Тысячелистник

Отъезд Хайла Ханта для Джейме ознаменовал начало новой эпохи. Сам от себя он не ожидал таких перемен, и все же он изменился. Это было как сбросить какой-то невидимый груз со своих плеч. Как снять неудобный доспех, успев растереть рану до крови. Как умыться после долгих, долгих дней пыльной дороги. И ведь не то, чтобы я был на него так уж зол, нет, думал Джейме. Просто он… мешал здесь. Был неуместен. «Неуместен» – прекрасное слово. Именно его Бриенна и произнесла. Она вошла в его кабинет, где он возился с бумагами, отчаянно пытаясь не заорать от бессилия. Буквы и числа путались перед глазами, плясали, как злые бесята из Пекла. Он устал, и он был трезв, что хуже всего. Когда он поднял глаза и, вздрогнув от неожиданности, узрел жену, то едва подавил желание спрятаться, скрыться, да вот хотя бы - с головой нырнуть прямо под стол. Однако, такого шутовства она точно бы не простила. Бриенна стояла над ним, высокая, прямая, с суровым и бледным лицом. Ее темно-синее платье отливало холодной морской глубиной. На шее сверкала тонкая цепочка с кольцом Тормунда. Бриенна заметила, должно быть, его смятение. Она оглядела ворох пергаментов, потом бросила быстрый взгляд за окно, где шумела очередная весенняя буря. - Что ты делаешь? – спросила она, и тотчас поджала губу. Джейме почувствовал, что краснеет. - Много всего нужно прочесть, - выдавил он, поднимаясь и натягивая робкую улыбку. – Требуются мои ответы лордам из разных земель, но прежде того нужно произвести подсчет… А ты? Отчего не спишь? Чем обязан в столь поздний час? - Сольви все время спрашивает, когда он вернется, - тихо сказала Бриенна. – И на каждый мой ответ она говорит только одно, «а почему»? Право же, я готова взбеситься. Я подобен своей дочери, подумал Джейме мрачно. Те же «почему»… - Он не вернется, - быстро проговорила его жена. – Он был… Неуместен. - Прости?! Бриенна отвернулась и, отойдя, встала лицом к окну, разглядывая что-то в шумящей, беспокойной тьме. - Сир Хант более не вернется. С ним отбыли и королевские солдаты. Должно быть, луну спустя он доложит твоему брату обо всем, что случилось. Может, и нет. Может, из опасения быть казненным и промолчит… - Что случилось? Она повернула голову так, что Джейме стал виден ее нежный, мягкий профиль. - Он поступил неправильно. - Ох. Они молчали, и Джейме лихорадочно соображал, будет ли продолжение. Оно последовало, и, разумеется, пощады ему никто не приготовил. - Как и ты, впрочем. - Бриенна, послушай, я тогда… - Но ты мой муж. Продолжи, мысленно взмолился он. Скажи, что это для тебя означает. Она молчала, опустив голову и смахивая невидимые пылинки на каменном подоконнике. - Одним словом, я подумала… Я решила, что так будет лучше. В горле у Джейме пересохло. Он схватил кувшин с водой и налил в кубок, наполнив до краев. Пока он пил, Бриенна повернулась и смотрела на него во все глаза. - Вода, - сказал он, поставив кубок. – Перестань. Зачем этот взгляд? Она подняла брови. - Бриенна, я совершил ужасную глупость, я знаю. Непростительную. Начать же с того, что я не знал, клянусь тебе, клянусь чем угодно, я не знал, что положишь с собою Сольви… - И лишь это тебя расстраивает? – она усмехнулась, невесело и спокойно. - Боги милостивые! Конечно, нет! Я сам себе противен, а хуже всего то, что… Я едва помню все, что совершил! Молчание. Наконец, сжалившись, она сказала: - Ничего, о чем пришлось бы просить прощения на каком-нибудь суде, если ты правда этим обеспокоен. И неужели удар мой был так слаб? Он разинул рот – понял, о чем она - и захихикал, чувствуя себя маленьким и глупым. - Ах, это ты… А я решил, что ударился лицом, возвращаясь к себе… Право же, я не помню, как очутился в постели. - Тем более этого не помню я, - сурово сказала Бриенна. Они вновь замолчали, пристально и настороженно разглядывая друг друга. Джейме первым отвел глаза. - Я знаю, каково тебе. - Знаешь? - Да. Я сам провел в том же смятении немало лун. Постоянно ожидаешь запаха вина. Постоянно следишь, чтобы Серсея… чтобы она не пила за ужином, не пила после ужина, не становилась слишком зла, коли уж напьется. Прислушиваешься к ее шагам, к скрипу ее кресла, к тому, чтобы она не кричала на служанок, чтобы… Бриенна подошла к нему ближе и теперь всматривалась в него с каким-то жадным и нетерпеливым вниманием. - И те дни, когда она наливает себе воду, отмечаешь, словно праздники. И так раз за разом, и день за днем, и ночь за ночью, тебя словно швыряет с волны вниз, и снова поднимает на волну. Мучительное время. Пытки, которых я не желал бы самому злому врагу. Джейме остановился, понимая, что разболтался совершенно зря. Бриенна разглядывала его, будто впервые увидев. - И потому я… Я сожалею, что обрек на такую пытку – тебя. Ты можешь не верить мне, особенно же после всего, что было, однако ты мне дороже всего, что есть, дороже моей собственной жизни, и чести, и… Всего. Словом, всего. И я заставил тебя чувствовать эту тревогу, и потому мне ужасно, ужасно, ужасно жаль. Прости меня. Или не прощай. Ежели не сможешь простить – просто знай, что я сожалею. Я не повторю путь своей сестры, и я не стану причинять страдание тем, кого я люблю. Бриенна заморгала, когда он закончил свою короткую и сбивчивую тираду. Она сложила руки за спиной, выставив локти, он уже знал этот жест. Ему стало больно, но то была сладкая боль, боль узнавания, боль любви, всегда рождавшая в его сердце некий восхищенный и юный трепет. - Ты так уверен, что она любила тебя, - сведя брови, пробормотала Бриенна. – Я? Слушая твои рассказы, не знаю, что и думать, Джейме. Все было НАСТОЛЬКО скверно? И еще хуже, подумал он, но вслух лишь сказал: - Может, ты и права. - Или я плохо узнала Ланнистеров, - тихо проговорила она, словно обращаясь вовсе не к нему, а к самой себе. - Или мы сами плохо знаем себя. То, что следовало называть высокомерием, мы называли гордостью, алчность – страстностью, жестокость – строгостью. Неудивительно, - Джейме усмехнулся, делая вид, что перекладывает пергаменты, - что мы так запутались в себе и в том, что есть добро и зло. Бриенна обошла вокруг стола, отодвинула тяжелое кресло и села, сложив руки на коленях. Ее жест показался ему детским – и трогательным – и озадачил его. Глазами она показала куда-то за его спину, и он, наконец, догадавшись, подвинул свое кресло и сел. Бриенна поглядела на свои пальцы. Он любовался ямочками на ее