Палач по закону

Сковер знал, что его путь разойдется с дорогой Альбера, но не предполагал, что это случится так быстро. На месте торговца Сковер предпочел бы выждать, пока, хотя бы одна сторона: Лагот или Катерина не исчезнут, а уже тогда… Но если жребий брошен, если сделан уже ход — пускай! Сковер готов принять эту игру. Скоро Альбер захлебнется в собственной крови и узнает вкус поражения. Альбер будет уничтожен. На стороне Сковера — время и тень, на стороне Сковера грядущая борьба между принцессой Катериной и Лаготом, а что есть у Альбера? Народ? Так он переменчив. Сегодня обожает, а завтра — низводит. Деньги? Ну, что ж… это сильно, но если взывать к народу, то народ не жалует богатств, когда эти богатства не у него. И так сильная позиция Альбера обратится ничем! Все, что есть у Альбера — знакомства, связи — это тоже неважно. Люди склонны бояться. Люди склонны предавать. Они выбирают сильных, и остаются с ними, а те, кто не отступают, фанатики и только! А фанатиков надо уничтожать. Сковер торопится на встречу принцессе Катерине. Он уже знает, как поведет себя перед нею и как расскажет ей о подлости Лагота, о том, что невольно стал причиной гибели ее отца, угодив в ловушку… Упадет ей в ноги, будет молить о пощаде. В конце концов, если не устоял сам Гилот — великий фанатичный королевский дознаватель, куда уж ему, слабому уличному проходимцу уловить тонкую интригу? И принцесса Катерина помилует его и оставит подле себя, потому что с ней — заморское войско. А он все-таки свой, родной. Он знал отца. Он расскажет принцессе Катерине сказочку, а та послушает, потому что сейчас подле нее никого… и она не привыкла решать. А Сковер поможет. Пока Сковер с небольшим отрядом верных ему людей, собранных из числа бывших дознавателей поджидает принцессу Катерину на подъездах к столице, Альбер не находит себе места. Во-первых, ранен его единственный близкий человек. И пусть этот человек сейчас за закрытой дверью залы тихонько смеется, наслаждаясь обществом Эды, пусть этот человек пришел в чувство, перед Альбером встает острое осознание простого факта — смерть ходит совсем рядом. Одно дело осознавать это мозгом, а другое — чувствовать и видеть. Альбер не может защитить никого, но при этом его уважают в народе? Парадокс! Чудовищная морда змеиной насмешки. Во-вторых, как сообщил Леа в секретном же письме: Сковер успел ускользнуть с несколькими из своих соратников. А это значит, что вся интрига Альбера, все вовлечение Леа, как продвигающего идею уничтожения мятежных лидеров — терпит крах. Ну…почти крах. На улицах, говорят в донесениях к Альберу, народ вспышками закалывает, запинывает кого-то из слабых солдат то тут, то там, то у ратуши… Народный гнев обретает форму. Но Сковер, который стал так опасен — ускользнул! А все затевалось так рано из-за него одного. И как поступить? Куда он направится? Альбер не знал покоя… Пока же Альбер не находит себе места, за означенной дверью его дома, поправляется Ронан. Он может уже немного улыбаться и тихо смеяться, пытается шутить. Эда неотлучно при нем. Оба делают вид, что в этом ничего удивительного, и Ронан проявляет поразительное чувство такта, не заговаривая с нею о восстании и мятежах. Ему хочется ее сберечь. Ему жаль ее. А ей жаль того, что когда-то она была дознавателем. Эда касается руки Ронана как будто бы невзначай, смотрит, как будто бы случайно, и улыбается невольно, когда он шутит. Она делает вид, что только рана Ронана и удерживает ее подле него. И боится, что он так быстро поправляется. Точно зная, что творится в сознании романтичного идеолога, заговаривает сама: -Ты, наверное, удивлен моему спокойствию? -Удивлен, — Ронан не лукавит. Это редкая минута. Она заговорила первая, и он хочет этого разговора и боится. -Я следую за законом, — Эда качает головою. — Я не с вами. Я с законом. Он выше трона и людей. -Он выше, — соглашается Ронан. — Но ты согласна помочь нам? -Да, иначе будет кровь. Мой наставник — Гилот, не одобрил бы этого. Но еще больше не одобрил бы он того, что я допустила массовые смерти и казни. А это придет, если кто-то не будет хранить закон. И пусть я буду клеймена всеми сторонами, пусть…- Эда на мгновение замолчала, затем заговорила тише, но спокойнее, — пусть любую кару обрушит на меня Луал и Девять рыцарей его, я сберегу закон. Я сделаю все, чтобы не допустить невинных смертей. Ронан сам как будто бы случайно касается теперь ее руки. В этом прикосновении больше слов, чем в самом красноречивом монологе. Благодарная