Палач по закону

Штаб сначала хотели сделать в Пепельных рядах, но эта идея оказалась нежизнеспособна по трем причинам. Первая состояла в том, что Пепельные ряды были самым подозрительным местом, и, в случае чего, предвидя какие-то волнения или какие-то визиты, именно в Пепельных рядах начинались первые погромы и обыски. Вторая причина состояла в том, что в Пепельных рядах сложно собираться тайно. Там всегда и все остается на виду. То есть, конечно, никто особенно там не высовывается, но, как и на всякой низкой, подлой улице, там совершенно своя жизнь. Никогда нельзя было знать, кого ты встретишь в том месте и в каком виде. К тому же, частые визиты знатных людей королевства: торговцев, лучших мастеров и некоторых членов совета — это всегда вызывает подозрения, а уж если сборище идет в Пепельных рядах — подозрение быстро оформилось бы в потрясающую картину ужасного заговора, что оплел трон. Третья причина была даже весела — ориентироваться в Пепельных рядах, не зная их, было сложно. Одинаковые дома с неодинаковым содержанием, люди, словно бы похожие друг на друга (на самом деле, конечно же, не особенно-то и похожие, но — кто из хоть сколько-нибудь людей в достатке будет смотреть на лица тем, кто без пяти минут записан в отребья? А если судить по костюмам — так схожесть налицо). Впрочем, Пепельные ряды все же стали местом для уже более мелких объединений заговорщиков. Но сейчас нужно было собрать главные силы. Альбер спешил в главный штаб заговора, который располагался на Торговой площади на самом краю ее — в торговой рыбной лавке… Да, это была та самая лавка, владельцами которой были два брата: убитый Двэйн и скрывающийся Каллен. Лавку заколотили с основного входа после ареста невесты Каллена — девушки, которая всерьез ничего не знала о деяниях своего будущего супруга, а в пылу подготовки визита Лагота, да при участии в числе заговорщиков Сковера и вовсе не было необходимости переносить штаб в другое место. В тускло освещенной торговой лавке пахло соленым деревом и рыбой. Рыбы здесь уже, конечно, не было давно, но дух ее впитался в каждый предмет — тяжелый дух, который никак не изгонишь. Пахло сыростью, плесенью… -Ещё гаже место не могли выбрать! — привычно заворчал Альбер, входя в лавку. Он увидел тускло горящую свечу и замер, прикидывая, кто здесь уже может быть, ведь обычно, как бы ни был он сам грузен и неповоротлив, он всегда подгадывал все так, чтобы приходить первым. -Здравствуй, Альбер! — в ответ на его немую настороженность из-за прилавка вынырнул человек. -Ронан! — Альбер расслабленно выдохнул и тепло приветствовал тяжелыми медвежьими объятиями своего соратника и друга. Ронан был натурой романтической. Это читалось даже в его внешности: аккуратные черты лица, даже нежные, высокий рост, темные шелковистые, чуть вьющиеся волосы. Он говорил негромко, очень мягко и всегда был вежлив со всеми, даже с теми, на кого Альбер и смотреть не хотел. Между тем, Ронан, хоть был и вполне миролюбив, предпочитал самый худший и хрупкий мир хорошей драке, обманываться не стоило: фехтовальщик из него вышел отменный! Но натура его все-таки была близка к натуре поэта, чем к натуре воителя. Он часто влюблялся и страдал от этого, но не умел не любить, выбирая себе как можно более тяжелый случай влюбленности — либо вздорную женщину, либо ту, что была уже занята или замужем… К заговору его привел Альбер. Для Альбера Ронан был кем-то вроде младшего брата — брата забавного, мягкого, которого нужно опекать. Альбер устроил его в свою Торговую Гильдию, когда случайно услышал его выступление и тот жар, с которым он вещал слушателям о любви в одном из трактиров. Услышал, разговорился и что-то тронуло его насквозь торговое сердце в этом человеке и он занялся его судьбой, отдал ему работу (а вернее даже — придумал), назначил ему жалование и сдружился. Поначалу Альбер не хотел его даже