Палач по закону

У Принцессы Катерины была яростная натура воителя и полное одиночество. Выданная замуж за принца соседних земель, отосланная отцом в спешке за моря, разлученная с любимой младшей сестрой, она не обрела ни друзей, ни союзников. Лицемерие, неторопливость, лживая лесть, царившие за морем, в земле ее мужа, не позволили ей — прямой и решительной стать своей. Про нее говорили, не скрываясь, что она чужая, чужой и останется. Катерина смогла говорить на другом языке, отвернуться от Луала и девяти рыцарей его и принять новую веру и все же осталась никем. Ее муж — некогда принц, а теперь король — Филипп, не скрываясь, говорил, что рассчитывал на большее значение своего брака, но если дом Катерины так слаб, если король Вильгельм (ныне почивший), позволяет себе благоволить к герцогу Лаготу, то не следует уже ожидать что-то хорошего от этих земель вообще. Катерина не лезла в политику — ей бы не позволили. Да и она бы себе этого не позволила. Она не прижилась при дворе, и не успела даже понять, как и почему у нее отняли вдруг всех верных ей людей. Почему отослали прочь всех прежних служанок? Почему так редко стал писать отец и даже сестра? И куда забрали воспитавшего ее Моро? -Его вызвал твой король, — ответил Филипп тогда. -И он не простился? — Катерина смотрела на мужа без почтения, принятого за морем и это тоже выделяло ее в невыгодном свете, делало чужой. -При дворе твоего короля все ужасные грубияны, — пожимал плечами супруг, — если у тебя все, оставь меня. О любви между Филиппом и принцессой речь даже не заходила. Катерина знала о любовницах мужа, но делала вид, что каждый из этих слухов до основания лжив. Сама же она любовников не имела, считая это ниже своего происхождения и Божественной Клятвы. Дни принцессы проходили за чтением, шитьем и прогулками. Она редко вступала в разговоры и в основном отмалчивалась. Себе Катерина принадлежала только вечерами, перед самым уже сном, когда она молилась Луалу и девяти рыцарям его на родном языке и перечитывала последние письма сестры Вандеи. -Народ будет в ярости, узнав, что ты все еще верна Луалу и девяти рыцарям его, несмотря на обет, — заметил Филипп, придя к ней вечером. Заметил он почти равнодушно. Ему сложно было испытывать что-то к этой холодной, заключенной в кокон собственной души женщине. -Я соблюдаю обряды ваших богов, — жестко промолвила Катерина, — но моя душа — для Луала и только! -Да как знаешь, — отмахнулся Филипп и больше не заговорил об этом с нею. Катерина держала не только душу свою в строгости, но и тело. Она поднималась с рассветом и делала несколько упражнений, к которым приучил еще Моро, когда принцесса была маленькой. Затем умывалась ледяной водой из серебряного кувшина, приводила себя в порядок и садилась за чтение. В одежде была сдержанна, отрицая излишество, но понимая, что при ее положении излишества не избежать. Между тем в пестроте заморского двора наряд ее выделялся за счет простого шитья и отсутствия россыпей блестящих камней. В еде также соблюдала осторожность, ела маленькими порциями, совсем не пила вина. Весь образ принцессы имел черты жесткие, начиная от туго сплетенных в косы волос и заканчивая положением ее за столом — идеально ровной спиной, и холодностью взора, которым она оглядывала навечно чужой себе двор, ставший тюрьмой. На судьбу Катерина не жаловалась. Она знала, что принцессы не вольны распоряжаться судьбой и единственное, чего ей хотелось больше всего после блага народа, это то, чтобы младшая сестра Вандея была выдана более удачно и счастливо. Катерина воплощала холодную вежливость в речах и письмах. Молчаливая, даже затворная, но несгибаемая и дисциплинированная — она была такой чужой в заморском шуме! Письмо, пришедшее от Моро, она прочла трижды прежде, чем