нежность, робость, осторожность… -Завтра будет первое заседание, — Эда с усилием отнимает руку. Усилием для себя. Ей хочется, чтобы он не позволил ей разорвать соприкосновение их рук, но он не неволит, а она не желает выдавать себя, хотя выдала уже давно. — Первое, говорит Альбер. По-новому. -Будем говорить о будущем. -Принцесса Катерина наш враг, Лагот наш враг, и Сковер, как говорит Альбер — наш враг, — Эда вздохнула. — Я не выношу… Она не договорила, не дала сорваться неосторожному слову — кого именно и за что не выносит. Но Ронану это не нужно. -Два моих старых друга с нами, с законом, — вдруг говорит Эда. — Фалько и Паэн. Я их еще не видела…веришь? Ронан верит. И ему не нужно слов, чтобы дать ей это понять. Лишь взгляд. -Завтра будут Альбер, ты…я, — Эда едва заметно улыбнулась, — жрец из моей прошлой жизни — Кенот, какой-то Леа или Лео… -Леа, — Ронан хмурится. — Страшный человек. Без морали. Без совести. А что еще хуже — с умом. -И Мэтт, — она не слышит. Или ей плевать. Или она равнодушна. — Поговорим, обсудим… я покажу свои наброски. Ронан поднимает на нее удивленный взгляд — когда же Эда успела сделать наброски, если почти неотлучно при нем? -Хочешь…- Эда колеблется, румянец играет на ее щеках и это хорошо видно в неровном свете свечей, — я покажу тебе их? Эда сама не знает, зачем предлагает это, почему ее язык позволяет ей сказать и слова даются так легко? И Ронан, тоже не зная, на кой черт, соглашается, точно понимая, что за этими словами о набросках к законам идет совсем иное… И пока рождается новый мир, бушует в своем и одновременно чужом замке Лагот. Он хотел стать королем. Он хотел прийти справедливо, но Сковер обманул его, сделав узурпатором. И дальше — ушел в мятежники, в оппозицию. И тут еще Моро доложил об очередном всплеске народного бешенства на окраине столицы: двух солдат натурально разорвала в клочья пьяная толпа с Пепельных рядов. -Почему? Почему они нападают на моих солдат? -Это солдаты принцессы Вандеи, — возразил Моро холодно и бесстрашно. -Она моя жена! — Лагот был в бешенстве. Никто не считал его за короля, лишь за захватчика. -Тем не менее, — сухо кивнул Моро. — Она не коронована на престол, народ не выкрикнул вашего имени, и сюда направляется принцесса Катерина. До ее прибытия — эти солдаты — солдаты принцессы Вандеи. Ваши солдаты остаются за вами! -Моро, я вас сейчас ударю! — герцог Лагот швырнул канделябр с шестью мелкими серебряными свечками в стену с бешеным рыком. Но Моро даже не шевельнулся: -Вы можете это, ваша светлость. -Простите, что вмешиваюсь…-из темного провала дверей выступил Леа — собранный насмешливый и очень опасный. — Моро, вы не понимаете всей серьезности! Принцесса Катерина — слабая женщина. Более того — она больше не жена короля Филиппа. Он разрушил Божественную Клятву, связавшую их, и дал ей в отступные — солдат, с которыми она идет домой. Лагот обрадовался появлению Леа. У него всегда был ответ на все вопросы и всегда было решение. -Мой друг! — Лагот протянул руку советнику. — Ты очень вовремя. Почему они нападают на моих солдат? -На солдат принцессы…- влез Моро, сжимая губы в тонкую нитку. Лагот отмахнулся в раздражении. -Народ ждет жесткой руки, — Леа пожал руку герцогу, — такой, как ваша. Мужской. Вильгельм, мир ему, чертоги Луала и вечность, был слаб. Принцесса Катерина, да будут славны ее дни — слабая женщина, которая много лет не была дома. Принцесса Вандея — ваша прекрасная жена — слишком набожна… Леа перевел дух. У него ныли колени от алтарного преклонения в молитве с принцессой Вандеей. -Остаетесь вы, — просто продолжил советник. — Вы — мужчина, способный навести порядок! -Народ выступает против вас, потому что вы велели убить его любимцев! — не выдержал Моро. Леа смерил его насмешливым взглядом: -Вы говорите о мятежниках — это раз. Вы говорите о той идее, что я подал и за которую вы голосовали сами — два. -Да, но я не рассчитывал на раскол…настолько сильный. Мы недооценили влияние… -Молчите, молчите о том, чего не знаете! — Леа рассмеялся. — Вы трусливы. Народ тоже. Нужно усилить аресты, наказания…усилить надзор на улицах. И тогда народ будет… -Запуган, — закончил Моро. -Защищен от дурмана мятежников, — возразил Леа и обратился к герцогу, — Ваша светлость, я желаю блага народу. Как и вы. Я говорю, что только сила способна вразумить их! -Это террор! — выкрикнул в отчаянии Моро. -Это защита! — рявкнул Лагот, принявший, как это теперь часто бывало, сторону Леа. — Друг мой…немедленно пишите! Пишите приказ!