Тысячелистник

Может быть, Джейме уж слишком старался. Слишком. Возвращались другой дорогой, проехали Алое Озеро, а вокруг буйно цвели сады и зеленели пашни, и все это был какой-то иной мир, отныне не доступный для его – Джейме Ланнистера – радости. Посовещавшись с непрерывно щебетавшей Мелле: все ей, бедняжке, в этом краю было в новинку, все доставляло изумление - он наведался к ювелиру при Золотой Роще. Там был заказан подарок для леди Бриенны, колье с огромными изумрудами и сапфирами, такое красивое, словно саму эту позднюю весну со всем ее цветением, горечавками, пролесками, мягкими тихими полянами в солнечных лучах – оправили в золото. Подарок Бриенну не развеселил. Впрочем, тогда уже Джейме понимал, что и не стоило слишком на то рассчитывать. Судьба была неумолима, и судьба их настигла – в самом сердце Простора. Она явилась к ним в облике мейстера Коринна, который, безо всяких любезностей, усадив чету перед собою в кресла, поводил носом по пергаментам и сказал: - Что касается вас, мой лорд, то с вами все в полном порядке. Я не вижу препятствий к зачатию. Он помолчал, и в его лице Джейме прочел лишь равнодушие. - Это… Это прекрасно, - выдавил он, чувствуя, что Бриенна рядом с ним вздрогнула. - Да, - задумчиво изрек старик. – Боги милостивы к победителям. Коринн пожевал губами и, так же бесстрастно, изрек: - Миледи Ланнистер не может зачать ребенка. Если чудо и произойдет, то навряд ли выносит. Если же Боги решатся на второе чудо, то я здесь, и вы оба знаете, как найти меня. Из того, что знаю об устройстве тел и болезней… Родить дитя леди Бриенне – самой – также уже не дано. Я смогу извлечь его, ежели успею, я достану из ее чрева младенца. В возрасте семи лун или около того, когда он будет достаточно крепок, чтобы жить. Решать, конечно же, вам. Я смею предупредить, что многие лорды соглашаются таким образом продлить свой род, многие… Но не все. - Не все? – глупо переспросил Джейме. Ему казалось, что его ударили в висок, так вдруг разболелась голова, и, когда он прикрыл глаза (свет заходящего солнца был как-то слишком ярок, почти тошнотворен), под веками запрыгало что-то алое, быстрое, и боль охватила лоб и затылок. - Что ж. Объясню иными словами. Роженицы не выживают в таком поединке, ведь он ведется с самою смертью, а я и подобные мне выступаем здесь палачами, не целителями. Не все готовы на жертвы, мой лорд, - сухо сообщил Коринн. - Нет, - сказал Джейме, понимая, что не может, просто не в силах глядеть теперь на жену. – Я не готов. Коринн вперился в него долгим изучающим взором, словно вообще впервые увидел. - Тогда я могу предложить вам полагаться на милость Богов, - сказал он. – И на чудесные свойства горькой пижмы. - Что?.. Пауза. Он, собрав все свое мужество, заставил себя - и поглядел на жену. Бриенна сидела, сложив руки на коленях. Наклонившись вперед и вбок, он положил ладонь поверх ее пальцев. Она не шевельнулась. - Лунный чай. Если вы не готовы бороться за дитя, то не вступайте в бой, вот и все. В сердце у Джейме заклокотала ярость, он невольно сжал руку, и Бриенна дернулась в ответ. Он не отпустил. - Хорошо, - бросил Джейме тоном, призванным скрыть липкий, беспомощный ужас. – Так мы и поступим. Тут он сообразил, что Бриенна за все это время не сказала и слова. - Правда? – он повернулся к ней всем телом. Она прикрыла глаза, он видел мокрые ресницы. Губы ее вздрагивали. - Может, вы ошиблись, - наконец, пролепетала она. – Вы перечисляете одно несчастье за другим. Словно они предопределены. Что, если в ваши выводы вкралась ошибка? Мейстеры не могут все знать. - О, я знаю не все, разумеется, миледи, - с неожиданной, мягкой и грустной улыбкой сказал Коринн. – Многое, но не все. Могу лишь сказать вам - не вините себя. - И все же… Мейстер перебил Бриенну, ничуть не смущаясь собственной дерзости и, кажется, даже не заметив ее: - Но и с меня снимите вину. Вы провели некоторое время в холодной земле, в яме с водой, и выбраться не могли, как я понял из объяснения вашего мужа. Это было то самое время, когда ваше тело было ослаблено и нуждалось в особого рода отдыхе и восстановлении. Вот когда следует искать начало цепочки несчастий, а вовсе не в моих словах. Порой тела отвечают на подобные испытания тем, что отказываются повторить страшный опыт. Словно… запирают ворота. Понимаете? Ваше тело закрыло путь для зачатия или рождения дитя. Простите, я не знаю, как это объяснить понятнее, не рискуя навлечь гнев лорда Ланнистера и ваш. И я не думаю, что вы поймете что-то из того, что я стану говорить. Человек удивителен – изнутри и снаружи, одетый в пышные одежды и обнаженный, только рожденный и на смертном одре. Но это не всем дано видеть, не всем нужно знать… Да и не всем хочется изучить. - Рассуждения такого рода нам вообще не помогут, - процедил Джейме, чувствуя, что закипает от гнева. – Послушайте, мейстер Коринн. Мы доверились вам. Старик примирительно поднял обе свои жилистые, испещренные пятнами, руки: - Как и я доверяюсь вам. Я, как можно понятнее, изложил суть того, что произошло с леди Ланнистер, а также последствия и возможные исходы. Ничего не таил. - Вы не единственный мейстер в Королевствах! - Но лучший в своем деле, - спокойно кивнул Коринн. – Однако я не стану отговаривать вас от посещения других. Могу назвать вам имена, коли захотите послушать их вердикты. Джейме опять сжал руку Бриенны, и она опять вздрогнула. Он ослабил хватку, почти убрал ладонь – и тут она схватила его пальцы. Мейстер Коринн, должно быть, слышал все эти слова тысячи раз, и тысячи раз повторял свои ответы, мелькнуло у него в мыслях. Он говорил все это с сочувствием - вежливым, отмеренным, будто лекарственный порошок на весах колдуна - но и со скукой. Ланнистеры были для него лишь еще одной парой, охваченной надеждами и отчаянием, еще одной невыносимо скучной историей в длинной череде других – похожих. И чужое счастье отчаянно скучно, и чужое несчастье нагоняет зевоту. - Я хотел бы заметить, миледи Бриенна, - сказал мейстер после долгой тишины, такой звенящей, что Джейме слышал, как бьется на подоконнике упавшая муха. – Что вы прошли через… немалое число испытаний. Постарайтесь беречь себя. Ведь у вас уже есть дети. Вам нужно вырастить их, верно? - О чем это вы? – ощерился Джейме, понимая, что злится всего лишь на гонца с плохими вестями, а не на сами вести. Все сказанное мейстером было слишком ошеломительно, слишком жестоко, чтобы Джейме мог – или хотя бы понимал, как - этому горю противостоять. - Случается ли порой, что вы задыхаетесь, ежели быстро шагаете? Может, чувствуете сдавление в груди? Не ноет ли у вас под лопаткой? Коринн забрасывал Бриенну вопросами, будто совсем позабыв о Джейме, и она говорила, быстро и удивленно: нет. Нет, никогда. Нет, не чувствую. - Ну, - прекратив град своих нелепых вопросов, наконец, сказал старик. – Может быть, я проявляю излишнюю осторожность. Вы сильный человек, миледи Бриенна. Вы не только дама, но и рыцарь. Оставайтесь сильной и впредь. Конечно, она таковой и оставалась, думал Джейме, разглядывая сверкающее колье на шее жены. Вот только какой прок от силы, если дух сломлен? Вердикт мейстера Коринна надломил ее, это Джейме совершенно точно