в нежно-персиковый плен. Сверху чулки украсили тонким кружевом, и оно вспенивалось вокруг пышной плоти белоснежных бедер. Да, подумал он. Вот так. Повернись еще. Такая красивая. Ты сводишь меня с ума. Бриенна, наконец, закончила вертеться у зеркала, через голову стащила с себя нижнее платье, и Джейме увидел, что на ней больше ничего, кроме чулок, не осталось. Он поглядел вниз, глупо и слепо моргая. Если бы стены в замке были чуть тоньше, его восставшей плотью можно было бы дыру пробить, вне всяких сомнений. Его член изнывал, и, надо полагать, довольно давно. Но вид ее обнажения грозил обернуться сладкой бедой: ее темно-розовые соски, и мягкая складочка, похожая на разломленный фрукт, с сердцевиной-идеальной формы пупком - над золотисто-русым пухом внизу, и, о боги, зачем я только решился!.. И тут Джейме едва не застонал, вспомнив о других подарках. Вспомнила о них и его жена. Она вернулась к свертку и подняла, все так же на вытянутых руках, тонкую шаль из Кварта, расшитую по краям золотыми подвесками и бирюзой. Эта алая шаль была чудо как хороша. Бриенна повертела ее в руках, а потом, вернувшись к зеркалу, набросила на свое голое тело. Джейме протянул руку вниз и сжал свой бедный член так, что чуть не вскрикнул. В ушах у него шумело. Наконец, наигравшись с шалью, Бриенна опять вернулась к скамеечке. Она наклонилась низко, и из-за упавших волос Джейме не видел ее лица. Она раскрыла резную шкатулку. Когда она подняла голову и беспокойно огляделась, он готов был расхохотаться и расплакаться – все вместе – над детским, невинным, растерянным взором округлившихся глаз. Щеки ее заалели, и красные пятна стыда побежали вниз, по шее, к груди, к плечам. Бриенна подняла, сжимая двумя пальцами, выточенный из белого и золотого нефрита, и превосходно, надо заметить, выточенный, заключенный в золотые кольца, призванные доставить еще больше тайного удовольствия теплым шелковистым ножнам, мужской орган – и уронила его обратно в шкатулку. Она выпрямилась и что-то пробормотала сквозь зубы. Джейме решил, что шутка его, пусть и зашла слишком далеко, но, по крайней мере, сумела прогнать эту тоскливую обездвиженность, которая преследовала его жену. Она раскраснелась и прогневалась, а это, подумал он, уже кое-что. Протянув свою длинную руку, Бриенна захлопнула шкатулку и отошла от скамьи. Она содрала с себя чулки, повернувшись спиной к Джейме: зрелище заставило живой член изнывать и плакать – а потом шагнула в ванну, и он видел теперь ее затылок и напряженную шею, и плечи – и все в ней дышало возмущением. Поруганная невинность, медленно и лениво подумал он, оглаживая себя. Ну, милая моя женушка, ты слишком давно в руках не держала что-то приятно-тяжелое. И я сейчас не о мечах. Скажи, ты правда так зла, так благородно потрясена, или играешь роль, даже наедине с собою? Словно в ответ на его грязные мыслишки, Бриенна умыла лицо мокрыми ладонями, а потом откинула голову на край ванны. Волосы ее текли и раскачивались, почти касаясь пестрых, отделанных мозаикой из яшмы и пурпурного оникса, плит пола. Она опять провела руками по лицу, высоко подняв локти и словно бы заслоняясь от невидимой атаки. Дробно закапала вода, выплеснутая ею на пол. Бриенна тихо, сквозь зубы, застонала, задрожала – а потом – Джейме это видел совершенно ясно – опустила руку в воду и развела колени. Густо-розовые, круглые, невинные, они возвышались над темной поверхностью воды, словно два островка посреди туманного моря желаний. Тихий всплеск. Тихий всхлип. Она запрокинула голову и приоткрыла рот, будто томимая острой жаждой. Джейме видел ее крупные белые зубы и мелькавший меж них кончик ее языка, облизнувший верхнюю губу. В его мечтах он коснулся ее языка своим. Вкус ее был так отчетлив – воспоминание и предчувствие одновременно, так нежно-светел, так сладок и горяч. Джейме зажмурился, терзая себя и из последних сил оттягивая неизбежное. Он прижался лбом к стене, тревожно и безнадежно вслушиваясь в стоны жены. Бриенна вдруг выпрямилась. Она встала во весь рост, вышагнула из воды и, наклонившись к шкатулке со скверным подарком, вытащила