Тысячелистник

Говорили – там, где она родилась и выросла – что город Ланниспорт, хотя и размерами своими не уступал самой столице, да и богатством тоже – тем не менее, был еще более, чем Королевская Гавань, развращен, невообразимо грязен и чудовищно гнусен. Может, так было прежде – а может, люди в Штормовых Землях попросту не очень-то любили хозяев Западного Края. Все оказалось не так, думала Бриенна, ныряя в тень подворотни. Так и не так. Портовые трущобы, разумеется, оставались местом опасным и гадким, но были и улочки, подобные этой – бежали над морем, то и дело свиваясь в спирали, с домами из розового и молочно-желтого камня. Улочки прятали сами себя в длинных проходах и арках. Над улицами, прямо на деревянных решетках, свисали гроздья винограда – в эту пору они выглядели смешными метелками с крошечными бусинами ягод. Плющ опутывал стены, над прохожими склонялись ажурные мимозы и глянцевые листья фиговых деревьев. И везде, везде, куда бы Бриенна не свернула, пестрели вывески, то на ржавых цепях, то на веревках, то приколоченные прямо к дверям и ставням. Таверна «Морская глициния», постоялый двор «Западная звезда», гостиница «Рычащий лев». Было здесь много пришлого люда, а потому с ней здоровались чуть реже, чем внизу, на центральных улицах. Темная кожа, оливковая, бледная, желтоватая, красная… Выкрашенные в яркие цвета бороды и усы, диковинные украшения и прозрачные платья. Если бы Бриенне не надо было спешить, она остановилась бы, присела под один из уютных навесов, и просто рассматривала бы гудящую чужими языками толпу. Кстати сказать, о платьях. Она мельком, пробегая мимо какого-то трактира с большими окнами, глянула на себя в отражении. Расшитый весенними цветами плащ был, конечно, прекрасен, сливочно-белый, с подкладом из белоснежного бархата. Вполне достоин леди Утеса, если кто захочет посплетничать о ее появлении здесь, в трактирном квартале. Но под плащом было платье, которому вряд ли нашлось бы место на торжественном приеме. Сшили его по специальному заказу, тайному заказу, с обещанием портнихам в случае, коль проболтаются – вырвать языки в пыточной. Никто языки им вырывать не собирался. Бриенна вздохнула, поправляя прическу под глубоким капюшоном. Это все были пустые угрозы, и все же покамест они работали – пока не помрут от старости все те, кто помнит о проделках Серсеи Ланнистер. Нет, не стоит портить такой день плохими мыслями, решила она. День вправду был словно праздничный – еще не утихли чествования маленькой армии, которая разбила огромные толпы наемников, отряды взбунтовавшихся «лордов руды». Всюду над городом ветер трепал флаги Ланнистеров, лилось вино и подавались самые щедрые угощения. Менестрели наперебой бросились слагать песни, в которых прославляли своего командира, несравненного льва с Утеса. Она улыбнулась сама себе, думая: пускай я неказиста, но в этот день буду со всеми, буду нарядна и весела. Вся ее жизнь была дорогой в одиночестве, молчаливой и невеселой, и вдруг она оказалась в центре этого праздника, и ей хотелось побыть в нем, остаться хоть ненамного и разделить его с теми людьми, которых она даже не знала, в глаза не видела – с крестьянином, что принес солдатам последний бочонок вина и корзину серого хлеба, с кузнецами, что правили копыта лошадям, с женщинами, что молились в септах о своих мужьях. Наконец, немного поплутав, Бриенна нашла нужную улицу. Увитая глициниями, тенистая, узенькая, она оканчивалась тупиком. Мостовая упиралась в высокое крыльцо таверны. «Красавица Запада». Бриенна поднялась по ступенькам, а потом вошла под цветочный навес, и тут увидела боковую лесенку, ведущую в прохладный коридор. Здесь вновь пришлось подниматься, кружась на узких ступеньках, слушая, как под стрехами шуршат ласточки. Несколько дверей, казавшихся запертыми и безжизненными, выкрашенные ярко-синей краской. На последней она увидела знак: бронзового льва, прибитого рядом с веревкой дверного колокольчика. Дергать за веревку не стала, но согнутыми пальцами стукнула три раза и, выдохнув, еще два. Затем, с чего-то оробев, Бриенна взялась за толстую, позеленевшую от времени латунную ручку двери и толкнула ее. Как ей и обещали, оказалось не заперто. Бриенна вошла и остановилась, предусмотрительно закрыв за собою, а перед тем оглядев проход позади себя – никого не было, как и не было слышно шагов и разговоров. Она почувствовала ужасное волнение, и, чтобы справиться с ним, стала вертеть головой, разглядывая убранство комнаты. Вещи вокруг виделись ей словно в лихорадке или опьянении: мельком, казались ужасно важными – и совершенно недостойными никакого внимания. Стены, окрашенные охрой. Кровать с темно-лиловым пологом, расшитым звездочками, потускневшими не то от времени, не то от пыли. У большого окна, раскрытого по случаю пришедшей с холмов жары, ткали ажурную тень побеги ежевики. Виден был кусочек красной черепичной крыши, а за ним ряды других крыш, бежавшие вниз, прошитые свечками кипарисов и укрытые нежной пеной мимоз. За всем этим неказистым пейзажем дышало море, переливалось золотом по синему бархату. На выскобленном дочиста мозаичном полу Бриенна разглядела узор – должно быть, кто-то очень давно привез сюда моду Вольных городов. Мелкие рыбки, вишневого цвета кораллы, прихотливо завитые ракушки и осьминоги. Поняв, что, от волнения она уж слишком внимательно разглядывает всю эту ерунду, Бриенна подняла лицо