овладела собой и поднялась из-за своего стола. Написав короткий ответ, бросилась к мужу. Король знал, что появление жены имеет причину — праздного любопытства она себе бы никогда не позволила. Поэтому он принял Катерину с вниманием, несмотря на ранний час, четкое желание поспать и гудящую после обильного вина голову. -Из моих земель пришло письмо… -Из прежних твоих земель, — поправил король, — ну? -Мой отец мертв, — Катерина не отреагировала на колкость. — Уже неделю. Гонцы задержались. -Учитывая политику Вильгельма, он ушел очень вовремя, — Филипп потянулся на подушках, — ну и дальше? -Трон моих предков, трон моего отца может уйти к последнему проходимцу! — в глазах Катерины сверкнуло сталью. Не выдержав, она вскочила и принялась ходить взад-вперед по комнате. Филипп некоторое время понаблюдал за ней, потом поморщился и попросил: -Сядь, безумное создание! Она вздрогнула, покорилась, села. -Мой отец за несколько часов до смерти позволил Божественной клятве связать мою сестру и Лагота! Моро…- Катерина осеклась, затем заговорила ровнее, спокойнее, — Моро — это мой наставник. -Тот, что не захотел с тобой проститься, — кивнул Филипп, — да-да. -Моро, — проигнорировала Катерина и эту колкость, сумела продолжить, — пишет, что Лагот запретил сообщать мне об отце. Он хочет власти! -Кто ж ее не хочет, — король зевнул. — От меня ты что хочешь? -Что я хочу? — все, что было в ней наследовано и завязано кровью Вильгельма, мгновенно ожило. Она поднялась снова — прямая и воинственная. Голос — молодой, крепкий, лишенной вкрадчивости и мягкости, восславленной в этих землях, зазвенел всеми стальными нотами. — Я — принцесса Катерина, дочь короля Вильгельма, жена короля Филиппа…ты смеешь спрашивать, что я хочу? Трон отца переходит к сыну, но мой отец не имел сыновей… -Или один из них скрывается в юбке, — бормотнул Филипп негромко. Он не любил Катерину в таком состоянии. Он ее вообще не любил, а воинственная она пугала его еще больше. -Трон моего отца переходит к старшей дочери, то есть ко мне, и к моему мужу… — она хмыкнула, — то есть — к тебе. -Точно, а я думаю — кто ты мне? — Филипп поднялся с постели, подошел к столу, аккуратно по дуге обогнув свою жену. -Мой долг, как старшей сестры, как принцессы моих земель — защитить мой народ! Герцог Лагот — проходимец, он… -А как умер твой отец? — перебил король, наливая по двум кубкам вино и пододвигая один к супруге. Катерина осеклась. Она вызвала в памяти письмо Моро: «Принцесса Катерина, милый друг! Я сообщаю вам с опозданием, от меня независящим, скорбную весть: ваш отец, наш любимый король скончался на пиру по случаю Божественной Клятвы между герцогом Лаготом и Вашей младшей сестрой — принцессой Вандеей. Я полагал искренне, что вы знаете об этой утрате, но на сегодняшнем совещании, среди таких же растерянных соратников, как я и соратников спешно набирающего властные полномочия герцога Лагота, я понял, что вы не осведомлены! Это говорит лишь об одном: о предательстве! Это клятвопреступление! Пусть силы Луала и Девяти рыцарей его покарают предателей, посмевших пожелать трон в обход старшей дочери, мужу младшей…всем ясно, что герцог Лагот вероломен! Принцесса Вандея вполне может быть жертвой его плана. Она в слезах и скорби. Ее письмо, отправленное вам, было перехвачено по указке герцога! Спешите, принцесса, пока у вас не отняли дом! Спешите, принцесса, пока есть еще куда! Ваш народ должен увидеть силу! Вернитесь и защитите народ — заклинаю вас имена Девяти рыцарей Луала! Ваш вечно преданный друг — Моро». -Мне не написали, — признала Катерина, пробежав мысленно письмо. -Скорее всего — заговор, — сообщил Филипп. -В наших землях не бывает заговоров! Там есть Гилот! Это королевский дознаватель, который скорее арестует Луала со всеми рыцарями