его. Постояв мгновение, вернулась и, подняв волны, плюхнулась в ванну: голова запрокинута, ноги широко разведены. Джейме задохнулся от ее быстрых движений, в которых злость смешалась со страстью. Он видел ее перевернутое лицо и приоткрытый большой рот, из него потянулась струйка прозрачной слюны, глаза закатились. Одной рукой она сжимала свою грудь. Мысли его остановились и взорвались белым жаром. Он приник к стене, двигая бедрами в бесстыдной пародии на соитие, в поисках невидимого объятия, неощутимого поцелуя. Бриенна вскрикнула и сжалась, выгнулась так, что вода побежала из ванны долгим водопадом, и волосы ее потемнели от влаги и струились тугими завитками. Он посмотрел вниз, едва соображая, и понял, что его пальцы покрыты семенем. Закрыв глаза, прислонился лбом к прохладной стене. Бриенна еще что-то слабо бормотала, возилась, вздрагивала. Потом он услышал плач – и, поглядев в щель, увидел, что ее плечи трясутся над темной водой. Она сидела, согнувшись, закрыв лицо ладонями. На ее позвонках, выступивших в этой позе из-под покрытой веснушками кожи, блестели капли влаги. Джейме вытер руку о свой камзол, а потом внезапно понял, что его лицо тоже мокро от слез. В день именин Сольви гости начали собираться еще на рассвете. Приехали все лорды северо-запада, а потом явились и южане – народ высокомерный и зажиточный, но по-своему веселый. Сольви, сидевшая на коленях у матери, принимала подарки с наивным любопытством и с детской радостью. Здесь были фарфоровые куклы и шитые драгоценными нитями наряды, игрушечные повозки, гребешки, осыпанные рубинами и изумрудами, диковинные птички в золоченых клетках, арфы, лютни и сладости. Нет, решил Джейме, может, Утес и мрачнее Закатного замка, но определенно на подарки богаче. Наконец, с последним лучом солнца, начался пир, тот самый, призванный прославить имя Дорео как самого искусного повара во всех землях – и имя Ланнистеров как самых щедрых хозяев. Джейме сидел рядом с женой и делал вид, что счастлив. Самое неприятное, думал он в минуты, когда проглоченное розовое вино переставало туманить его разум, самое неприятное, что Бриенна тоже изо всех своих жалких сил играла счастливую хозяйку Утеса. Она старалась со всеми поговорить и всех поблагодарить. Она слушала их болтовню, спрашивала об их глупых заботах – все эти женщины, в жизни не интересовавшиеся ничем, кроме нарядов и украшений – так и липли к ней, набиваясь в подруги, а то и во фрейлины. Джейме знал, что, из-за Ханта (а, быть может, и благодаря дальновидным усилиям Тириона) Бриенну считают любимицей Короля. Как тут было к ней не подольститься? В Западном Краю гордецов не водилось. Хант тоже ни на миг не отлипал от нее. То наливал ей разбавленного водой вина, то подвигал тарелки с разными хитрыми яствами. То наклонялся и начинал с заговорщицким видом шептать. У Джейме сжимался кулак. Он старался отвлечь себя беседой с лордами, но слушать их бесконечное нытье о податях и вранье о неурожае было тем мучительнее, чем громче слышался грудной, мягкий смех его жены. Наконец, Хант вскочил – и вернулся в пиршественный зал с полудюжиной пестро разряженных девочек и мальчиков. Они расселись кругом вокруг порозовевшей от восторга Сольви. Принесли и ее лютню. Все вместе, по очереди исполняя куплет за куплетом, они завели длиннющую балладу, прославлявшую подвиги Тартской девы. Слушать это было мучительно – и, следовало отдать должное – восхитительно. Джейме не был уверен, когда эта бесконечная песня закончится, и даже в глубине души не очень-то желал, потому что тогда рот Ханта вновь приблизился бы к ушку его жены. Посреди очередного куплета, который Сольви выводила своим чистым, ясным голоском, он встал и вышел на свежий воздух. Лавровые кусты покачивались от тугого, солью пропахшего, ветра. Облокотившись на перила, стоял Артур и таращился в темноту над морем. Там корабли с грузами пряностей и водяного проса разворачивались на рейде, чтобы встать под ветер и не разбиться о скалы. Их палубы расцвечены были фонарными огоньками. - Красивая песня, - заметил Джейме, встав рядом с сыном. – Но на мой вкус, уж