и тогда заметила стол перед окном, накрытый белой скатертью и уставленный корзинками, каменными горшочками, тарелками и кувшинами. В вазе тонкого фарфора стояли цветы – синие и розовые аквилегии, изысканные, словно бы выточенные из хрусталя. Опять начала разглядывать их, впав в некое оцепенение, и тогда мужчина, вскочивший при ее появлении и доселе недвижно стоявший в тени у окна, кашлянул. - Я решил, что эти цветы придутся тебе по душе. Она робко поглядела на него, сомневаясь, что дрожь ее ему не была заметна. Ох, этот голос. Бесконечно знакомый и бесконечно желанный – некогда. Может, в нем была эта смесь горечи и сладости, о которой все твердил их верный повар Дорео, смесь, которая единственная рождает ощущение счастья, вкус, который он стремился найти (и, как признавал он, досадливо морщась и едва не плача, доселе так им не найденный). Бриенна подошла к столу и коснулась пальцем тонких, завитых лепестков. - Они прекрасны. - Как и ты, - обрадовался Джейме Ланнистер. Ну, подумала она, ну, конечно. Он ждал ее слова, любого слова. Джейме с надеждой спросил: - Тебе нравится? Он подразумевал комнату, разумеется. Бриенна огляделась, на сей раз заставив себя собраться. Она заметила бархатное кресло и резную скамью, сундук розового дерева, позолоченные канделябры, безделушки на маленьком столике и стопку книг в потрепанных переплетах. А потом - маленькую дверь, ведущую в какое-то притененное помещение. Там, на высоком табурете, видны были аккуратно свернутые льняные полотенца – может, стояла ванна или нечто в том же роде. На стене у двери неизвестный художник намалевал фреску: лев, рычащий, вставший на дыбы, попирающий когтистыми лапами цветочную лужайку. Над ним вилась потускневшая, красной краской исполненная, лента, и было написано: «Услышь мой рев». - Я не знала, что у Ланнистеров есть комната в Ланниспорте, - пошутила она, чтобы избавиться от неловкости момента. – Неужели всех других мало? Джейме пожал плечами: - Эта не последняя. Может, тебя удивит наследие моего братца, да и отца… - Это они придумали? - Да, - просто сказал Джейме. – Для всяческих тайных встреч и для разговоров, которые ни одно ухо на Утесе не должно было услышать. - Теперь понятно, - протянула она, - почему ты сказал, что место надежное. Здесь всегда так тихо? - Если приправить приказ золотом, то да. - В таверне будто и нет никого… Тут Джейме фыркнул и, под ее осуждающим взглядом, быстро проговорил: - Не волнуйся так, прошу. Нас не потревожат. - Ты знаешь, какой он. - Знаю, но Эйрик поклялся его отвлечь каким-то особенным приемом в бою. - Ты знаешь, какой он, - повторила Бриенна сурово. – Соображает в сто раз быстрее тебя и меня. И кого угодно. Джейме нахмурился, опустив глаза. Да, прятаться от собственного сына было не самой блестящей затеей, но, решила Бриенна, лучше уж так, чем, краснея и запинаясь, оправдываться, будто крестьянин на суде, решивший спереть соседскую курицу. Это она и сообщила помрачневшему мужу: и Джейме, порозовев, хохотнул. Он прошелся вдоль стола, постукивая пальцем по каждому кубку и тарелке, потом, качнувшись с пятки на носок, выдернул цветок из вазы и протянул ей. - Какой красивый плащ, - сказал он, когда Бриенна не шевельнулась. – Очень красив. Не хочешь ли снять капюшон? Она подняла обе руки, и тут Джейме застыл. И она тоже, запоздало поняв, что, когда разрезы на плаще скользнули к локтям и выше, стало видно, что ее руки полностью обнажены. Ей пришлось завершить начатое, хотя она и чувствовала, что готова сгореть или провалиться от стыда. Волосы ее были убраны по-особенному, тут уж Герта применила все старания. Вымытые до блеска, приглаженные цветочным эликсиром, они лежали волнами, а над затылком служанка сплела несколько маленьких кос, соединила их в подобие диадемы и украсила драгоценными гребешками. Если бы зеркало отражало не постную и конопатую физиономию Бриенны, а лицо какой-нибудь юной фрейлины, прическа эта была бы весьма изысканна и красива. Джейме поднял бровь. Он все еще прижимал к груди свою бедную аквилегию, а потом поднес цветок к губам и сказал: - Ты прекрасна. Ты… О, проклятье, ты так прекрасна, невозможно, немыслимо, я… Тебе ведь никто не говорил? Нет. Ты покраснела. Не говорили. Никогда. Никогда. - Это неправда, - Бриенна улыбнулась. Но улыбка вышла печальной. И подумала: Тормунд всегда это говорил. - Что из этого? – И первое, и второе. Джейме подумал секунду, что-то сообразил. - Да. Прости. Разумеется. Откажусь лишь от слов «никогда» и «никто». - Это мне? Она посмотрела на цветок, уже изрядно замученный в пальцах Джейме. - Отдай, покуда совсем не сломал. Джейме покорно протянул ей смятое подношение. - Бедняжка, - Бриенна поднесла к своему лицу и притронулась головкой цветка к щеке. - Ты обо мне? – вновь воспрял духом ее муженек. В голосе его звенела надежда. - Я о цветке. Ты измял его. Истерзал. Она проговорила последнее слово почти нараспев и понизив голос, не сводя с него глаз и подумав – такой дерзкой я не была, во всяком случае, очень давно… Джейме истолковал ее слова по-своему, но, скорее всего, верно. Он пришел в смятение. Вытянувшись струной, как солдат на плацу и высоко подняв свой упрямый, острый, красивый подбородок, он забормотал: - Что же мы. Что медлим? Я велел приготовить для нас… Кхм. Для тебя… Для нас… Ты и себя истерзал, подумала вдруг Бриенна с жалостью и нежностью. - А также вИна, - ни с того ни