подбородке и тем, как завиток спускался под ее розовым ушком на длинную белую шею. - Начнем заново, - вдруг, с торжественной прямотой, объявила она. – Джейме. Начнем все заново, словно ошибок не было. Это его ошарашило. Он был готов ко всему – к новому витку ругани и споров, к обвинениям, к слезам, ко лжи и к новой оголенной, кровоточащей правде – но только не к этой ранящей в самое сердце искренности. А ведь такова и есть истина, подумал он, совершенно потерявшись в синеве ее глаз. Не в том, чтобы пытать друг друга, а в том, чтобы… простить? Нет, это было бы слишком просто: внутри его мыслей зазвучал шелковый голос сестры. Ты в самом деле попадешься в столь безыскусную ловушку? Да она же просто тянет время, чтобы ты более не смел прикасаться к этому драгоценному вымени и лезть к ней под юбки, к ее мохнатому сокровищу... Вот и все. Вот чего она добивается, изображая мудрость и всепрощение. Заткнись, подумал он. Прошу тебя, замолчи. - Заново, - тупо повторил он, поняв, что молчит уже слишком долго. – Да, да… Конечно. Я думал об этом… Нет, ты не думал. Ты полагал, что она принадлежит тебе такая, как есть – и что вынуждена, более того, обязана – принять все, что ты с нею сделаешь. И все, что УЖЕ сделал. Ты полагал, что прошлое, в котором ты обидел ее, притом так страшно - невозможно отмыть, да и вовсе незачем. Ведь это прошлое было, тем не менее, драгоценно и прекрасно-греховно, и у тебя ничего иного не было. Кто же выбрасывает золотые монеты, пусть и найдя их в грязи? Вот каково было твое прошлое с нею… А еще ты не думал, что, прежде чем подступиться к ней, следует не только просить прощения, но простить самого себя. Все это произнес голос Тириона в его мыслях, и тут у Джейме просто не нашлось ничего, чтобы возразить. Бриенна покусала губу и быстро проговорила: - Возможно, я не… Недостаточно прилежна для жены, и все же… - Ты лучшая жена, какая есть на этом свете и на всех других, - страстно, горячо перебил ее Джейме. И тотчас пожалел. Она вспыхнула, опустила глаза, ресницы ее мелко вздрагивали. Она явно потеряла мысль, которую долго готовилась ему изложить. - Продолжи, - мягко, как ребенку, сказал он. – Прости, что вмешался. Она оглядела потолок, а затем стены, задерживая взгляд на каждой картине и мелкой безделушке. Когда она уставилась Джейме в лицо, наконец, он увидел, что ее прекрасные синие глаза покрыты пеленой слез. - Возможно, я не готова… Совершенно определенно, покамест я не готова, я… Я так запуталась, Джейме. Мне тяжело, я не… Я не знаю, что и думать, и даже порой не понимаю, что же я чувствую. Порой я так злюсь на тебя, это даже больно выносить. А порой я… Я не знаю, отчего это происходит. Думаю о тебе, но лишь самое хорошее. Ведь ты не таков, каким всегда желал казаться, мне и другим. Ты совершил множество подвигов, пусть и некому их записать в Белую Книгу или какую иную. Но порой ты… Попросту невыносим, так неприятен и гадок, и… Присылая же скверные, насмешливые подарки, ты… Джейме вздрогнул и сжал кулак. Вот Седьмое Пекло. - Ты не делаешь себе чести такими поступками, - задохнувшись, выговорила его жена. – И, если целью было смеяться надо мной, то… - Я не хотел над тобой смеяться, - заверил он ее, беспомощно и страстно. – Ну же. Зачем так обо мне думать? Я только… - Что? Что в таком случае хотел? И он не нашелся, что ей ответить. - И дело не в том, что я некая девица, никогда не видавшая мужского органа. И я… Я не была оскорблена тобой… - Была. - Нет, я не была, - уперто заявила Бриенна. – Только обижена на твое бесчувствие. - Я НИКОГДА не был к тебе бесчувственен, Бриенна! Он понял две вещи, едва это произнес. Первая – он снова возвысил голос, и она заморгала, пытаясь прогнать слезы. Кончик ее носа покраснел. И второе – они снова начали ссориться. - Хорошо, - быстро сказал Джейме, едва это все мелькнуло в его испуганных мыслях. – Хорошо, с моей стороны выходка эта была неуместной и непристойной. Но я не хотел обижать тебя. Я никогда не причинил бы тебе боли, особенно же с тем, чтобы после посмеяться. - Прежде ты подарил мне меч, - грустно и совершенно спокойно ответила Бриенна. – Разумеется, я была молода и глупа, доверяя тебе всецело и думая, что ты… Любишь меня? Ценишь меня? Все было так глупо. Ты просто чувствовал жалость к моему одиночеству и думал, что в дороге я пропаду. Подкупал свою совесть. Но ты не шутил, и ты надо мною не насмехался. Поэтому я вспоминаю тот миг, порой, как некий волшебный сон. Все это был сон, подумал Джейме. И вправду, лишь чарующий сон. Но окончился сущим кошмаром. Одним из таких, от которых просыпаешься в поту и с застрявшим в сухом горле криком. Впрочем, в том не твоя вина, моя милая невинная девочка. Нет, не твоя. Никогда ее не было. И не будет. - Прости. Я не… Не так этот подарок представлял, а точнее, полагал, мы… Как-то решим это, посмеемся или же… - Посмеемся? Ты думал, я разделю твою остроумную шутку? Разве не ты сказал, что я столь же уныла и мрачна, сколь и нехороша собою? Уродлива, подумал он. Да, я так и сказал: уродлива. Сердце бедной Бриенны, странное сердце – жестокое и милосердное одновременно - эту гнусность смягчило. О, прошлые времена. - Но после я много раз изменил свое мнение о тебе. - Я тоже, - негромко проговорила она, сцепив свои длинные пальчики. – О тебе. Она поглядела на него в упор, и он увидел, что глаза ее высохли, хотя и по-прежнему блестели, словно в их синеву кто-то бросил пригоршни звезд: - Значит, мы сумеем простить друг друга. - Но мне тебя прощать вовсе не за что, - изумленно воскликнул Джейме. Она словно не услышала. - Значит, мы не будем друг к другу жестоки? - Я не буду, - торжественно сказал Джейме, - клянусь. Не стану никогда смеяться над тобою и принуждать тебя, обижать тебя и даже на тебя злиться. Ты знаешь, как это невозможно, быть злым на тебя? Ты… у тебя… Она испуганно повела своими полными, нежными плечами, и Джейме пришлось прикусить язык, он испугался, что все его цветистые комплименты ее телу и ее душе – в такую минуту будут восприняты как издевательство. - Ты моя жена, - просто сказал он. – И я люблю тебя. Вот и все. - Значит, вина и пьянства больше не будет? - Не более, чем всегда, - мрачно пошутил он, но, спохватившись под ее полным страдания взглядом, добавил. – Разумеется. Я ведь поклялся. Ни ты, ни дети более не увидите меня во хмелю. Слово свое Джейме сдержал, но цена оказалась очень уж