слишком длинна. Артур обернулся, посмотрел на набитый гостями зал и пожал плечами. - Где же леди Линора? – так же небрежно спросил Джейме. - А что? Шпионишь за мною, Ланнистер? Джейме поглядел Артуру в переносицу. - Будь же спокоен, я тоже с тебя глаз не спускаю, - все с той же дерзостью закончил Артур. – С тебя и с мамы. Ты правду тогда сказал, когда занес свою руку: ее сердце слишком мягкое. Не по разуму такое добросердечие. Джейме картинно пожал плечами: - Женщины. И, коль скоро приходится объясняться… Твою маму я никогда не ударил бы, скорее, отдал бы на отсечение другую ладонь. Артур задрал брови, а потом хихикнул: - Ты поднял руку из чардрева, Ланнистер! Джейме тоже фыркнул, но возразить было нечего. Видя его минутную растерянность, Артур свирепо объявил: - И хватит об этом. Не надейся, что стану с тобой обсуждать столь деликатный предмет. - И все же тебе придется. Завтра мы должны дать ответ ее родителям. Более того, думаю, они ждут ответа сегодня. Твоя мама убедила леди Дженну, что праздник Сольви не стоит мешать с другими торжественными делами. Да, ты прав: она добра. И это ее оружие. Ее особенное оружие, если на то пошло, ибо она и мечом владеет превосходно. Она отсрочила твое решение. И все же… Они ждут. Его сын только засопел в ответ. - Послушай-ка. Я понимаю, что ты не желаешь покамест расставаться с образом прекрасной Трикси, и я тебя не виню… - Да что ты вообще обо мне понимаешь?! А в сердечных делах, Ланнистер?! Тебе ли меня учить? Ты убил собственную сестру, обесчестил мою маму. Думаешь, ТАКОГО человека я стану слушать? Джейме вздохнул. Прямота Артура была ему неприятна. И странным образом утешала его, словно бы этим звонким, юным голосом с ним говорил он сам – тот Джейме из далекого, далекого, ушедшего навсегда мира, в котором маленькие мальчики верят в рыцарей и их благородство. - Я лишь хотел бы… Дать тебе знать, Артур. Хочу, чтобы ты понимал вот что. Каково бы ни было твое решение – я на твоей стороне. Ты мой сын. Ты это признал. - И жалею! И ошибся! - И ошибся, - согласился Джейме с мольбой, почти рабской. – И я тебя не виню. - Вот, еще бы! - Но сыном мне быть не перестанешь, отрекись ты еще хоть сотню раз. И я всегда буду за тебя, Артур. Если тебе нужно выслушать мой совет – я буду рад тебе его дать. Если же тебе нужно лишь, чтобы я кивнул, когда ты будешь призван к разговору с Лиденнами – я встану, и я кивну. Ни слова не произнесу против тебя. И принуждать тебя к браку с юной леди Линорой я не стану. Никогда. Никогда, помни об этом. Артур ошеломленно заморгал на него этими своими шелковыми, как у девы, ресницами. А потом, опомнившись, выдавил не улыбку даже – оскал. - Думаешь, я этого жду? Мне ничего от тебя не нужно, Ланнистер. Я буду ждать лишь, когда ты потеряешь здесь свою власть и мне не надо будет зависеть от твоей милости. - Опасные посулы, - с кривой усмешкой заметил Джейме. – Такие замыслы держат при себе, о, юный рыцарь. Артур дернул носом: очень по-детски и очень упрямо. - Мне все равно. Захочешь избавить Утес от наследника – я погляжу, что у тебя выйдет. Один поединок ты уже проиграл. - Ты слишком горяч, Артур. Во всем. В своей ненависти ко мне и в своей… Открытости, подумал Джейме. Будь на моем месте мой отец или кто-то умнее и меньше тебя любящий – ты всю оставшуюся жизнь стал бы ходить оглядываясь. Но, может, в том и заключался особенный ум Артура – быстрый, яркий, как молния, освещающая самый темный угол мироздания. Способный не только читать в книгах – но и читать в сердцах. И он прекрасно знает меня, подумал Джейме с нежностью и яростью. О, он знает меня точно так же, как знает свою маму, сестренку - и себя самое. Артур шагнул в сторону, стремясь обойти отца. На лице его застыло выражение презрительного отчаяния. Никогда в жизни Джейме так сильно не хотелось схватить его за руку и заставить выслушать, но что он собирался сказать? Артур чувствовал себя пленником Утеса, как и все они. Нет, возможно, и сильнее других. Каково ему было ощущать себя разменной монеткой в играх его отца - за солдат, земли и вассальную преданность всяких барсучьих