знал. Ужин в Гринфилде был в самом разгаре, стояло шумное, немного разгульное веселье, потому что, наконец, явился из своих владений сам сир Черноводный. Вино и шутки текли рекой. Джейме не удивился, но как-то горестно сжался, когда Бриенна встала и, кивнув гостям, молча направилась к двери. Мелле поколебалась, потом подскочила и побежала следом. Ох уж эти юные сердца. Они всегда тянутся к Бриенне, подумал он, делая вид, что и ему приспичило выйди вдохнуть свежего воздуха. Когда он выбрался на галерею, продравшись через толпу южных лордов, желающих засвидетельствовать свое почтение (и поговорить насчет раздела владений Осгреев, вот же стервятники), то увидел, что Мелле стоит там одна, облокотившись на тяжелые серебристые перила – и разглядывает изумрудные холмы вдалеке. - Где же леди Бриенна? – спросил он, подходя к септе и становясь рядом. – Я думал, ты за нею побежала. - Сказала, что хочет одна побыть, - разочарованно промямлила девочка. Она посмотрела на свои ладони, а потом – на руку Джейме, которую он положил на перила, чардрево к чардреву. - Это так странно, - сказала Мелле. – Я вас помню совсем другим. Будто из какого-то сна. Он молчал, не зная, что ей отвечать. - И все, что рассказывали мне, выходит, было правдой, - тихо добавила Мелле. – Про дракона. Про деву-рыцаря с острова Тарт. Наверное, вы не помните… - Помню. Мелле замолчала, что-то услышав в голосе Джейме, разгадав его печаль. Но долго пребывать в тишине этот рыжий комок любопытства и болтовни не мог. Потоптавшись и повздыхав, она пробормотала, будто бы себе под нос: - Я читала о замке, сложенном из чардрев. Вот бы увидеть, думала. - Теперь увидела, - улыбнулся он. Мелле странным образом напоминала ему Артура. Та же рвущая душу искренность и полное неумение держать рот закрытым. Молчаливые сестры, должно быть, не сумели укротить эту ее страсть к болтовне. Может, и не старались. Из того, что он увидел и понял, они полюбили девчонку более всех остальных, и, видимо, порядком избаловали. - Все это очень чудесно, - вздохнула девочка. – Подумать только, весь этот мир вмещается в моей голове. - И в любой иной. Стоит лишь захотеть. - Я часто вас вспоминала. Все слова… Матушка Майген мне говорила, что вы во всем были правы, помните, насчет книг и ума… Были правы, хоть и мужчина, а такое бывает редко. Майген. Как это случилось, что он узнал имя спасительницы детей лишь годы спустя? Наверное, просто старался об этом не вспоминать. - Я рад, что вы с нею нашли друг друга, - пошутил он. – Обе так строги к мужчинам. - Вовсе нет, - Мелле покраснела. – Просто… Просто, видите ли, я думаю… И она начала сбивчиво объяснять Джейме все свои воззрения и вычитанные там и тут идеи, приправленные словами леди Майген и прочих сестер, и Джейме слушал, кивал, стараясь не улыбаться, чтобы девчонку не огорчить. Наконец, он сказал: - Пойдем. Отыщем леди Бриенну и попробуем ее развеселить. Может, твои истории ее немного взбодрят. Кажется, от моих у нее уже мигрень. - Нет, - выпучила глазища Мелле. – Нет, что вы. Леди Бриенна удивительная! Так добра, умна, рассудительна, справедлива и спокойна! И… Она так сильно вас любит. И в словах ее Джейме расслышал плохо скрытое изумление. Что ж. Да, многие находили необъяснимой ее любовь к Джейме Ланнистеру. Особая форма людской ревности, встреченная им впервые еще в Сансе Старк. Бриенна сидела в комнате, которую он слишком уж хорошо помнил, а желал бы помнить смутно или вовсе забыть. Ничего в Гринфилде не изменилось, разве что обивку на креслах сменили, и они пестрели новым дорогим бархатом из Лората. Сидя за столом, приставленном к раскрытому окну, Бриенна водила пером по пергаменту: прямая спина, тяжелый клубок светлых волос, лежащий на шее, охваченный полукругом шпильками с розовыми жемчужинами. Ее темно-зеленое платье раскинулось вокруг кресла, и драгоценные цветы переливались в пламени свечей. - Вот и мы, - с натужной веселостью объявил Джейме, пропуская Мелле вперед. - Хотите, я вам помогу? Я немного знаю ремесло горничных, - защебетала девочка, бросаясь к Бриенне. Та подняла голову, повернулась к вошедшим в профиль. - Нет, дитя. Ты не в служанки нанята. Ступай и ложись, уже поздно. Мелле застыла, оглянулась на Джейме: и тут Джейме понял, что девица попросту очарована его женой, готова за нею таскаться, как собачонка, и - ничего не поделать – это из-за Бриенны она согласилась с ними поехать, а вовсе не из-за него. - Иди, - сказал он, пряча ухмылку. – Только отнеси мейстеру записки леди Бриенны. И тотчас ложись. Завтра рано выезжаем. Хочу поскорее попасть домой. Бриенна отдала Мелле письма, и септа убежала. Раздеваясь, Джейме краем глаза следил за женой. Она долго возилась со шнуровкой, и он уже обрадовался было – тому, что предложит свою помощь – и растянул рот в игривой улыбке, но Бриенна повела плечами, и платье упало на кровать. Она отнесла его к высокой подставке из чардрева, потом, так же сосредоточенно и неторопливо, шуршала кочергой в камине, растравляя огонь. В полутьме он видел, как маленькие искры, подобные светлячкам, вьются и, вспыхивая, освещают пушок волос вокруг ее головы. Наконец, когда он уже лежал, накрывшись шелковым одеялом, Бриенна подошла, неслышно ступая – странно грациозная, статная и по-прежнему прекрасная, огромная фигура в светлом платье. Она легла на самом краю, и тотчас отвернулась от мужа. Это ранило его, но не удивило. Он слушал, как в саду Гринфилда поют цикады, глядел, как в ночном небе переливаются звездные огни. Дыхание Бриенны всегда было тихим и кротким, и ему трудно было определить, уснула ли она, или тоже глядит – вместе с ним, облокотившимся на высокие подушки – за окно, на буйство прелестной и теплой летней ночи. Да, уже наступало лето, дорога их оказалась слишком длинной, и они потеряли счет дням, и луна сменила другую, и оба бесконечно устали и соскучились – по детям и по дому. Но дело ведь было не только в этом? Нет, конечно, нет. Может, дело в том, что я слишком стараюсь, вновь подумал он. Хожу вокруг нее на цыпочках, боясь потревожить и без того израненную душу. Слишком стараюсь. Все делаю не так, невпопад, безо всякого прока… - Бриенна, - позвал он, кашлянув. Она не шевельнулась и не ответила. Он протянул руку и погладил ее плечо, провел пальцем от родинки, похожей на зернышко, к другой. Сдвинул край тонкого шелка, который окутывал эти чудесные плечи, прятал в себе ее тепло и аромат едва созревших яблок, талого снега, солнца, счастья. - Бриенна. От его прикосновений – он видел – на коже ее выступили мурашки, и, наконец, она повела плечом, но не для того, чтобы сбросить его руку. Она схватила вдруг его ладонь, потянула к себе и притянула к своей груди, все еще крепко сжимая. Джейме подвинулся ближе, радуясь хотя бы такому ответу. - Поговори со мною, - попросил он, и вышло уж слишком умоляюще. – Скажи что-нибудь. Что угодно. - Не о чем говорить, - пробормотала Бриенна. – Давай уснем. Завтра вставать до рассвета. Он решил, что это неплохое, хотя и ворчливое – в ее манере – начало. Помолчав, изрек, придвигаясь еще ближе: - В этой кровати мне снилась ты. Молчание. Удивленное, как ему показалось. - Я был здесь в гостях, и видел сон. Видел тебя. Мы