высока. Половину луны спустя вороны принесли вести с востока: Браксы отказались платить указанные долговыми подати. Отказ сопровождался разгневанным письмом, в которых Ланнистера винили чуть ли не в том, что он самолично истощил золотые и серебряные рудники. А еще через дюжину дней пришли вести от Лидденов: сир Джоффри отпустил восвояси старика Кордвайнера и всех заложников, объяснив это тем, что не в состоянии содержать, кормить и сторожить врагов Ланнистера, покуда тот – как было написало в свитке – «пьянствует и прохлаждается в своем замке». Джейме начал собирать солдат, обнаружив тотчас - впрочем, удивлен он не был: в гарнизонах Утеса и в городских казармах не нашлось и пяти сотен воинов. Мужчины разбегались из Ланниспорта и окрестностей, справедливо полагая, что удача отвернулась от Кастерли, а следовательно, от всех них. Ходили самые дикие слухи: что с Севера движется флот проклятущей девки Грейджой, что по суше, тоже с Севера, сюда вот-вот явятся орды одичалых, чтобы забрать наследников Тормунда и, наконец, короновать их (или казнить, тут версии разнились в зависимости от мрачности настроя говорящего). А самое главное – в Просторе собирали огромное войско, чтобы отомстить Ланнистеру за унижение Хаммерхола. К ним присоединились и Браксы, обиженные на недоверие и угрозы недоимок, на обвинения в обмане. И Леффорды, и Марбранды, чувствовавшие, что вольной жизни без податей приходит конец. И Лиддены, обиженные известно, на что. И Сарсфилды, и, разумеется, шершни войны Осгреи. Солнце поздней весны ярко светило над Утесом Кастерли, проникая в каждый темный уголок и лаская его горячими лучами, сверкая в каждой маленькой морской волне, но Джейме казалось, что над Западным Краем повисла какая-то нескончаемая туча. Его левая рука ныла, сведенная судорогой, с перепачканными чернилами пальцами, пока он выводил письма, одно за другим: требуя, умоляя. Бриенна стояла у окна, слегка подбрасывая на руках Сольви, и смотрела, как он комкает куски бумаги и швыряет себе под ноги. Подняв голову, он подумал, что, должно быть, выглядит прескверно – усталый, бледный от череды бессонных ночей, всклокоченный – и озлобленный. Чтобы скрыть это от дочери, Джейме скорчил гримасу: скосил глаза и высунул язык. Сольви восторженно взвизгнула. Джейме перевел взор на лицо Бриенны. Она смотрела на него сверху вниз печальным, понимающим взглядом. Но было еще что-то, чего прежде он не замечал (или же не ценил в ней, не сознавал, как это было ему нужно) – бесконечное и бестрепетное сострадание. - Может быть, я попробую, - сказала она негромко. – Твоя рука дрожит, и ты больше проливаешь чернил, чем выводишь строк. - Хорошо, - вздохнул он. – Осталось не так много, кому отправить ворона. По чести сказать, я не возлагаю больших надежд… - Но мы попытаемся их убедить, - еще тише и еще спокойнее сказала Бриенна. – Мы должны, и мы попытаемся. Он забрал дочку и, поставив ее на пол, позволив ей уцепиться за руку из чардрева, пошел с нею в маленький сад над морем. Там, на полукруглой каменной скамье, сидел Артур и проводил смоченной в масле замшей по Верному Клятве. Меч сверкал, довольный тем, как солнце играло в завитках валирийской стали. - Готовлю помощь! - задорно воскликнул Артур, увидев отца и сестру. - Зачем? – спросил Джейме, сев рядом с мальчиком. – Меч у меня уже есть. - Ну, - рассудительно заметил Артур, - у меня-то тоже должен быть. - И у меня? – спросила Сольви с надеждой. - Нет, девочкам такие мечи не дают. - А маме дали. - Если бы ты совершила столько подвигов, как мама. А то ишь, чего сразу хочешь. - Ты противный. - А ты маленькая. - А ты… - Эй. Сольви, меч будет твоим, перейдет к тебе, как и все наши мечи и сокровища, - вмешался Джейме. - Почему? - Потому что главное наше сокровище – ты. - А по… - О-о-о, Боги, - застонал Артур. – Нет, право же, Ланнистер, я даю тебе совет крайней важности. Выпусти ее в авангарде, и враги обратятся в бегство с первого же десятка «почему»! Джейме хмыкнул. Сольви тоже захихикала. Он прижался губами к теплой макушке, вдыхая запах, невыносимо родной и невыносимо любимый – чистоты и нежности, ромашковой воды, шелковых наволочек, засахаренного имбиря, весны и света. - Артур, - сказал он, глядя перед собой, понимая, что горящего взора еще одной пары синих глаз не выдержит. – Ты должен остаться с матерью. Вы, все трое, должны здесь остаться. Как ни странно, Артур не разозлился (чего Джейме очень боялся, оттого и тянул с этой беседой). - Пф-ф, - отозвался он, весьма добродушным тоном. – Да ты, Ланнистер, сам не знаешь, что говоришь. С каких пор чемпионы Винтерфелла прячутся в замке от войны? - Это называется не «прячутся в замке», - возразил Джейме. – Это называется «защищают маму и сестру». - Но не ты ли говорил, что поведешь отряды к предгорьям, чтобы противник оказался растянут в ущелье? Они даже к Ланниспорту не подойдут, молчу уж об Утесе. Зачем здесь моя защита? Если на то пошло, Утес взять невозможно. Ни осадой, ни штурмом, ни даже драконом. Драконов у этих жалких людишек нет вовсе. Остальное ты придумал весьма толково. За исключением того, чтобы оставить меня здесь. За исключением того, мрачно подумал Джейме, что солдат у нас без двух десятков пять сотен, а у них тысячи. За исключением того, что мы в этой битве попросту обречены. Вот и настало время Дому Ланнистер пасть. Не так он представлял этот миг, и, если сказать по чести – вовсе не представлял. Но, о Боги, смилуйтесь не надо мной, подумал он следом, а лишь над нею и детьми. Пусть они не узнают о моей гибели или о том, что я в плену. Пусть им больше ничто не грозит. Я привел их сюда, и я обрек на эти странные дни, но я же… Раскаялся. Этого было так мало. Он сам это понимал – до такой степени, что порой хотелось или напиться, или расхохотаться от беспомощной злости, или ударить рукой по стене, или еще что-то такое сделать… Чего он обещал Бриенне не делать более никогда. Нет. Нет, нет, нет, нет. Свой проигрыш он встретит достойным человеком, трезвым человеком, рыцарем и мужчиной, и погибнет он, защищая любимых, а не валяясь в грязи с затуманенным от вина рассудком. Трезвый рассудок в эти дни служил не только подспорьем. Он же подсказывал Джейме, что, буде даже Тирион, Бронн, лорды Штормовых Земель, кастелян Тарта, или – тут ему хотелось смеяться – Северная Волчица или Джон Сноу – получат его воронов и решат откликнуться на