с сего брякнул, прокашлявшись, ее муж. – Розовое, светлое борское, красное от При… Принца Манфри. Также родниковая вода, ягодный сок, и… Он боролся с собою, ну прямо как лев. Голос его дрогнул, и Джейме, прикрыв глаза от усилия, проговорил: - Чего ты хочешь? Что тебе положить? Тут… Жареные перепелки, мясо на листах винограда, рис… Черт. Дорео мне говорил… Рис с… Шафраном, кориандром и… Крабовые полоски, обернутые периллой… Наконец, он покачнулся, тряхнул головой - и стал кружить вокруг стола, снимая крышки с горшочков и продолжая свой бубнеж. Он стоял к ней спиной, лицом к окну, и все силился вспомнить названия разных блюд, возился с кувшинами и даже (она поняла это по жалобно звякнувшему стеклу) пытался, орудуя лишь одной рукой, налить ей что-то в бокал. Воспользовавшись этим, чтобы собраться с духом, Бриенна подняла руки, расстегнула маленькие серебряные застежки, повела плечами. Плащ упал на пол. Джейме обернулся. Это было дерзкое платье. Бесстыдное платье. Платье, которое прежняя Бриенна – та, что осталась в коридорах Винтерфелла, так и не изведав ничьей любви – в ужасе бы отбросила. Тонкая кремовая пелена шелка отделяла ее обнаженную грудь от теплого воздуха. Платье струилось по ее ногам, под ним все было видно. Да, я могла и голой к нему явиться, подумала Бриенна, когда потрясенный взор Джейме остановился на кремовых, того же шелка, невесомых и бессмысленных – во всяком случае, в деле благочестивом – панталончиках. Глаза Джейме все округлялись и становились темнее, пока он смотрел на ее ноги в ажурных чулках. Затем Джейме поднял взгляд от ее туфелек и очень тупо воззрился на ее грудь. Да, ее грудь, смилуйтесь все Боги, была настолько же спрятана, насколько возможно спрятать красных птиц на белом снегу. Джейме сглотнул. - Воды? – сказал он голосом одновременно звонким и хриплым. И поднял бокал, приготовленный для Бриенны. – Ты… голодна? - Гм. Пожалуй, весьма, - сказала она. - Позволь тебя угостить. - Что там еще приготовлено? - Она, повторяя за ним, поглядела на его грудь, и еще ниже, туда, где на поясе у Джейме были застегнуты выложенные золотом и серебром ремни. - Восхитительное, - сказал Джейме, не сводя с нее глаз. - Прости? - Платье, - выдохнул он. - Правда? - Ох. Солги, скажи, что сама не знаешь. Она усмехнулась, не двигаясь с места. - Я вспомнила, что ты сказал мне в ту ночь, Джейме. - В ту ночь?.. - В Красном Замке, - пояснила она, и на лице у ее мужа отразились, попеременно, самодовольство и паника. Странное сочетание. Но это не портило его черт. Их ничего не могло испортить, решила Бриенна. Он красивый человек, из тех редких счастливцев, кто красив всегда и всюду, даже с этим белым серебром в густой бороде. - Я не… Я сказал слишком многое. А… А под конец… Возможно, изрядно лишнего. Она опять улыбнулась: - Бесспорно. - Воды? – жалобно повторил он, качнув бокалом. - Сделай глоток. - Ты что же, подозреваешь меня в том, что привел тебя сюда для отравления? – пошутил Джейме. Джейме, Джейме, подумала она. Ты скорее умрешь, чем упустишь возможность сморозить дурацкую шуточку. - Привел? – подняла она бровь. – Меня? Я сама явилась. Я просто слышу, что горло твое пересохло. Он мрачно закивал – и залпом отпил воды, и она смотрела, как дернулся его кадык. - Да, - сказал он, чуть задохнувшись и вытерев рот здоровой ладонью. – Да, и я… В некотором, я нахожусь в некотором… Ослеплении, понимаешь? - Что глаза твои плохи, заметила давно. Вытягиваешь руку и щуришься, читая свитки, словно… - Бриенна! – почти крикнул он, и в крике было изрядно страдания. – Я не о том! Опустив ресницы, Бриенна поглядела на носки розовых туфель. - Тогда, в ту ночь. Ты тогда сказал, что, если бы мог, то склонил бы меня к измене самому себе. Джейме молчал, и она бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц. Он так и стоял, с бокалом воды и не шевелясь, у накрытого стола. - «Будь хорошей женой хорошему Ланнистеру или же трахайся с плохим». Так ты сказал. Разве не выглядит наша тайная встреча изменой тебе, точнее, тому лорду Ланнистеру, что остается в замке на Утесе? Тут Джейме, к ее изумлению, наморщил лоб – и радостно хмыкнул. - О, это… Без сомнения, в твоих словах есть резон. - Это были ТВОИ слова, Джейме. - И я рад, что ты запомнила. Хотя и смущен… - С каких пор тебя так легко смутить? - С тех же пор, как ты носишь такие наряды, - нашелся он. Да, мужу ее палец в рот не клади, и вообще не стоит особенно полагаться на успех, вступая в словесные пикировки с Джейме Ланнистером, решила Бриенна. - Так кто остался там, на Утесе, сердце мое? – вкрадчиво поинтересовался Джейме, которому эта игра явно начала доставлять какое-то болезненное наслаждение. - М-м. Понятия не имею, - пожала она плечами. – Ты сам как считаешь? Джейме прикрыл глаза и покачал головой, и стал удивительно похож на Снежинку, греющегося у огня. - Сие, как сказала бы наша Сольви, есть удимительная загадка. - И ликалепная, - хихикнула Бриенна. - И ликалепная, - совершенно серьезно отозвался Джейме, а потом широко, по-мальчишески улыбнулся. В глазах у него черти плясали, это Бриенна теперь могла точно сказать. - Ну, так что же там на обед? – говоря это, она попятилась, и так делала мелкие шажки, пока не уперлась спиной в рычащего со стены льва. - Множество всего, - попытался схитрить Джейме. - К примеру? - Медовые кольца с земляникой, - сказал он, облизнувшись и поставив бокал. – Со