Палач по закону

Сначала Гилот хотел отыскать Эду для поручения, касающегося вечерней Божественной клятвы герцога Лагота и принцессы Вандеи. Он не встретил ее сразу, что было для него странно, ведь раньше Эда находилась почти что по мимолетному желанию. На встречу попалась неразлучная парочка — Фалько и Паэн. Гилот поспешил к ним, спросил, игнорируя приветствие: -Не знаете, где Эда? Паэн и Фалько заговорили вместе: -Она была болезненной. -Со Сковером… Переглянулись, хмыкнули, замолчали одновременно. Все это было пыткой для Гилота. Он решил, что нужно выбрать самому и ткнул пальцем в Фалько: -Фалько, докладывай! -Мы видели ее в подземельях. Она шла куда-то со Сковером. Выглядела тревожной и бледной, — доложил Фалько покорно. -Ясно, — ответил Гилот и толкнул обоих, чтобы пройти между ними. Ему не было ничего ясно, и предчувствие мучительным крюком впилось в сердце. Сковер, к слову, тоже ему попался на глаза. -Где Эда? — еще издалека крикнул Королевский Дознаватель. Сковер обернулся к нему и с вежливым почтением солгал: -Её вызвал к себе герцог Лагот. На самом деле в эту минуту Эда была без сознания, но Сковер решил, что не стоит рассказывать об этом всем и каждому. Ответ Гилоту не понравился: -Зачем он ее вызвал? Что вы делали в подземельях? Почему Фалько и Паэн говорят, что она была встревожена? -Потому что у нее болела голова, и я посоветовал ей принять что-нибудь от боли. Сопроводил ее в подземелья, а тут — вызов от Лагота! — Сковер даже не старался особенно что-то придумать, он просто хотел, чтобы вышло убедительно, чтобы можно было выиграть время. -Почему-то я не чувствую, что вы говорите мне правду, Сковер! — Гилот посуровел мгновенно. Его глаза блеснули сталью. -Чутье подводит тех, кто полагается на него, — усмехнулся Сковер, с трудом удерживаясь от соблазна рассказать Гилоту о том, насколько сильно чутье подвело именно его. — Интуиция рождена эмоцией, а сердце лжет. Разум будет честнее. Гилот смотрел в лицо Сковеру, будто бы надеясь подловить его на какой-то несостыковке, но разум упорно твердил, что то, что рассказывает Сковер, могло быть. Эду мог вызвать Лагот. У нее могла заболеть голова. Сковер мог сопроводить ее в подземелья — давно уже было заметно, что он опекает девчонку! -У вас все, господин королевский дознаватель? — самым сладким тоном, на какой он был вообще способен, спросил Сковер, — а то у меня еще свои поручения и свои дела! Да? Спасибо. И он, не дожидаясь ответа, слегка задел Гилота плечом, проходя мимо. Сердце его едва не выдало сильным стуком, но Сковер умел заставлять его биться тише. Разум был силен. Гилот поглядел ему в спину, затем решил, что если у Эды болела голова на самом деле, то она, вернее всего, после герцога пойдет к себе в покои. Там он ее и подождет. На всякий случай у дверей ее комнат, Гилот постоял немного, прислушиваясь — нет ли движения. Движение, в самом деле, было: какое-то тихое и очень лихорадочное одновременно, как будто бы кто-то что-то очень быстро делал, но пытался не производить лишнего шума. Гилот постучал. Движение испуганно смолкло. Гилот постучал опять. Тишина. -Эда? — крикнул дознаватель. — Эда, открой, пожалуйста. Тишина. Гилот чертыхнулся, и толкнул дверь, не дождавшись ответа. Он вступил в комнату, прикрыл за собою дверь и увидел стоящего у стола Эды Мэтта. Мэтт был бледен. Глянув на стол и на пол, Гилот понял почему. На полу и на столе лежали разорванные в мелкие клочки бумаги. Мэтт сам стоял с очередными листами, когда Гилот появился в комнате и, судя по его лицу, видеть своего начальника, он не хотел. -Какого черта ты тут делаешь? — холодный тон, полный яростного презрения должен был сбить с ног. -Встречный вопрос к вам, — Мэтт слегка отступил на шаг, прикрываясь листами. -Это комната Эды. Где она? Что ты делаешь? Зачем ты уничтожаешь ее документы? — Гилот наступал на своего дознавателя. Если бы у него не появилось сердца! Ах, если бы он только не позволил себе однажды дружбы, если бы он закостенел после того предательства, которое оставило на его руках ребенка и не взял бы Эду на воспитание, то ничего, решительно ничего не вышло бы из этого заговора! Гилот размяк. Гилот ослеп. Гилот остался предан закону, но не мог более принимать во внимание абсолютно все. Ему пришлось доверять