ввязывать в заговор против короля, это никак не вязалось с тем чувством, что было в нем по отношению к Ронану. Но нет! Ронан сам появился на пороге его кабинета после того, как ушел из него дознаватель Сковер, сообщивший о скором визите Лагота и спросил: -Ты не веришь мне? -О чем ты? — спросил Альбер. — Я верю тебе больше, чем самому себе. У тебя чистое сердце ты следуешь только тому, во что веришь. -Тогда почему ты таишься? К тебе ходят люди, которых прежде не было. Ты уходишь чаще, чем раньше, — Ронан отличался наблюдательностью. — Прячешь письма, бумаги… -Это опасно, — отрицать было глупо. — Я задумал нечто опасное. Ради блага королевства. -По-твоему, я не хочу блага для народа, в котором живу и от которого иду? Или я трус? -Конечно нет., но это может плохо кончиться. -Плохой конец, найденный в попытке прийти к свету и привести за собою хотя бы одну душу — конец во много раз лучший, чем тот, что найден в золотой беспечности! — возразил Ронан и пока Альбер переводил для себя эту фразу, медленно проговаривая ее, добавил: — Расскажи мне… Вот и сейчас, как тогда, Ронан выглядел решительным. Он знал, что через очень короткий срок будет убит король, и народ, который всколыхнется по его воле и воле его сторонников, поддержит герцога Лагота в восшествии на престол. А там — с поддержкой его земель, королевство быстро поправит свои дела. Все во благо. Но… -Знаешь, даже хорошо, что ты уже здесь! — Альбер медленно обвел взглядом лавку, убедиться, что они тут наедине. — Мне надо тебе дать один…намек. -Я слушаю тебя, — Ронан насторожился. Он внутренне готовился к борьбе, воспевал ее подвигом, хоть и подвиг выходил коротким — ну, подумаешь, всколыхнуть толпу! Даже не убить короля, а просто вывести народ, кричать: «Да здравствует новый король — Лагот и его супруга…» Это было слабым утешением для его поэтичной и мятежной души. -Я хочу, чтобы ты был в гуще событий, которые произойдут, но чтобы не лез на рожон, — серьезно и тихо сказал Альбер, глядя в глаза другу. -Я умею сражаться, если придется! — возмутился Ронан. -Дело не в этом, — возразил Альбер. — Я не сомневаюсь в твоих навыках фехтовальщика. К тому же — кровь вряд ли будет. Он помедлил и, думая, как бы подвести Ронана к той мысли, которая давно бередила и его душу и душу некоторых его сторонников, добавил: -В начале. Ронан непонимающе взглянул на него, затем мысль какая-то все-таки, очевидно, помогла ему и он спросил: -В начале? Разве наше дело не ограничивается коротким действием? Альбер не ответил сразу. Он отошел от Ронана, прошел к окну, глянул на улицу, затем несколько раз прошел по лавке взад-вперед, размышляя. Затем тяжело выдавил из себя: -Понимаешь проблему… Лагот будет королем. Но мы должны смотреть дальше. Вильгельм ведь король…с юности он был очень деятелен и королевство процветало, но королевство зависит от разумности одного лишь человека… -Не понял! — пожаловался Ронан и потряс головою. — Ты хочешь видеть королем не Лагота? А кого? -Я не хочу видеть любого короля, — открыл, наконец, карту Альбер. И быстро, чтобы Ронан не успел испугаться и оправиться, заговорил. — Ронан, друг мой! Но неужели все может быть только так? Король хороший, король плохой, король безумный…почему мы, весь наш народ и все наше королевство, все земли наши зависят от того, повезет нам с королем или нет? и если даже везет, мы зависим от каждого его решения и взгляда! Мы несвободны, мы…вечные рабы. Разве это не проблема, которую мы не видим? -Стой-стой-стой! — Ронан вскочил в страшном волнении испуге. — Ты говоришь, что не хочешь видеть короля…а как управлять? Кто возьмет на себя ответственность за народ? За земли? -Сам народ, — ответил Альбер и Ронан со стоном рухнул на стул. -Ты безумец! Это невозможно. -Выборы, — пояснил Альбер. — Взгляни! Взгляни на меня! Я видел, как живут многие земли. Они управляют как совет. Они выносят на