сливками. - Ох. - Эти дорнийские пряности. - Всегда так приятны, - сказала Бриенна. - Всегда, - смиренно повторил он. – Согласен с тобою. - А еще? - Ягнятина на углях, и… Черт. Он тоже постепенно делал шаги к ней. - И все? - Нет, были еще устричные раковины. - Звучит приятно. - Очень приятно, - тотчас согласился он. - Соблазнительно даже… Ты голоден? Он завел глаза к потолку. Он стоял напротив нее, и, узнавая, и все в нем открывая заново - она видела, как его взгляд наполняется темным пламенем. - Голоден ли?.. Невероятно. - Вот как. Дорео постарался, верно? Он такой молодец. - Да, он… он сообщил мне названия всех блюд, но я немного растерялся, видишь ли. - Что случилось? – с притворным сочувствием поинтересовалась Бриенна. - Я не знаю. Если хочешь, могу вспомнить. - Хочу. Ты исполнишь, чего я хочу? Он прикусил губу. Сделал шаг. - А ты? - Уж постараюсь, раз ты так прилежен. Джейме наклонился к ее обнаженному плечу и с шумом вдохнул. - Делаю все, что в моих силах, миледи сир. - Хорошо, сир Джейме, - в тон ему отозвалась она. Его ответная улыбка просто ослепляла. – Все еще не припоминаете, кто там остался на Утесе? - Кто бы не остался, попросту дурак. И неудачник, - он опять с шумом потянул ноздрями воздух. – Мне жаль его. - Как высокомерно. - Скорее, справедливо. - Я бы сказала – самонадеянно. - Это порой помогает. - В чем же? - Добиться желаемого. - Да, - Бриенна наклонила голову к другому плечу, когда Джейме сделал последний маленький шаг и застыл рядом с нею, стоя вплотную. – Весьма полезное качество, если подумать. - Если… Вот черт. Проклятье! - Что такое? - Нет, ничего, - выдавил он. - Вернемся к обсуждению обеда, сердце мое? - Ты что-то забыл сообщить? Удиви меня. - Я… Он облизнул губы. Она видела, что он вздрагивает, крупной, тяжелой дрожью – так вздрагивает приготовленная для скачки лошадь, которой не дают вырваться из узды. - Я мечтал тебя удивить, но… Не только пиршеством. - Нет, конечно, - кивнула она. – И комната превосходна. Так уютна. И цветы тоже прекра… И тут Джейме зарычал и закрыл ее рот поцелуем. Она была прижата к стене, к этому пышному намалеванному во славу Ланнистеров льву, и все тело у нее звенело от восторженного предчувствия. Его вкус, его запах, каждое движение, то неуклюжее, то осторожное - показались ужасно родными, словно дом, в который возвращаешься после скитаний. И, словно дом, который провел много лет без нее, он изменился, Бриенна открывала в нем новое – но и все новое было, наконец, желанным. Его губы соскользнули по ее щеке, оставляя горячий и влажный след – и приникли к шее. Она услышала собственный восторженный писк, засмеялась, изумившись звуку, почувствовала, как грудь ее мужа трясется в ответном смешке. Джейме, вздохнув, поднял лицо и пробормотал: - Невинность. - Что?.. Он повторять не стал, а она решила, что Джейме опьянел, как и Бриенна, и несет всякую милую чушь, которая… Ох. Его острые зубы слегка прихватили кожу под ее ухом, а потом он сделал нечто, то-самое, непонятное, странное, что умел только он, лизнул или укусил, или все вместе, и Бриенна закрыла глаза, бесстыдно постанывая и не пытаясь уже ничего скрыть. Жалобно и сухо затрещал шов на платье. Тут она поняла, поднимая сцепленные вокруг его шеи руки, что попытки Джейме справиться с шелком окончились чем-то ужасным. Как же я стану возвращаться? – мелькнула испуганная мысль. - Прости. Прости, я не… Ох, да в Пекло все. Бриенна чувствовала, что шелк попросту упал с одной ее груди, а Джейме это увидел, и, приникнув для начала губами к ее подмышке и, бубня восторженную и немыслимую чепуху, скользнул ртом к ее груди. Не знаю, как мы вернемся, подумала она обреченно и радостно. Не хочу возвращаться. Пусть будет так, как теперь. Мысли раскачивались, словно маятник, становились все бесстыднее и страннее, и нежность, и жадность ее росли с каждой секундой, пока муж терзал и ласкал ее сосок, мял ее плоть. Наконец, сопя и ворча, что попросту не может утолить жажды, он поднял лицо и начал вновь ее целовать. Он перешел к ее плечам, ключицам и вновь начал сжимать ее грудь. Краем сознания Бриенна понимала, что все происходило ужасно быстро – приоткрыв глаза, блуждая потерянным взором по комнате, она видела, что над открытыми горшочками с едой поднимается пар, а тени не сдвинулись ни на дюйм. Солнце все так же беззаботно обливало город ярким светом, и вдалеке слышались скрип телеги, взрыв смеха, звон струны, обрывок далекой песни. В то же время ей казалось, что прошли сотни лет, тысячи – так обострились все чувства, и каждое длилось, копилось и собиралось в грозивший накрыть с головой шторм. Но Джейме, ох, подумала она, Джейме. Он знал ее, он изведал ее и знал, как никто. Он отступал в самые острые моменты, начинал покрывать короткими поцелуями ее виски, волосы, или сомкнутое веко. В конце концов ей захотелось крикнуть: ну же! Продолжи, закончи, не оставляй!.. Нет, он не оставлял ее, он играл с нею, сам потерявшись в своей игре. Платье сползло и с другого плеча. Джейме, покуражившись, издавая какие-то звуки, больше похожие на рев льва (Услышь мой рев, подумала она, и смех поднялся, сливаясь с предчувствием радости, или же продолжая его), натянул кусок лифа обратно, а потом принялся целовать ее груди сквозь ткань. Это совсем свело с ума: мокрые шелковые прикосновения были прохладны, а его укусы сквозь них – горячи. Бриенна вцепилась в его волосы, заставила