с тобою… Он поперхнулся и умолк. Его член, порождение Пекла, не то от воспоминания, не то от близости большого и мягкого тела, таившего в себе столько удовольствий, столько животной радости – восстал и даже слегка увлажнился. Джейме подвинулся еще ближе, надеясь, что не разозлит жену своим нахальством. - Говорят, сны на чардреве вещие, - он предпринял еще одну жалкую попытку завести светскую беседу. Бриенна хмыкнула. Ее ладонь, сжимавшая его пальцы, была жаркой и влажной. Он боялся, что она отпустит его. Тогда ему незачем больше жить, подумал Джейме вдруг со странной – и отчетливой – тоской. Если она отпустит его руку, ему будет незачем больше ходить по земле и нечем больше дышать. - Джейме, - сказала она после долгого молчания. Тут он понял, что она только собиралась с мыслями, понял с облегчением – что она не злится на него и не собирается прогнать. – Когда ты говорил слова клятвы, и до этого… После этого… Что ты хотел от меня? Ее вопрос, заданный прямо и безыскусно, и весьма наивно, застал Джейме врасплох. На языке завертелись какие-то ответы – ядовитые, нежные, шутовские, искренние, выспренные. Но он заставил себя отбросить этот ворох ненужных слов, и они соскользнули прочь, в небытие, туда, где и родились. Он сделал усилие и приказал себе думать. Думать – прежде, чем говорить. - Что я хотел? От тебя?.. С тобою? Она вздохнула и начала разжимать его пальцы, но тут уже Джейме ухватился за нее, как утопающий за соломинку. Он переплел свои пальцы с ее длинными влажными пальчиками. Я хотел бы танцевать с тобою, подумал он внезапно и невпопад. Кружить тебя под переливы арф и песню лютни, и пусть наша дочь поет нам самую прекрасную из своих песен. Хотел бы держать твою талию, давно не девичью, но все еще тугую, полную жизни, теплую, живую, настоящую – так держат в руках огромное счастье, и ты – мое огромное, огромное, невозможное счастье. Я хотел бы гулять с тобою по тем улочкам, где никому нет дела до нас, где царит этот солнечный плен, где краски на вывесках таверн выцветают в полуденной яркой мгле. Я хотел бы держать твою руку, оборачиваться к тебе, говорить, смеясь: Вот тут я мальчишкой прятался от сестры и брата. Вот тут мы однажды купили медовых завитушек, нарушив запреты отца. Здесь мне заказывали кожаные наручи у лучшего мастера во всем городе. Это был мой город, и я не любил его, я не хотел сюда возвращаться – но вернувшись с тобою, я все изменил, и город тоже преобразился. Все, чего ты касаешься, меняется и приходит в порядок, и я бы хотел, чтобы ты изменила меня: сделала лучше, и чище, и проще, и я бы хотел, чтобы ты любила меня – как прежде или сильнее… Нет, так же, как прежде, пусть бы любовь оставалась горечью, сладостью, чем-то между этими вкусами, я бы хотел, чтобы в твоей любви ко мне – было все. Я хотел бы, чтобы мы слушали складные, умные речи Артура и милое глупенькое лепетанье Сольви, чтобы мы сидели – вчетвером – на террасе над морем, чтобы мы были счастливы и знали, что никогда не расстанемся. Я хотел бы дарить тебе драгоценности, полевые цветы, смешные тирошийские безделушки, красивых лошадей, серебряную упряжь и золотые шелка. Я хотел бы дарить всевозможные непристойные игрушки, от которых твое лицо бросает в жар, алые пятна ползут по твоей шее, а под тяжелыми юбками, там, в нежном таинстве, выступает капелька нектара. Я хотел бы, чтобы ты читала мне книги, ворча, что я слепну – и я правда слепну, но я никогда тебе в том не признаюсь. Мне не хватает длины собственной руки, вот смеху-то, правда, но я бы хотел, чтобы ты никогда ни о каких тревогах со мною не узнала. Я хотел бы быть с тобою везде и всюду, таскаться следом, как пес, или вести за собою, как полководец, стоять на коленях, как раб, или возвышаться над тобою, как твой – единственный – король и хозяин. - Что я хотел от тебя, Бриенна? Я хотел бы, чтобы ты была со мною счастлива, - сказал он, поразившись тому, как все сосредоточилось в коротком слове. И я буду счастлив с тобой. Она издала какой-то звук – всхлип или стон. - Мы должны растить наших детей, - быстро забормотал Джейме. – У нас впереди столько дней, ночей, весен, зим, Бриенна. Не будем думать, что счастье у нас отняли. Ведь оно уже есть у нас. Ты – мое счастье. Бриенна шмыгнула носом и засмеялась, потом хныкнула. Он подвинулся еще ближе и обнял ее, прижимая к своей груди. - Ш-ш. Мой славный цветок, я с тобой, я здесь. Всегда с тобою. - Прекрати, - запротестовала она, впрочем, без исступления. – Не разговаривай со мною, как будто я дитя. - Ты дитя, - заверил он, прижимаясь губами к ее чистому ушку. – И я очень люблю тебя. Повернись. Позволь мне… Она повернулась, резко, вздохнув, сжав зубы, приготовившись к чему-то, или же нечто в себе отпустив. Обхватив руками лицо мужа, Бриенна прижалась к его щеке щекой. Дыхание ее было тяжелым, от тела исходил жар. - Я тебе позволяю, - теперь ее губы щекотали его ухо. – Все, чего ты хотел. Джейме зарычал и запечатал ей рот поцелуем, более похожим на укус. Движения их стали резкими, обрывались вдруг, словно удары в драке, они перекатились на кровати несколько раз, седлая друг друга, рыча, смеясь, вздыхая. И, в какой-то миг, очутившись сверху, задрав на жене рубашку, обнажив перед своим жадным взором ее землянично-розовые соски, Джейме поднял голову. По щекам Бриенны текли слезы. Он отпрянул, заставил себя перевести дух. Лег сверху и сжал ее мокрое личико руками. - Что случилось? Бриенна? Она затрясла головой и зажмурилась. - Что? Говори. - Я боюсь. Ты знаешь, чего я боюсь… Да, разумеется, он знал. Холодел от ужаса при самой мысли о том, что станет причиной ее страданий. А все страдания старый мерзавец Коринн описал им так последовательно, так преспокойно. Он вытер ее щеку и сел на кровати. Деревянные перекладины скрипнули, словно охнули, когда он поднялся. Подойдя к столу, он взял кожаный кошель с серебряной застежкой. Воспоминание было так неприятно, что Джейме, отвернувшись к окну, поморщился. Рука его дрожала. Вечером того же дня, когда мейстер Коринн объявил ему и жене свой вердикт, Джейме отправился в трактир. Бриенна уснула, измученная, в слезах, и ему показалось невыносимым остаться в той комнате, жаркой, тесной, душной, как ему мнилось – хотя комнаты, нанятые для них, были просторны, богато убраны и свежи. Он шагал по улочкам Староместа, слушая ночной шум и гам, бесконечное волнение толпы, незнакомые языки, смех, треск поленьев в жаровнях, плеск вина, крики зазывал, гогот проституток. У дверей трактира его догнал отряд - солдаты Ланнистеров. Он только рукой махнул, показывая, что желает остаться один. Он заливал вином свое горе, покуда все вокруг не начало расплываться, не то от хмеля, не то от пьяных слез. Как и куда он отправился затем, он не знал, или было слишком стыдно пытаться вспомнить. Он очнулся – точнее сказать, протрезвел – лишь когда увидел перед собой перекошенное от ужаса лицо старого мейстера. Вдовий Плач упирался в дряблую кожу на шее Коринна. Джейме обернулся. Дверь в покоях мейстера, крошечной комнатушке в пристройке к Цитадели, болталась на выдранной с мясом петле. Что я здесь делаю? Что я ему наболтал? Мейстер нечто прочел в его лице – надо полагать, приобретшем