мольбу, подмога от них попросту не успеет прийти. Что там. Восставший против бывшего хозяина Запад, вместе с Северным Простором, сметут его жалкое войско прежде, чем даже Джейме поднимет меч, идя в атаку. Впрочем, один ответ был им получен. Королева Железных Островов, предварительно изругав Ланнистера в самых непристойных выражениях, обещала прислать подмогу на трех кораблях. Ежели солдаты и не смогут дойти до поля битвы, далее писала Яра Грейджой, они встанут на рейд в Ланниспорте и заберут леди Бриенну и детей, отвезя их подальше от павшей столицы Запада. Они вернут их на Тарт, где жена и дочь и сын Джейме будут, наконец, в безопасности. Таков уговор, и такова моя клятва, писала морская шлюха. У Джейме не было иного выхода, как довериться ей. - Ты вернешься к обеду? – деловито спросила Сольви и потянулась за вторым пирожком с ягодной начинкой. Джейме поглядел на жену, на Артура, мрачно высматривавшего нечто на дне своей глиняной кружки, и, наконец, на девочку. Салфетка, повязанная вокруг ее шеи, алела пятнами. Он вздрогнул, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. - К обеду? Нет. Но очень скоро. - Как скоро? - Ну, возможно через день или два. - Нет, тогда не ходи. - Это же очень быстро. - Это вообще совсем не быстро, - веско ответствовала его дочь. И сунула в рот пирожок. Бриенна, мелко проморгавшись, что случалось у нее от сильнейшего волнения, вдруг начала: - Боги сделают так, что мы… Артур с грохотом поставил кружку на стол. - Боги НИЧЕГО не сделают, мама! Их, возможно, вообще нет. От неожиданности Джейме замер, Сольви хныкнула, и только леди Ланнистер проявила отменное спокойствие. Поглядев сыну в переносицу, она медленно произнесла: - Возможно, их нет. А возможно, они смотрят сейчас на тебя и удивляются твоей глупости. - Сказки, - буркнул Артур, но как-то съежился под материнским взором. - Ты напугал сестру. - Пусть привыкает… - Ты. Напугал. Ребенка, - повторила Бриенна, с каждым словом возвышая голос. – Этого враги от нас и хотят. Чтобы мы перессорились и стали жестоки друг к другу. Артур пожевал губами и что-то беззвучное произнес. Джейме очень хотелось бы думать иначе, но похоже было на одно из грязных ругательств, которым можно выучиться в конюшнях Ланниспорта. Потом он поерзал, пожал плечами, весьма наигранно - и, нежно подергав Сольви за ухо, сказал: - А что, я вправду тебя напугал, ребенок-бельчонок? - Нет, - совершенно серьезно сказала Сольви, прожевав и проглотив. – Дурачков я не боюсь. Джейме фыркнул и, чтобы скрыть это, принялся глотать горячий шиповниковый чай. Бриенна хихикнула и сразу закрыла рот ладонью, поставив локоть на стол. Захохотал во всю глотку только Артур, довольный тем, что – о, Джейме не сомневался – Сольви повторила ту фразу, которой он же сам ее и научил. Тут уже покатилась со смеху и девочка. Влетевшая на шум Герта застыла с подносом в руках. Она переводила потрясенный взгляд с лица на лицо – и, пока Джейме утирал выступившие от попыток сдержаться слезы, он все думал: смех покойника. Как это, должно быть, странно ей видеть. Артур, явно ободрившись, начал шутить и веселиться, а Сольви того и надо было. В конце концов, посмеиваясь и ворча, Бриенна поманила Герту к себе: - Возьмите-ка сладости и устройте завтрак на террасе. Это будет им полезно. Совсем расшалились! - И куколок угостим! – крикнула Сольви. Она слезла со стула и побежала прочь, размахивая руками и уворачиваясь от служанок, на бегу бормоча имена кукол, которых следовало пригласить на столь торжественное и радостное событие. За нею понесся выбравшийся из-под стола Снежинка, он заискивающе тявкал, изображая полнейшую готовность, в случае чего, заменить собою кукол и сожрать приготовленные угощения. Герта и Артур пошли к дверям, и на пороге Артур обернулся, нашел Джейме взглядом, будто желая нечто сказать. Но поджал губу, совсем по-матерински, и отвернувшись, вышел. Оставшись с мужем наедине, Бриенна все продолжала качать головой. Но смех ее прекратился, и Джейме вдруг понял, какая вокруг стоит тишина. Лишь за окнами слышались крики морских птиц, отрывистые команды да лязг доспехов – это солдаты из замкового гарнизона собирались в путь. Бриенна опустила лицо, подняла и скомкала салфетку. Он заметил, как дернулся мускул под нежной кожей ее щеки. - Что такое? – как можно учтивее и спокойнее осведомился он. – Бриенна? - Не уходи, - она повернулась к нему, бледная, вся какая-то собранная, словно сама собиралась идти в атаку. – Прошу. Не уходи, не оставляй нас. - Нет, - растерянно проговорил он. – Нет, сердце мое, ведь все решили… Что это ты? - Корабли с Железных Островов заберут нас всех, нас четверых, - горячо сказала она. – Признайся, что это попросту не пришло тебе в голову! Нет, подумал он грустно. Милая моя Бриенна, пришло много раз. - Яра Грейджой помнит тебя, она тебя спасла, и ее люди не дадут нас в обиду, ведь сам говорил: ты был выкуплен из рабства вместе с ними, и ты равен им, и они считают тебя почти что братом. Мы уедем на Тарт, мы вернемся домой, - продолжала Бриенна, явно приняв его молчание за сомнение или даже согласие. – Ты не должен вступать в эту битву, и ты знаешь, мы ОБА знаем: она проиграна. - Очень мрачное напутствие, - пошутил он, но его жена даже не улыбнулась. – А чего-то повеселее у тебя не найдется? Бриенна сжалась, обхватив себя за плечи. - Я не сильна в ободряющих речах, Джейме. - Честно сказать, слова теперь не нужны. Я должен защищать эту землю, не от большой к ней любви, но… - Зачем тогда? - Просто должен. - Ты не был здесь счастлив. Ни единого мига. Да, подумал он. Да, ты права, может, лишь в далеком-далеком детстве, прежде чем было потеряно все, включая невинность. Или, скажем так: начиная с того, как она была утрачена между мною и Серсеей, я не прожил и дня, не проклиная и не ненавидя Утес и само имя Ланнистеров. Но это всегда было под спудом, всегда было неясной тенью, что являлась и в самые яркие, жаркие, полные страсти и безрассудства дни, и я отгонял эту тень, я прятался от нее и пытался спрятать свою сестру, и все было… Зря. Все было напрасно, ибо тень отбрасывал я сам. И чем ярче был свет вокруг, тем темнее она была. - Ты тоже, - тихо заметил Джейме. – За это прошу меня простить. Я не имел такого намерения, и все же так вышло. Я сделал тебя своей пленницей. Скоро все это закончится. - Нет, - выдавила она, не поворачивая головы. – Зачем, нет, зачем