это прекратить (с большим сожалением, она даже всхлипнула) и поцеловала его жестокий рот. - Чертово платье, - воскликнул Джейме, когда бесконечный поцелуй окончился тем, что оба начали хватать ртами воздух. – Где же застежки?! - Оставь, - и Бриенна начала, вместо дальнейших объяснений, расстегивать аглеты на его камзоле. Показалась белоснежная рубашка, одна из его парадных, с радостью подумала она – он старался, ради меня, ради этого дня, как и я. Под нею был жилет, расшитый цветами, маками и желтыми лилиями, и она начала дергать петлю за петлей. - Постой. Постой, - взмолился он, когда ее губы коснулись открывшейся груди. – Бриенна, любовь моя, погоди… Кое-как он выпутался из рукавов, содрал с себя камзол, потом и жилет. Она посмотрела вниз и увидела выпуклость на его бриджах. Джейме заметил ее быстрый взгляд и, словно в ответ на мольбу, повалился на колени. Он поднял ее подол, пыхтя от удовольствия, начал целовать ее лодыжку и – вверх до колена, дрожавшего от напряжения. Повел языком по вздрагивавшей, обнаженной коже ее бедра, выше, выше, потом приник лицом к ее лону. Счастливо вздохнул. Прикусил сквозь ткань, заставив жену трястись, будто в лихорадке. Потом его рука очутилась внутри панталончиков, он издал счастливый возглас. Деревянная ладонь, показавшаяся ей странно мягкой и теплой, лежала на ее животе, прижимала ее к месту, он словно удерживал норовистую лошадку. Подняв лицо, убедившись, что Бриенна взирает на все это непотребство сверху вниз, он сунул мокрые пальцы в свой рот и промурлыкал: - Милая женушка… Я рад, что ты мне так рада! Бриенна только теперь поняла, что из нее натекло, и преизрядно. Джейме нагло облизывал свои пальцы, а потом стянул панталоны Бриенны до колен и начал облизывать маленький, темный от влаги участок, тот, что только что прикасался между ее ног. Это уже было совершенным бесстыдством, какой-то особенной, изощренной вершиной. Колени у Бриенны подгибались, не то от этого зрелища, не то от слов, которыми Джейме сопровождал свою выходку, не то от его сдавленных стонов. - Позволь, - он поднял голову через несколько долгих мгновений, - скажи, что хочешь этого, и позволь… - Нужно просить? – хрипло пролепетала Бриенна, поражаясь, как ее голос от желания стал низок. – Прежде не приходилось. Джейме вместо ответа ткнулся лбом в ее бедро. По коже запорхали маленькие поцелуи. Он стянул чулок, поцеловал то место, где край ажурного кружева туго прилегал, полизал и начал жалобно вздыхать. Только Бриенна открыла рот, чтобы что-то произнести (что именно, она и сама не знала), как его губы очутились на ее лоне. Ее муж знал свое дело, и знал превосходно, и вскоре она поняла, что комната наполнена жалобным коротким мяуканьем, которое – о, ужас – издавало, помимо ее воли, ее собственное, пережатое страстью, горло. Глаза у нее закатывались. Он приводил ее к краю движениями языка вокруг того маленького участка плоти, что единственный всем повелевает, потом нырял глубже и раскрывал ее языком, и тут вдруг оказывалось, что настоящее удовольствие, изумительное и щемящее, заключалось вот именно в этом прикосновении, в этой раскрытости – и потом он возвращался к своим трудам, перекатывая ее во рту и обсасывая ее, как обсасывают вишневую косточку в жаркий августовский день. И все повторялось, круг за кругом, и комната перед ее глазами раскачивалась и кружилась, и Бриенна закрыла глаза, в какой-то момент поняла, что ее бедра танцуют над ним, ее руки вцепились в густую гриву его волос, а задница чуть не круги выписывает. Его деревянная ладонь теперь была на ее ягодице, вжимаясь в плоть до горько-медовой боли, заставляя ее уже не мяукать, а хрипло вскрикивать. В ее сердце поднялась волна досады, не то от того, что она не хотела окончания – не то от того, как сильно хотела – и Бриенна, слегка оттолкнув Джейме, путаясь в спущенных до колен панталонах, спотыкаясь, уронив с ноги туфельку, бросилась к накрытому столу. Вода выплеснулась на скатерть, расцвело лиловатое пятно. Руки у Бриенны ходуном ходили, когда она поднесла полный кубок ко рту. Она задыхалась, глотала воду и собственные стоны. Между ног у нее было мокро и жарко, пульсировало, налилось предчувствием, темной кровью. - О, - пробубнил Джейме, дергая шнуровку на ее спине, вжимая ее в край стола своим на все готовым орудием. – Нашел-таки. Стой тихо. Справлюсь. Как уж он справлялся одною рукой, придерживая жену ладонью из чардрева, по-хозяйски возложенной на ее дрожавшее плечо – она не знала. Что-то вновь треснуло и разорвалось. Платье распалось, мягко опустилось к ее ногам. Ветерок прошелся по коже, вызвав волну мурашек. Джейме отодвинул ее волосы с лопатки и осыпал поцелуями спину, а потом вновь очутился на коленях. Бриенна глядела на морскую гладь – сквозь ресницы, свет и тень трепетали и рвались, и вновь сливались в кружевном хороводе. Губы Джейме целовали ее плоть, и тотчас повторяли всевозможные комплименты, сводившиеся к тому, как великолепен ее зад, безупречен и, в целом, способен свести с ума такого стойкого человека, как Джейме, да, даже такого… Милостивые Боги, подумала она - и в этот момент пестрая бабочка влетела в окно и закружила над медовыми хлебцами – вот и правда, уж в стойкости ему пока не откажешь! Как и в скромности! Не то, что я, ведь мне… Тут руки ее мужа слега развели тяжелые половинки ее задницы, а язык очутился там, где, судя по причитаниям Джейме, давно