Палач по закону

То, что Сковер не оставит ее в покое, Эда даже не сомневалась. Она провалилась в беспамятство на несколько часов, проснулась от осторожного прикосновения Акен, которая принесла ей немного одежды взамен уже измятой и грязной. Эда умылась, привела себя кое-как в порядок, переоделась. Больше на ней не было серого цвета. Она попыталась облачиться в одежду поскромнее, но все равно было непривычно. Темно-зеленый цвет казался ей до ужаса ярким, и сама она вся вдруг озаботилась тем, что такой фасон, оказывается, ей неудобен. А раньше она бы даже не задумалась над этим. Переодевшись, Эда честно попыталась взяться за бумаги и чернила, чтобы приступить к разработке законов, но поняла, что вообще не знает, как и с чего ей начинать. Встала, походила по комнате, снова села за стол и снова принялась гипнотизировать взглядом пустой лист. Мысли не слушались. С тоскою вспоминался ей Гилот, который точно и верно знал, что нужно писать, когда и как. Он без труда писал сотни докладов королю и в Совет, вносил какие-то законопроекты, но это шло от его идеи и от его веры. И Эда сейчас приходила к мысли о том, что если у нее не получается ничего сочинить, то это значит только одно: она из себя ничего не представляет, кроме оболочки. У нее нет мнения, у нее нет чувств, у нее есть только скорбь и желание вернутьсяы в прежнюю жизнь, которая теперь слишком далеко и уже не вернется к ней. Эда мучилась долго. Она вставала и ходила по комнате, садилась, бралась за перо и снова вставала, когда перо не хотело лежать в ее пальцах. Она ходила взад-вперед, почему-то отчетливо вспоминая, как Гилот учил выводить ее буквы. У него всегда был аккуратный и строгий почерк. Буквы, что он выводил, легко читались и имели строго одинаковую толщину, наклон и высоту. А строчки Эды скакали по листу. Буквы, похожие на раздавленных червей, вились криво, закруглялись или, напротив, размазывались… Желудок сжало ледяной рукой горечи. Эда почувствовала, как находят на нее слезы самой настоящей утраты и сжала себе горло непослушными одеревеневшими пальцами, глуша подступающее рыдание. И в эту минуту ее мучения были отсрочены. Отворилась дверь, появилась Акен, возвестившая, что ее ждут на завтраке у Альбера. -Опять? — Эда даже испугалась. А потом устыдилась. Она вспомнила отчетливо и ясно, что поступила не очень хорошо вчера, на ужине…это было же вчера? Луал! Как сложно было ей следить за временем. Акен только удивленно воззрилась на нее и посторонилась в дверях, предлагая ей выйти из комнаты. Пройти с Акен длинными коридорами с Эдой не дал Ронан, тоже направлявшийся, без сомнений, на завтрак. Он был чуть потрепан, видно, что только встал (Эда про себя усмехнулась: хорош идеолог мятежников! Спит до светла). Ронан отчаянно зевал, но Эде даже улыбнулся и тепло приветствовал ее: -Доброе утро! Как спалось? Эда пожала плечами и неопределенно промычала. Ронан ответом удовлетворился и сделал знак Акен: -Я провожу нашу гостью вниз. Акен мгновенно исчезла. Эда решила, что после того, как на глазах у Ронана она проявила слабость, посмев пошатнуться, ей следует объясниться с ним. Да и Гилот, она была уверена, поступил бы также. ведь слабость недопустима. -Я хотела извиниться, Ронан. Ронан даже остановился и обернулся на нее: -За что? -За вчерашнее проявление слабости. Я… — Эда поняла, что выдержать его взор ей неожиданно сложно и сделала вид, что ее страшно увлекло какое-то очередное разноцветье на стене. — Я проявила слабость. -Ну и хвала Луалу! — фыркнул Ронан, — а то по рассказам Мэтта я уже решил, что ты не человек. -Мэтта? — обожгло. Почему-то очень обожгло. Хотя Эда, конечно, уже слышала, что Мэтт с мятежными заговорщиками. Слышала от Сковера. Только как-то легко ей вдруг забылось это. — Ах…да. -Он вообще отзывался о тебе странно, — продолжал Ронан, первым шествуя в путанице коридоров, — но да ладно. Не переживай, я никому не выдам то, что ты тоже живая. О, доброе утро! Вышли из коридора прямо в залу. Эда даже дернулась от неожиданности — так был заметен контраст между коридорами и залой, в которой было теперь светло и без свечей. Стол также обильно заставлен едой, на главном месте Альбер, а вот рядом с ним, по левую сторону… Сковер. Эда прекрасно помнила, что запретила Сковеру говорить с собою о чем-то, кроме дела, но была уверена, что он не оставит ее в покое и заговорит. Так, как будто бы они друзья, и он ее не предал, не предал весь ее