это… - Т-с-с, - Джейме поднялся из-за стола, подошел к ней, все еще сидевшей, втянувшей голову в плечи, как птичка в морозный день. Очень осторожно он положил руку на ее плечо и почувствовал, что Бриенна мелко дрожит. – Дослушай. Что бы ни случилось на поле битвы, я отпускаю тебя. Я… Его голос прервался, и ему пришлось сделать усилие, чтобы продолжить. - Я прошу вас уходить сразу, как получите известия о неудаче. Мой сквайр имеет приказ доставить известие сюда, как можно скорее. Тогда уходите. Не оглядывайтесь. Не защищайте замок. Ничего более не ждите. И, заклинаю всеми Богами, которых нет, и всеми демонами Пекла, всем, что только было меж нами хорошего и плохого, словом – всем, что было: не отвечай ни на одно послание с просьбой выкупа. Мой плен для вас будет означать одно: я погиб. Меня больше не станет. А, ежели так, то… Ты свободна. Я тебя отпускаю. Он закончил, сделав долгий вдох, убрав руку с ее полной, мягкой плоти, запечатанной в тугой шелк. Вдруг отчаянно захотелось наклониться и поцеловать ее шею, в последний раз, коснуться губами этой снежной кожи, отодвинуть край алого платья и поцеловать выступающий позвонок, вдохнуть ее аромат – а с тем и идти на гибель. Заслужил же я хоть прощальный подарок, подумал Джейме. Но он удержался. Бриенна поставила оба локтя на стол и закрыла лицо руками. - Сам не знаешь, что несешь, - пробормотала она, после долгой паузы отняв ладони от век. – Джейме Ланнистер, ты попросту невыносим! - И глуп, и напыщен, - отозвался он ей в тон. – Как там говорил Артур? Напущенный лорд! Она хмыкнула, и слабая улыбка мелькнула ямочкой на ее круглой щеке. - Ну, - Джейме сделал шаг назад, хотя все в нем кричало о том, чтобы остаться с нею, обнять ее, сделать так, как Бриенна просит – остаться и убежать. – Мне пора уходить. Предстоит много миль проехать. Не хочу выпустить этих ублюдков из ловушки в Холмах. «Ловушкой» - оба они знали – это было трудно назвать. По крайней мере, хитроумной. Просто самое узкое место на Золотой Дороге, удобное тем, что отряды противника, как бы ни были велики, растянутся чуть не гуськом, и так, по крайней мере, будет выиграно хоть какое-то время. Когда Джейме почти дошел до двери, Бриенна окликнула его. Он обернулся. Она показалась ему красивой – даже в этом несчастье, которое тенью ложилось на все вокруг. Алое платье с гербом Ланнистеров, вышитым на груди, подчеркивало белизну ее кожи и чистоту, и… Джейме вздохнул. Зачем он вообще обернулся? Ее оклик был жесток, и он сам проявил к себе жестокость почти палаческую, позволив глядеть на нее чуть дольше, чем положено мертвецу. Ее волосы были собраны в косу и сколоты над шеей, прихвачены мелкими золотыми шпильками с рубинами и жемчугом. Но у нее всегда выпадали прядь или две – особенно если она возилась с Сольви или просто слишком уж энергично прогуливалась под морским ветром. И это было так нежно, трогательно, так… Джейме молча смотрел, как она идет к нему – высокая и прекрасная, с этим торжественным лицом, с глазами, полными не то весеннего света, не то слез, не то всего вместе. Не доходя трех шагов, она подняла обе руки, протянула их и обхватила его лицо. Потом она очутилась близко, и голова у Джейме закружилась, сладкий восторг потек от горла вниз, к животу и ниже. Вот еще одна неуместная для покойника вещь, подумал он с кривой усмешкой. Бриенна всмотрелась в его лицо, потом опустила ресницы и пробормотала: - Ты сказал, что отпускаешь меня. - Если погибну, если в плен попаду… - Тогда Я не отпускаю тебя, - быстрый взгляд в его глаза, а затем опять опущенные ресницы. Она наклонилась и поцеловала его в губы. Да, подумал Джейме неторопливо, изумленно и торжественно, да, для мертвеца я сегодня поразительно везуч! Он положил руки на ее талию, с радостью и восторгом ощущая ее тяжесть, тело, созданное, чтобы он его любил – и, о Боги, как сильно он любил его, и жаждал, и вожделел. Он позволил себя поцеловать, сперва робким поцелуем, прозрачным, искренним, невесомым и хрупким словно слезинка или бутон – прежде чем превратил его в горячую и страстную борьбу и сплетение, в битву языков, в нечто, о чем, конечно, он будет жалеть. А может, вовсе не будет. Может, это и был самый главный и самый прощальный подарок. У дверей завозились и, привлекая его внимание, деликатно закашлялись. Джейме со стоном приоткрыл глаза и отпустил Бриенну. Она отпрянула, а ее губы из бледно-розовых стали темно-карминными. На щеках пятнами цвел румянец. Джейме прямо сейчас мог бы записать ее вкус, используя все слова, вроде: восхитительный, божественный, невозможный, сияющий, волшебный, небесный… - Мой лорд? Лошадь взнуздана, доспехи приготовлены. Он кивнул Бриенне, не желая отпускать ее взгляд. Он хотел бы запомнить ее лицо, и этот вкус с ее губ, унести с собою, не как воспоминание, а как вечно живой, милосердный и светлый миг, в котором можно прятаться и пережить все, что угодно. А потом отвернулся и вышел, хлопая кастеляна по плечу, разбрасывая грубые шуточки и стараясь выглядеть молодцеватым военачальником, а не потрясенным до глубины души будущим мертвецом. Ведь, в конце концов, подумал он, когда отряды спустились по скальной дороге и выехали по направлению к Золотому Пути – он со смесью гордости и жалости все оглядывал эти жалкие ряды и сверкавшие на солнце копья, и алые флаги – в конце концов, мы все здесь будущие мертвецы. На шестой день достигли предгорий и поставили лагерь. К вечеру в шатер заявился разведчик, молодой парнишка из Кеннингов, и, задыхаясь, вытирая мокрое лицо, залепетал: - Мой лорд, идут по Речной Дороге, и их… множество! - Сколько? – холодно спросил Джейме, стараясь держаться спокойно и небрежно, чтобы успокоить своих. А сам подумал: да сколько бы ни было. Ловушка, на которую он возлагал надежды, была приготовлена для него. Его жалкие отряды зажмут между двумя армиями. Собственно говоря, это было разумно и хитро, и он сам бы так сделал. Наутро он сам увидел, сколько их: они текли и текли с севера и востока, заполняя виноградники и долины, черная туча, бесчисленная армия тех, кто копил свой гнев еще со времен правления жадной Серсеи. Он взлетел в седло и услышал, как люди строятся для атаки, послышались возгласы: «Вперед! За сира Джейме! За Ланнистеров!» Полетели стрелы, и, пригибаясь, проклиная свою сомнительную удачу, он бросился к первым рядам: - Отступаем! Назад! Не сметь! Их уже оттеснили к