Палач по закону

Ночь — беспощадная в своей красоте, бессмысленная в горестном бдении, бесконечная в том провале темных улиц… ночь! Тот, кто может спать — счастливец, а счастливых можно пересчитать легко, особенно в эту ночь. Ронан в их число не входил. Он имел слишком романтичную душу для того, чтобы уподобиться расчету и уснуть, как следовало бы то сделать, чтобы привести самого себя в бодрое состояние уже так скоро. Но как можно спать, когда завтра судьба королевства может развернуться так, как не разворачивалась раньше? Еще полгода назад он и подумать за собою не мог, что ввяжется в заговор, суть которого заключалась: шутка ли! — в убийстве короля и передаче престола более сильному, более ловкому герцогу Лаготу, который мог вывести земли из пепельной нищеты. А еще меньше, чем неделю назад Ронан и подумать не мог о том, что его соратники, не все, конечно, но, как оказалось, достаточно многие, рекут не только смерть королю Вильгельму, но и вообще всему трону, что видят они дальше и мыслят так, как сам Ронан не мог даже предположить! Ронан не узнавал себя в зеркалах с того рокового разговора, свершившегося между ним и Альбером, ему казалось, что там, в холодной поверхности отражается кто-то совсем другой, кто как раз и был бы способен на разработку будущей системы королевства… Или, вернее сказать, свободной земли, где нет королей вообще? Тот, кого Ронан видел в отражении, пылал изнутри силой, которую прежде и не знал, открывал в себе горящий взгляд, жил, жил по-настоящему и впервые! Но Ронан не узнавал себя в отражении. Ему нравилось быть тем, из зеркала, нравилось негромко вещать среди сторонников нового мира, которые внимали ему так, как не внимали прежде, называя с презрением «романтиком» и «уличным поэтом». А теперь все они замирали, когда он заговаривал. Теперь внимали его мыслям. И это тоже было особенно приятно! Ронан не отрицал этого. Сейчас, стоя на балконе среди ночной прохлады и тревожной тишины, Ронан смотрел вперед, представляя под ногами город, который видел столько раз, который желал воспеть в новой поэме в честь победы… -Завтрашней победы! — прошептал он, вглядываясь в темноту так, словно мог в ней что-то разглядеть. Завтрашней! — и что-то сладко стянуло его грудь внутри, пропороло томительным ожиданием, свойственное только поэтам и влюбленным юношам. Осталось немного. Осталось чуть-чуть, самые последние часы, а там…как он же сам писал еще недавно? -А там хоть дождь, хоть снег, хоть мрак! Остался шаг, последний шаг! — прошептал Ронан, не тревожась, что кто-то его услышит. Все было глухо. Но он знал, прекрасно знал, что тишина и глухота — обманчивы! Сейчас, в эту самую минуту через три дома отсюда, в подвале, последний раз прочитывается карта координации, куда вести толпу так, чтобы солдаты не успели противостоять ей., а через несколько проулков, в Пепельных рядах, где еще недавно зверствовали дознаватели и солдаты, есть один трактирчик… там какая-то девица из дознавателей недавно распорядилась вылить контрабандное вино на мостовую, отказавшись взять себе, так вот, именно там, как знал точно Ронан, сейчас перебирают нехитрое оружие, доступное горожанам: топоры, вилы, факелы… Все для устрашения. Всё для войны, про которую мало кто еще знает в городе. Завтра, уже завтра! Подумать только, что уже завтра, через несколько часов история начнет новую главу и новые имена зазвучат громовым раскатом! Луал и девять рыцарей его! когда же наступит это завтра, ведь ждать более невыносимо! Конечно, есть риск провала — он всегда есть. Короля не смогут убить. Заговорщиков и толпу погонят солдаты. Но плевать. Ронану не страшна смерть, ведь в нем живет в эту минуту что-то более сильное, чем жизнь — в нем мечта. Мечта — сладкий образ того, что он причастен к новому миру. И пусть тревожится Альбер, что-то угадывая. Пусть говорит ему: -Ронан, тебе нужно затаиться назавтра! И вообще…не лезь на рожон. -Я неплохой фехтовальщик, — напоминает с обидой Ронан, не желая оставаться при сломе мира где-то на задворках, но желая быть в первых рядах. Вызывать восхищение, бороться, находить упоение в мятеже. -Фехтовальщиков будет мало, — возражает Альбер. — Будет сила. Будут пушки. Не хотелось бы, чтобы ты, наш мыслитель, пал бесчестно и бесславно. Ронан не отвечает. Смотрит на Альбера с плохо скрытой усмешкой. -Всё равно пойдешь же! — Альбер не спрашивает, он прекрасно знает своего друга, прекрасно изучил его за все время. Ронан молчит. Ответ — это оскорбление. Может быть, его