весьма растерянное выражение – и забормотал. Он говорил, как он понимает его, лорда Ланнистера, и как он ему сострадает, как он клянется найти выход, ведь всегда можно найти, всегда, всегда… - И какой?! – гаркнул Джейме, сделав над собою усилие, чтобы не отсечь старику голову. – Мне ничего не будет за твою смерть, а иные лорды, те, чьих жен ты убил своими проклятыми грязными руками, может, и заплатят мне за то, что свершил правосудие! В нем говорила злоба, говорила невыплаканная боль. Это Бриенна могла порыдать, а ему, мужчине, так делать было нельзя, по крайней мере, не при ней, и что же ему оставалось? Напиться. Впасть в ярость. Убить гонца с плохими вестями, вот что. Коринн заскулил от ужаса. Он вновь сморщился, что-то сообразил и, хватаясь за лезвие меча, пачкая его своей кровью – меч был достаточно острым, чтобы даже прикосновения к нему ранили плоть – предпринял последнюю отчаянную попытку себя спасти. - Я вижу, что вас расстроило, мой лорд, неужели вы думаете, я так бессердечен, что не увидел? Позвольте же мне… Позвольте… Он отвел меч от своей шеи, и Джейме отступил. Тогда хитрый старикашка с нежданным проворством подскочил и закружил по комнате, бубня, спотыкаясь, сбрасывая на пол какие-то склянки и книги. Воздух наполнился острым зловонием, и, прежде чем Джейме подумал: боги, боги, старик обгадился от страха! – он увидел, что Коринн опрокинул свой ночной горшок. Но это его не остановило и даже не отвлекло. Продолжая бубнить какой-то вздор, мейстер вернулся к стремительно трезвевшему лорду Ланнистеру. В руках у него была склянка из темно-красного стекла. - Корни растут в Дорне… В пустыне, там, где почва насыщена солью и серой из подземных исто… Нет, нет, нет! Прошу, послушайте! Джейме начал было поднимать меч, но остановился. - Некоторые дамы в Дорне, известные своим своенравием, подсыпали толченый порошок в вино своим мужчинам, дабы не оказаться в положении. Вы понимаете, мой лорд? Нет. Джейме не понимал. Или еще не хотел понимать. - Если вы боитесь, что причините вред своей супруге, заставив ее понести дитя и тем убьете ее – сделайте так, чтобы этого страха не стало. Джейме сунул меч в ножны и протянул раскрытую ладонь. Склянка, изготовленная в виде длинной капли, цветом как сукровица, легла на черную кожу перчатки. - Ты МНЕ предлагаешь себя оскопить, - ухмыльнулся Джейме, и мейстер задрожал пуще прежнего. – И ты только что признался, что имеешь такое колдовское средство, чтобы оскопить высоких лордов Простора, да мало ли, может, даже Дорна… И кто еще у тебя бывает, старый ты бес? Мейстер, не дожидаясь дальнейшего, пал ниц – на сей раз сам, и угодил коленом в лужу из собственной ночной вазы. Вот теперь-то ты не столь равнодушен, гадкий палач, подумал Джейме, но вслух не сказал ничего, продолжая криво, бездушно ухмыляться. - Сколько нужно принять этой отравы? - По моему опыту, зависит от веса и роста мужчины, и я бы не… - Сколько? – прикрикнул Джейме, сжимая пальцы вокруг склянки. - Три капли в самый первый раз, а затем по капле каждую луну, считая от… Джейме убрал снадобье в карман куртки, стараясь обращаться со стеклом очень осторожно. Его охватила странная, тошнотворная грусть, и, едва слушая бормотания старика (двенадцатая капля поможет насовсем, дальше яд будет не нужен, но на владение мужским естеством не повлияет, о нет, нет, нет, это не так устроено, сущность средства вовсе не в оскоплении, а лишь в том, чтобы избавить мир от нежеланного) он сказал: - Встань. Ты выпачкан в нечистотах. Коринн забормотал слова благодарности, начал, кряхтя и вздыхая, подниматься. - Если я только узнаю, что ты открыл свой мерзкий рот и кому растрепал об этом – ты будешь казнен. - Разумеется, мой лорд, всецело вам… - Коринн закашлялся, согнулся пополам. – Верю. Я никому не скажу, клянусь вам чем угодно, клянусь своею… - Тебе и поклясться нечем, - поддел его Джейме. – Ничтожества. Жалкие колдуны, скверные подлецы, мнящие себя мудрецами. Я знаю вашу породу. О, знаю слишком хорошо. Ты наверняка был знаком с Квиберном? Старик таращился на владыку Запада, вероятно, гадая, какой ответ его устроит. Наконец, он промямлил: - А лучше бы нет. Но он помог вам, я слышал… С вашей рукою. И затем, самой королеве-львице, он… Весьма пригодился. - И ты знаешь, чем кончил. Короткая злобная улыбка шевельнула жидкую бороденку: - Да, мой лорд. Я прекрасно знаю. Туда ему и дорога, в Пек… в Пекло. - Ланнистеры всегда платят долги. Храни мой секрет, и я сохраню твою жизнь, - холодно сказал Джейме, отворачиваясь и направляясь к истерзанной двери. – И вели починить эти петли, они от старости рассыпались в прах. На том они и расстались. Теперь Джейме стоял у стола, разглядывая склянку и думая – как это я ему доверился? Он мог просто отравить меня. Дать мне яду. Смеху-то будет. Я не оскоплю себя, а совершу самоубийство. Ох. Как же он будет доволен таким исходом, вонючий старик… Он вздохнул, сорвал восковую пленку с горлышка склянки и сделал глоток. Он никогда не позволял себе думать в такие минуты. Прыгнув в медвежью яму, столкнув маленького Старка с уступа на башне, присоединившись к Бриенне в ловушке посреди Застенья… Он не решался остановиться и передумать, потому что тогда он перестал бы быть самим собой. Вкус был горек, но вполне терпим. Он потянулся к кубку с вином и запил еще два глотка, и тут Бриенна сказала: - Что ты делаешь? - Ничего. - Джейме. Что ты делаешь? Он повернулся к жене, пряча виноватую улыбку, засовывая яд обратно в кошель: - Коринн меня порадовал кое-чем, вот и все. Она недоверчиво смотрела снизу вверх: встревоженная, всклокоченная после прерванной на полуслове, в полу-жесте, игры. Сорочка сползла с ее плеча. Джейме внезапно понял, что не сможет ей солгать – да, если бы и сумел, то не смог бы выдумать ничего, хоть сколько-нибудь складного. Он начал говорить. Когда он окончил, лицо ее было бледнее простыни. Джейме боялся, что она опять разрыдается, поэтому он подошел и обнял ее, утешая, уверяя, что, ежели они вдруг придут к другому решению, он просто прекратит пить эту отраву, вот и все, пустяки, пустяки… Иди ко мне, прекрати беспокоиться о пустяках. Они оба знали, впрочем, уже тогда – что пути назад не было. Однако Коринн сделал им, хоть и неприятный, но полезный подарок. Жаль, что выбивать этот дар пришлось угрозами и мечом, со злобой и с изрядной долей раскаяния, подумал Джейме. Тем не менее. Джейме чувствовал, как жена расслаблялась под его ласками, как в ней исчезал этот мертвящий страх. Он и сам опьянел от смелости, от пережитого – как обычно – после – азарта, на него накатила радость победы, еще одной выигранной битвы. Он обхитрил саму смерть, отвел опасность от своей жены, остальное казалось неважным и пустым. Были лишь жар ее тела, мягкая плоть под его губами, нежный вкус в поцелуях, а затем борьба и быстрые, вульгарные звуки, мокрые шлепки, движения бедер, когда он входил в нее, входил – победителем. Бриенна вскрикнула, он чувствовал, что она распалена и стыдится этого, и ему захотелось оставить в ней только восторг от приближения к вершине, и стереть ее боль, страх и стыд. Он сгреб ее волосы, притянул ее лицо к своему и поцеловал. Она взвизгнула – и ее голова