холмам, и они падали, сминаемые волной нападавших. Лошадь Джейме попятилась и встала. - Назад! Отходите! Назад, в Пекло вас всех! – надрывался он, умом понимая, что люди просто обезумели под натиском, и сейчас подобны псу, который вот-вот задушит себя, стремясь сбросить накинутую на шею веревку. Он оглянулся, пытаясь понять, сколько еще осталось, чтобы начать отступление – к чертям всю его ланнистерскую гордость, на нее у врагов и был расчет. И солнце ослепило его. Из глаз потекли слезы. Разлепив же мокрые ресницы, он увидел, что с юга, с пологих и мирных полей, на него катится другая волна – золото, ощетинившееся длинными дорнийскими копьями. Спустя короткое время они встретились и схлестнулись – лорды холмов против лордов юга. Ничего не понимая, Джейме метался среди своих людей. Краем сознания он понимал, что следует отвести их как можно дальше, позволив дорнийцам перехватить страшный удар. Но его охватил азарт битвы, горячая кровь колотилась в ушах. Наконец, кое-как совладав с собой, он понял, что люди из Ланниспорта слушают его и теснятся к дороге. Увидел он и то, как солдаты Браксов падают, а широкие ряды золотых доспехов заполняют долину, прикрыв себя щитами, наподобие гигантской черепахи. Его окликнули, в сотый раз, и он в первый раз обернулся: потому что тот, кто кричал, назвал чужое имя. - Сир Артур Дейн! Меч зари! Белая лошадь танцевала под юношей, который глядел на Джейме во все глаза. Золотой доспех, на груди украшенный сплетенными змеями. На усыпанных драгоценными камешками, роскошных ножнах, тоже свивались змеи. Дорнийский щит: солнечное копье. Как много солнца, подумал Джейме. И эти глаза. Серые, грустные, девичье-покорные… - Э… Эйрик?.. Он оборвал сам себя, думая, что обезумел в пылу сражения. - Да! – завопил юноша с восторгом. – Да, вы узнали меня? А я тотчас узнал вас! - Что ты здесь делаешь? - Не мог не прийти на помощь! – в улыбке сверкнули белые зубы. Лицо Эйрика стало совсем взрослым, но глаза оставались теми же, и глядели с ребяческой прямотой. На высоких скулах багровел румянец, продираясь сквозь толстый слой пустынного загара. - Но как… За спиной у Эйрика, верхом на вороном жеребце, возник человек, которого Джейме менее всего ожидал теперь увидеть. Принц Манфри. Та же белозубая улыбка. - А, как прошла встреча? – он мельком поглядел на сражение и, склонив голову к плечу, уставился на Джейме. – Вы ведь друг друга узнали, верно? - Узнали, узнали, - проворчал кто-то справа. – Эйрик, покуда мы были в пути, прожужжал все уши и мне, и всем девкам, что я ему подкладывал, о своих знаменательных встречах с калекой. Такое, видать, не забывается. - Бронн! - А ты, я вижу, вел отряды прям в самую мышеловку, мой друг, - хмыкнул Бронн. – Какое изысканное самоубийство. Хорошо, что мы вовремя успели, а? Ну, а теперь возьми-ка себя в руки и помоги нам докончить начатое. Вечером вновь были поставлены шатры – и они заполонили всю долину. Она была полна также и мертвецов, это правда: однако пленников уже заставили складывать погребальные костры. - Пусть дым выест глаза чертовому ублюдку Кордвайнеру, - ворчал Бронн Черноводный, устроившись за походным столом и водрузив на него ноги в пыльных сапогах. – Что эта сволочь выдумала? - Я много раз говорил, - заметил Манфри с вежливой ухмылкой, - что Простор слишком велик. Рано или поздно ваши лорды выйдут из подчинения. - Ай, - отозвался Бронн. – Оставьте ваши дорнийские штучки. Пара отбившихся от рук лордишек, а все уже такой шум подняли, точно у меня тут бунт на бунте, и бунтом погоняет. Вот у него, - он показал на Джейме зажатым в кулаке обугленным окороком, - у него да. Джейме мотнул головой, глядя на Эйрика – выйдем. Они вышли из шатра. Над долиной и правда полз едкий дым. Солдаты собирались в кружки вокруг вертелов и бочек, разливая теплое вино и гогоча. Ветер трепал дорнийские знамена и зеленые флаги Простора. Редко, но ярко видны были среди них и золотые львы на алом. - Как ты узнал, что это был я? – спросил Джейме. Эйрик беспечно пожал плечами: - Мне сказали. - Принц Мартелл? - Он самый, - счастливая улыбка. - Он взял тебя в свое войско? - И всему обучил. И была еще… Леди, очень красивая. Северная Волчица. Джейме вздрогнул, вспомнив свою беседу с Сансой Старк в дорнийском шатре. - Значит, они тебя все же вознаградили, - ухмыльнулся он. – За меня, помнишь? Ты все просил… - Верно. Не только золотом. - Это лучше. - Гораздо лучше, сир Джейме. - Я… Хм. Ты не все знаешь обо мне. Видишь ли, я был разжалован… - Сир Джейме. Мне все равно, - твердо сказал Эйрик. – Я никогда не забуду того, что вы сделали. Я помню каждое ваше слово и каждое имя, которые вы произносили, умирая у меня на глазах – и ради меня. Артур Дейн, Меч Зари. Вы меня приняли за него. Вы для меня первый рыцарь, которого я встретил – во плоти. И всегда таковым останетесь. Джейме потрясенно молчал. Этот день, определенно, и без того принес немало сюрпризов. Наконец, он вымолвил: - Ты возмужал, я не узнал бы тебя, не произнеси ты его имени. Ты… Стал прекрасным рыцарем. - Да, - с дорнийской нескромностью кивнул Эйрик. – Побеждал в турнирах в Солнечном Копье и Староместе, сильною же стороной считаю свое владение двуручным мечом. Был поставлен над патрулями Красных Гор. Да, и был посвящен сиром Манфри самолично. Он хороший человек. Лучший, кого я встречал – ежели не считал бы вас. Но, когда прилетели письма из Ланниспорта, сир Манфри был в сомнениях. Здесь дюжина дней пути из Белой Рощи. Я вызвался повести отряды. Я умолял его дать мне такой приказ. В конце концов, он получил еще одно письмо – от Волчицы Севера, понимаете? Пауза. Джейме мало что понимал, но сообразил лишь, что Санса Старк ТОЖЕ просила за него. Ох, ну, разумеется, не ради него - ради Бриенны и детей, и все же… Он вздохнул, чувствуя, как дым щекочет ноздри, глотку и грудь. Яра Грейджой. Эйрик. Манфри Мартелл. Санса Старк. Что за странный мир вокруг него, в котором у него такие союзники? Странный, но правильный, сказал голос Бриенны в его голове. Странный, но – справедливый. Солнце скрылось, оставив пурпурную полосу в небе над западными холмами, за которыми лежал Утес. Где-то там она, с нежностью подумал Джейме. Ложится спать, читает Сольви книгу, кутается в красную шаль, лежит, подогнув ноги к животу, и ее светлые волосы падают на розовую щеку. С мыслью о Бриенне он уснул, чувствуя, как к нему возвращаются силы – и