мечтал, и Бриенна вскрикнула и забыла все мысли. Доведя ее до края, такого, что она готова была уже разметать посуду и, лежа грудью на столе, начать выть от желания, Джейме выпрямился. Он сомкнул объятие вокруг ее плеч. Бриенна, изнывая от надежды в этом горячем кольце, повернулась к нему. Панталоны упали к лодыжкам, она осталась в одной туфельке, а чулки сползли под колени. Все это было настолько же безразлично, как если бы кто-то сейчас вздумал ей докладывать хронику правления Эйриса Первого. Джейме, увидев ее смятение, поцеловал ее горячо и крепко, а потом, не разжимая объятия, потянул от стола. В последний момент она выпрыгнула из туфельки и освободилась от белья и чулок, и, потянувшись к шнурам на его рубашке, услышала шепот мужа: - На надо. Потом. Все потом. Тут она совершила еще одно открытие – как неожиданно приятно было лежать под собственным мужем полностью обнаженной – пока Джейме, стоя между ее ног, нашептывал непристойные похвалы ее телу, ее коже и, спотыкаясь о слова, как пьяный спотыкается о ступеньки во тьме, тем не менее, храбро пытался сложить какую-то оду ее разгоряченному и открытому лону. Он рванул шнуровку на бриджах, губы его впились в рот Бриенны, и, повинуясь вечному и неизменному, как звезды и луна, ходу событий, член Джейме вошел в нее. Они оба замерли на мгновение: сбитые дыхания переплелись, мокрые лица искажены экстазом, предчувствием экстаза, сожалением о его ускользающей природе, жестокой страстью и ошеломляющей нежностью. Джейме поднял голову от ее груди, смотрел ей прямо в глаза, и Бриенна не могла оторвать взгляда. Трясущейся рукой он убрал прядь волос с ее щеки и от ее губ. Медленно, возвышаясь на нею, он потянул свое орудие из нее, она невольно хныкнула. Усмешка. Тень беспокойства на красивом лице, показавшемся ей вдруг совершенно юным: - Нет, нет, нет, я не ухожу. Я с тобою, любовь моя. Бриенна разомкнула губы, чтобы ответить, и тут он толкнул глубже, заставив ее дернуться. Жар побежал по спине и по ногам: сладчайшая боль, смешанная с истомой, такая, что все кости плавились. - Ах, - только и смогла она выдохнуть. Она почувствовала, как там, внизу, ее мышцы сжимаются, охватывая член мужа. Джейме тоже почувствовал, он застонал сквозь зубы. Глаз же с нее не сводил. - Я люблю тебя. Люблю. Так сильно, что… Еще один толчок, в самую сердцевину ее удовольствия. Она выгнулась и завизжала. - Кричи. Не сдерживайся. Люби меня, люби, прошу, только люби меня так же сильно, Бриенна! Слова его слились в торопливую литанию, он перешел к крикам и рычанию, и к бесконечному повторению ее имени, и движения ускорились. Совершенно ясно и совершенно неожиданно, после всех чарующих ласк и бесконечных игр, Бриенна поняла: она на самой вершине. И мир разорвало, ее тело вспыхнуло и разлетелось этим бесконечным огнем, и все длилось и длилось, у нее покалывало под языком, глаза увлажнились, лоно же просто рыдало и сокращалось, умоляя его терзать и завоевывать, еще и еще. Ноги ее дергались, широко разведенные, скрещенные в лодыжках, над задницей Джейме, дергались и словно пришпоривали его: еще, еще, глубже, ну же, еще. А потом она закричала так, что крик взмыл к потолку и разбился, и почувствовала, как ее наполнило горячим – до самых краев. А потом стало легко, словно тело, измученное и вознагражденное за мучения, потеряло свой вес. Бриенна подняла руку и вытерла мокрую щеку. Джейме целовал ее губы, бровь, кончик носа. Он прислонил свой взмокший лоб к ее ключице, придавив жену всем весом. - Люблю, - сказал он обессиленным и все же храбрым, отчаянно звеневшим голосом. – Бесконечно люблю. Ты знай это, Бриенна. - Знаю, - она обняла его и вжала в себя. – И я люблю тебя, Джейме Ланнистер, сердце мое. Он шевельнулся, засопел, всхлипнул, и Бриенна поняла, что он пытается вырваться из ее крепкого объятия. Ей пришлось заключить его лицо в свои ладони, заставить глядеть на себя: и она увидела, что он плачет. Это было очень мило, позже думала она. Забавно, но трогательно и… Может, она тоже заплакала? Те поцелуи вспоминались солеными и горячими. Потом Джейме о чем-то пошутил, и все прошло. Да, мир с ним был таков: соль от слез, сладость от страсти и пряный привкус от его неуклюжих острот. Другого мира ей и не требовалось. Чистое белье пахло лавандой и хмелем. Бриенна сама не заметила, как уснула – с раздвинутыми ногами и совершенно голая, и с этим все еще пульсировавшим, распухшим до приятной немоты лоном. А, проснувшись, обнаружила, что лежит на боку, лицом к мужу, укрытая темно-зеленым шелковым покрывалом. Рядом с нею лежал Джейме, на спине, закинув правую руку за голову, а другую положив на грудь. Он разделся, подумала она. Наконец-то. Она положила ладонь на русую поросль между его сосками и слега пошевелила пальцами. И здесь снег присыпал его, снег седины. Джейме во сне вздохнул и улыбнулся. Бриенна, подтянувшись повыше, положила под голову согнутый локоть и провела по его соску. Бедняга завздыхал и даже сказал: - Ох! Улыбаясь, она играла с ним, как играют с дремлющим котенком, и внезапно сообразила, что комната наполнена закатным светом. Она поцеловала грудь Джейме и его крепкий живот, потом, подумав, поцеловала и ниже. Волосы в его паху защекотали ее губы. Она внезапно поняла, что ее рот распух от поцелуев, раздражен и приятно болит. То же творилось и между ног. К ее удовольствию, член Джейме проснулся куда быстрее, чем