запрокинулась, спина выгнулась, словно лук с невидимой тетивой. Ноги ее были распахнуты, живот мелко вздрагивал. В этот миг Джейме излился в нее, а потом что-то жалобно стукнуло и затрещало. Они упали куда-то вниз, в пылу страсти не понимая, что происходит: не то земля под ними разверзлась, не то… - Боги! – Бриенна поднялась было на локте и упала. Она затрясла ушибленной рукой, схватившись за запястье. Джейме ошеломленно вертел головой, потом начал подниматься, и опять раздался хруст, точно ломались чьи-то кости. - Вот же проклятие! С тобой все в порядке? - Не знаю. А с тобою? Они глазели друг на друга в полутьме. Бриенна лежала, растирая свое запястье, так и не сведя ноги, в провале посреди этой огромной кровати. На простыне рядом с ее бедром выступило красное пятно. Джейме, холодея, наклонился, поднял ткань – и увидел, в куче перинного пуха, соломы и овечьей шерсти, торчащие обломки. Белая древесина была переломана, плакала алой смолой. Позже до него доходили – стараниями его приятеля Бронна Черноводного – самые нелепые слухи о той ночи. О сломанной кровати из чардрева, которую, вообще-то сломать было невозможно. Об объятой страстью чете Ланнистеров, которые умудрились это сделать. Ну, рассуждал народ в округе, ах, неудивительно, ведь леди Ланнистер мощная дама! И все сопровождалось разными шутками и прибаутками, одна другой гаже. Бронна эта история долго веселила. И, хотя Бриенна приняла ее за какой-то нехороший знак, а Джейме просто досадовал, все прошло, затянулось, а с годами и правда стало легендой. Такой побасенкой, о которой хорошо позубоскалить за кубком доброго летнего вина или в какую-нибудь зимнюю ночь, когда принимаются вспоминать самые нелепые и забавные случаи из собственной долгой жизни. Почему-то он вспомнил о ней, перебирая пергаменты на своем столе и вглядываясь в плывущие перед глазами буквы. Он протянул руку к перу, воткнутому в перепачканную чернильницу (с годами он стал промахиваться, и почерк его, никогда не превосходный, был уснащен кляксами и пятнами, и стол частенько становился липким от чернил). Две тонкие руки обхватили его шею, а к щеке прижались прохладные губы. Сердце его невольно заплясало от радости. - Погляди, что ты наделал. - Что же? - И как это люди еще разбирают твои буквы, отец, - сказала Сольви с нежным недоумением, вновь поцеловала его щеку и подула на нее. – Бедняжка. Когда ты признаешься матушке, что глаза нехороши - и позволишь нам с Мелле тебе помогать? - А почему вам, - заворчал он, ощетиниваясь. – Уж тогда бы Артуру поручил эту писанину. Не женского ума дела. - Вот, вот. Ага. Она тоже говорит, что ты женщин не признаешь равным себе по уму. Только маму. - Твоя мама особенная. - Значит, и я. - Вырастешь, поглядим. - Так я уже выросла! Не это ли празднуем? Она засмеялась – будто кто колокольчики тронул, обошла его кресло и, подтянувшись на руках, уселась на столе. Джейме смотрел снизу вверх, пытаясь скрыть свою радость и не умея этого. На Сольви было темно-розовое платье, вышитое цветками тысячелистника, рукава по новой моде были пышны и доходили лишь до локтей. На запястьях ее звенели браслеты, на них красовались подвески – пятнадцать по числу ее лет – изготовленные из темно-красного золота. Лев, солнце, луна, волк, меч, и еще один… И, наконец, заказанная самой Сольви накануне, странная, некрасивая – раскинувший крылья ворон. Джейме подцепил ее пальцем. - Почему это? - Не знаю, - беспечно сказала девочка. – Мне просто пришло в голову. Может, в честь Джона Сноу. Он приедет? Правда же, приедет? Так давно с ним не виделись… И сестрица Эсти, и племянники… - Сноу о своих визитах не любит сообщать. Кто вообще берет себе труд сообщать о визитах в наше время? Являются, как ни в чем не бывало, здравствуйте-пожалуйста. Накрывайте столы, пляшите, играйте на арфах. - Нет ничего плохого в арфах. Ворчун, - Сольви фыркнула. – Ты стал немного ворчун, правда? - Нет, - запротестовал Джейме, притворно отмахиваясь. – Что ты, дитя. Я все еще беспечен и весел, как птичка. - Ага, - хихикнула его дочь. – Птичка моя. Ты седая птичка. Она протянула усыпанную веснушками руку и ткнула пальчиком в кончик его носа. - За это я люблю тебя, птичка. Не дуйся. Пусть будет побольше гостей! В прошлом году приезжала леди Линора, а в этом году она опять на сносях. Скажи, они с Эйриком задумали заселить своими детьми все земли Запада, Простора и Дорна, или как? Джейме поднял бровь. Леди Линора ждала всего лишь четвертое дитя. На его взгляд, совершенно недостаточно, чтобы заселить чертов Простор, будь он неладен. - Я не знаю, - признался он. – В следующем году поедем к ним и спросим. Сольви просияла. Путешествовать она любила. Она всегда пела, сидя в седле, и, вслед за нею, петь принимались все огромные отряды Ланнистеров, без которых Джейме – конечно же – никуда свои сокровища больше не отпускал. Да, с годами он стал ворчлив, осторожен, недоверчив и так далее, но, боги, милостивые боги, разве он мог быть другим, когда рядом с ним жило чудо? Его жена, его дочь, как он мог думать и вести себя иначе, когда их следовало оберегать от всех бед на свете? И не для того ли боги вообще его приставили к ним, ну, в чем же еще мог состоять его долг перед небом? - Знаешь, - сказала Сольви, встряхивая своими огненными кудрями. – Мне бывает жаль Линору. Не слишком ли это скучная участь? Рожать детей, сидеть за рукоделием. И так год за годом. А как же путешествия, приключения, сражения? Мелле считает, что мужчины все у нас отняли. - Слушай ее поменьше, - раздосадовано пробормотал Джейме. – Вот уж воистину, горе от ума. Сольви внимательно поглядела ему в лицо. Он сделал вид, что страшно занят перекладыванием бумаг, но дочка быстро сказала: - Они опять беседовали, верно? - Я ничего не слышал. - Неправда. Тебе Герта донесла. - Что с того? Я не услышал ничего, чего не слышал прежде. - Бедная Мелле. Бедный Артур, подумал Джейме с тревогой. И тотчас же: вот что такое дети. Даже взрослые. Постоянные, постоянные, постоянные тревоги. - Думаю, он все поймет… Дадим ему время. Джейме вздохнул. Сольви все еще таращилась на него – материнские глаза, кроткие, полные затаенной грусти. И вдруг сказала: - Ты очень добр. Ты самый добрый человек из всех, кого я встречала. Отец. И она умолкла, неловко закусив губу. - Я?! Джейме искренне изумился и даже руками развел, и даже захихикал от неловкости. - Да, ты. Ты просто никому не разрешаешь это увидеть, - серьезно сказала Сольви. Он сидел, разевая рот в полу-притворном возмущении, а Сольви уже расхохоталась, спрыгнула со стола, обняла его и поцеловала в нос – и унеслась, на ходу распевая какую-то глупую песню. Очень красивая, подумал он, глядя ей вслед. Такая красивая, что сердцу больно. И, когда дверь за нею закрылась: очень хрупкая и наивная, и нужно держать ухо востро. Вот уже пару лет, как именины Сольви превращались в смотр женихов, который был ему, откровенно говоря, весьма противен. Нет, сами молодые лорды и рыцари были отменно вежливы, и многие – хороши собой, и привозили подарки, подобающие к такому случаю, подарки, достойные дочери Хранителя Запада – но, боги, боги, боги, как же Джейме страшился всего этого. Точнее, страшился он одного: что однажды Сольви перестанет насмехаться над ними, мягко вышучивать их попытки выдать себя за первостатейных воинов, беспечно хихикать над их вычурными манерами, перестанет прикрывать зевоту, слушая стихотворные баллады и прочую ерунду – и однажды уставится на кого-то из них полным неги взором. - Но это случится, - утешала его Бриенна в своей обычной упрямой и прямодушной манере. – Ты заранее растравляешь себя, зная, что все равно так и будет, и никуда нам от этого не уйти. - Сольви принадлежит Западу, - упрямо бубнил он. – Она наследует Утес. Она наследует все. Ей вообще не обязательно идти замуж. - Как ты это себе представляешь? – поднимала бровь его жена. Он не знал. Знал одно, совершенно точно: Сольви он не намерен отдавать никому. Никогда. Нет. Это попросту невозможно. Это его убьет. На такие его слова Бриенна только гладила его лоб и целовала его между бровей, что на ее языке означало: прекрати это ребячество, пожалуйста. Прекратить он не мог, даже ради нее. Он не отдал бы и Артура, но мир был жесток, он забрал у него сына, забрал самым подлым способом: заманил, пообещал и соблазнил. Вот уже несколько весен подряд Артур Ланнистер путешествовал через Королевства – на Тарт. Он всегда возвращался, но – Джейме заметил, заметила и Бриенна – что перерывы между возвращениями становились все дольше. То он останавливался для участия в каких-то турнирах, то шел в ученики к оружейному мастеру, то помогал строить или расписывать септы и замки. Но он возвращался. Пока его мир имел одну точку сосредоточения: упрямую Мелле – Артур продолжал возвращаться в отчий дом. Не то, чтобы Джейме рассчитывал, что так будет всегда. Рано или поздно Артур уедет от него на Тарт, где, и это было грустнее – но и радостнее – всего – он будет счастлив. Артур обладал свойством своей матери, привозить счастье с собою. Да, его сын имел эту особенную черту, приводить все к порядку и равновесию. Сольви не такая, подумал Джейме. Она слишком… Ну, всего – слишком. Слишком добра, слишком открыта, ранима, беззащитна. Да, боги милостивые, она всего лишь девочка. Ну как он может ее отпустить, куда, с кем, зачем?! В комнату заглянула Бриенна, прервав его грустные мысли: - Ты идешь? Дорео уже готов доложить обо всех приготовлениях. Из города доставили твой новый камзол. И подарок для нее тоже ведут сюда. Последние слова она произнесла, понизив голос и оглядываясь. Джейме обрадовался вестям, уцепился за них, чтобы не продолжать травить себе душу, подскочил к жене и подставил ей руку, жестом галантным и наглым одновременно. Бриенна издала смешок, но на руку его оперлась, и они зашагали по коридорам, где-то на половине пути бурно заспорили – всё как всегда. В маленькой гостиной, выделенной для таких случаев, царила вечная тень – напротив нее возвышалось самое высокое крыло замка. В открытое окно вливался какой-то шум, гам и топот. Дорео вышагивал вдоль стола, как полководец, заложив руки за спину. Герта сидела, бросая на мужа взгляды из-под ресниц, и тут же опуская глаза к вышиванию. Ее большой живот выпирал из-под нового платья. Тут же крутились еще слуги, девицы из мастерской, притопал старший конюх, и Джейме тотчас послал его привести еще и кастеляна. - Ну, давайте, все сюда! – крикнули внизу. Одолеваемый любопытством, Джейме высунулся из окна и увидел, что на вымощенном серыми камнями дворе царит такая же, если не бОльшая, суета. Сольви командовала музыкантами, из которых почти все были ее друзьями - расставляла их перед собою. Джейме-младший помогал ей, бегая и влезая под руку. В сторонке стояли Артур и Мелле, на правах старших посмеивались и перебрасывались тихими фразами. - А это куда? – крикнул подмастерье, тащивший из ворот огромную арфу, вызолоченную, с малахитовыми пластинами на колках. – Миледи Ланнистер, куда это девать-то? - Сюда, покамест сюда, - Сольви замахала руками, - да, пожалуйста, будь осторожнее! Ох! Арфа с грохотом встала на мостовую, охнула и запела, и между стенами запрыгал глубокий, тугой ее стон. - Что там? – нетерпеливо спросила Бриенна. – Что еще за звуки? - Я не знаю, кто купил ей эту гигантскую арфу, - сказал Джейме, отодвигаясь от окна, но не закрывая его. – Кому вообще это могло прийти в голову? Почему я все узнаю последним? Герта фыркнула и закрыла лицо руками. Бриенна с достоинством расправила плечи: - Это подарок от леди Старк. - Черт. - Следите за языком, мой лорд. Они начали обсуждать именинный пир, который всегда в их доме означал так много – и начало настоящей весны, и проводы – пусть и мягкой, но часто не слишком доброй даже к Западу – зимы, и… Джейме не знал. Это просто всегда был какой-то огромный праздник. То и дело их совещание прерывалось грохотом барабанов, треньканием струн и громким, то стройным, то ужасно неслаженным, пением. Все это мешало и отвлекало, но вдруг Джейме понял, что внизу наступила тишина. Он выглянул из окна, почувствовал, что рядом с ним выглядывает и Бриенна. Дети все еще стояли полукругом, музыканты сидели на скамеечках, где их усадила Сольви, под кустами жасмина. Все дети – и все слуги во дворе – и Артур, и Мелле – смотрели на всадника на вороном скакуне. Огромный, со вздувшимися от подъема жилами на длинной шее, конь танцевал, и цокот его копыт был единственным звуком. В руке у всадника было длинное древко, на нем – треугольное полотнище, безвольное упавшее, все зашитое серебром и черной нитью. На груди у гостя раскинул крылья всевидящий ворон. Сделав короткий круг, чтобы остудить коня и успокоить его, гонец натянул поводья и поднял руку в темно-серой перчатке: - Люди Запада. Лорд и леди Запада! Встречайте его Величество, Короля Брана Первого этого имени, владыку Шести Королевств! Тишина. Джейме оторопело глядел на рыцаря, а затем перевел взгляд на жену. Бриенна ничего не произнесла, но вместо того – ох, соображала она точно быстрее Ланнистера – отвернулась и бросилась прочь, к галереям. Когда, вместе с Джейме, они выбрались, наконец, на высокую террасу, глядящую на скальный спуск к Золотой Дороге – их взорам предстали лишь клубы пыли, застилавшие все до самого горизонта. - Сколько их? – выдохнула Бриенна. В ее голосе Джейме слышал испуг. Он и сам поддался было страху, но теперь его охватило раздражение. - Тьмы, как я погляжу. Видать, калека боится сюда совать свой нос без армии головорезов. - Почему мы не знали? Джейме молчал. Наверное, Король понимал, откуда и кем будут отправлены донесения лорду Западных Земель, и заранее это пресек. Может, он вообще… Процессия достигла подножия скалы и начала подниматься. Трудно было разобрать, сколько было конных отрядов, сколько карет, и каковы были оружие или доспехи. С другой стороны, подумал Джейме, внутренне похолодев от ненависти, в прошлый раз, когда явились сюда, все были более чем превосходно вооружены. Гости из столицы в этом замке всегда приносили несчастье, подумал он, вспомнив – невпопад или же под действием своего озлобления – о матери. Бедная, бедная леди Ланнистер. - Нужно встретить, - решительно сказала Бриенна, приняв его молчание за робость или растерянность. – Пойдем, не ударим же в грязь лицом. Он сделал шаг, и она взяла его руку, мягко повернула к себе. Поправляя что-то в его