сила жить, и сила сражаться, и побеждать. Через несколько дней, после довольно шумных совещаний, которые Бронн Черноводный так и норовил превратить в попойку старых друзей, было решено выдвигаться к ущельям. Теперь явился шанс превратить все в настоящую мышеловку для солдат Кордвайнера, Лиденнов и Осгреев. В полдень прилетел ворон: их догоняли солдаты с Железных Островов. Отряды вела сама Яра Грейджой, а послала сюда, следом за отрядами мужа, леди Бриенна. Вот же проклятье, подумал Джейме. Она никуда не уехала. Впрочем, всегда была слишком разумна и слишком верила в хорошее: известия о победе над Браксами ее, конечно, ободрили. Когда отряды «повелительницы щелок», как нагло называли ее лорд Бронн и лорд Мартелл, подошли к ним, было слишком поздно что-то менять. Десятки расчетов заполонили узкий проход, где и были встречены озверевшими от проигрыша копейщиками Кордвайнера. Их теснили, покуда они не усеяли предгорья своими телами. Но битва не утихала, она была бесконечна, как показалось Джейме, бесконечна – и жестока. В потоке людей и коней, в звоне мечей, в месиве из золотых доспехов и стальных - мир переворачивался и крутился, словно какое-то веретено. В самых узких местах дороги люди погибали, попросту задохнувшись в невозможной тесноте. Дорнийцы рассыпались по горам, превосходно подготовленные к таким сражениям. Они налетали сверху, жалили, словно стая ос, и отступали, и копыта их конницы месили кровавый песок. На закате Джейме обнаружил себя в гуще одного из таких сражений. Он понимал, что нельзя дать врагам отступить – они попрятались бы в замках, подобных Глубокой Норе, или же собрались бы с новыми силами, уйдя на восток по Золотой Дороге. Еще одного Пламенного Поля устраивать не следовало. Да, сообразив, наконец, к чему идет дело, отряды Северного Простора отступали, но их погнали на запад, где они налетали на копья Дорна и мечи Железных Островов. Ярость и отчаяние застилали попавшим в ловушку глаза. Они бросались на врага, словно обезумев, подгоняемые со всех сторон. Так крыса набрасывается на того, кто поймал ее, прищемив негодяйке хвост. Джейме продирался сквозь эту толпу, работая мечом с таким усердием, что почти не чувствовал левой руки. Внезапно его лошадь поднялась и ударила копытами воздух, что-то упруго вибрировало, звенело и, глянув вниз, Джейме увидел, что это звенит вонзенное в грудь бедного животного, длинное копье. В следующее мгновение его выбросило из седла, и он очутился под ногами у сражавшихся. Меч едва не выскользнул из мокрых пальцев. Его заливало кровью – человеческой и лошадиной, уже и не разобрать. Он вскочил, наконец, оглядываясь, чтобы найти себе опору – и тогда прямо перед ним возникло перекошенное от ярости лицо Кордвайнера. Разинутый в крике рот и эти светлые глаза, что обещают смерть. Джейме попятился, вытирая лицо, понимая, что драгоценная секунда стоит ему жизни. Кордвайнер что-то проорал, поднял еще одно копье – удивительно сильный старик, запоздало удивился Джейме - и нацелился в голову своего заклятого врага. Достать старика мечом было невозможно – слишком длинно было его оружие. Значит, все-таки гибель? Пускай, но за нею войско Ланнистеров все равно ждет победа. Бриенна, подумал он вдруг, с нежностью и смирением. Мне время уйти. Я не то, чтобы слишком рад, но… Я отпускаю тебя. Отпускаю. Отпускаю. Он ждал удара и тьмы, однако их не случилось. Был свет. Что-то сверкнуло, острое, яркое, будто молния прошла над головами солдат, молния, бьющая не в землю, но вдоль нее. Джейме увидел валирийскую сталь. Седая, огромная голова Кордвайнера полетела в кровавое месиво под ногами, на нее тотчас кто-то наступил, раздались тошнотворные звуки: и потерялись в реве битвы. Высокая, тоненькая фигурка возникла рядом с упавшим на колени обезглавленным телом (удивительно, но руки мертвеца все еще сжимали копье, вот же цепкая тварь, подумал Джейме). Доспехи Пайка – темная эмблема с распустившим щупальца морским чудищем. Потом Джейме поглядел в лицо своего спасителя. Словно поняв, что лорд Ланнистер беспомощно щурится и пытается разглядеть черты, солдат на мгновение поднял шлем. И расхохотался, увидев, как вытянулось лицо у Джейме: - Я же говорил, Ланнистер! Не надо держать чемпионов Винтерфелла взаперти! - Артур! – рявкнул Джейме, леденея не то от страха, не то от гнева. – Какого Пекла?! Как ты сюда попал? Как ты посмел? Проклятье. Мать должна была тебя запереть! - У меня отец всех замкОв, - высокомерно сообщил Артур. – Забыл, что ли? Джейме выругался, цветисто, от души – и впервые за годы не думая, насколько это расстроило бы Бриенну. Артур, воткнув в землю Верный Клятве, и, поправляя свой шлем (что был ему не в пору), нахально подмигнул. Несомненно, запас его ругательств в тот миг обогатился, и весьма, чему мальчишка тоже был страшно рад. - Держись со мною! – беспомощно прорычал Джейме. – Не сметь больше самовольничать! Битва постепенно затухала, как гаснет зола в каминной трубе. Ущелье заполнилось мертвыми, среди них Джейме видел лица и смятые флаги Осгреев и Лиденнов. Были и еще поверженные враги, но – странное дело – он чувствовал не победное ликование, а лишь ужасную усталость. Возможно, это внезапное появление Артура настроило его на ворчливый стариковский лад. Кто знает? Когда они возвращались, то, на вторую ночь перегона, он почувствовал, что засыпает прямо в седле. Кто-то набросил попону на его сгорбленную спину, и он услышал свой голос – он охрип от криков битвы и звучал так странно и жалко: - Благодарю тебя, сир Эйрик… - Это я, - сказал Артур рядом с ним. Джейме разлепил ресницы и выпрямился. Артур повторил, мягко улыбнувшись: - Это я, отец. Приятные слова, позже думал Джейме. Жаль, сказанные в такой момент, когда он едва не падал из седла от усталости. А может, это просто ему приснилось. И все дальнейшее происходило, будто во сне. Долгие дни дороги – он наблюдал, в основном, тайно, издалека, как Эйрик и Артур болтают друг с другом, поглощенные новой дружбой. Наконец-то Артур нашел человека, готового слушать его до бесконечности. Эйрик же был очарован сыном Ланнистера, и, как проговорился в одной застольной беседе, он видел в Артуре чудо, собственную мечту – такой, какой она явилась к нему, мельничному батраку, из уст умиравшего калеки. Артур Дейн, Меч Зари. Теперь взгляни на меня, взгляни снова, думал Джейме. Взгляни, но смотри на него. И, втайне