не было тогда, когда заговор формировался и набирал силу, но разве значит это, что он совсем не пригоден для того, чтобы бороться за то, что кружит его душу и пьянит? За то, наконец, ради чего ему жизнь кажется осмысленной? -Ладно, — сдается Альбер, понимая, что, как бы ему не хотелось убрать Ронана подальше от опасности, это все равно невозможно. Характер у этого романтика не тот, чтобы отсиживаться в стороне. Для него даже грудь, разорванная пушечным осколком — это более предпочтительно, чем трусливые прятки за стеной. Недаром, еще в дни первых знакомств, Ронан как-то прочел оскорбительный и очень язвительных стих о трусости, где говорилось о рыцаре, что умер, испугавшись собственной тени… -Ладно! — в конце концов, Ронан тоже имеет право на присутствие в истории, и право это большое и значительное! — Тогда…держись поближе ко мне, не будь идиотом! Ронан усмехается. Ронан обещает. С тем, чтобы потом стоять на балконе и представлять, что будет через несколько часов, в течение которых он желает обратиться к народу сам и заявить то, что недавно зачитывал еще сторонникам Альбера. О конце трона. О конце королевства. И начале нового мира. О том, что Альбер ничего об этом не знает и наверняка будет, мягко говоря, не в самом мягком впечатлении, Ронан старается не думать — он считает, что война не должна затихнуть, а должна сразу же обрушиться со всей своей силой на землю, чтобы снести неожиданным напором всякую старую опору, из которой встанет нечто новое… Прекрасная ночь, последняя тихая ночь на ближайшие несколько месяцев уж точно, а вернее, скорее всего, даже на год. Что будет через несколько часов? Займется рассвет, затем…затем город начнет оживать. Застучат двери кузниц и булочных, заработают портнихи и пойдет бойкая торговля. А в это время, королевский дворец будет ожидать последние минут ы перед тем, как официально герцог Лагот назовет принцессу Вандею своей невестой и король Вильгельм благословит свою дочь к этому браку в присутствии Высшего Жреца Луала и девяти рыцарей его. А дальше…пир. И пока будет пиршество, пока будут вноситься блюда, а музыканты станут только подбирать ноты своих струн, где-то в городе уже все будет готово. Потом король Вильгельм умрет. И город запылает. Заплачет, завоет, зашагает в направлении к замку, выкрикивая имя своего нового короля — герцога Лагота, а в это время Ронан заговорит с городом и спросит — а зачем король? Зачем? Не знак ли это Луала и девяти рыцарей его, к свободе, в которой есть место непреложному закону, а не настроению правителя… -И город последует, — шепчет Ронан, представляя себе в деталях события через несколько жалких часов, которые тянутся, тянутся — издевается над ним время, испытывает его. Но оно не в силах изменить всего. И тогда — тогда начало нового мира, тогда приход силы, которой не было в этой земле прежде, и потрясающее чувство собственной победы. И, может быть, зеркало тогда узнает его? может быть, он узнает себя в том, горящей странной и даже безумной человеке, что отражается в холодном зеркале? Уходит, уходит ночь! изгнанная, напуганная мечтами и общей бессонницей, обиженная ненужностью своей, скрывается, сереет, обнажая очертания сонного пока еще города, который не представляет даже, что его ждет так скоро. Просыпаются горожане, не зная, что скоро придется им взяться за топоры и вилы, зажечь факелы, чтобы идти и отстаивать нового короля, который единственный! — сможет противопоставить что-то угрожающей нищете и разрухе. Но большая часть обитателей столицы выдыхает с облегчением. Время идет, благо, нет нужды прикидываться и прятаться от ночи. Эда понимает, что должна поговорить с Гилотом и объяснить ему все. Мэтт, Кенот и Сковер скрываются в разных частях замка, делая вид, что каждый из них идет по обычному пути своему. Принцесса Вандея — прекрасная и нетронутая сном скрывает свою бледность с помощью двух служанок и румян. Король чувствует, что сегодня его дом опустеет и мрачнеет от одной мысли об этом. А что до герцога Лагота, тот заканчивает свои записи и прячет их на теле, после чего спешно облачается в роскошные одежды, готовый идти на совет, во время которого он сделает последний свой шаг к заслуженному престолу и первый — к спасению народа. Жаль только, что часть народа, ведущая его часть, та самая, что умеет вести за собой других, уже поняла, что единственное решение от разрухи и тронного страха — избавиться от трона вообще. Но кто же скажет об этом герцогу Лаготу? Утро набирает силу.