хозяин. Настроение у Бриенны было столь светло, что она поцеловала и его, и тут Джейме начал крутиться в постели, выпутываясь из сна. Тогда она встала и, как была босиком, нагая, прошла в соседнюю комнатку. Здесь стояла медная лохань, установленная на высоких львиных лапах, а под нею в жаровне тлели угли. Бриенна долила холодной воды из сосновой бочки, сделала себе теплую ванну, с удовольствием в нее уселась. Когда она вернулась, комнату наполнили пурпурные и золотые сумерки. Солнце опускалось в море, даря всем роскошный закат, а Джейме сидел на постели, прикрыв срам (весьма небрежно) углом покрывала, и жевал маленькую зеленую грушу. При появлении Бриенны он встрепенулся и расцвел: - Такая красивая. Нет. Не трогай. – Она как раз наклонилась, чтобы собрать с пола разбросанную одежду. – Ну, к чему это? Иди ко мне! - К тому, чтобы прибрать тут хоть немного, - осадила его Бриенна. – Все измято. А кое-что и разорвано… Джейме. Ты знаешь, что еда остыла? - Тебя будить не решился. А у меня… У меня не было сил обедать. - И у меня, - хихикнула она. - Я даже прощения просить не буду. - Я прощу, если пообещаешь еще раз такое со мною сделать… Джейме радостно загоготал, поперхнулся грушей, захрюкал и застучал кулаком в свою грудь. Таков он, думала Бриенна, посмеиваясь и переходя от подсвечника к подсвечнику. Таков Джейме Ланнистер. Она зажигала свечи и слушала шум ночных улиц. Его не изменить. Он был отдан ей, не она ему, вдруг дошло до нее. Отдан таким, как есть – и в ее силах было любить его таким, какой он есть. Где-то, судя по непрерывному хоровому пению, закатили пирушку. - Заметила ты? - Что? Он лукаво сопел, жмурился, скреб свою грудь, а затем с гордым смущением сказал: - Мы всегда соединяемся, будучи оба – рыцарями. - М-м, - только и ответила она. Взяв большую тарелку и собирая на нее еду для мужа и для себя, она вспомнила, как накануне вечером, за вечерним пиром, Эйрик поднялся с места. Перед этим Бронн Черноводный что-то нашептывал ему, долго втолковывал и махал руками. - Сир Джейме Ланнистер, - звонко, громко позвал Эйрик. Смех и шутки стихли, музыканты замолчали. - Лорд Ланнистер, - поправил его Джейме. Он только что говорил что-то забавное сидевшей на коленях у матери Сольви. Улыбка еще пряталась в его бороде и в ямочках на щеке, и Бриенна, поглядев на него искоса, подумала: ох. - Сир Джейме, - упрямо повторил юный рыцарь. – Для меня всегда таковы. Я… Юноша воззрился на дорнийского принца, будто искал помощи. А тот лишь кивал и постукивал смуглыми пальцами по скатерти. - Я знаю, что вам было обещано возвращение звания, если и когда… Бриенна опять поглядела на мужа. Он побледнел, нахмурился и начал подниматься, понимая уже, что за разговор затеян. - Ну, - крикнула Сольви, вырываясь из рук Бриенны, - сегодня! Сейчас! Эйрик с облегчением засмеялся: - Милое дитя! Да, маленькая леди Сольви, ты права, сегодня, сейчас. Я намерен вернуть вам ваше имя, сир Джейме, ибо я был посвящен… О, сир Джейме. В повисшей над столами тишине слышно было, как Снежинка у камина грызет сахарную косточку. Он грыз и урчал, и постанывал от наслаждения. Остальные же замерли, застыли, не звенела посуда, не звучало даже шепота. А бедный Эйрик мог полагаться лишь на собственное – скромное, что уж там, подумала Бриенна с жалостью – красноречие. - Думали ли вы об этом, спасая того мальчишку, что делился с вами заветной мечтой, думали ли вы, когда, безоружный, единственный, вступились тогда за меня? И думали ли, совершая дальнейшие подвиги, спасая невинных, защищая слабых… Эйрик поглядел на Бриенну, а потом зачем-то на Артура. - Нет, не думали, как не думает настоящий рыцарь, чья храбрость, она… Она… - В сердце, - подсказал Принц Манфри. Он хмурился и усмехался, и было неясно, доволен ли он сбивчивой речью или негодует от того, как нескладно у Эйрика выходило. - В сердце, сир Джейме. Я посвящаю вас в рыцари! Я, Эйрик из Красных Гор, желаю, чтобы вы преклонили колени. - Сейчас! – повелительно и восторженно завопила Сольви. – Преклоняй коени! Сейчас же! В руках у Эйрика появился Верный Клятве, принесенный, по всему судя, Артуром, и Бриенна подумала – что же они не предупредили меня? Джейме дрожал, когда поднялся с колен. В шуме хлопков и поздравлений он поворачивался вокруг себя и искал ее взглядом. Обнимая его, она поцеловала дрожавшие губы. Держала его в объятии, покуда вокруг них прыгала Сольви, пока Артур что-то тараторил, пока Эйрика хлопали по плечам лорды и солдаты. Потом она отодвинулась и, глядя мужу в глаза, сказала: - Пусть все вернется, сир Джейме. И пусть начнется с начала. После этого он поцеловал ее, кажется, впервые при всех, по-настоящему, так, что у нее ноги подгибались, и потом… Она села на кровать. Джейме схватил кусок тонкого пресного хлеба, обернул им ягнятину и запихал себе в рот. Бриенна салфеткой вытерла каплю соуса с его груди. Он смущенно проворчал что-то, с набитым ртом было не разобрать. - Пусть все начнется, Джейме, - с тихой улыбкой повторила она свои вчерашние слова. Он жевал, расплывшись в ответной улыбке. - Ты знала, как сильно желал тебя? Как сильно тебя люблю? - Догадывалась. - Нет. Ни единым движением не показал. Не выдал себя. - Хорошо, - притворно вздохнув, она подцепила пальцем с тарелки кусочек запеченной пряной сливы. Сунула в рот. – Ты действуешь весьма умело, скрывая свою потаенную, сладострастную натуру. Джейме разразился