одежде быстрыми, умелыми, привычными движениями, она наклонилась, чтобы заглянуть мужу в глаза. - Мы их не боимся. Нисколько. - Конечно, нет, - буркнул он. – С чего бы? Всего лишь королевская рать с королем-колдуном во главе… - Мы будем вежливы и гостеприимны, правда, Джейме? - Нет уж, я всех покрошу валирийским мечом, - пошутил он мрачно. – Впрочем, ты сама знаешь, у них тоже такие есть. - Мы будем гостеприимны, - повторила Бриенна негромко. – И великодушны, ведь они проделали такой долгий путь. Она подняла руку и провела теплой ладонью по его щеке. Улыбнулась: - Выглядишь превосходно, сир Джейме. Тут он понял вдруг, и запоздало, как всегда – насколько он ей благодарен за ее короткие спокойные фразы, и за это прикосновение, и за нежный блеск ее глаз, смотревших на него с восхищением и без всякого упрека. Он поймал ее руку и поцеловал. Вечером следующего дня, сидя за накрытым для пира столом, Джейме, с невольным и растущим раздражением, слушал, как Тирион разливается соловьем. - Помню, Ваше Величество, - вещал он, покачивая налитым до краев кубком и причмокивая от удовольствия, - как Сольви была… Сколько же ей тогда исполнилось? Лет, может быть, семь, не более. И вот, помимо подарков, коими, я, конечно, не пренебрегал, я привез ей загадку, из тех, которые они с братом очень любили, быстрый ум, о, такой быстрый… Ланнистеры во всем! Тирион прервался, чтобы сделать большой глоток. Бриенна улыбнулась, когда карлик нашел ее взглядом и нахально подмигнул. Бран Старк слушал разглагольствования Десницы, слегка склонив голову набок. Его виски стали белыми, и в черных густых волосах надо лбом белела полоса, белоснежная, резкая, четкая, широкая - словно кто-то провел краской. Такая же полоса, словно шрам, рассекала короткую смоляную бороду. В остальном калека не изменился: все тот же замкнутый северный взгляд, в котором невозможно прочесть ничего, кроме тьмы и презрения. - Так я, шутки ради, решил задать ее сперва девочке, думая, что Артур поможет ей и мы здорово повеселимся. О, в Артуре я никогда не сомневался. Итак, спрашиваю я, слышал, что ты, милое дитя, проявило удивительные способности к счету. Да, говорит, дядюшка, я умею считать до тысячи и даже далее. Ну, тогда тебе будет легко справиться. Один звездочет, нанятый для сира Давоса, дабы высчитывать мили морского пути, решил загадку за мгновения. Сложи-ка все числа от одного до ста. Десница расхохотался, явно довольный началом своей истории. - Подумав секунду, Сольви, нет, вы послушайте, - Тирион увидел, что гости вокруг даже шеи вытянули, - послушайте, как было дело. Подумав секунду, складывая пальчики, она мне и говорит: пятьдесят раз по сто одному. А?! Какова же?! Тут Артур разинул рот, чтобы подсказать, а она еще немного подумала, и так презабавно морщила лоб при том, и говорит: пять тысяч, дядюшка. Еще мгновение. Ее глаза заблестели: и еще пятьдесят. Вино полилось в ненасытную глотку Тириона, а вокруг заохали и заахали. Кто-то из юных гостей стал морщить лоб и шевелить губами, соображая, как была найдена разгадка. Джейме подвинул к себе кувшин с золотым борским. Бриенна рассмеялась. Она слышала эту историю от Тириона много раз, и каждый раз он рассказывал с таким же торжеством, точно была в этом какая-то его заслуга. - Подумать только, - ставя пустой кубок на скатерть и утирая рот короткими пальчиками, провозгласил Тирион, - как умна! Она видит числа не так, как видим мы, клянусь вам. Она видит их, как некий… Некий хоровод, упорядоченный самой природой, что, в общем-то, есть первая истина, если желаете знать… - Удивительно, - согласился Король, слегка шевельнувшись в своем кресле. Слуга тотчас бросился к нему и начал наливать темное вино в пустой доселе кубок. – Это большой дар, несомненно. По его тону Джейме понял, что все рассказанное казалось проклятущему Старку какими-то пустяками, безделушками для ума, но что он говорит это, чтобы порадовать раздувавшегося от гордости Десницу - и Бриенну. И, может, даже и Джейме. Хотя на владыку Запада Бран Старк все это время едва взглянул. - Слышал также, что именинница отменно хороша в пении. Что за песни ты слагаешь, дитя? Сольви, до того сидевшая тихо и от рассказов дядюшки готовая провалиться сквозь землю – вскочила и присела в глубоком поклоне. Старк вперился в нее долгим взором. - Ты меня совсем не помнишь, правда? - Нет, Ваше Величество, я помню… - Сольви поглядела на мать, а затем – на отца, будто ища поддержки. – Там, в септе, вы сказали мне… Она замолчала, смущенная. - Ну? – губы Короля тронула улыбка. – Что же я сказал? - Что мама отныне станет женою лорда Ланнистера. И что все мы должны радоваться. - И ты была рада, правда? Ты была рада моему приказу? Сольви улыбнулась, потом попыталась спрятать улыбку, но выходило у нее плохо. Ее милое, по-детски пухлое личико, красивое свежей и умытой красотой, стало густо-розовым, и каждая веснушка словно бы выступила на коже еще ярче. - Ну, вот и пришло время порадовать меня в ответ. Спой, что тебе больше всего хотелось бы спеть, - вдруг попросил Король. – Ты выросла, стала такой красавицей. От тебя невозможно отвести взгляд. - Если позволите, мы все… Мы хотели устроить песенный турнир, и я позвала Айри, Делью, Квонта, и даже маленький Джейме… Сольви споткнулась. Вокруг засмеялись, но с какой-то нежностью: ее смятение было таким прелестным, подумал Джейме. - Ничего я не маленький, - возмущенно пробасил мальчишка с другого конца стола. Новый взрыв хохота. Бриенна что-то шепнула слугам, все пришло в движение, горничные забегали, засуетились, мелькнуло в толпе неказистое, суровое личико Мелле, а рядом с нею – насупленный Артур. Джейме посмотрел вокруг, пытаясь понять, все ли еще его сын разбивает сердца одним только своим появлением. Да, увы – или ура? - история повторялась. Девицы от самых юных лет – до самых перезрелых, а теперь и взрослые дамы, так и вертелись, пытаясь поймать взгляд Артура. Они хотели понять, выпадет ли шанс с ним потанцевать и пощебетать, может, чем черт не шутит - и наедине. Артур же выглядел печальным, лицо его было замкнуто, но оттого, странным образом, еще более привлекательно. Эти грустные, пристальные синие глаза, кажется, могли свести с ума любую женщину в Королевствах. Ах, Мелле. Ну зачем так?.. Джейме решил, что подумает об этом после. Теперь же на расставленных низких скамьях рассаживались музыканты, откуда-то приволокли чудовище-арфу, принесли лютни, свирели и барабаны. Повинуясь тихим, смущенным командам Сольви, они заиграли, постепенно набирая звук и смелея, и вот уже песня полилась, заполняя собою зал, выплескиваясь под весеннее небо в открытых дверях галерей. Сперва запел хор, затем - Сольви, затем еще одна девочка, снова Сольви. Затем вступил юноша, и так – по кругу. Джейме слушал, прикрыв от удовольствия глаза, стараясь не думать о плохом. От ее голоса ему всегда становилось лучше. Чистый, ясный, и весь какой-то цельный, состоящий из множества разных оттенков, подобный в этом гордо выросшему цветку - он касался какого-то особенного места в его душе, того, которое Джейме и сам от себя прятал. Он почувствовал, как рука Бриенна нашла его руку, и сжал в ответ. Так сидели они, слушая переливы