гордый, внешне же хмурый, он сам провожал взглядом золотую макушку Артура и его простой железный доспех (он отказывался променять латы собственной победы на что-то иное), мелькавшие в рядах солдат – тут и там. Джейме видел также, как поднимаются, один за одним, новые и новые флаги Ланнистеров – кто-то (он точно не знал, кто) из его союзников отдал такой приказ. Спускаясь по виноградникам к Западным скалам, вдыхая сладкий запах медовых трав и жимолости, Джейме оглядывался и видел море золотых львов на красном. Их поднимали дорнийцы, их поднимали люди Простора, их поднимали даже буйные солдаты Яры Грейджой, которые никому, кроме нее, не подчинялись. Затем начались пиры. Сказать по чести, начались они еще в дороге, на каждом привале и в каждом шатре, под предводительством неутомимого Бронна Черноводного. Унять его было некому, да и у Джейме отпала охота ворчать. Крестьяне, почувствовав возвращение былой силы и славы Ланнистеров, тащили солдатам четырех армий зарезанных на радостях ягнят, корзины сушеных яблок и персиков, пряные травы, караваи горячего хлеба. И катили бочки с вином. На Утесе же, только лишь поднимаясь к замку, солдаты уже откупоривали бочонки с дорогим арборским. Явившиеся, как по волшебству, вынырнувшие из темных кварталов, где прятались от войны, музыканты тренькали и бренчали, и дудели. Орали песни во славу лорда Ланнистера, вновь (кажется, мы обречены это повторять, думал Джейме, в каждом из поколений) победившего глупых лордов Северо-Запада. Он очень устал от последнего дня пути, и потому пир в большом зале Утеса тоже виделся ему будто во сне, за какой-то пеленой. И вновь рука его ныла – от того, как часто приходилось поднимать чашу в ответ на каждое приветственное слово. Он почти не пил, и в награду чувствовал, что Бриенна рядом с ним не встревожена. От гордости за себя – и жалости к себе же - его наполнила торжественная печаль, светлая и долгая, как звон колоколов, и эту печаль питали сдержанные, наконец, клятвы, и сожаления о них же. Нет, он не пил, а вот она, принимая из рук Бронна кубок с золотым вином, сделала несколько преогромных глотков. Затем она вытерла слезы и повернулась к мужу. Потом – может в другой миг, он не помнил, на руках у него очутилась Сольви. Ее пытались отвести спать, посреди всеобщего-то веселья?! Немыслимая жестокость. Она не унималась и принялась хныкать, и ему пришлось обнять ее. Обхватив отца за шею, она прижалась к его уху и забормотала: - Вчера я видела во сне, что ты вернулся. И Артур с тобою. И мальчик по имени Эйрик, мальчик с мельницы, что принес тебе воды. А тогда ты сказал ему, что его зовут Артур... - Да. Да, вот я и вернулся, - глупо кивнул Джейме. – Эйрик же теперь не батрак с мельницы. Он рыцарь. - Потом я проснулась, - продолжала Сольви. – Та девочка, что приходит играть, сказала, что больше не придет. Ты вернешься, а она не придет. Он вздрогнул, словно, посреди горячего дня, по спине у него провели ледяными когтями. - Девочка? – переспросил он. – Но… отчего же? - Она сказала, что я вырасту. И не захочу с нею играть. Все изменится, так сказала. Будет много цветов и всякого. Песни будут играть каждый день. Вот такое, и еще что-то, чего я не понимаю. Думаешь, она правда больше не придет? Как и Хайл Хант? Мне будет ужасно скучно… Тут Сольви заревела в голос, ему пришлось ее отвлекать расспросами о делах ее кукол и о делах (возможно еще более глупых и мелких) Снежинки, да всякими дурацкими обещаниями, вроде беличьего плаща для куклы по имени Вишенка… или как там ее? Потом за дело взялась Бриенна, а потом и Артур. Потом Джейме обнаружил себя в собственной спальне, стоящим у зеркала. Он гадал, в какой же момент на нем появился этот камзол тонкой красной кожи, с вышитым львом и расшитыми солнцами и лунами рукавами. А еще – в какой же момент его лицо так осунулось и постарело, а борода стала такой седой. За спиной у него возникло милое личико, и он подумал: вот кто в самом расцвете своих лет, и всегда будет, и нет ничего прекраснее. Вслух же мрачно пробубнил: - Я скоро вернусь в зал. Не стоит тебе беспокоиться. Бриенна молча смотрела на его отражение. В конце концов она тихо сказала: - Все счастливы от твоей победы. И я. Хотя готова была Артура собственными руками убить за то, что он вытворил! - Счастлив и я. - Не похоже. - Просто очень устал. Она положила руку на его плечо и провела, разглаживая невидимые складки. - Я знаю. Джейме… Он молчал, предчувствуя, что последует за всем этим. Хорошо, сказал голос внутри него, и то не был голос его брата. И не его сестры. Это был ничей голос, голос пустоты, Неведомого или… Его самого? В кои то веки. Хорошо, пусть она дает тебе меч для удара, но ты нанесешь его сам. Не она должна казнить тебя. Хоть раз будь ей достойным мужем, не взваливай скверную работу на ее плечи. - Хорошо, - сказал он, сглотнув насухо и не спуская с жены лихорадочно блестевших глаз. Зеркало отражало ее высокий чистый лоб и округлое мягкое личико, всегда такое нежное, такое невинное. – Я понимаю. Я сказал, что, если буду повержен, то отпускаю тебя. Нет. В любом случае. Пусть не моя смерть будет твоим избавлением, и не мой плен. Просто мое слово. Помнишь, я дал его тебе? Ты вольна уходить, не жить здесь более, или остаться… Но при том ты вольна больше не быть мне женой, и ты не обязана ею быть, ежели не хочешь… В этот позорный момент горло его пережало. Джейме зажмурился, стыдясь даже не того, что готов был расплакаться, а того, как она смотрела на него. С недоумением, с жалостью. Замерев, так и не убрав ладони с его плеча. Затем она сжала пальцы, сжала с силой, заставляя его отвернуться от зеркала и повернуться – всем телом – к себе. - Помню ли? Да, Джейме. Но тогда и ты должен помнить мои слова. Он беспомощно поглядел в ее глазища, а затем – на ее губы, и с этого момента его мысли заплясали каким-то яростным и бессмысленным хороводом. Он помнил лишь поцелуй. О, слишком уж хорошо помнил. И, да, она его поцеловала. Да, она, она сама, это точно было, и это было восхитительно, как же такое забыть?! Бриенна сообразила, наверное, что он отупел и не в состоянии вымолвить и слова. Сон, все сон, путанный, долгий, то страшный, а то и прекрасный. А потому, решил Джейме, все возможно, все позволено. Он поднял руки и обхватил ее лицо, очень осторожно, невесомыми касаниями. Тогда Бриенна сказала: - Ты меня отпускаешь?.. Но Я не отпускаю тебя.