обсуждение какой-то вопрос, и… -Даже если допустить, что это возможно! — Ронан встал снова, стряхнул с плеча руку Альбера, — даже если допустить, что это возможно! Народ не может прийти к одному решению — это раз. -И на это… -Я не закончил! Он не может прийти к одному решению, а значит, число недовольных будет множиться. Народ не может управлять. Мы…мы не такие! Да и долго выносить на обсуждение каждый вопрос! -Выборы, — повторил Альбер. — Большинством за или против. Но я не говорю весь народ. Я говорю, что нам нужно управление, как советники короля, только без короля. Нам нужен свод законов, а не чувств короля в один час, и противоречий им в другой. И эти советники…это управление будет выбираться из народа. И уже решать. За определенные вопросы будет отвечать определенный человек, понимаешь? -Ты бредишь! А Жрецы? -Жрецы будут подчиняться тем же законам. И управлению. У того же Кенота много власти. Вот еще — король может попасть под влияние одного человека, который будет действовать в своих интересах, а управление не может. -Бред. Ты бредишь. Ты спятил, спятил! — Ронан схватился за голову. — Одно дело — убить неугодного короля, и поставить того, кто заботится о народе и другое убить вообще королевскую значимость! -Это одно и то же. Народ решил, что король неугоден. -Абсурд, — Ронан отнял руки от головы. — Я…не понимаю. То есть, мне кажется, что ты прав, но я не могу выделить какую-то последовательность. То есть — прости, это не укладывается в моей голове! Как мы это сделаем? Как мы докажем народу, что теперь надо поступать иначе и из кого, а главное — как, по какому признаку мы станем выбирать тех, кто будет управлять? Это все слишком безумно… может быть, когда-нибудь, лет через пятьдесят люди и придумают все это, но ни ты, ни я… -Ошибаешься, — твердо возразил Альбер, услышав в речи Ронана «мы» и обрадовавшись этому, — и ты, и я… мы! Мы придумаем, сделаем. Я не первый, в ком живет эта мысль. Я посвятил тебя, потому что хочу, чтобы ты подумал об этом и…у тебя хороший ум, крепкий — ты обладаешь мыслью, которая не родится в моем мозгу. Ты подумай, как это все можно устроить. Как организовать? Чтобы и с выдумкой, и просто, и эффективно. -Я не хочу в этом участвовать! — пылко возразил Ронан и Альбер понял, что очень он хочет, и только лжет. Боится, может быть, а может быть, не верит в свои силы? Это вызов. Вызов творцу. -Я не прошу тебя участвовать, — поправил Альбер, — я прошу тебя подумать. И если тебя эта идея не привлекает, я никогда не стану тебя тащить за собою. Ронан мрачно взглянул на Альбера: -А я пойду. Если эта идея нужна тебе… ты ведь мой друг. Я помню, чем обязан тебе. -Здесь вопрос уже не бесчестия и не одного убийства. Здесь не один заговор. Здесь война. Не ввязываться в нее не означает трусость. -Она означает равнодушие к своему народу, а это еще хуже, — покачал головою Ронан. — Я выйду…подышу воздухом. Мне нехорошо. Выходя, Ронан едва-едва не врезался во входящего соратника своего — отставного мстера над казною — Марка. -Чёрт! — прошипел Марк, — что же ты… -Прости, — Ронан даже не взглянул и выскользнул за дверь, где прислонился, наконец, к стене торговой лавки, и, обхватив голову руками, сполз на землю. Пока прибывали все новые и новые сторонники и соратники, он так и сидел, не обращая внимания на вопросы и взгляды, что касались его. Только когда стемнело, и появился последний член заговорщиков — барон Сантос и спросил зычно у Альбера, какого черта творится с Ронаном, Альбер понял, что больше медлить нельзя и вышел к другу. -Ронан? — позвал Альбер и коснулся плеча его. -Да, — слабо ответил он, — я уже иду. Альбер помог ему подняться. Ронана слегка покачивало, но когда он был уже у самых дверей, то, обернувшись к купцу, твердым и ясным голосом сказал: -Я всё придумал. Альбер улыбнулся и дал знаком понять, что нужно вернуться к этому разговору позже.