юных голосов – очарованные, прикрыв глаза, чуть покачиваясь, и даже Король слушал с жадным, цепким вниманием, пытаясь не упустить ни одной ноты. Тирион утирал пьяную слезу. Мелле стояла у стены, заложив руки за спину, подражая жесту Бриенны – и Артур стоял с нею рядом. Ну, разумеется, подумал Джейме с негодованием. Но смотрели они на Сольви, и от музыки их лица стали открытыми и тихими, будто нечто, терзавшее этих двоих – пусть и разное – на мгновения отпустило. Когда песня окончилась – не криком, но вздохом, последним глубоким вздохом струны – гости разразились хлопками и криками восторга. Сольви вскочила, сделала поклон, потом спохватилась и прижала руки к груди. Она вновь покраснела, бедняжка. Джейме начал было подниматься, чтобы броситься к дочери, обнять ее и сказать что-нибудь приятное, ободряющее – и в этот миг раздался голос Короля. - Подойди, дитя. Сольви приблизилась к Старку, встала напротив него, глядя снизу вверх на помост, возведенный для дорогих гостей – но смотрела храбро, во все глаза. - Восхитительная песня, - негромко вымолвил Король. – Ты тронула самое мое сердце. Подойди. Еще ближе. Поднимись. Не бойся. Когда она очутилась напротив него, Бран Старк вытянул руку и, продолжая улыбаться, коснулся щеки Сольви. Тут – Джейме это видел, и мог бы поклясться – Сольви задрожала, отпрянула, как от укуса змеи. В следующее мгновение она взяла себя в руки, выдавив улыбку. - Я счастлив видеть вас всех, здесь, в такой счастливый день. Старк обвел всех гостей долгим, бесстрастным взором. Глаза его остановились на Артуре: - Артур, твоя душа все еще разрывается между желанием поднять меч и созидать, строить нечто новое. Ты вырос, так изменился, и не изменился ничуть, если говорить о твоем храбром и честном сердце. Я бы желал тебе помочь найти свой путь, но, боюсь, это под силу лишь тебе самому. Артур поклонился, но сделал это издалека, и Джейме видел, как при этом Мелле беспокойно посмотрела на него, встревоженным, почти по-матерински, взглядом. Ну зачем так себя мучают, подумал Джейме, и тут почувствовал, что жена рядом с ним поднимается. Он повернул голову и увидел, что Старк теперь уставился на нее. - Леди Бриенна. Вы все так же красивы, умны, чисты, и все так же благородны и преданны - как и в тот день, когда принесли клятвы бежавшей по лесу дочери Неда Старка. Бриенна улыбнулась, хотя и слегка испуганно. Не успела она поклониться, а Король уже отвернулся. Он вновь поднял руку и отвел с плеча Сольви, закрытого красно-золотым шелком, тугую, словно лоза, прядь. - Ну а ты, Сольви, дитя… Когда-то я видел твоего отца в самом низком положении, он впал в ничтожество, подобного которому, возможно, стены Красного Замка еще не видели. Бесчестье, - проговорил Бран Старк, не меняясь в лице и не повышая голоса. Вокруг стояла странная тишина. Джейме услышал лишь прерывистый вздох Бриенны. - Бесчестье, - повторил Старк почти нараспев, словно катая слово на языке и лакомясь им. – Это страшный груз, который не всякий вынесет. Однако я судил его праведным судом, пообещав ему лишь взять долг, когда придет время. Так ли, лорд Ланнистер? Джейме посмотрел в опрокинувшееся за мгновение лицо жены – в потом посмотрел вокруг потерянным взором. - Я обещал не отнимать ни земли вашей, ни золота, ни титула, ни шахт, сир Джейме. Теперь я прошу вернуть долг, однако, полагаю, вы не станете мне отказывать или перечить. В конце концов, это большая честь для Ланнистеров. Джейме, ощутив вдруг себя отупевшим и оскорбленным, глядел на свою руку из чардрева. Он уже знал, особенным чувством понимал, как понимает все человек за секунду до того, как его голова будет отсечена мечом. Его желудок наполнился холодом, под языком разлился привкус железа - вкус битвы, вкус гибели. В нем словно что-то умирало. Но часть его бунтовала, лучшая его часть – или та, что делала его Ланнистером, человеком, подобному которому нет на всем свете – и, наконец, все оформилось в единственную мысль – нет. Пожалуйста, нет. - Я желаю взять за себя вашу дочь, лорд Ланнистер. Кто-то изумленно охнул в толпе – и замолчал. За окнами закричал пронзительным и глубоким криком упавший к морю буревестник. Джейме поднялся и пошел вдоль стола, чувствуя, что спотыкается, что сквозь слезы не может ничего видеть, а, быть может, попросту ослеп. Кто-то схватил его под локоть, его развернули и повели назад, к помосту. - Бриенна! – услышал он собственный голос, полный звенящей паники. - Я здесь, - она схватила его за плечи. – Джейме, позволь мне… Он понял, что, если она уведет его в этот миг, если не даст ему что-то сделать – что угодно, хоть что-нибудь – то произойдет нечто невозможное, немыслимое, все будет разрушено, все закончится, прямо теперь, прямо здесь. Он поглядел на солдат, на королевскую стражу, на гвардейцев, на покрасневшего от ярости и стыда Десницу, он обводил их всех укоряющим и горящим взором, будто ища предателей. Мелькнула мысль обнажить меч и стать Цареубийцей во второй раз – но была остановлена тотчас мыслью о том, что сделают потом - не с ним, но с его семьею. Он посмотрел на гостей. Лорды Запада и Простора. Гости из Дорна. Многие отворачивались. Другие смотрели с недоумением, полагая, очевидно, что Джейме И ПРАВДА оказана была высочайшая честь. Третьи видели в нем опьяневшего от радости отца, и готовились поглядеть на какое-нибудь шутовство, которое он теперь выкинет. А они будут до старости рассказывать в красках своим детям и внукам, как Ланнистер-старший чудил, пристроив-таки дочь за Короля. Бриенна обняла его и начала что-то говорить на ухо. К несчастью, или же – наоборот – он не слышал. Не слушал. Вырвавшись из ее рук, он устремился к сидевшему над всеми Королю. Какой-то ребенок в толпе музыкантов заплакал. Бриенна вскрикнула. Джейме упал на колени и пополз вперед, совершенно обезумев, потерявшись в своем горе, оно стало вдруг таким огромным, неотвратимым, и все росло и ширилось, заполняя мир, заслоняя его, надевая ему на глаза шоры - словно обезумевшей от побоев, загнанной лошади. И он был так одинок посреди своей беды: о, так безобразно, так безнадежно, один. - Прошу, - забормотал он, падая головой вперед. Его деревянная рука стучала об пол, придавая происходящему черты какого-то горького, злого скоморошества. – Прошу вас, Ваше Величество. Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет, нет… Возьмите земли. Возьмите замки. Золото, что угодно, заберите корабли, солдат. Мне ничего не нужно, я отдам долг. Не отнимайте. Не отнимайте. Не отнимайте. Прошу. Не отнимайте. Не отнимайте. Не отнимайте… Он поднял полные слез глаза – и понял, что, бормоча все это, он целует безжизненные ноги, край тяжелого плаща. Бран Старк смотрел на него со спокойным, ласковым торжеством: - Мы прощаем тебя за это, как и за все остальное, сир Джейме Ланнистер. Но поднимись же. - Не забирайте дочь, - Джейме заплакал. – Не ее. Нет. Нет. Глотая мольбы и проклятия, он вновь уставился на своего палача. И тогда – впервые за вечер – Король рассмеялся, и лицо его сделалось юным, почти озорным. Чужой голос, тихий и твердый, слышный, быть может, только у Джейме в мыслях, произнес: Ты больше не Цареубийца. Ты научил меня летать. Я научу - ее.