Палач по закону

Всё та же ночь, в которой нет покоя и мягкого сна. Есть тревога, кипящая в груди — тревога странная, и не имеющая видимых оснований, рожденная каким-то необъяснимым чутьём. Но Гилоту не легче от этого. Он идет по коридорам, совершает обход, в котором нет надобности, но сидеть в кабинете Королевскому Дознавателю решительно невозможно. Он идёт по каждому коридору, который встречает на пути, не заговаривает ни с кем, и никто не заговаривает с ним, лишь пожимают плечами: чего не спится этому служителю закона? Кого он надеется поймать? А те, кто знают, кого надо ловить, и знают, за какое деяние, тревожатся не меньше. Нет в них насмешливости — опасаются они за каждую минуту, которая предшествует исторической странице. Гилот идет по коридорам, и память бунтует в нем, почему-то возвращая в самые сентиментальные и самые яркие моменты его жизни. Вот его отца уводят в тюрьму за кражу, к которой, как уверен он был тогда семилетним мальчишкой, отец не имеет никакого отношения. Кажется, но тогда бежал за солдатами, пока мать голосила за его спиной, привлекая зевак. Да, точно, он бежал, а потом один из солдат, устав терпеть такое преследование, развернулся и толкнул мальчишку. И сейчас иногда болит на непогоду под левой лопаткой, которой он больно ударился о какой-то камень. Но разве это имеет отношение к тому, что тревожит его в эту ночь? Уже не мальчик, а юноша стоит он перед королем и говорит решительно, что хочет отдать свою жизнь в борьбе за закон и защиту людей. И королю, юному тогда королю Вильгельму, ах, стремительное время, нравится решительность и храбрость его просителя. Вильгельму тогда хотелось быть милостивым ко всему и всем, он только-только взошел на престол и жаждал деятельности и благодетельства, хотел осыпать всех и каждого счастьем. Но разве имеет это отношение к тому, что на сердце Гилота именно в последние дни нет никакого покоя? Коридор, коридор… почти как в подземельях, в которые он попал не сразу. Сначала отправлен был помощником судей, а потом случайно выяснил, что один из судей, как сейчас Гилот помнил его имя — Самон, брал взятки. Гилот сумел найти доказательства этому и представил их королю, заявив, что хотел бороться против беззакония, а не потворствовать ему. -Вот и искорени всякое беззаконие в моих землях! — велел король Вильгельм, уже утрачивающий веру в собственное могущество. И так Гилот стал Королевским Дознавателем. Но к сегодняшним коридорам это воспоминание не имеет отношение. Гилот заметил, как от него отшатнулась какая-то служанка из свиты принцессы Вандеи, отшатнулась с испугом, как от прокаженного и Гилот, несмотря на глубокую задумчивость, не удержался от улыбки — боится! А ведь он не всегда внушал страх. когда он был молод, то сдружился с начинающим дознавателем — Гракхом. Они были похожи и оба хотели избавить королевство от всякого зла и мечтали о дне, когда закон будет пустым пережитком, а все жители земли будут чтить его… Гракх был веселее и задорнее вдумчивого и предпочитающего держаться в тени Гилота. Наверное, по этой причине в скором времени Гракх женился на красавице двора, но службы своей не оставил и дружбы тоже. Все было как прежде, кроме того, что Гилот теперь был частым гостем в доме Гракха и мечтал, что и у него будет когда-нибудь так уютно, так тепло и так приятно находиться, что и его кто-то будет ждать после тяжелого трудового дня, полного разоблачения гнусности, исходящей, как и от крестьян, так и от знатных фамилий двора. Но потом Гилот, прозревший один из заговоров, следуя, как цепной пес по цепочке лиц и событий внезапно встретил на конце ниточки своего друга и его жену. Полагая, что свершена ошибка, отчаянно сопротивляясь рассудку, Гилот не стал поднимать шума и тщательно убедился, прежде чем явился в дом Гракха, его жены и его дочери, что крохой лежала в колыбели, в сопровождении солдат. Гракх и его жена, связанная с заговором, не стали сопротивляться. Гракх попросил только: -Наша дочь не при чем. Позаботься о ней в память о нашей дружбе. Расскажи про ее родителей. А Гилот, не имеющий опыта в обращении с детьми и ощущающий пепел в своей душе, в своем разрушенном мире, стоял над колыбелью крохотной Эды и не знал, на что решиться, и, если бы мог, он умер бы на том месте, где был. Но смерть не нашла его. он хотел бы последовать в тюрьму и на казнь вместе с Гракхом, но знал, что это удел виновных и только… Гилот же не считал себя преступников ни в чем. -Я расскажу Эде, что ее родители были преступниками, — тяжело