хохотом. Ей пришлось поцеловать его глупый и красивый нос, чтобы он успокоился. Вытирая слезы, он проворчал: - Не испытываю стыда, даже ежели вел себя неподобающе, миледи сир. Поцелуй меня снова, может, поможет. - Ох, что-то я сомневаюсь, - парировала она, и все же послушалась. От дыхания пахло пряностями и страстью, в груди разливалось тепло. Бриенна огляделась. Комната была так уютна, она словно плыла над ночным городом. Вокруг свечного пламени порхали мотыльки. За окном пели цикады. Ей не хотелось покидать это место. - Нам пора возвращаться, - с сожалением сказала она. Джейме, жуя, нахмурился. Забрал у нее тарелку, спрыгнул с постели и отнес на стол. Вернулся он с двумя кубками. Вкус вина защекотал ей небо, и ее муж сказал: - Выйдем вместе. Что толку прятаться? На улицах пусто. И к тому же… Платье твое изорвано. Не отпускать же тебя одну, в таком виде. - Но у меня есть плащ. - П-ф. Несерьезный. Придется накрыть еще одним. Моим. Она сделала еще один глоток. В это время Джейме, растянувшись на постели перед нею, показал глазами на окрепшую плоть. Он похлопал себя по животу: - Я так сыт, и мне так хорошо. Желал бы только быть оседланным на прощание прекрасной наездницей. То ли вино ударило ей в голову, то ли сама Бриенна того втайне хотела, а только она поддразнила, облизнувшись и глядя на гордо стоящий пенис своего мужа: - Ты уверен, что таково твое желание? Может, просто вздремнешь? Он помолчал, хихикнул задумчиво, протянув левую руку, сжал ее грудь: - Рядом с тобою? О, был бы так рад. Однако имеется затруднение. Что же с ним-то делать? Бриенна тоже протянула руку и обхватила его член у самого основания. Джейме охнул и выгнулся ей навстречу, слегка разведя бедра. - Ну, если только ради него, - дерзко бросила она. – Чего ему хочется? - Войти в тебя, - не раздумывая, заявил Джейме. – Войти и излиться в твой ласковый шелк, милая моя Бриенна. - «Ласковый шелк»? Ты, вслед за Артуром, стихи взялся писать? - Я не… Не силен в пышных реча… Ах! Она легла грудью на живот Джейме и слизнула выступившую капельку. Джейме затрясся, но продолжил нарочито спокойным тоном: - Этого он тоже желал. Твой рот, он как… Словно… Шелкова… Ай. Ох. Шкатулка… Боги, подумала она, ну что за шутовское словоблудие! Однако ей было приятно, приятно от того, как легко она могла с ним играть, и как он на все отзывался – с такой готовностью, но и со скрытой внутри силой. Настал его черед вздыхать и метаться, и, когда она поцеловала его шею, оседлав, Джейме только бессильно стонал в ответ на ее шепоты. - Значит, желаешь войти? Войти и излиться? Ну так войди. Я тебе открою… И, убедившись, что он глядит на нее снизу вверх, темными от желания глазами, раскрыв рот, что грудь его ходит ходуном от быстрых вдохов в надежде, в ожидании – она встала на колени над ним и, слегка выгнувшись, развела двумя пальцами свой вход. - Боги, - проскулил Джейме. – Ведь я не умер, и жив еще? - Более чем, - она опустилась на его твердое копье, вздрагивая от плотской радости и от чувства, которое пьянило еще сильнее, чем вино и соитие – от своей власти над ним, от его власти над нею, от того, как эти два чувства, подобно двум рекам, сплетались и срастались в одно. Он начал подкидывать ее, и она знала, что скачка долго не продлится – так она была возбуждена и открыта. Руки его ласкали ее грудь, бродили по животу, тискали и сжимали ее задницу. Движения убыстрялись, и вскоре они оба перешли на галоп, мокрые, со сбитым дыханием, смеющиеся, соединенные. Когда Джейме излился в нее, ей казалось, что он вошел, благодаря этой скачке, так глубоко: живот сводило от сладкой, теплой судороги, сердце пело и в горле вибрировал крик. Вновь они упали рядом и, обнявшись, шептались, отгоняя дремоту: нужно вставать. Пора уходить. Сольви станет хныкать. Артур станет беспокоиться. Слуги, сквайры… Все, все станут волноваться и даже, возможно, пошлют их искать… Открыв глаза, Бриенна увидела, лежит головой на груди у мужа. А еще - что свечи в канделябрах потускнели, оплыли, и в окно глядит персиковая луна. Она вскочила, разбудила Джейме. Зевая и потягиваясь, он побрел в умывальную каморку. Вскоре они были на улице, стараясь прятаться от редких прохожих, держаться в тени. Джейме всю дорогу сжимал ее руку. Это было приятно и нужно ей: спуск показался Бриенне очень долгим, она едва видела мостовую – глаза ее слипались. Когда дорогу им преградили, она вздрогнула и словно очнулась от дремоты. Джейме рядом с нею напрягся, пальцы его крепче обхватили ладонь жены. - Какого Пекла! – человек, вставший напротив них в узкой улочке, сдернул с головы капюшон. – Где вас носило?.. Вот проклятие. Вы вместе?! - Артур, - испуганно начал Джейме. Он даже попятился. А потом – Бриенна поняла это с запоздалым приступом раздражения и нежности – он загородил ее собою. – Артур. Послушай. Это вовсе не то, о чем ты думаешь. - Правда? – Артур поднял фонарь. Бриенна вздрогнула и запахнула плотнее плащ Ланнистера, накинутый поверх ее светлого, измятого одеяния. - Не то, что ты думаешь, - пролепетала она. Артур несколько секунд изучал ее лицо, потом, пробормотав «Ясно!», отвернулся и зашагал вниз по улице. - Артур! – крикнула она, испугавшись, неизвестно чего. Он обернулся – и вдруг, в желтом свете фонарного огня, она увидела самую наглую, самую безупречно ланнистерскую усмешку на сердитом и красивом лице: - Обойдусь без подробностей! Можете не объяснять!