его, чем допустит… И король Филипп до обидного громко рассмеялся. -Ты прости, — смеясь, выдавил он, — но ты наивна! Да, женушка! Наивна! Ха… кем бы ни был твой Гилот — он может быть участником заговора. А может пропустить его. Он человек. А то, что ты говоришь о нем, характеризует скорее фанатика… Филипп кончил смеяться и уже серьезно взглянул на супругу: -А эти люди, все эти фанатики — они не знают реальности! Они живут законами, мыслями идеями, которые образуют строгие фигуры и все, что выходит за их пределы — им непонятно. Они не знают народа. Катерина почувствовала, как у нее дрожат ноги. Она поспешно села, не желая выдавать своей дрожи, ведь дрожь — признак слабости. Ей были неприятны слова мужа, но она не могла найти возражение им, все вдруг помутилось перед нею. -Да, — продолжал король, — скорее всего — это заговор. За сестру тебе переживать не стоит — она нужна Лаготу, он ее не тронет. -У меня есть народ! — вспыхнула Катерина, но не смогла выдержать насмешливого взора мужа и отвела взгляд. -И ты, конечно, хочешь защитить его? -Это мой долг! Долг перед троном, перед отцом… -Да-да…- отмахнулся Филипп, — и ты, конечно, готова идти воевать? -Разумеется! -И уничтожить Лагота? -Да, если нет никакого заговора и нет, он пытался отвадить меня, он… -Тогда — сделка! — Филипп сел напротив своей жены. Катерина взглянула с изумлением — само слово «сделка» ей было неприятно. -Сделка, — повторил король. — Я помогаю тебе вернуться домой и навести порядок. Дам солдат. Дам монет. Там уже воюй сама, как хочешь… -Что взамен? — неожиданно в горле пересохло, Катерина невольно облизнула губы. -Ты останешься в своих землях, — Филипп улыбался, словно бы не его слова резали весь привычный мир Катерины на куски. — Навсегда. и снова примешь своего Луала и черт знает кого еще. -Это нарушение Божественной Клятвы! — у нее был долг, обязанность перед отцом, перед Луалом! Она обещала быть женой под сводами алтаря. -Да мне плевать, — пожал плечами Филипп. — Еще ты выдаешь мне Лагота, и его земли платят мне. -Нет, — возразила Катерина. — Лагот — друг моих земель. -Узурпатор? — хмыкнул король. — Ты хочешь домой, а я хочу избавиться от тебя. Мне тошно! Тошно… а ты должна защитить народ. -Это предательство, это клятвопреступление…- Катерина даже не заметила, как глаза ее наполнились слезами. Филипп закатил глаза: -Теперь я вижу, что там за Моро! Слушай сюда, супруга моя драгоценная! Здесь ты чужая — это раз. Не перебивай — это два. Мне плевать на твоего бога — это три. Тебе нужно домой к твоему народу и к трупу твоего отца — четыре! Мне нужен Лагот и пополнение в казну — это пять! Король, принц и любой герцог должен заботиться о своих людях больше, чем о своей душе. Если тебе гореть в аду после того, что ты разорвешь Божественную Клятву — то ради твоего народа! -Мы не горим после смерти, — возразила Катерина, — мы… -Мне плевать, — повторил Филипп. — Предложение ограничено. Если нет — встань и выйди отсюда, не порть утро. И не смей тогда заговаривать больше. Если да — выпей из второго кубка. Принцессы не принадлежат себе. Даже если хотят. Катерина не колебалась в душе своей, но знала, что должна выдержать паузу. Она прекрасно понимала, что Моро не стал бы бить тревогу, если бы обстоятельства не вынудили его, знала, что Вандея — богобоязненная и слабая не сможет никого защитить, даже себя. А Лагот… что ж, каждый платит за свои грехи. Она выждала. Каменная, холодная и ровная, сплетенная из решимости, Катерина коснулась пальцем ножки второго кубка, поднесла ко рту и заставила себя сделать глоток. Она в жизни не пила вина и поморщилась, когда оно коснулось ее губ. -Ну и молодец, — похвалил Филипп и улыбнулся по-настоящему, спокойно и весело, как будто бы произошло, наконец, долгожданное ему событие.