дались ему слова, а осознание ударило еще тяжелее. И Гракха, кажется, проняло гораздо больше в эту минуту. Он с бешеным криком бросился на Гилота, но солдаты живо усмирили его бунт… Но к происходящему сейчас в замке и в столице это не имеет никакого отношения. Только к самому Гилоту, который не может найти покоя, который отравлен чем-то, чего сам найти не может. Он шел, не зная даже, куда и зачем идет. Вспоминались десятки допросов и последнее шутливое издевательство от Гракха, который отказался отвечать на вопросы всем, кроме Гилота. Так один друг судил другого. -Почему? — тихо спрашивал Гилот и бесконечный свет, который куда опаснее бархатной тьмы рождался в нем и закипал. -Так лучше для народа, — равнодушно пожимал плечами Гракх, и в глазах его не было испуга. — Вильгельм не король. Он приведет королевство к пустоте и кто-то однажды сделает, наконец — то, что пытались сделать мы! -Не смей…- Гилот не мог повысить голос, в горле пересыхало гораздо быстрее, чем он мог справиться с этим. -Правду говорю, — Гракх не боялся. — Однажды ему придется искать чьего-то союза и все станет лишь хуже. -Ты дал клятву! Ты присягал ему! — Гилот пытался поверить в то, что есть еще шанс на ошибку, что Гракх только оступился, что он не понимает, в чем его обвиняют. Но эта последняя иллюзия обрушилась, а вместе с нею и мир начал тлеть: -Я нарушил свою присягу. Тебе не понять, ты не служишь народу. Ты служишь закону. А законы создают и тираны. Гракх не повышал голоса, но Гилоту казалось, что он кричит, и он невольно отшатнулся, и лицо его исказилось от отвращения и презрения. -Дочку жаль, — продолжал Гракх как ни в чем не бывало. — Жена-то, допустим, знала, что так может быть, а вот Эда… И Гилот понял, как может сделать он больно тому, кто разрушил последнюю защиту. -Эду выращу я. Она будет служить закону и пойдет по моему следу. Она станет дознавателем и примет присягу. Ты совершил ошибку, когда не ушел из дознания. Ее жизнь будет положена на то, чтобы ту ошибку исправить. И тогда Гракх сорвался на крик, но Гилот спокойно оставил его в допросной комнате и вызвал солдат к взбесившемуся другу. Бывшему другу. Солдаты усмирили без церемоний. Утром следующего дня суд, в отсутствие обвиняемых, вынес решение об их смертной казни и, как все заговорщики, Гракх с женой были повешены уже к обеду на Торговой Площади. А Гилот стал полноправным опекуном осиротевшей Эды… Но сейчас, к происходящему в душе Гилота, это тоже не имеет отношения. Он вспоминает старые обрывки своего мира, и чувствует, как странный комок образуется в горле, как что-то, словно змея, скользит внутри его тела, и сдавливает внутренности, скручивает желудок в узел, который невозможно разрубить. Разумеется, дочь Гракха — Эда выросла в полном осознании того, что ее родители — предатели. И она служила закону, как обещал то Гилот, но вот только… Дознаватель полагал, что это успокоит его, поможет заживить те раны от предательства Гракха, а Эда, напротив, распарывала их снова и вновь. Улыбаясь вдруг совсем как Гракх, или заходясь смехом так, как это делал он. У Гилота ушло много времени, чтобы привыкнуть к мысли о том, что Эда — единственное близкое существо, что ему надлежит заботиться о ней, но, в конце концов, она стала ему почти родной дочерью, насколько это было возможно. Гилот видел теперь в ней и свои черты: свою преданность короне, свои методы, свои привычки. И иногда это помогало даже ему забывать о том, что Эда, на самом деле, не связана с ним никаким родством. Наверное, по причине того, что больше пойти ему было не к кому, по причине того, что и Эда, и Гилот, обитавшие в полном жизни мире были одиноки и неприкаянные, непонятные кем-то и казались странными, Гилот и шел, сам того не сознавая, к Эде. Он сам не знал, зачем идет. Что она могла сделать? Посочувствовать? Чему? Тревоге? Ее жгло такое же чувство, неприятное и тошнотворное, тревожное и тянущее, и она не находила ответа на это чувство, не могла понять, чем оно вызвано. Гилот шел к своей воспитаннице, в бессонную ночь, не тронувшую сном никого в этом замке и не понимал причины своего визита, но это была единственная его возможность почувствовать, что он жив, что есть что-то живое и настоящее в его мире, выходящее за все законы. И, разумеется, Гилот предположить не мог, что в эту минуту Эда, тоже не нашедшая в эту ночь сна, меньше всего готова увидеть своего Наставника на пороге своей комнаты. Это была слишком неудачная для сентиментальных размышлений и разговоров ночь!