Палач по закону

-И всё-таки, я очень скучаю по своей жене, мне нет покоя! — пожаловался Фалько, осторожно орудуя палкой в тлеющих костерных углях. -Действительно, — Паэн закатил глаза, — никто не будет искать беглецов из тюрьмы узурпатора в его собственном доме! В заключение они попали еще на пиру, где был убит Вильгельм. Началась паника, они попытались ликвидировать Сковера, но в итоге… в итоге, Сковер убрался, а воцарившийся Лагот убрал всех, мало-мальски подозрительных. В первую очередь это коснулось дознавателей, к которым герцог испытывал теперь определенное отвращение. Фалько и Паэн, ничего не знающие, не понимающие и запутанные, не имеющие возможности исполнять свой долг, оказались заперты в тюрьме, и только замечательное знание всех подземных лабиринтов помогло им воспользоваться тем, что один из стражников зазевался… Они сбежали меньше суток назад, но теперь не знали, куда податься. Фалько хотел вернуться домой, к жене, а Паэн на это справедливо заметил, что самое логичное, что сделают стражники — пойдут в дома близких. -К тому же, — продолжил Паэн, — я понятия не имею, что нам сейчас делать. -Я тоже, — признал Фалько. — Лагот — узурпатор. Сковер и Лагот готовили переворот, а в итоге… -Сковер — предатель, — жестко хлестанул Паэн. — И кто еще — мы не знаем. -Мэтт. -Да, Мэтт, — Паэн не стал развивать эту тему. У обоих в уме крутилось еще одно имя, но произнести его было слишком страшно. Однако все, что необходимо сказать, однажды будет сказано. Выждали минуту, еще одну и Паэн спросил: -А Эда? -Нет! — Фалько даже выкрикнул. — Это невозможно! Гилот убит! Он воспитал ее преданной. Она не предаст. Нет, только не она. -Однако говорят, что Эда пропала, — промолвил Паэн осторожно. Ему тоже не нравилось даже предполагать о предательстве Эды — воспитанницы подземелий, ученицы Гилота, но он привык смотреть в глаза правде. -Она скорее умрет, — возразил Фалько. — Нет, не смей даже говорить, что она… -Гилот мертв, — напомнил Паэн твердо. — Не думай, что у меня нет сердца. Не думай, что мне его не жаль. Не думай… я сочувствую тому, что мы вообще говорим об этом. -Гилот мертв, а она его ученица! — вспыхнул Фалько. -И она была в хороших отношениях со Сковером. И только слепой не видел, что Эда влюблена в Мэтта! -Паэн… -Нет! Нет, послушай! Сковер — предатель. Мэтт тоже. Эда пропала. Не находишь, что убить Гилота мог только тот, кто хорошо знает его… -Хватит. — Фалько отшвырнул палку, которой перемешивал угли, в сторону, — хватит, хватит! Эда росла на наших глазах. Мэтт рос с нею. Мы видели их детьми. Мы видели их становление и были на их присяге короне! -И, тем не менее, Мэтт точно со Сковером. Сковер точно предатель, — Паэн на всякий случай отодвинулся в сторону от Фалько. — И что в итоге? Почему Эда должна быть другой? -Нет, — Фалько покачал головой. — Она, вернее всего, мертва. Мертва, как и Гилот. -Хорошо, если так, — со значением промолвил Паэн. — Очень хорошо, если она мертва. Если она жива — значит, я убью ее. Фалько взглянул на соратника с тяжестью, но ничего не сказал. Паэн был в своем праве. Предатели подлежали казни, вне зависимости от их положения при дворе. -Только спроси у нее…- это было единственное, о чем он попросил, — спроси у нее, если встретишь. -Спрошу, — кивнул Паэн. — И убью, если встречу. Если есть еще, кого убивать. -Давай о другом? — предложил Фалько. Ему внезапно стало холодно. Если еду они еще сумели себе найти, то вот о теплой одежде пока пришлось забыть, а вот ветер щадить не собирался. -Я не знаю, что нам делать, — Паэн без труда угадал его невысказанный вопрос. — Лагот занял трон. Но он законный муж принцессы Вандеи. -Ей ничего не грозит, — подхватил Фалько. — Она — ключ для Лагота к трону. -Но есть принцесса Катерина, — напомнил Паэн. — Принцесса Катерина не позволит никому отнять свой законный трон. К тому же, она замужем. -Лагот — заговорщик. Заговорщик, убивший нашего короля. Убивший Королевского Дознавателя. Сколько народа еще может пострадать? Народ не станет следовать за убийцей короля. Советники Лагота не сдержат… -Советники Лагота еще и трусливы. Они попытаются удержать трон под герцогом, но не смогут. -И тогда польется кровь в народе. Польется с новой силой. -И что мы станем делать? Они помолчали еще. Раньше все, что им делать, определялось другими. Их учили быть дознавателями, у них были наставники, присяга, закон. Они делали то, что им велели. Потом долгие годы определял их деяния Гилот. А теперь Фалько и Паэну нужно было решать самим, за кого они и против кого? Все было слишком запутано. По закону — Фалько и Паэн должны были служить трону. Но…трон сейчас делился. Были люди, которые отказывались признавать Лагота за законного наследника, мужа младшей принцессы, дочери погибшего короля Вильгельма. Не без оснований народ отказывался следовать за заговорщиком и убийцей (пусть и косвенным) короля. Была принцесса Катерина — старшая дочь, обитающая за морями, а там… Какая она из себя принцесса? Не предала ли она интересы своей родины в угоду своему мужу — королю Филиппу?! Может быть, заговорщик, не самый плохой вариант? А Сковер? А волнения, которыми успели пропитаться Фалько и Паэн, пробыв в городе меньше, чем сутки? Волнения, сплетенные из странных выкриков и речей, где звучали призывы вовсе отказаться от трона и заменить его…советом? -Мы станем защищать народ, — решил Паэн. Он хотел, чтобы Фалько поддержал его стремление. — - Это будет честнее всего, как думаешь? -У короля Вильгельма были не только враги, — осторожно заметил Фалько, — но и друзья. Кому-то нужна помощь. Наверняка они не станут покоряться Лаготу! -Разумно, — одобрил Паэн. — И…ты кого-нибудь знаешь? И снова тишина. Вопрос был очень тяжелым. Кому можно было довериться? Кому можно было помочь? И, главное, как не сделать много хуже? Что могли два бывших дознавателя, ныне — преступники, бежавшие из-под стражи, потерявшие своего короля, не знающие, кому теперь служить, но нуждающиеся в служении? Они положили свои жизни на то, чтобы оберегать людей, но всегда все было просто, а теперь… -Ты кого-нибудь знаешь? — нерешительно спросил Фалько. — Кто-то из двора? -Нет, — Паэн немного подумал и покачал головой, — никто при дворе не станет рисковать. Те, кто остался подле Лагота — либо боятся его, либо просто боятся, либо их все устраивает. А те, кто разбежался по своим землям — пусть уж сидят там. -Ну не по площади же нам ходить и спрашивать — не нужна ли кому наша помощь?! — Фалько разъярился. — Что ты предлагаешь? -Как звали того торговца…- Паэн защелкал пальцами, — ну, который еще такой толстый? Глава торговой гильдии? -Альбер, кажется, — неуверенно ответил Фалько. — Думаешь, он нам подскажет? -Он делец. Его имя на устах в городе, ты сам слышал. -Ну да… а он станет нам помогать? -В любом случае, мы должны что-то делать, к чему-то идти и во что-то верить. Я верю в свою присягу. Я верю в то, что трон должен быть спасен. А ты? -И я в это же верю. -Альбер делец, — повторил Паэн. — Если его любят в городе, если о нем говорят, и говорят хвалебно, значит, народ любит его. -Народ любит торговца! Это звучит как бред. -А что, мой друг, для тебя не звучит как бред? — спросил Паэн, усмехнувшись. — Понимаешь, мы все вдруг оказались в бреду. Нам осталась только одна участь — защитить народ. Или хотя бы попытаться. -Думаю, ты прав, — Фалько поднялся с темной травы, — ты прав. Пойдем к Альберу. Пусть подскажет нам. Два соратника, не имеющие четкого плана, потушили костер и, пряча лица в воротниках легких плащей своих, двинулись в путь. Вечерний воздух был прозрачен и чист. Свежесть покрыла печальное королевство, находящееся на распутье дорог. Пока два соратника, желающие служить трону, шли в надежде на встречу с Альбером, который рассчитывал уничтожить существование трона вообще, глава торговой гильдии возвращался в свой дом в раздумьях. Альбера тревожила судьба Ронана, и то, как убрать друга с улиц, чтобы случайно не задели его, во время зачистки от врагов. Должен был быть уничтожен только Сковер…ну, в худшем случае, еще пара-тройка ничего не значащих фигур. Но не Ронан! Вот только как Ронана, одержимого идеей, охваченного ею сверх меры, удержать от улиц, где он обрел столько силы? Альбера терзало тревогой. Леа, возвращающийся в это же время от встречи с Альбером, испытывал почти триумфаторское чувство. Он не любил дельцов, и то, что Альбер теперь так напуган, ему льстило. Ронан же царил на улицах. Он выступал перед всеми, кто готов был его слушать, проповедовал все яростнее, и ярость его была заразительна. Между тем, судьба уже распорядилась на счет романтичного поэта. Эде не думалось о проекте, о законах. Ни о чем ей не думалось, кроме Ронана. Она гнала прочь эти мысли, но раз за разом возвращалась к нему. И даже скорбь о Гилоте — скорбь еще невыплаканная, неосознанная в полной силе, вдруг ломалась об эти воспоминания. И как ей следовало поступать самой с собою, она не знала. Мэтт же, озлобленный пренебрежением Альбера и Сковера, тем, что Эда внезапно оказалась более важна для всех, чем он, что Эде удалось остаться честной перед собой, и при этом присоединиться к людям, место среди которых Мэтт выгрызал, вымаливал, выпрашивал… А Эда получила все без своей воли. Сковер втащил ее в этот мир, и Эда осталась в нем. Осталась в гармонии с собою, пользовалась явным уважением Альбера. И она явно симпатизировала Ронану! Это почему-то Мэтта тоже раздражало. И пока Альбер возвращался домой, Леа в замок, Фалько и Паэн изучали непривычную и так быстро изменившуюся столицу, Ронан правил на улицах, а Эда пыталась безуспешно поработать, Мэтт, чувствуя себя обделенным и обиженным всеми, направился в комнату к бывшей своей соратнице с тем, чтобы убедиться, что он что-то еще значит для всех, что он еще сильнее и важнее… А судьба уже висела грозной тенью.