мир. Эда напряженно кивнула Альберу, но даже не взглянула позвавшему ее Сковеру. Делая вид, что не замечает ни его, не отодвинутого рядом с ним стула, Эда села рядом с Ронаном по правую сторону стола. Ронан даже не удивился, Сковер прищурился, Альбер ухмыльнулся и пожелал всем приятного аппетита. Стараясь ни на кого не глядеть, Эда положила с щедрого предложения Альбера маленький кусочек жареной рыбки в тарелку и принялась усиленно жевать его, терзая несчастный кусочек маленькой вилочкой. -Как спалось? — спросил Сковер, задетый за живое. Эда не ответила. -Эда, ты что, действительно не будешь со мной разговаривать ни о чем, кроме дела? — бывший дознаватель оскорбился. — Это бред! Эда покачала головою. Вступил Ронан: -На вашем месте, Сковер, я бы радовался, что так легко вышло отделаться. Моя бы воля… -Прошу прощения, это с каких пор ваша воля стала иметь значение? — Сковеру не следовало так говорить, но молчание Эды, которое он, по собственным мыслям, мог спокойно вынести, раздражало его гораздо сильнее. -Сковер! — предупредил Альбер, который мог вынести очень многое: оскорбления в свой адрес, недостачу, вороватость торговцев и неприкаянность гильдии, но вот чего не мог вынести, так это оскорбления самого близкого к себе человека. -Вам не следует лезть в это, Ронан! — смягчился Сковер, не желающий пока так явно ссориться с Альбером. — Это наши разборки! -Эда наш законник, а вы член совета, если вы задеваете одного из нас, вы должны быть готовы к тому, что вас одернут, — возразил Ронан с издевательской усмешкой. Эда почувствовала, как гнев вскипел в ней с новой силой: -Я не одна из вас! -Но вы с нами, — спокойно прервал ее гнев Альбер. — Ронан выразился слишком грубо, но точно. Сковер, я тоже не хочу, чтобы травмировал такого нужного нам человека. Ронан, впредь выбирай слова осторожнее. -Хорошо, — нехорошо улыбнулся Сковер, — тогда, скажите-ка мне, Эда, как продвигаются ваши дела? Вы уже начали что-то составлять для нас? Альбер бросил на нее быстрый взгляд и ответил, спокойно угадав: -Сковер, во-первых, Эда не будет зачитывать свои проекты каждому из нашего Совета. Это бред. Сначала она зачтет мне, потом Ронану, потом тебе, потому этому… Мэту, потом Кеноту… да ну к черту! Во-вторых, Эда еще плохо знакома, вернее, совсем незнакома с нашей идеей. В-третьих, рыба сегодня замечательно прожарена, не находишь? -Да, да, — даже не взглянув в тарелку с рыбой, подтвердил Сковер, — в таком случае, Эда, тебе придется взаимодействовать со мной. Эде не хотелось. Этот человек разрушил ее мир, вывернул всю судьбу наизнанку и загнал в ловушку, возводя свое предательство и призывая принципы дорого и убитого ей человека. Этот человек — виновник того, что она пленница, предатель и мятежница… как смеет он! Как смеет он требовать еще какое-то взаимодействие с нею! -Это еще почему? — вместо Эды спросил Ронан. — Зачем ей взаимодействовать с вами, если она не лезет и не полезет дальше составления законов? Сковер даже дар речи потерял от негодования: -Я объясню ей…да ты… -Вы идеолог? — вежливо спросил Ронан. — Кажется — нет. вы всего лишь воитель на улицах. На ваших плечах оружие. На моих — идея. -А на моих деньги и стол, — заметил Альбер, — возьмите помидоры с чесноком и зеленью. К рыбе они замечательно подходят. Может быть — вина? -Утром? — быстро спросил Ронан. — Плохая идея, мой друг! А вы, Сковер, опять лезете не в свое дело! Идея и закон идут вместе. Сковеру хватило выдержки и ненависти к Ронану, которая и без того уже имела свою чашу, чтобы не выдать то, что вертелось на языке. Он кивнул, с холодной презрительностью, так хорошо знакомой Эде, кивнул: -Как вам будет угодно, Ронан! -А мы с тобой обсудим идею. Вернее, я расскажу тебе нашу систему, как придумал управление и все такое, а ты уже там натворишь своих законов, — Ронан повернулся к Эде и она пожалела, что не села все-таки ближе к Сковеру. Ее снова обожгло чем-то очень болезненным и тяжелым. Она отвела взгляд, кивнула и принялась за рыбу, даже не чувствуя ее вкуса. Позже она даже не смогла вспомнить, что вообще ела. До самого конца завтрака, как бы не цеплялись друг к другу Ронан и Сковер, как не задевал бы Сковер Альбера, а Альбер Сковера, Эда не подняла головы. Кажется, она вообще больше не слышала ничего. Ее било странной мыслью, от которой разливалось тепло по телу, такое ненавистное тепло! «Он заступился за меня». И не было сил прогнать эту вязкую, колючую мысль!