лордов? Тошнотворно, подумал Джейме. Он остался стоять, глядя, как Артур возвращается в зал. Там он тотчас, с безбашенной храбростью, подхватил какую-то девицу (не Линору, вот же проклятый упрямец) и закружил в танце. И все, кто был в зале от десяти до пятнадцати лет, запрыгали перед глазами у Джейме, выписывая затейливые круги и распевая какую-то новую песню, слишком быструю на его вкус, и с вульгарными словами. Он подошел к двери и нашел взглядом жену. Бриенна завернула зевавшую и что-то бубнящую дочку в квартскую шаль (о, тебе она все же понравилась?) и передала сверток на руки Герте. Потом она поднялась и зашагала к двери, но была перехвачена какими-то бойкими лордами из Светлого Замка. Они начали болтать с нею, скорее всего, передавая просьбы к ее мужу, он мог судить об этом по тому, как Бриенна хмурилась и оборачивалась вокруг себя, ища Джейме глазами. Джейме двинулся ей на помощь, но застрял в пляшущем хороводе. Юноши и девицы топали, как крестьяне, хохотали и поднимали сцепленные волной руки. Тут Джейме увидел, сквозь мелькание лиц и ярких нарядов, что к Бриенне подошел сир Хант. Он что-то сказал Фарманам, и те, с любезными поклонами, отступили. Бриенна с улыбкой повернулась к своему спасителю. К моменту, когда Джейме добрался до своего кресла на пиру, он был настолько не в духе, насколько вообще когда-либо в этом замке бывал. Мир покачивался перед его пьяным взором. Чашник едва успевал наливать ему, так что к концу праздника Джейме всерьез опасался, что упадет лицом вниз, коли попытается встать и выйти. Бриенна, вернувшаяся к нему, сидела рядом с бледной и угрюмой физиономией. Небось, тоже так считает, решил Джейме, косясь на нее. За полночь все было окончено. Молодежь разбежалась глядеть устроенный в нижнем дворе фейерверк, вышла туда и Герта с сонно зевавшей именинницей. Джейме подумал, что следовало бы пойти и поздравить дочь, взять ее на руки, сказать нечто нежное: но его так качало, что он боялся не добраться по крутым лестницам до нижних ярусов. Слуги помогли ему дойти до спальни, где он принялся метаться, наливать себе еще и еще. Наконец, когда его разум совершенно затуманился, а из дворов доносились лишь лай собак и пьяные песенки челяди, он ослабил свой шейный платок (показалось вдруг, что в комнатах ужасно жарко) и зашагал к спальне Бриенны. Сначала он поскребся, но уже через миг обнаружил себя громогласно колотящим в дверь и орущим ее имя, и ему было мерзко, стыдно от себя – и страшно, потому что остановить себя он не мог. Звякнул замок. Дверь распахнулась. Бриенна стояла на пороге, прижимая к груди одну руку. Квартская шаль накинута на ночную сорочку, расшитую ягодками шиповника. Он подумал в ту же минуту: как это мило. И омерзительная (ему не надо было смотреть в зеркало, он и так словно смотрел на себя со стороны – и ужасался) улыбочка растянула его губы. Алое на белом. Шиповник на снегу. Ее соски на снежных пиках ее грудок. Его подарок прижат к ее хрустальной коже, ласкает ее, согревает ее, приникает к ее теплой плоти и… - Что тебе угодно? – спросила Бриенна. Джейме поглядел вниз и увидел, что она поджимает голые пальчики. Пол был холоден. И опять он подумал, пьяно и злобно, и в накатывавшем волной умилении: как это славно. Ты такая славная, ты такая красивая, о, моя Бриенна… - Что ты хотел? – повторила его жена. - Я пришел за возвратом долга, - нагло сказал он, первое, что пришло в его, изрядно измученный вином и тяжелыми мыслями, разум. – Довольно тебе со мною играть, дорогая жена. - Прости?.. Она так и стояла перед ним, неподвижно возвышалась. И тут Джейме понял – он слегка протрезвел от этого осознания - она не боялась его. И не понимала, о чем он. Боги, милостивые боги! До чего мы докатились! Сердце его наполнилось горечью, обидой, чувством, словно его раздели догола и привязали на глазах у всех, и хлещут кровавыми плетями, и плюют в его разбитое лицо… От жалости к себе Джейме даже всхлипнул. - Ты прекрасно знаешь, о чем я, - запальчиво рявкнул он. Он шагнул к все еще изумленно таращившейся на него жене, обхватил ее за плечи и приник раскрытым ртом к ее рту.