и полагаться на других, что и привело его в эту комнату в этот час, навстречу судьбе в лице Мэтта… Гилоту следовало броситься прочь из комнаты, призвать стражу и арестовать Мэтта. Но он не мог поверить, что Мэтт — ровесник Эды, который рос вместе с нею, еще одно дитя подземелий, вдруг окажется фальшивкой, ведь это значило признать, что и Эда тоже может совершить что-то, чего не сможет предотвратить Гилот. Мэтт никогда не казался Гилоту зрелым, достойным внимания дознавателем. Как и Эда, он казался ему только начинающим членом общества, только тем, кому предстоит найти путь — так стоило ли бояться и опасаться? Мэтт прекратил отступать, и вдруг лицо его исказилось кривой усмешкой. -А это она попросила. -Что…- когда перехватывает вздох у твоего противника, ты получаешь целое мгновение на то, чтобы сделать свой ход. И Мэтт, лишив Гилота опоры, воспользовался этим. В бумагах, которыми он прикрывался, которые держал в руках, он запрятал тонкое длинное лезвие. Сделал он это, едва услышав у дверей голос Гилота. Уже тогда Мэтт понял, что пришла пора к действию. Гилот был беззащитен лишь мгновение, но его хватило, чтобы лезвие, едва заметно проскользнуло между бумагами в пальцы Мэтта. Сжимая лезвие до собственной боли, Мэтт уронил с нарочитым грохотом бумаги на пол и Гилот помимо воли проследил их путь. И вот этого уже хватило, чтобы в один прыжок оказаться подле него и сбить Гилота с ног. На стороне Гилота был разум и преданность закону. На стороне Мэтта — растерянность врага и собственная молодость. Гилот никогда не был развит физически, предпочитая действовать через логику и чутье. Мэтт же не пренебрегал и физическим развитием. Плюс — он был гораздо моложе. Сбив врага с ног, Мэтт уселся на него верхом так, чтобы коленом надавить ему на грудь, и лишить возможности вскрикнуть. -Знаешь, — Мэтт с силой развернул лицо Гилота к себе, надеясь прочесть в нем ужас, просьбу, мольбу… и встретил только бешеную ярость и презрение, — а ведь Эда с нами. Мэтт лгал. Он знал, что Гилот был готов умереть в любую минуту и давно раскусил, что только Эда — выращенная им как дочь, лишившая его многих опор, стала ему болезненной точкой. Единственной болезненной точкой, на которую можно было надавить. Слёзы. В глазах Гилота слезы. Он пытается вырываться, но куда ему — Мэтт держит хватку. Мэтт не выпускает своего врага. Он заставляет Гилота не отводить взгляда от своего лица. -Да, она была с нами! — Мэтту весело. Это бешеное веселье. Он видит, как его слова раздирают Гилота. — Да! Она знает о заговоре, знает о том, что король умрет. Она издевалась над тобой у тебя за спиной! Гилот предпринимает очень сильный рывок и едва не сбрасывает с себя Мэтта. Это подводит последнего к логическому выводу, что пора заканчивать. -Прощай. Нет и тени сожалея в голосе Мэтта. В руках, пустивших лезвие в ход нет дрожи. Движение ровное, как по обучению… Лезвие входит в горло Гилота. Противное бульканье из горла заставляет Мэтта подняться с извивающегося агонизирующего врага и склониться в сдерживаемом рвотном рефлексе — он никогда не умел убивать. Гилот лучше всех знал, что такое боль. Знал и на себе, и на других. Но что значила боль физическая по сравнению с тем осознанием, что Эда — единственный луч в его жизни, предала его? Он попытался ползти. Кровавый след из разорванного горла потянулся за ним, но силы кончились еще на половине пути к дверям, да и не было ли за ним других врагов? Других предателей? До слез стало жаль короля, который оказался по вине Гилота в окружении врагов и змей и теперь, наверное, тоже умрет. «Надо было…убить ее. Еще в колыбели. Предательское семя!» — последняя самая четкая мысль. Мысль об Эде. О родной Эде. О предавшей Эде. Да будь она проклята всеми силами Луала и девяти рыцарей его! Гилот задыхался. Гилот пальцами пытался зажать рваную рану на горле пальцами, но один из пальцев провалился внутрь раны и вызвал такую вспышку боли, с которой Гилот уже не смог справиться. Бульканье в последний раз сорвалось с его губ, и он рухнул на пол… Мэтта тошнило. Ему хотелось, чтобы Гилот умер, но не хотелось, чтобы умер так. Однако при других обстоятельствах, вряд ли бы кто-то дозволил бы ему солгать об Эде, а она, наверное, уже тоже мертва. Сковер обещал, что позаботится о ней.